Город, что стоит на окраине континента

– Как вы можете проявлять такое малодушие к человеку, который доверился нашим собратьям, не поднял их на смех, а, напротив, уделил свое время и пришел сюда, посочувствовав нашей проблеме. Я разочарован в вас! Я буду говорить с этим юношей, остальных же попрошу сохранять тишину.

Несмотря на явное недовольство, пропитавшее речь этой сгорбленной фигуры, в его голосе не было злобы, не было и этого знойного наставнического укора. За этими бранными словами я отчетливо слышал безграничную любовь к своим собратьям и заботу о них. Если бы тени могли иметь черты лица, то передо мной стоял бы глубокий старик, у которого никогда не сходила бы тонка, едва заметная улыбка, давным-давно похороненный под собственной печалью, который дорожил окружающими больше, чем дорожил собой. Он был привязан к ним, хотел верить, что их формы наполняют только самые добродетельные черты, а вместе с тем понимал, что им на него глубоко все равно, понимал, что никогда не получит от них и трети того, что отдает им каждую секунду, но эти безликие силуэты, эти невежественные, ползающие по поверхностям темные пятна были единственным свидетельством его собственного существования, существования такой же бесформенной тени, желавшей быть чем-то большим. От этих мыслей мне почему-то стало тоскливей обычного.

– Прошу извинить моих братьев, – старческий дрожащий голос прервал мою задумчивость. – Я очень благодарен вам за оказанную нам честь. Итак, если вы не против, предлагаю нам обсудить дальнейшую участь всех, кто здесь собрался.

– Да, разумеется, буду рад.

– Полагаю, вы уже знакомы с нашей проблемой?

– Мне сказали, что вы разбрелись по всему городу, и что вам необходим своего рода лидер, который сможет всех сплотить вокруг себя.

– Хм, – задумчиво протянул старик. Я почувствовал, что его слегка обеспокоили мои слова. – В сущности это лишь часть проблемы, я бы сказал, что эта проблема носит духовный, если так можно про нас выразиться, характер, но есть и другая неприятность – с недавнего времени мы начали делиться.

– Прощу прощения?

– Делиться, расщепляться, раздваиваться – называйте на свой вкус. Некоторые из моих собратьев начали пропадать, при всем этом нас становилось все больше, что, согласитесь, достаточно странно. Я провел определенные наблюдения и выяснил, что с тревожащей меня регулярностью стали происходить следующие случаи: одна конкретно взятая тень блуждает себе в одиночестве, ни о чем не задумываясь и не беспокоясь, как в какой-то момент времени – определить его достаточно сложно – эта самая тень начинает плавно терять свою форму, можно сказать, что начинает расплываться. Так она продолжает ходить еще какое-то время, продолжая при этом расплываться. Наконец, она окончательно превращается в подобие чернильного пятна, из которого потом образовываются уже две тени, уступающим в своих размерах предыдущей, а что еще хуже – они значительно глупее и не обладают собственной волей. Эти тени уже больше похожи на приведения.

– Об этом мне никто не рассказывал. Что, на ваш взгляд, является причиной этих событий, и каким образом мы могли бы их исправить?

– Мне кажется, что это вызывается бесцельностью их жизни: я убежден, что форма каждого живого создания, включая нас, поддерживается тем, какой в нее вложен смысл, тем, что ее наполняет. Когда такая форма начинает бесцельно скитаться, то ее наполнение улетучивается, как вытекает, словно вода из кувшина, и эта самая форма начинает теряться, распадаясь при этом на другие, менее сложные по своей природе формы, для поддержания которых особого содержания уже и не требуется. Понимаете, о чем я говорю?

– Не уверен, но думаю, что проще всего описать изложенные вами процессы словом «деградация».

– Да, наверное, вы правы, это одно из ее множественных проявлений. Можно даже сказать, что это и своего рода развитие, эволюция. Возможно такое, что те формы, которыми обладают мои собратья слишком сложны и непригодны для долгого существования, так как требуют слишком много действий для их поддержания. – Фигура старика начала подергиваться, словно в тревожной задумчивости. – Да, если подумать, то так оно и есть, но меня совершенно не устраивает такое положение вещей. Бесконечно множиться, становясь все примитивнее и примитивнее, – я не хочу такой судьбы. Спору нет, такой путь намного проще, но мы способны вынести все лишения, отказаться от той мнимой свободой, превратившейся в медленное гниение, – все это не пугает нас, если мы хотим остаться существами сложной формы, требующими к себе особого подхода и понимания.

Я оглянулся и заметил, что все остальные тени попрятались в самые мало освещённые уголки этой комнаты, по центру стоял лишь сгорбившейся, уставший силуэт, судя по всему, снова впавший в состояние задумчивости. Хотят ли собравшиеся здесь такой участи? Быть может, старик просто выдает свое собственное желание за желание остальных? Я не могу узнать ответ ни на один из этих или множества подобных вопросов. Насколько вообще возможно то, о чем он говорит?

– Извините, что я вас прерываю. – Я бесцеремонно нарушил молчание. – Вы говорите об очень интересных, но в то же время сомнительных вещах. Предположим, вы правы в своих убеждениях, но как именно вы хотите, чтобы я вам помог?

– Признаться, я и сам не знаю. Этот вопрос волнует меня уже долгое время.

– А что если само ваше видение неправильно?

– В чем же по-вашему может быть ошибка?

– Я не думаю, что вы можете знать, что лучше для ваших собратьев, и на что они могут быть готовы. А что, если некоторые из них и не прочь разлагаться себе дальше. Вы считаете, что это плохо само по себе, но так ли ужасно позволить себе отдаться этому размеренному бесцельному существованию? Живущий так никогда и не поймет того тлена, что его окружает. Так почему бы и не позволить ему существовать таким образом, а не обрекать его на примирение с чем-то ради чего-то, что ему не нужно? Те формы, о которых вы говорите, имеют ли они значение для других? Я не пытаюсь сказать вам, что вы не правы во всем, но попытайтесь понять мои сомнения.

– Все что вы говорите имело бы смысл, если бы мои собратья действительно были способны сделать свой выбор – это не так. Когда вы зашли сюда, то должны были удивиться тому хаотичному гулу, тем беспорядочным движениям, исходившим от них. Почти все из них уже потеряли остатки своего рассудка, они уже ничего не хотят и не могут хотеть.

– Но они по-своему счастливы.

– Счастье выгляди не так, как вы себе его представляете. Для вас счастье – отсутствие причин для беспокойства, но счастье надо осознать, невозможно жить беззаботно и быть счастливым, равно как и невозможно быть несчастным. Живущий бездумно не может испытывать ничего подлинного, это относится и к моим несчастным побратимам. Каждый имеет право понимать, счастлив он или он страдает, и я хочу дать им это право с вашей помощью.

Я начал понимать, что хотел сказать мне этот старик. Еще раз окинув взглядом тени, расплывшиеся по углам, я почувствовал к ним сострадание. Я понимал, что и сам уже стал им подобен, что я ничем не лучше них. И все же, если именно мне суждено повести их за собой – так тому и быть.

Тень старика находилась прямо напротив меня, приняв выжидающее положение. Я понимал, что он ждет от меня ответа, и мне было несколько неловко так с ним затягивать.

– Да, я согласен с вами и готов помочь. – Я звучал неуверенно, словно меня принуждали сказать это.

– Хорошо, я очень рад, что вы приняли именно такое решение. Только обладающий волей способен на такое, по вам с самого начала было видно, что вы один из таких.

Эти слова мне льстили, не скрою. В глубине души я верил, что нахожусь на этом месте заслуженно. Да, несмотря на то, что мир задвинул меня в темный угол, что я прозябал много лет полным ничтожеством, об которого вытирали ноги, к которому испытывали только отстранённые чувства, какие испытывают к музейному экспонату, именно мне было предназначено стоять на этом месте в эту минуту. Это чувство было похоже на чувство пробуждения от затянувшегося сна, который бывает при тяжелой болезни, похоже на чувство, испытываемое при выходе на улицу из душной комнаты. Волнение сбивало ход моих мыслей, придавая телу вес лебединого перышка. Я попытался прийти в себя, и на меня с внезапностью ночной атаки тысячного войска рухнуло не самое приятное обстоятельство: я совершенно не понимал, что мне делать дальше. Мне было необходимо каким-то образом повести за собой всех этих существ, но я не видел, как именно мне это осуществить. Однако, старик опередил меня и в этих сомнениях.

– Сейчас вы, должно быть, задаетесь вопросом, как вам повести за собой этих несчастных. Признаться, я и сам не могу знать это наверняка. Все мои измышления не могли быть подвергнуты проверкой практикой.

– Но что-то вы все-таки сможете предложить?

– Так называемый вами процесс деградации всегда сопровождается тем, что одна тень полностью теряет свою форму и на выходе мы имеем уже две таких. Логично будет предположить, что обратный процесс будет сопровождаться уменьшением количества теней путем их объединения. Проще говоря, из всего множества выйдет одна, которая станет вашей собственной.

– Но какой в этом смысл, как это вообще поможет? – Я был удивлен предложением старика. За пару мгновений до этого он рассказывал мне, что считает важным дать каждому из своего народа то, что позволит им самим выбирать свою судьбу, а не быть жертвой обстоятельств, а сейчас из его уст звучала уже совсем другая мысль.

– Это показалось вам противоречивым, я прав? Но я думаю, что только можно осуществить нами задуманное. Все тени объединятся в одну, став вашим продолжением, вы же, в свою очередь, сможете всюду вести ее за собой, ее воля станет продолжением вашей собственной.

– Но что будет потом?

– В какой-то момент времени – не могу сказать, когда именно он настанет – эта тень, став достаточно самостоятельной, от вас отделится. После чего из она будет обречена потерять свою форму, и на ее месте начнут появляться другие тени, каждая из которых будет обладать своей волей, подобной вашей. Именно так я вижу наше избавление.

– А разве потом все не повторится вновь, не дойдет до того, что мы видим сейчас?

– А это уже будет зависеть только от них самих: смогут ли они жить так, чтоб остаться такими, какие есть, или они снова безызвестно сгинут, перебиваясь от фонаря к фонарю. Но я верю: имея то, что вы им дадите, они примут исключительно правильное решение.

– Хорошо, но как же нам всех их объединить? Они могут и не согласиться на такое.

– Они уже не могут быть с чем-то несогласными.

Сказав эти слова, старик еще раз посмотрел в мою сторону, вероятно, ожидая моего заключительного согласия. Я кивнул. После этого грузная старая фигура распрямилась во весь рост, было видно, что это давалось с огромным трудом. Он обратил свой взор ко всем остальным теням, которые так хорошо попрятались, что их уже практически не было видно. Рослый силуэт протянул свои руки, расползшиеся по всему полу и уже другим, властным голосом молвил:

– Я обращаюсь к вам, забившимся по углам, к вам, что не видят дальше самих себя. Сегодня нам всем выпал уникальный шанс стать чем-то большим, чем-то, чего не придется стыдиться, обрести доселе неизвестное. Увы, многие из вас уже не в силах понять, о чем я сейчас говорю, это печалит меня, лежит на моих плечах и не дает вздохнуть полной грудью, но все изменится, клянусь!

После этой речи воцарилось молчание, я понимал, что ему больно обращаться к тем, кто для него дороже всего на свете, но до кого он не в силах достучаться.

– Вы, живущие под этим небом, отражающие его темноту, станьте едины. Дайте волю тому, что так долго скрывали, избавьтесь от страха, что вас терзает. Старцы и юнцы, мужи и жены – все, кто меня слышит, кто меня видит и осознает, прошу вас о последней услуге для несчастного старика: найдите в себе силы стать единым целом, силы изменить все, переродиться и забыть об этом затянувшемся кошмаре. – Каждое его слово звучало громче предыдущего, к концу этой речи я перестал слышать даже собственные мысли.

Несколько мгновений ничего не происходило. Время остановилось, только свет продолжал мерцать. Тени одна за другой стали выглядывать и выходить из темных закоулков этой тесной коморки. Одна за другой, словно в порядке очереди, они стекались в одно и то же место, образуя темное пятно, похожее на разраставшуюся каплю чернил, случайно уроненную в полудреме на белый пергамент, неумолимо растекающуюся по его поверхности. Они были похожи на лишенных гнезда пауков – с такой скоростью и ловкостью они бегали по стенам и полу. Каждый нырял в одну точку, окончательно растворяясь и пропадая. Старик наблюдал за этим, должно быть, он был взволнован, но никак не мог это показать. Темная лужа полностью закрыла собой холодный пол, став похожей на глубокое лесное озеро. Одна из теней приблизилась ко мне.

– Я тот, кого вы встретили под фонарем. Я хотел еще раз вас поблагодарить, возлагаю на вас свою последнюю надежду. – С этими словами, не дождавшись моего ответа, он удалился ко всем остальным.

Остались только я и старик. Он повернулся в мою сторону и снова потерял в росте, приняв положение, похожее на поклон.

– К моему великому сожалению, мы уже больше не поговорим с вами, как сильно мне бы этого ни хотелось. Остальное ложится на ваши плечи, передаю вам свою печаль и свои надежды. Прощайте! – Вот она. Та печаль, что заедает изнутри хуже любого недуга, что идет за тобой след в след, единственный спутник твоей жизни, единственное напоминание о твоем существовании. Именно она позволила ему сохранить ясность мысли, не предаться забвению подобно остальным, она состарила его, налепила горб на его спину, согнула колени, ослабила голос.

Он последним, хромая и спотыкаясь, направился в сторону бесформенной темной лужи. Он вступил в нее и окончательно исчез, оставшись лишь в моей памяти. Я подошел ближе, огромное пятно начало меняться на глазах, принимать мою форму. Я испугался, но продолжил стоять. Через несколько секунд я глядел на свое отражение, берущее начало у моих ног и распластавшееся на полу. Мои длинные волосы, спутавшиеся от влажности, хлипкие плечи, тонкие конечности и вытянутый торс. Безмолвная фигура, продолжающая меня, не существующая вне меня. Я не знал, что мне делать дальше, потому просто направился домой.

Я был истощен, а шаг мой был замедлен. Спина болела, ноги подкашивались – в конце концов, я теперь ходил за двоих. Молчаливая тень тянулась за мной, словно подол, вьющийся за посетительницей бала. Интересно, упоение чересчур светским положением своей персоны стоит того, чтобы терпеть этот надоедливый болтающийся кусок ткани?

Кое-как дойдя до своего обветшалого дома, поднявшись по ступенькам, я отворил дверь в свою комнату. Это была небольшая коморка, около стены стояла кровать, которую я делил с клопами, над кроватью были деревянные полки, на которых я хранил отсыревшие книги, совершенно непригодные для чтения, посреди комнаты расположился столик, к нему были придвинуты два стула. Здесь я провел последние лет пять своей жизни, пребывая в полном безразличии к окружающему миру. Это было мое убежище, укрывавшее меня ото всех зол, мое собственное государство, в котором я был справедливым и твердым правителем. Несколько минут я провел за разглядыванием потолка, после чего решил переключить свой взгляд на место пересечения стен и потолка, остановив его в итоге на тусклой лампе, стоявшей на столе. Что вообще могло дать это место моему новому спутнику, желающему зажечь в себе тот огонь, зовущейся волей?

Что вообще такое воля? Воля к жизни – есть желание продолжать жить, несмотря ни на что. Но я не замечал за собой чего-то подобного. Быть может, воля заключается в стремлении к мирским радостям и удовольствиям, к получению ощущений – я уже давно не грустил и не радовался. Воля – бесконечная борьба против того, что тебя окружает.

Я решил прогуляться по городу. Тому городу, который вынудил меня спасаться от него бегством. Пару часов я шел до шатерной площади, минуя множественные злачные места, из которых звучала грубая мелодия смеха, ссор, любовных признаний и пьяных протестов. Круглая площадь, заставленная фонарями. Огромный цирк, скрывающийся под красной тканью, в котором сегодня, судя по наплыву людей, должно было состояться представление. Вокруг были люди, улыбающиеся во весь рот. От их улыбок мне становится еще грустнее. Я встал в очередь за билетами, а ведь на них уйдут мои последние деньги.

Большая сцена, на которой стоят декорации для кукольного представления. В дворцовых стенах должна была разыграться сцена свержения кукольного императора. «Марионетки, управляющие марионеткой, которая над ними властвует» – такое название носило это представление. К пальцам фигурки короля были подвязаны ниточки, которые тянулись к его деревянным слугам. Когда король прыгает – слуги прыгают, когда король падает – слуги падают. Все достаточно просто, но в какой-то момент пальцы короля не выдерживают такого веса, и остальные марионетки против него восстают, демонстративно колотят и выбрасывают из кукольного королевства. Всем вокруг это, кажется, безумно понравилось, во всяком случае, такой вывод я сделал, закрывая уши от хохота и восторженных возгласов. Подобно дорогому сатину меня укутала печаль: почему эти люди позволяют себе это веселье, эти улыбки, возгласы, радость от простых, банальных вещей, не представляющих ничего особенного. Целое войско бумажных солдат под предводительством праздности сразило меня.

Я бесцельно бродил по близлежащим улицам. Вот, например, в той стороне когда-то я проживал с ныне покойной матерью. Перед смертью она взяла с меня обещание, что я не поддамся унынию, заведу семью, расскажу про нее своим детям – я его предал и нарушил. Мир центрирован вокруг сильнейших, несломленных и непобеждённых – я в этом убежден. Дерево вырастет гордым, если его будут терзать бури, но я так и остался ростком, прибитым к земле сильным ветром.

Мне стало совсем тяжело идти дальше, колени хрустели, как веточки. Перед глазами все плыло, теряло свою четкость, будь у меня сейчас холст, я бы это запечатлел и назвал бы новым веянием в искусстве, утверждая, что все его просто не поняли. Дорогие вина, атласные одеяния, золотые перстни на пальцах – все это мне никогда не было нужно, но почему мне это никогда не доставалось, доставаясь другим? Неужели они это заслужили больше меня? Быть может, где-то существует человек, у которого можно обменять душу на вечную радость? А даже если и так, моя душа – товар по уценке. Кажется, я падаю.

Вокруг меня куча черных пятен, бесцельно ползающих вокруг, я их вижу – они на уровне меня. Мне тоже хочется куда-то ползти, чувствуется приятная легкость бытия. Еще чуть-чуть и я растворюсь. Последние мои мысли были о том старике. Он ошибался. Смирение, воля, сознание, духовность – все это химеры, бесполезный морок, мираж в пустыне жизни, за который так хочется ухватиться, но который обречен на исчезновение. Единственно верное проявление этой самой воли – жить, не поддаваясь унынию, не стесняя себя и не воображая себя лишнего. Люди, воспитанные простыми жизненными радостями, представляют самых настоящих носителей всех тех возвышенных качеств, которые хранятся на пыльных страницах книг в дальнем углу библиотеки, которые так желают обрести мне подобные, тиранствующие в собственном разуме.

Розы в саду в старом особняке на краю города. Годы неизвестны.

Мужчина с совершенно невыразительным лицом прогуливался по саду заброшенного особняка, стоящего на самом краю города. Каждый его шаг был ненужным, каждый свой шаг он делал скорее из необходимости, вызванной привычкой его мозга переставать думать во время отсутствия всякого движения.

Мужчине с совершенно невыразительным лицом только на прошлой неделе исполнилось тридцать пять лет, которые он в свой день рождения вполне, как он считал, выгодно обменял на бутылку не самого дорого вина. У всякого человека есть имя – и у него оно тоже, красивое, звонкое, даже стоическое, но уже давно никто его по имени не звал.

Прогуливаясь, он не уставал любоваться пустынными видами, которые ему любезно предлагал некогда величественный и цветущий особняк. Теперь от него осталась проржавевшая изгородь, наполовину разрушенное здание и разрушенный фонтан, стоящий посреди того места, что некогда служило садом.

Что подтолкнуло его к бесцельному брожению? То же, должно быть, что и всегда. Неудачи, старение, одиночество и много чего еще. Он хоть и романтизировал сам себя, упиваясь бренность каждого своего движения, но на деле выглядел достаточно жалко, чтобы какой-нибудь поэт использовал его в своем стихотворении дабы лишний раз подчеркнуть столь необходимую для каждого рифмоплета безысходность.

Мужчина решил, что здравой идеей будет исследовать незнакомую ему часть сада и, прикрыв ладонью свечу, отправился навстречу детворе, когда-то резвившейся среди деревьев. Мимо разбитого фонтана проходить было особенно неприятно – настолько он был красив даже в текущем состоянии, что сердце невольно трепетало от осознания, каков он был в былые дни. Разбитые клумбы, иссохшая земля, бывшие жильцы, пьяно расхаживающие по перине грозовых облаков.

Что это виднеется там, у безголовой статуи? Мужчина не мог поверить своим глазам – розы. Отнюдь не дикие, живые розы ярко рдели вопреки общей разрухи. Он поспешил подойти к ним, совладав со страхом неизвестности, впер в них свой приглушенный взгляд и опустился на колено. Воздух был влажным, туман навис над городом, застыв в ленивом ожидании.

– Понравились? – разнесся женский голос.

– Кто здесь? – мужчина хотел прокричать, но получилось только вполовину голоса.

– Меня зовут Пруденция. – молодая девушка вышла из тени и обнажила свои острые черты лица и точеную фигуру. – А вас?

– Что вы здесь делаете?

– Это совсем неважно, лучше скажите, мои розы пришлись вам по нраву?

– Не знаю, – замялся мужчина. – Они выглядят необычно. Это вы их вырастили?

– Можно и так сказать. – усмехнулась Пруденция. – Но вы не совсем правильно подобрали слово – я просто немного им помогла. Разве можно вырастить розы, если они этого не хотят?

– Это же просто цветы. Как они могут чего-то хотеть?

– Не говорите таких вещей вслух. – обиженно вздохнула девушка. – Присмотритесь-ка к ним получше: у каждой из них свое количество лепестков разной формы и разных оттенков, свои стебли, своя сердцевина. Каждая из них обладает своим нравом и потому так прекрасна.

– Честно говоря, я не вижу никакой разницы.

Пруденция недовольно хмыкнула и перевела тему:

– У вас что-то стряслось? Я впервые вижу, чтобы человек в одиночестве бродил по таким местам.

– Все в порядке. – промямлил мужчина.

– А вот и неправда. Будь у вас все в порядке, вы бы сидели дома или вальяжно расхаживали по улицам в компании друзей. Колитесь, что вас тревожит?

– Не очень хочу об этом разговаривать. Если вы не против, то давайте сменим тему.

– Понимаю, – задумчиво протянула девушка. – Все в жизни кажется таким серым, дни едва ли отличаются один от другого, а тут еще и холода на носу. Рано они в этом году. А знаете что?

– Что? – поинтересовался мужчина.

– Можете сорвать одну розу. Мне совсем не жалко. Возьмите ее с собой и рассмотрите как следует. Ручаюсь, что она вернет вам волю к жизни. Ее магия очень сильна.

– Знаете, мне бы не хотелось разрушать такую красоту своими руками. Это же самое настоящее варварство. – испуганно прошептал мужчина.

– Я настаиваю. – серьезно сказала девушка.

Мужчина медленно потянул руку к стеблю и, схватив наугад, напоролся на шип, отдавшийся мгновением боли и небольшим кровяным бугорком, растекающимся по пальцу. Мужчина прижал руку к себе и, подняв взгляд, сказал:

– Если вы не против, то я бы хотел сначала вдоволь ими насладиться. Мне кажется, что они выглядят еще великолепнее на фоне этого сада.

Пруденция гневно поправила волосы, окинула мужчину презрительным взглядом и развернулась в противоположную сторону.

– Смотри, сколько душе угодно. – бросила она напоследок замогильным голосом.

Внезапно сад накрыло пеленой тумана. С каждой секундой он становился все гуще и гуще и в конце концов закрыл собой весь особняк. Он был злее, чем обычно. Выходящие из домов люди, убеждаясь в его беспросветности, снова заползали внутрь и мирились с испорченным днем. Город застыл.

Черные полы платья без остатка пожирали каменную дорожку в саду. Пруденция шла медленно, но в каждом ее движении читалось непреодолимое желание убежать отсюда как можно дальше, не оставив ни одного напоминания о своем присутствии. Туман ласково укутывал ее, гладил ее волосы и нашептывал ей в ухо. Слезы испестряли ее влажные щеки морщинами, а глаза теряли свой цвет.

Рассеявшись, туман явил на том же месте, где сидел мужчина, сгорбившегося старика, с головы которого хаотично свисали остатки белых волос. Он сидел в той же позе и внимательно рассматривал розы. Стараясь не поддаться страху, он медленно тянул дрожащую руку к стеблю. Аккуратно пощупав его, он убедился, что все шипы исчезли и широко улыбнулся. Старик жадно схватил розу за стебель и положил ее к себе на руки. Его слезящиеся глаза, кажется, засверкали впервые за много лет.