Продана криминальному боссу

Анна Гром

Продана криминальному боссу

Глава 1

– Мы взяли их.

Сухо и отрывисто прозвучало в трубке смартфона. Звонил Леонид – правая рука «Семьи». Значит, поймали с поличным. Александр резко отрапортовал «Я понял» и крепче сжал корпус телефона. Грани трубки впились в пальцы.

Он глубоко вдохнул, в надежде, что порция холодного воздуха сумеет остудить пожар в груди. Кондиционер не помог – внутри всё полыхало. Александр встал с кресла и, сделав шаг, ткнулся лбом в прохладное стекло панорамного окна.

Вид с девяносто первого этажа офиса консалтинговой компании Воскресенских был превосходным – над пыльно-серыми, стеклянными колоннадами небоскрёбов словно бы сверху лежало чернильное полотно Москвы-реки. Много раз вид безмятежной воды успокаивал нервы. Но не сегодня.

Жену поймали на измене. Младший брат решил отойти от дел. Отца жрал рак. Ему на голову рухнуло управления делами «Семьи» в полной мере. Это должно было случиться не раньше, чем через двадцать-тридцать лет – Глава покидает свой пост лишь после смерти. Отцу, в лучшем случае, оставался год, и Александр понимал, что всё ещё не готов. «Семья» – это больше, чем просто кровное родство нескольких людей. «Воскресенские» были одной из основных группировок, которые начали еще в 90-х и плавно перетекли в легальный бизнес, которым прикрывались.

Какой из него к чёрту глава, если он даже за собственной женой не сумел уследить?!

– Александр Искандерович, ваш кофе.

Секретарша Алёна вошла с подносом, так и не дождавшись разрешения войти. Видимо, стучала, а он ничего не слышал.

– Спасибо.

Воскресенский задержал взгляд на глубоком вырезе её блузки. Пар исходил от чашки огненного, его любимого, американо, и кокетливо то скрывал, то открывал краешек красного бюстгальтера, будто бы случайно выглянувшего наружу. Алёна давно ходит возле него, как кошка. И выглядит соответствующе. Совсем потеряла страх. Кто у них отвечает за дресс-код вообще?!

Ох, как много тёлок хотели лечь под братьев Воскресенских! Как будто это высшая цель их жизни и билет к безбедной жизни до конца их дней. Глупые. Однодневки его никогда не интересовали, даже раздражали больше. Глупые, обколотые с ног до головы. С ним даже поговорить не о чем. Просто куски мяса не возбуждают.

– Я уезжаю. До конца дня меня не будет.

В Семье не ходят налево. В семье чтут честь и достоинство жён. За десять лет брака Александр откинул сотни таких вариантов. А почему, собственно? Лена изменяла ему чуть ли не в открытую! Он уже не был уверен, что эта её измена не первая. Почему он-то себя тормозит?

Направляясь к выходу, Александр обошёл секретаршу, растерянно стоящую посреди кабинета, и вдруг резко остановился. Повернулся. Взял её за плечи. Девчонка ахнула, опустила глаза в пол и покраснела. А по лицу видно было – довольная! Воскресенский сделал два больших шага, её ноги засеменили, запутались вслед за его. Прижал её к стене, потянул узкую юбку вверх. На ней ожидаемо были чулки. Никакого профессионализма. Кто только набирает этих проституток на работу?!

Алёна молча возилась попеременно с его ремнём и своей блузкой, чтобы показать во всей красе своё юное тело. Продать подороже.

Послышался треск ткани, кажется, разрез юбки треснул и стал ещё выше. Воскресенский подсадил её на себя, Алёна обхватила его ногами. Девчонка уже была готова – Александр понял это сразу, как вошёл в неё. Даже сейчас она ни разу не подняла на него свои бесстыжие довольные глаза, только тихонько всхныкивала и подмахивала на каждый толчок. Воскресенский не церемонился с ней – вбивался нещадно, будто хотел втрахать в неё всю свою злость на изменщицу-жену. Как будто хотел через неё сделать больно всем загульным бабам, которые падки на чужие члены и кошельки.

Он не стал затягивать процесс. Скинув напряжение ей на похотливо развернутые бёдра, Воскресенский торопливо привёл себя в порядок и ушёл, хлопнув дверью.

–2-

– Их взяли в «Риц Карлтон». На Тверской. В президентском номере. – Помощник Леонид встретил его на крыльце их семейного особняка в Серебряном бору.

Александр тихо выплюнул ругательство. Она будто бы даже не скрывалась. И скорее всего, оплатила номер с его карты. Сволочь…

– Кто-нибудь их видел?

– Нет. Она вписалась под другим именем. Мы вывели их через служебную лестницу, постояльцы ничего не видели. С персоналом остались наши люди. Они подробно объяснят, что будет, если кто-то из них откроет рот.

Леонид Багиров, выглядевший намного моложе своих лет, был в отличной форме и легко побеждал Александра на тренировках. Он посвятил свою жизнь семье Воскресенских, не создав собственной, но всегда держал дистанцию. Сейчас, когда над семьей нависла угроза, он держался спокойным и отстраненным, хотя Александр видел в его лице то же отвращение. Предательство. Хуже стаи тараканов на обеденной тарелке.

Спускаясь в подвал, Александр ослабил галстук, который казался удавкой. Подвал с кирпичной кладкой, коваными светильниками и винным погребом всегда казался ему пыточной. Так и было. Там часто проводились казни, на которых дети Воскресенских должны были присутствовать с двенадцати лет. Александр помнил одиннадцать казней, но лишь эта касалась его лично.

Он толкнул дверь.

Двое стояли на коленях, в чём были пойманы: мужчина – в полотенце, обернутом вокруг бёдер, Лена – в алом шёлковом халате. Мужчина дрожал не то от подвального холода (похоже, его выдернули из душа), не то от страха. Его голая грудь с редкими волосёнками будто бы свернулась внутрь, как у рахитика. Кожа на сутулых плечах покрылась пузырями мурашек. Стандартный рост, стандартная комплекция. Курносый блондин с бесцветными ресницами и лицом простачка. Что она в нём нашла?

– Кто он?

– Не из местных. Так, мелкий манагер, – ответил Лео.

Александр перевёл взгляд на Лену. Прямая спина, гордое лицо, упрямо сжатые губы. Ленка смотрела перед собой, но, почувствовав взгляд мужа, подняла глаза. Резким взмахом головы откинула с плеча копну чёрных волос. Семейная черта Калинских – выглядеть достойно, даже когда жизнь размазывает тебя по земле тонким слоем. Стоя на коленях, в неглиже, под дулами пистолетов, Елена будто сидела на троне. Как Елена Троянская. К запаху гниения примешался запах её древесных духов. Гниль, скрытая ароматом парфюма. Так пахла её продажная душа.

Когда-то Александру нравилось покорять её – холодную, неприступную, красивую. Нравилось ловить восхищенные взгляды и осознавать, что она его. Но то были мысли пацана. Сейчас, глядя на ту, с кем делил постель, он не понимал, что чувствует. Знал ли её? Любил ли хоть день? Да, любил. Как отец любил свою породистую скакунью Долли, как Лёня – свой винтажный «Кадиллак Фаэтон». Радость обладания статусной вещью. Брак с наследницей Калинских сулил обеим семьям укрепление влияния в городе и успех в бизнесе. Он знал это, и она тоже. Но знали ли они друг друга?

– Как давно?

– С пару месяцев, – невозмутимо ответила Елена. Александр посмотрел в сторону, избегая смотреть в её самодовольное лицо. «Я тебя сделала» – читалось в каждой черточке её безупречного лица. Он снова ощутил, как внутри полыхнуло.

– Тебе есть, что сказать? – спросил он и, поморщившись, будто проглотил пригоршню стальной стружки, добавил. – Леночка…

– А тебе?

Она подняла голову и прищурила глаза, совсем чёрные в блеклом свете электрических ламп, умело врезанных в кованую люстру семнадцатого века. Александр непонимающе нахмурил брови.

– Ты помнишь, какое у меня любимое вино? Помнишь, когда ты в последний раз был на моём дне рождения? Весь праздник, не только под конец? Ты помнишь, когда сам в последний раз выбирал мне цветы? Сам, а не твоя глупая секретарша? Кстати, у неё отвратительный вкус.

Она поморщилась, словно вспоминала все присланные букеты, которые на следующий же день бросала в мусорное ведро, ссылаясь на внезапный приступ аллергии. Она никогда не была честной с ним – у Александра открылись глаза. Елена всегда играла роль статусной жёнушки, а он и не пытался узнать её настоящую.

– Кто я для тебя? Обложка? Шлюха из эскорта? Кукла из сексшопа?! – вскинулась она, словно прочитав его мысли.

– Мы могли бы поговорить и не доводить до этого.

– Зачем?! Саш, ты всегда слышишь то, что ты хочешь слышать. Непробиваемое бревно!

В её глазах было столько ненависти… Александр даже представить не мог, что всё настолько запущено. Он ведь делал для неё всё.

– Мне надоело. Мне надоело жить в этом доме, мне надоело спать с тобой в одной и той же позе, мне всё надоело. Я лучше умру, чем останусь под вашей проклятой фамилией ещё хотя бы на один день…

– Елена Владимировна Воскресенская, в девичестве Калинских. За измену семье вы приговариваетесь к смерти через выстрел в сердце.

Александр вдруг понял, что они с Леной не одни в этой комнате. Твёрдый голос Леонида донесся откуда-то сбоку, кажется, из ниши, образованной двумя мраморными колоннами. Отец сидел в инвалидной коляске, бледный, ослабевший, с почти лысой головой, но несмотря на это, по-прежнему суровый. Позади него стояла мать. Взгляд её был рассеянным, черты лица заострились не то от резкого, контрастного освещения, не то от излишней худобы, которая со временем съела её статную фигуру, не хуже, чем рак отца. Она с силой сжимала ручки его кресла – лишь это выдавало её волнение, в остальном она выглядела бесстрастно, сдержанно. Демид – средний сын – стоял по левую руку от Искандера Борисовича. Данил – младший – отсутствовал, как и его жена Лилия. Ещё двое человек из самой надёжной охраны стояли позади пленников.

– А что будет со мной? – подал голос любовник.

– Вы ведь православный, верно? – уточнил Леонид и, не дождавшись ответа, едко и цинично продолжил. – Не беспокойтесь, ваше тело будет передано земле по всем канонам…

– Да вы спятили! Это что, розыгрыш? Это моя бывшая устроила, да?! Где камера? Ребят, серьёзно, кончайте, а?!

Мужчина завертелся на месте, попытался встать с колен, но один из охраны, пригвоздил его обратно к полу.

– Господи, закрой ты уже рот и прекрати ныть! Прими смерть, как мужчина, а не его подобие! – подала голос Елена, добавив в этот дурной спектакль ещё больше нелепого пафоса.

Процесс действительно начинал напоминать балаган. Суд и без того затянулся, а отцу требовался покой. К чувству стыда и гнева примешивалось чувство вины перед родителями – Александр боялся поднять на них глаза. Будто ему снова было двенадцать.

– Слушайте, я – свободный гражданин, мы в цивилизованной стране. Что за, мать вашу, каменный век?! Убери пушку, эй, ты!

Два выстрела в грудь заставили мужика замолчать навечно. Его тело грузно шлепнулось прямо к коленям Лены. На её лице не возникло ни тени отвращения, когда тягучая бордовая кровь потянулась к полам её халата, она лишь вздрогнула на звук первого выстрела. В мужика стрелял Леонид. Убить жену Александр предстояло лично.

– Если хочешь, давай я, – шепнул в его сторону Лёня. Правилам это не противоречило.

– Пусть сам! – рявкнул отец, и Леонид, вложив оружие в руку Александру, отступил назад, в тень.

Чуть теплая рукоять плотно легла в ладонь. Александр взглянул на жену. На её губах мелькнула торжествующая улыбка: если он оставит её в живых – проиграет, убьёт – проиграет тоже. Калинских ему этого не простят. Елена расставалась с жизнью с радостью. Она выходила из этого порочного круга, и Александр вдруг поймал себя на мысли, что даже завидует ей.

«Есть только одна причина уйти из Семьи – смерть».

И он выстрелил. Жгучий взгляд Елены Воскресенской потух. Её яркая, южная красота за какие-то жалкие секунды поблекла, будто истерлась. Она упала на своего любовника, крест на крест, и на её ярко-алом, шелковом халате расцвели тёмные пятна. Ей было всего двадцать восемь.

Глава 2

– Приберите здесь, – скомандовал Леонид своим людям.

Началась суета. Заворачивали и выносили тела, убирали кровь. Александр даже не заметил, как к нему подкатилась отцовская коляска. Воскресенский-старший, собравшись с силами, поднялся на ноги. Около него забегала жена, но он отмахнулся от неё, как от мухи. Выпрямился и, расправив худые плечи, встал напротив старшего сына.

– Посмотри на меня.

Наверное, единственное, чего Саша Воскресенский боялся в своей жизни – это смотреть отцу в лицо. Он выдохнул, закрыл глаза и открыл их снова. Звонкая пощёчина и стыдная, острая боль в правой щеке – Александр дёрнул рукой, чтобы дотронуться до пылающего лица, но усилием воли оставил её висеть вдоль тела.

– Я должен был научить тебя, как обращаться с собственной женой, чтобы она не пошла налево?! – отец тяжело дышал в приступе гнева, метнувшуюся было к Александру мать он остановил резким жестом руки. – Не стоит, Галя. Не жалей его. Это его вина.

Люди вокруг делали вид, что ничего не видят и не слышат. Александр опустил голову, не в силах бороться с обжигающим чувством стыда.

– Будут последствия. Придётся отвечать за них.

Искандер Борисович тяжело опустился в кресло, его лицо на миг исказило болью. Он кивнул жене и та, жалостливо взглянув на старшего сына, покатила коляску к лестнице – там её приняли охранники и, подняв, потащили наверх. Отец наотрез отказывался устанавливать в доме пандусы, словно не желал расписываться в своём бессилии.

Демид, проводив отца гневным взглядом, подошёл к брату, встал с ним плечом к плечу.

– Он перегнул.

– Он прав.

Прав, как и всегда. Александру проще было принять сторону отца, чем всю жизнь мучиться от несправедливости к себе. Так было проще. И сложнее одновременно.

– Останешься сегодня дома?

– Нет, к себе поеду. Где Данька?

Присутствие всех сыновей на казни было обязательным. Данил уже второй раз пропускал это событие.

– Сказал, на работе, – Демид вздохнул, покачал головой. – Опять проигнорировал. Ему тоже скоро достанется. Отец уже злится, говорит, Лиля его с толку сбивает.

Данилу вряд ли достанется. В этой семье всегда доставалось только Саше. Только к нему у отца семейства были огромные требования. Демид не обладал ни большим умом, ни характером, он был мягким, как пластилин, чутким, как мать, и не слишком инициативным, он не нарушал правил, но и не делал ничего выдающегося. Данил же всегда был сам по себе. Несмотря на строгий кодекс, он всегда искал пути выйти из жёстких рамок семьи, и даже почти нашёл их, женившись на одногруппнице без одобрения родителей.

Искандер Борисович всегда закрывал глаза на его проступки, думая, что Данил ещё юн и глуп. Многое из того, что никогда не простили бы Александру, Даньке часто сходило с рук, оттого между старшим и младшим братьями Воскресенскими не было дружбы. Демид был тем самым клеем между ними, он сглаживал острые углы и находил для них точки соприкосновения. Он всегда мог найти верные слова. Жёстким руководителем он бы не смог стать, но он сумел стать хорошим братом.

– Сань. Мне жаль.

Демид тронул брата за плечо.

– И это пройдёт, – выдал он заученную фразу и сухо улыбнулся.

Александр Воскресенский уехал из особняка, когда уже стемнело. Оседлав свой представительский седан от «Линкольн», он нетерпеливо посигналил, чтобы ему скорее открыли ворота. Серебряный бор мгновенно остался позади. Александр любил быструю езду – его сделанное на заказ авто давало разгон до сотни за четыре секунды. Переливающийся начищенными боками цвета бургунди и хромированными вставками «Линкольн» гнал по Рублёво-Успенскому шоссе домой, в квартиру, где он проводил время один. Туда даже Лена не совалась. Он гнал на предельной скорости, словно старался выветрить из себя недавние события. Всё проходит. Пройдёт и это. Иначе быть не может.

Он увидел тень, бредущую вдоль дороги. В сумерках, в тёмном пространстве между фонарями её было почти не видно. Александр мог бы сбить девчонку, если бы взял чуть правее. Он намотал уже полсотни миль, но огонь в груди не переставал полыхать ни минуты. Стоило бы хорошенько выпить и лечь спать, а не гонять вдоль побережья, едва смотря на дорогу. Могло бы случиться непоправимое. Она как привидение…

Он резко ударил по тормозам, и машина застыла на обочине шоссе. Александр посмотрел в отражение зеркала заднего вида. Девушка всё так же шла по кромке дороги. Она словно не заметила, что в паре сантиметров от её безвольно болтающейся вдоль тела руки только что пронёсся автомобиль. Воскресенский чуть сдал назад и торопливо распахнул дверцу машины.

– Дамочка, это проезжая часть!

Она ничего не ответила ему, только замедлила шаг и споткнулась. Её нога завернулась набок, слетев с высокой шпильки. Девушка неловко замахала руками, но выстояла. Александр заметил, что каблук у неё сломан.

Он оглядел её снизу доверху: её темно-бордовое платье было измято и испачкано, бретель на правом плече была надорвана, и платье то и дело соскальзывало вниз, обнажая высокую полную грудь – девушка постоянно поправляла ткань, пытаясь сохранить приличный вид. Он увидел тёмные пятна на её коленях. Подойдя поближе, понял, что это ссадины. У неё были синяки на плечах, на лице – чёрные разводы туши. Из истрепавшейся причёски выбились локоны. Напуганная, избитая, она не выглядела бродяжкой или женщиной «низкой социальной ответственности». Тут такие не ходят вдоль дорог.

Дальше по пути была Жуковка, весьма приличный район. Она, похоже, шла откуда-то оттуда. Наверное, из местных. Какой-то зажравшийся мудак её, похоже, избил. Александр потёр шею, словно на ней всё удавкой висел галстук, валяющийся теперь на сиденье машины. У них так не поступают. У них женщин не бьют. Женщин убивают выстрелом в грудь…

– Девушка?

Она остановилась, но так и не подняла на него взгляда. Александр вышел из машины.

– Что случилось?

У неё вдруг мелко затряслись плечи. Её рот, слишком крупный для такого маленького лица, скривился в рыданиях. Она всхлипнула и, поднеся ладони к губам, а потом подломилась, словно сухая ветка. Александр поймал её почти у самой земли.

– Девушка?!

Она была удивительно лёгкой, но в то же время неудобной – длинные руки, ноги, болтающаяся голова – она словно разваливалась на части. У неё пылала кожа, будто при температуре. Воскресенский подхватил её за подмышки и талию, тщетно пытаясь заставить её подержаться на ногах хотя бы секунду, чтобы перехватить поудобнее. Но колени у неё подгибались, как у куклы. Ткань платья проскальзывала и собиралась в складки, грудь оголялась то и дело. Александр дважды едва не упал вместе с ней в дорожную пыль, пытаясь случайно не раздеть её.

Воскресенский, наконец, сумел взять её на руки. Лямка платья с треском порвалась окончательно, Александр быстро прижал её оголившуюся грудь к себе, чтобы не видеть. Было неловко. Она вздрагивала в его руках, доверчиво комкая лацканы его пиджака.

Самый ужасный вечер в его жизни не думал заканчиваться. Откуда только взялась эта странная девица? От неё не пахло алкоголем. От волос тянулся лёгкий аромат цветочных духов с оттенком мандарина. Её длинные тонкие пальцы покрывал аккуратный пепельно-розовый маникюр. При ней не было сумочки, а значит, не было ни документов, ни телефона. Александр судорожно соображал, что делать с ней дальше. Просто высадить её на стоянке такси с пятитысячной купюрой в руках? И скинуть с себя ответственность? Он так не мог. И что делать с ней, если она не заговорит? Везти в больницу? А если её там найдут те, кто это сделал с ней? Чёрт знает тчто!

– Что с вами случилось?

Она попытался повернуть её к свету фонаря, но девушка не могла держать голову – она запрокинула лицо, открывая его взгляду беззащитную тонкую шею, окруженную россыпью блестящих камней прилично дорогого колье. Её прикрытые веки, густо накрашенные перламутровыми тенями, дрожали. Дрожали удивительно густые, тяжёлые ресницы, с капельками слёз на самых кончиках.

– Давайте в машину.

Так и не дождавшись ответа, Александр аккуратно погрузил её на переднее сиденье авто и набросил на неё пиджак. Поёжившись, девушка укуталась в него, как в одеяло. Александр сел за руль, завёл мотор и выехал на шоссе.

Глава 3

– Зря вы остановились. Было бы лучше, если бы меня сбила машина.

Низкий, хрипловатый голос выдернул Воскресенского из глубокой задумчивости. Девчонка очнулась.

– Так вы за этим вышли на дорогу? А о водителе вы подумали?! – его мигом взбесила её беспечность. Сколько таких глупых дурочек так глупо и трусливо заканчивали с жизнью. Хоть бы о родителях подумала.

– В жизни бывают такие моменты, когда меньше всего хочется думать о других.

Снова этот странный, царапающий слух тембр, который так не шёл её очень юному, утонченному лицу. Она говорила, как заядлая курильщица, только вот табаком от неё не пахло. Александр повернул в её сторону голову. Она повернула тоже. Их взгляды встретились, и Александр почувствовал, что его будто толкнули в грудь. На вид ей было чуть больше двадцати, но глаза выдавали в ней вековую старуху.

– В бардачке влажные салфетки и фляжка. Там виски. Выпейте, вам не повредит.

Воскресенский следил за дорогой, прислушиваясь, как она зашуршала в недрах бардачка, открутила крышечку, сделала глоток и часто задышала раскрытым ртом. Видимо, крепкий алкоголь ей непривычен. Потом она сделала ещё глоток, потом раскрыла салфетки и принялась стирать с лица остатки макияжа.

– Кто вас так? – «отделал» хотелось добавить.

– Мужчина, очевидно, – усмехнулась она. – С которым я сплю, – дополнила она с откровенностью, которая обычно лезет наружу после спиртного. Алкоголь разогрел её и чуть расслабил – закончив с умыванием, она откинулась на спинку кресла и чуть склонила голову набок, прикрыла глаза.

– Раньше я думала, что он просто любит пожестче. Мне не особенно нравились все эти связывания, плетки, кляпы, но было терпимо.

Она пьяно жестикулировала, водя в воздухе ладонью (как же мало ей было нужно!), говорила медленно, нараспев чётким, хорошо поставленным голосом, словно она училась ораторскому мастерству или вокалу.

Слишком деликатная тема для разговора между незнакомцами.

– Сегодня, после ужина, он заставил меня изображать собаку. Надел поводок, заставлял лаять и бегать на коленях по саду, по камням. Если я бегала недостаточно быстро – бил. По-настоящему…

– Да уж, умеют люди развлекаться.

Он не был готов к таким откровениям, и без того нервы были на пределе. Воскресенскому вдруг захотелось поскорее избавиться от неё, пока его благородные стремления помочь ближнему не зашли слишком далеко. Александр взглянул на её исцарапанные колени и в красках представил себе, как сажает на поводок того ублюдка, посмевшего вытворить такое с этой хрупкой девушкой. А ведь его это не касается. Совершенно не касается…

– Вы такое не любите? – просто и как-то даже с удивлением спросила она. Как будто каждый мужчина хотел именно такого. Странная.

Александр не был ханжой, но со своим традиционными отношением к семье и к сексу в частности решил оставить вопрос без ответа.

– Вам стоит обратиться в полицию.

– О, нет. Не в моем случае, – усмехнувшись, пропела она.

Полицией этого «героя» не напугать, это предельно ясно и без подробностей. Но на любое действие найдётся противодействие как в рамках закона, так и вне его. Ему – члену одной из самых влиятельных синдикатов в Москве, берущей начало ещё в девяностых – это известно очень хорошо.

– Вам нужно уйти от этого мужчины.

– Я уже ушла…

– У вас есть деньги?

Она выставила вперёд руку и повертела запястьем, позвенела браслетом с крупными прозрачными камнями, после дотронулась до ушей и шеи, демонстрируя колье и серьги.

– Это бриллианты. На первое время хватит. Жаль только, документы у него в сейфе.

– Можно новые сделать. У меня есть один человек…

– Нет-нет, не нужно! – резко оборвала его она. – Я сейчас не в состоянии отрабатывать вашу доброту.

До него дошёл смысл её слов. Она думала, что он захочет взять с неё плату тем же способом, что и её обидчик.

– О чём вы? – сухо уточнил он, стараясь успокоить злость.

– О том, о чём думают все мужчины. Абсолютно все.

– В мыслях не было.

Сегодня он стал вдовцом. Сегодня он понял, что такое измена. Сегодня он начал холодную войну с группой Клинских – группировкой, с которым отец двадцать лет пытался добиться перемирия. Предаваться похоти – последнее, чем бы он хотел сегодня заняться. Тем более с беззащитной девчонкой.

– У меня сегодня тоже, знаете, день не задался…

– Сочувствую, – вдруг выдала она.

Сарказм? Чему она там собралась сочувствовать. Ей бы кто посочувствовал. Честное слово, какая-то инопланетянка.

– Сейчас мы едем в больницу, потом отвезу вас в отель, переночуете, разберемся с вашим паспортом и вы уедете.

Она будто протрезвела от его резких слов. Девушка опустила голову и замолчала. Александр ощутил, как больно кольнула совесть.