Люди-Ангелы

Люди-Ангелы

Галина Ергужина

© Галина Ергужина, 2025

ISBN 978-5-0065-9743-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Старик Емек

– Зачем мне телефон?! – обиженно спросил он, – Разве мне кто-то звонит? Или я кому-то звоню? Я инвалид! Я давно никому не нужен и мне… и мне никто не нужен! Всё, что мне нужно, так это быстрее умереть, чтобы не мучить тебя!

– Тише, тише! – попыталась она успокоить своего брата, всё же положив в его прикроватную тумбочку новенькую коробку с телефоном.

Её пальцы осторожно коснулись его плеча.

– Прости, Боят! – прошептала она, когда он с зажатым в бледных губах стоном отвернулся к стене, – Телефон теперь не только средство для связи: ты можешь смотреть новости, фильмы, слушать музыку…

– Я не хочу! Не хочу смотреть новости, они уже не для меня! Я не хочу смотреть фильмы, они раздражают меня, ведь там полноценная жизнь! А музыка навевает на меня тоску! – горячо зашептал он и снова отвернулся к стене, – Уходи, Минара!.. Оставь меня, пожалуйста!

Женщина умолкла. Нет, она не рассердилась, она в очередной раз расстроилась. Снова ей не удалось его порадовать. Её тридцати пятилетний брат Боят уже пять лет, как в инвалидном кресле. Его с первой минуты разбил диагноз, прозвучавший как приговор, и он даже не попытался надеяться на лучшее. Хотя да, Боят был прав. В его случае глупо тешить себя надеждами, так сказал врач. Но Минара не могла смириться с его отказом просто жить, хоть как-то подстроится под своё положение, отвлечь себя от бесконечного потока тяжёлых мыслей. Минара тихая, простая, сорока восьмилетняя женщина и бегает к нему каждую неделю, желая хоть как-то развеселить его, накормить или порадовать новостями. Но Боят только ругает, огрызается и гонит свою сестру прочь. С юности угрюмый и замкнутый, Боят жил свою жизнь взаперти, не женился и не заводил детей, а пять лет назад он упал на стройке и оказался в числе всеми забытых людей. Единственные пара друзей испарились, сотрудники по работе, обещавшие помогать ему, тоже пропали. Все, кого он знал, оставили его. Но не Минара. Его старшая сестра всегда была рядом. Забрать к себе Боята Минара не смогла. Он поднял такой шум, даже расплакался, так что Минара уступила брату и оставила Боята в покое в его доме, наняв ему в качестве помощника постороннего человека, как он и попросил. Но люди постоянно менялись в этом доме. У Боята был несносный характер и никто не хотел оставаться с ним, даже за большие деньги. Неизвестно почему, он стал злым и подозрительным, и часто обвинял людей, которых она нанимала, в воровстве и всякого подобного рода проступках. Даже, если это и было бы так, Боят со своей постели не смог бы ничего этого увидеть. Но спорить Минара не хотела. Боят был её единственным братом и когда-то он был ей самым близким другом и надёжной опорой.

– Я хотела, чтобы ты продолжал видеть мир вокруг себя, – растерянно пробормотала она.

– Зачем мне мир, которому я не нужен? – буркнул он, не поворачиваясь.

– Мир должен быть нужен прежде всего самому тебе, Боят! – коротко ответила она.

– Забери телефон, отдай его своему внуку! – велел он, прикрыв от боли глаза.

Минара мгновенье сидела неподвижно, но потом она сделала вид, что открыла тумбочку и взяла в руки телефон. Затем закрыла дверку и поправила плед, натянув его повыше к его плечам.

– Прохладно, Боят.

– Ладно, – согласился он.

– Сегодня придёт старик, – продолжила она, как бы между прочим, – он согласился помогать тебе по уходу за тобой. Не обижай его пожалуйста, Боят. Молодые не хотят идти к тебе, а старому человеку будет нелегкой эта работа. Его зовут…

– Мне всё равно, как его зовут! – раздражённо прервал её Боят, уткнувшись в край своей подушки, также не оборачиваясь на женщину и через мгновение добавил: – Иди, я всё понял. И не трать больше на меня своих денег.

Она встала с места, взяла свою сумку и потихоньку поцеловала его в макушку.

– Приду в следующую субботу, – пробормотала она, не уверенная, что ему нужно это слышать.

Через несколько минут после того, как она ушла он, кое-как сдерживая отчаянный громкий стон, снова развернулся на подушке. Боль, словно электрический ток, прошивала его позвоночник и спину, а на глаза невольно проступали слёзы. Боль острая, невыносимая, Боят жил с ней пять чёртовых лет, похудел, стал дряблым, тело его утратило прежние силы, он иссыхал и молил бога о смерти. Но Всевышний тоже оставил его и Боят знал это наверняка. Бедняга около двух часов лежал неподвижно в пустой комнате. Его кровать была расположена прямо у двери, головой к выходу, а в ногах, упираясь в стену, стоял высокий комод. Над старым пошарпанным комодом висело большое полукруглое зеркало, рядом с которым ещё оставались несколько фотографий с чужими, уже незнакомыми Бояту лицами. Когда-то эти лица были его друзьями, они фотографировались на стройке, где он работал крановщиком. Вдоль стены до самого окна, напротив кровати Боята тянулся невысокий гарнитур, состоявший в основном из книжных полок и, кстати, эти полки были набиты до отказа книгами. Все эти книги Боят прочитал по несколько раз. Но ни одну из них так и не запомнил, такими скучными и пустыми они казались ему.

За окном стоял морозный и колючий январь и весь посёлок утонул в снегу, искрившемся на полуденном солнце.

Вдруг послышался скрип двери, из которой слегка потянулся холодный воздух, едва удерживаемый на пустой веранде. И в зеркало, висевшее над комодом, Боят увидел вошедшего в дом старика. Уверенно отперев дверь ключом, который, как и предыдущим работникам, ему дала Минара, он неслышно вошёл в просторную комнату, которая в доме звалась столовой и не спеша осмотрелся. Боят замер, разглядывая старого человека в зеркало. Это был совсем нищий старик лет семидесяти, его демисезонная старая куртка была не просто износившейся, но и порванная по рукаву. Лицо, заросшее бородой, сплетённой с густыми усами, было тёмным и неразборчивым, а густые седые брови почти опустились на маленькие, прищуренные глаза. Старик спустил на пол увесистый грязный рюкзак, разулся, снял куртку и первым делом подошёл к умывальнику, высоко засучив рукава. Шумно плескаясь, он тщательно вымыл свои сильные жилистые руки по локти. Зеркало в комнате Боята, висевшее над комодом, охватывало всю комнату, в которой находился старик: и входную дверь, и печь в углу и кухонный уголок и стол в центре комнаты. Это был обзорный экран Боята, который он с самого первого дня после больницы попросил своего друга повесить перед дверью. Люди, входившие в комнату, искали глазами кровать больного и не обращали внимания на никчёмное зеркало. А вот Бояту всегда было видно, что делается в его доме. Осмотревшись по сторонам, старик быстро нашёл полотенце и насухо вытер об него руки, тут же опустив рукава поношенного шерстяного полувера. Боят продолжал смотреть в зеркало. Старый бродяга достал что-то из рюкзака и выложил это на стол. Бояту было не видно, что именно он достал, но ему показалось, что это были какие-то бумажные кульки. И через минуту, старик осторожно подошёл к проёму двери комнаты хозяина дома. Боят внимательно смотрел, обратит ли он своё внимание на зеркало, висевшее напротив входа в его комнату, но тот сразу же взглянул на кровать у двери. Так делали все. Глаза старика наткнулись на тяжёлый и неприветливый взгляд хозяина, но он ничуть не смутился и не отпрянул от неловкости подобной встречи. Лишь замер на полсекунды, оценивающе глядя прямо ему в глаза, затем слегка небрежно кивнул Бояту и мясистым, ещё полным жизненной силы голосом произнёс:

– Меня зовут Емек -ага, ваша сестра Минара просила помочь вам.

Это был тон свободного человека, не заискивающий, не грубый и не мягкий.

– Что ж, растопите печь! – вяло бросил ему в ответ Боят, безразлично уставившись в зеркало, в котором отражались бумажные кульки на столе. Что это было в них? Продукты? Старик пришёл со своей едой?

– Для начала, – упрямо произнёс Емек-ага, – я бы хотел услышать ваше имя, чтобы как-то к вам обращаться.

– Меня зовут Боят, – сдерживая раздражение, ответил хозяин дома, – а теперь растопите печь!

– Пожалуйста! – как-то двусмысленно послышалось в ответ, – Непременно растоплю, как только вы подскажете мне, куда мне можно разместить свои вещи?

И только, дослушав фразу до конца, Боят понял вдруг, что Емек-ага порекомендовал ему при просьбах использовать слово «пожалуйста». Он медленно повернул голову на старика и тихо процедил:

– Да, пожалуйста!

Тот почти почтительно кивнул, слегка улыбнувшись глазами.

Боят снова отвернулся и слегка раздражённо произнёс:

– Где хотите размещайте свои вещи, как видите, я не пользуюсь остальной частью дома.

– Хорошо, – с готовностью кивнул Емек-ага, так и не входя в комнату, – начнём с печи, в доме и правда прохладно.

Он отошёл от двери и Боят снова увидел его в просторной комнате, где старик проворно закопошился у печи. Боят раздумывал над их коротким диалогом и не смог не подметить, что этот человек достаточно своенравный. Нельзя было не заметить и явной харизмы этого бродяги. Однако было в этом нищем что-то едва уловимое, что-то неподдельно подкупавшее Боята. И он стал внимательно наблюдать, как старый человек, растопив печь, принялся возиться на кухне, что-то мыл, что-то резал и кипятил. Всё это старик делал быстро и почти бесшумно. И парню показалось, что Емек-ага тоже долгое время жил самостоятельно, и при том, что по хозяйству он управлялся достаточно привычно, старик не всегда жил на улице. Боят не помнил, как он уснул, но проснулся он спустя несколько часов от того, что кто-то цепко держал его за пальцы ног.

– Что вам надо?! – почти вскрикнул он.

И не то от того, что он нечаянно дёрнулся в постели или от того, что невольно двинул конечностями боль с такой силой пронзила его тело, что он во весь голос вскрикнул и тут же покрылся крупными каплями пота. Эта боль вызвала такую ярость, что Боят заорал во всю мощь своего голоса:

– Убирайтесь отсюда вон! И не смейте прикасаться ко мне больше никогда, слышите?

Старик даже не вздрогнул, он внимательно и печально смотрел на Боята, потом осмотрелся вокруг, разглядывая комнату, затем вновь обернулся на парня.

– Убирайтесь вон! – процедил Боят и снова взвыл от боли, насквозь распоровшей его измученное тело.

Старик Емек молча вышел, а Боят стал судорожно думать, как избавиться от него. До субботы надо было ждать неделю, связи с сестрой у него не было, потому что телефон Минара забрала, а выгнать старика Боят не мог, ведь Минара уже оплатила ему какую-то сумму. Выгнать – значит, потерять деньги Минары. Боят со стоном ухватился за края простыни, свисавшей из-под него и снова взвыл. Пальцы его побелели, а на лбу проступила испарина. Боят и раньше слышал о случаях с жестокими сиделками, но никак не ожидал, что с ним случится такое же. Старик тем временем, повозившись на кухне, внёс разнос с дымящимися тарелками и сладким травяным чаем, молча поставил его перед Боятом и вышел, проявляя полное безразличие к стонам хозяина дома.

Тогда Боят, не скрывая своего презрения к работнику, с силой ударил по разносу, скинув его с постели и грохот упавшей и разбившейся о пол посуды оглушил даже его самого. Старик вошёл в комнату и безразлично посмотрел на испачканные едой половицы и разбитую посуду. Потом он, будто вспомнив о чём-то, находясь где-то в своих мыслях, вышел из комнаты. Боят дрожал всем телом не то от боли, не то от ярости, сковавшей его беспомощное тело и бессмысленно смотрел в потолок. Хлопнула входная дверь и Боят взглянул в зеркало в надежде, что старик убежал. Но в пороге по-прежнему стоял его старый грязный рюкзак, а на столе так и оставались лежать бумажные кульки. И тут Боят увидел, что некоторые из них были развёрнуты, словно из них что-то уже доставали. «Как мне его извести?» – подумал Боят, наблюдая, как дед, вернувшись с улицы, внёс охапку дров и ведро черного комкового угля. Боят, не желая видеть старика, отвернулся к стене и стал мысленно перебирать в своей голове всё, что не любят старики. Но, что бы ему не приходило в голову, было невозможно реализовать, ведь Боят не мог самостоятельно двигаться, разве что вертеть головой и руками. И он злобно застонал, подобно вою дикого зверя, обречённого погибнуть лишь потому, что он полностью обездвижен. В комнату очень быстро вошёл старик и, откинув одеяло с парня, воткнул в ногу Боята шприц. «Обезболивающее!» – мелькнуло в голове Боята. Должно быть, Минара снабдила старика лекарствами и тот всё ж таки нашёлся и понял, как помочь хозяину. Эти мысли слегка успокоили парня, однако через минуту-полторы он медленно поплыл и его сознание вынесло его к быстротечной реке, протекавшей вдоль поселковой полосы. В ней каждое лето плескалась с утра до ночи ребятня, стирали женщины и рыбачили мужики. На этой реке своё детство провели и Минара с Боятом. Он снова мальчишка лет десяти плыл на камерном баллоне, надутом воздухом до отказа. Боят неожиданно ясно вспомнил этот день из детства, когда с ним приключилось простое злоключение, которое другим бы показалось пустяковым. И всё же, случай на реке оставил свой след в душе ранимого мальчика, потому что тогда он впервые испытал страх и стыд, который в последующие годы преследовал парня неотступно. За год до того дня его родители умерли, попав в аварию и сестра Боята стала ему матерью. Минаре тогда было двадцать три года и она встречалась со своим будущим мужем. В тот день они втроём пошли на реку и баллон Боята, упершись в упавшую в воду ветку гледичии, которую в народе чаще называют глядючкой, лопнул и стал стремительно спускаться. Толстые колючие шипы проткнули баллон и мальчик, боясь утонуть, истошно кричал на всю реку:

– Минара! Мой баллон спустился! Я тону!

Она всполошилась и поплыла к нему, а за ней следом поплыл её друг Дидар. В панике мальчишка перевернулся с баллона в воду и, едва вынырнув из-под воды, зацепился трусами за колючую ветку. Толстый шип, как коготь смерти, упёрся прямо в позвоночник маленького Боята, больно оцарапав кожу. Испугавшись, Боят так размахивал руками и ногами, что трусы закрутились и как-то обмотались вокруг ветки, а потом вдруг порвались пополам и когда молодые вынесли Боята на берег, все увидели его совершенно голым. Дидар стал громко смеяться, за ним и Минара, а потом и все ребятишки, которые были на берегу, а среди них были и девочки. И этот случай можно было бы забыть, но Дидар так часто потом вспоминал об этом на каждом своём семейном сборище, смеясь и заставляя смеяться своих гостей, что Боят подсознательно ненавидя его, оттолкнул и Минару, смеявшуюся вместе с ним. Это была самая позорная история, которой представляли Боята всё новым и новым людям. Останься она там, в детстве, эта история бы никогда не смогла разлучить Минару с братом. Но она не покидала Боята всю его юность, а потом и молодость. Парень возненавидел Дидара и поэтому не любил больше свою сестру Минару. И теперь он проклинал себя за то, что стал инвалидом и снова попал в зависимость от этих людей, потому что больше у него никого не осталось. И хотя он всегда скучал по своей сестре, он так и не смог ей простить того, что она за всё это время ни разу не запретила своему мужу потешаться над братом.

Боят открыл глаза.

Свет едва забрезжил в окно, был рассвет и во всём доме царила абсолютная тишина. Боят взглянул в зеркало едва приоткрытыми глазами и увидел старика Емек-ага, лежавшего на тонкой корпешке, положив под голову скрученную в валик свою демисезонную куртку. Веки были невозможно тяжёлыми, Бояту хотелось спать и он, поддавшись сладкому оцепенению сна, снова закрыл глаза. Но теперь он спал без снов и воспоминаний, крепко, спокойно и долго. А когда проснулся, над ним снова стоял старик Емек. Как-то странно склонив набок голову и заглядывая, казалось, прямо под ресницы Бояту, старик таращился на парня и молчал.

– Что… что случилось? – чувствуя что-то не ладное, спросил Боят, едва шевеля губами.

– Что-нибудь хотите? – в замешательстве спросил старик.

Боят моргал, водил зрачками в разные стороны и пытался понять, отчего его тело было таким занемевшим.

– Я собираюсь уйти, Боят. Нужно кое-что прикупить.

– На рассвете? – съязвил хозяин дома.

– Сейчас вечер, четверть восьмого, – бесстрастно, будто не обращая внимания на настроение Боята, ответил ему старик.

– Вечер?! Сколько я спал?

– Может, часок-полтора! – безразлично пожал плечами старик и вышел из комнаты, направившись к двери.

Он надел свои огромные уже вычищенные ботинки, зашитую по рукаву куртку и осторожно захлопнул за собой дверь. Сознание Боята до сих пор было скованным от крепкого сна, он вяло хлопал глазами и чувствовал, как во рту медленно шевелится его сухой язык. Ключ щёлкнул в замке и Боят, глядя в зеркало, разглядел тщательно убранную комнату, рюкзака у порога уже не было, а на столе была расставлена какая-то посуда. Опустив глаза вниз, Боят увидел на полу возле своей кровати чистые половицы. И вдруг он увидел на себе широкие ремни, крепко натянутые вокруг его тела. Руки его были прижаты к бёдрам, а постель под парнем, испачканную брызгами перевёрнутого супа, кто-то поменял. Обычно постель ему меняла только Минара, но этого никак не могло быть! Она живёт в другом посёлке и вернуться, чтобы сменить постель она смогла бы только завтра, если бы ей позвонил старик. Значит, это он сменил постель под Боятом и привязал его к кровати, чтобы не шевелился и не переворачивал пищу!

Боят снова впал в ярость, но она, эта ярость была настолько ленивой и вялой, что он усомнился, что не спит. Он отчаянно вращал глазами по потолку, беспомощно глядел в зеркало и наконец, собрав все свои силы, закричал во всё горло:

– Старик! Развяжи меня сию минуту!..

Но кому он кричал? Никого в доме не было и, покрывшись испариной, он понял, что и крика -то не получилось.

«Чем он меня обдолбал?!» – вяло мелькнула мысль в его голове, но вот додумать эту мысли Бояту не удалось. Его сильно клонило ко сну, тело было спокойным и расслабленным и Боят снова сдался и впал в глубокий, крепкий сон.

Когда он проснулся за окном был тот-же вечер. Боят сразу же почувствовал в руке иглу и увидел капельницу, медленно капавшую по трубке бог весть что. Боят запаниковал, а старик, слегка оттянув губу парня, вставлял в его рот трубочку.

– Что? Зачем? – попытался сопротивляться Боят.

– Давайте, пейте! – сердито велел старик и в глотку Боята медленно потекла теплая вода, смочив, наконец, напрочь пересохшее горло и язык.

– Зачем эта капельница? Зачем ты связал меня?! – оторвавшись от трубочки, грубо спросил Боят, бесцеремонно перейдя на «ты».

Старик Емек-ага даже бровью не повёл. Он переставил трубочку в бокал с бульоном и снова воткнул её конец в рот Боята. Видя панику в глазах парня, который всё же послушно потягивал бульон, он спокойно ответил ему:

– Капельница, чтобы вы не страдали от постоянной боли, а ремни, чтобы не бросались едой, потому и привязал. Вы, Боят, довольно дурно воспитаны и жуть, как не сдержаны.

Не желая мириться с таким наказанием за своё поведение, Боят попытался напомнить старику о том, что он хозяин дома и волен выгнать хама. На что старик усмехнулся, переставил трубочку в другой бокал и буркнул, слегка рассмеявшись:

– Ну, попробуйте! Выгнать меня вам будет нелегко, молодой человек!

Боят пил что-то вроде чая, распознавая в нём какой-то травяной отвар и быстро пытался искать в своей голове способ одержать верх над стариком.

И спустя некоторое время, когда трапеза была закончена, Боят попытался обмануть работника:

– Хорошо. Я извиняюсь. Я больше не буду бросаться едой. Обещаю!

Тот встал с места, сгрёб всю посуду и, направившись к двери, ответил:

– Да, больше не будете!

С этими словами он вышел из комнаты. А Боят беспомощно взглянул на иглу, торчавшую в его вене на руке. Через какое-то время старик заменил пузырёк капельницы на другой и снова ушёл.

– Развяжите меня, Емек-ага! – закричал Боят, глядя в зеркало.

– Развяжу, – спокойно ответил старик, не переставая мыть посуду и аккуратно выставлять её на столе, – обязательно развяжу, как только вы станете вести себя, как адекватный человек и научитесь говорить «спасибо»!

– За что?! – взревел Боят.

– За всё, молодой человек!

– Вам заплатили за всё, что вы здесь делаете! – не унимался Боят.

– Верно, – спокойно отвечал старик, – но вежливость никто не отменял!

С этого дня хозяином дома и положения был старик. Он решал, что будет происходить в каждую следующую минуту. Если Боят отказывался от еды, Емек-ага уносил её и предлагал поесть только на следующий день. Но травяной чай он вливал Бояту, не зависимо от того, хотел или не хотел его пить парень. Капельницы старик капал каждый день по два-три раза, кормил плотно, поил чаем и говорил с Боятом только тогда, когда хотел. Боят почувствовал, что боль на самом деле отступила от него. Сознание Боята не туманилось, как в первый раз и парень успокоился и стал спокойно относиться не только к капельницам, но и ко всему, что делал старик. Он перестал орать и принял своё поражение, молча дожидаясь субботы. Но когда, чёрт возьми, эта суббота?! Время тянулось медленно и Баят вообще потерял все дни, он часто спрашивал старика:

– Какой сегодня день?

И тот всегда отвечал:

– Морозный.

Однажды Емек-ага вошёл в комнату и снова вцепился в ноги Боята. Парень вздрогнул, но боли не было. Старик стянул носки, бросил их в сторону и надел чистые.

– Боль отступила от вас, – безразлично сказал он, – капельниц больше не будет.

Затем Емек-ага склонился над Боятом и снял все ремни.

Боят наблюдал за ним молча и вдруг понял: «Сегодня суббота!». Через часа полтора дверь открылась и на пороге появилась Минара с большой сумкой в руках.

– Минара! – истошно, совсем как в детстве закричал Боят, глядя в зеркало.

Но она, не обращая внимания на его крик, поставила на пол сумку, подошла к старику, тот что-то тихо сказал ей, она в замешательстве слушала его, потом что-то ответила. И тут Боят увидел, что старик торопливо облачился в свою старую, но уже чистую одежду, взял свой рюкзак и, кивнув женщине на прощание, вышел из дома.

– Ушёл! – с ощущением полной победы тихо выдохнул Боят.

Минара почти сразу, как закрылась дверь за стариком вошла в комнату Боята.

– Минара! Какой сегодня день, суббота? – радостно спросил он.

Она, удивлённая его настроением, слегка сдвинула брови, присматриваясь к своему брату.

– Нет, Боят! – медленно ответила она, – Сегодня понедельник.

– Понедельник? – удивился он, – Как это?.. Хотя да… тебя долго не было. Разве тебе не надо на работу?

– Я ушла с работы, Боят, – ответила женщина и погладила брата по голове, словно одобряя его за добрую встречу.

– Почему ушла?.. Хотя ладно, потом. Этот старик, он меня мучил! Он связывал меня ремнями, колол мне наркотики, я был совершенно беспомощным всю эту неделю!

И Боят сбивчиво, по нескольку раз, старательно пересказывал всё, что происходило с ним всё это время, пока Минара не приезжала к нему. Она растерянно слушала его, снимая прямо перед ним пальто и платок, складывая вещи себе на колени.

– Я всю неделю тебя ждал, как никогда! -горячо говорил её брат, – Больше не надо сиделок, Минара! Отправь меня в дом инвалидов. Я согласен!

– Неделю? – Минара замолкла, сглотнула и не смело продолжила: – Нет, прошло три недели, Боят. Емек-ага позвонил мне и велел не приезжать, пока он не закончит лечить тебя. Он… он врач, Боят. Хирург. Просто однажды оказался без крова. Я предложила ему присмотреть за тобой и рассказала о тебе. Он сказал, что присмотрит. А потом позвонил и сообщил, что твой диагноз не правильный и пообещал мне, что всё исправит. А вчера Емек-ага позвал меня сюда, и сказал, что тебе нужен уход близкого человека, а не чужого. А ещё он добавил, что… что ты можешь вставать, Боят, и заново учиться ходить. И, если ты захочешь, ты снова будешь здоров. Всё, что он мог, он сделал, остальное в твоих руках. Поэтому я ушла с работы, чтобы помочь тебе. Нам предстоит с тобой пройти не лёгкий путь, но мы пройдём его вместе. Я буду с тобой, Боят.

Боят слушал её молча, бледный и ошеломлённый, он видел лицо своей сестры, как будто впервые, уставшее, доброе, родное лицо его Минары. И он вспоминал каждое мгновенье, когда был в сознании и понимал! Теперь Боят понимал, что когда старик стянул его ремнями для того, чтобы он не двигался, он сделал ему… операцию! Вот, что за посуда стояла на столе, когда он пришёл в себя. И капельницы… и травяные чаи… старик лечил его!

Теперь Боят был парализован внутри своего сознания. Он не говорил весь вечер и ещё несколько дней. А через полгода, как только он снова смог ходить, Боят пошёл искать старика, чтобы навсегда дать ему кров в своём доме. Но у кого он только не спрашивал, куда только не обращался, никто не видел его и не знал. Боят прошёл все прилегающие соседние посёлки, но старика не нашёл. Шли месяцы и Бояту стало вдруг казаться, что это сам Всевышний пришёл к нему и исцелил его. Он исцелил не только от недуга после тяжёлой травмы, старик исцелил его душу от злости, от обиды на Минару и от обиды на весь окружающий его мир.