Собиратель воды

Назир пытался сфокусировать взгляд, но перед глазами всё плыло. Тени двигались, сливались, распадались на части. "Я умираю или уже умер?" Он чувствовал, как чьи-то руки переворачивают его, ощупывают вещи. Прикосновения вызывали боль – каждый нерв кричал от истощения.

Сознание мерцало, как свеча на ветру. Голоса то приближались, то отдалялись.

– Книги, странные инструменты… Не похож на обычного путника.

– И что? Ничего ценного, – настаивал мужской голос. – Оставим его здесь. Зачем тратить воду?

"Да, зачем?" – согласился Назир мысленно. Его рот не слушался. Язык был сухим комком плоти, бесполезным как песок. "Оставьте меня. Я уже сделал всё, что мог".

Пауза. Затем женский голос – с сухой насмешкой:

– Забираем. Самира захочет взглянуть.

"Самира", – имя отпечаталось в сознании. Последнее, что запомнил Назир – ощущение, как его поднимают и перебрасывают через что-то твёрдое и тёплое. Верблюжье седло. Потом была темнота. И, вопреки всем его расчетам – облегчение. Словно его тело сдалось раньше, чем разум осознал неизбежность.

Влага на потрескавшихся губах. Благословенная, невозможная, священная влага. Кто-то прикладывал к его рту мокрую тряпку. Он жадно всосал каждую каплю, чувствуя боль в потрескавшихся уголках рта и одновременно – восхитительное, почти сексуальное наслаждение от прикосновения воды.

– Не торопись, водяной, – сказал женский голос. – Умрешь от перенапряжения.

Он мог бы умереть счастливым с этой мокрой тряпкой на губах. Назир с трудом разлепил веки. Сумерки. Он лежал на земле, присыпанной чем-то вроде соломы, голова на свёрнутой ткани. Рядом на корточках сидела молодая женщина с резкими чертами лица. Множество косичек, каждая украшена металлической бусиной, позвякивающей при каждом движении.

Часть его сознания, отстраненная и аналитическая, отметила детали – хорошая кожа, несмотря на жизнь в пустыне; сильные руки; шрам, пересекающий правую бровь; глаза, привыкшие к настороженности.

Другая часть, ослабленная и отчаянная, видела только источник воды.

– Где я? – слова царапали горло.

– В лагере Детей Пустыни, – женщина смочила тряпку и снова поднесла к его губам. Он вцепился в неё как дикое животное, вызвав смешок. – Тебе повезло, что мы тебя нашли. Или не повезло – это как Самира решит.

"Самира". Снова это имя. Оно пробудило смутное воспоминание.

– Самира?

– Наш вожак. Я Майсара. А ты?

– Назир из Аль-Мадира. – Он хотел сказать больше, объяснить, но слова застревали в пересохшем горле. – Инженер… из храма.

Почему он это сказал? В пустыне его должность ничего не значила. Глупая гордость. Но плевать. Он всё еще был Назиром из Аль-Мадира, из династии храмовых инженеров, даже если умирал на соломе посреди пустыни.

– Храмовый инженер? – Майсара хмыкнула. – Никогда такого не видела. Что вы там в храме строите? Молитвенные колёса?

В её тоне было столько насмешки, что даже в его ослабленном состоянии это задело какую-то жилку гордости. Конечно, для жителей пустыни храмы были сказками, а их обитатели – изнеженными паразитами.

– Воду, – прошептал Назир. Ирония не ускользнула от него. – Я отвечаю за систему водоснабжения.

"Отвечал", – поправил он себя мысленно.

– Системы водоснабжения? – Майсара рассмеялась громче. – Эй! – крикнула она кому-то. – У нас тут волшебник воды!

– Не волшебство… – начал Назир, но голова кружилась, мысли путались. Возмущение бессильно царапало изнутри, не находя выхода. Он хотел объяснить – сложные системы труб, распределение давления, фильтрация, дозировка. Инженерное искусство, оттачиваемое веками! Но все эти знания были бесполезны здесь, в песках, где он чуть не умер от жажды.

К ним приблизилась высокая женщина с властной осанкой и пристальным взглядом темных глаз. Каштановые волосы собраны в простую, но аккуратную прическу. Потрепанная, но качественная одежда: привыкла к пустыне, но не пренебрегает собственным комфортом.

– Это и есть ваш выживший? – спросила она, рассматривая Назира.

Взгляд. Этот взгляд был тяжелее, острее, чем у любого храмового надзирателя. Он словно проникал под кожу, мгновенно считывая все слабости и ложь.

– Говорит, что водяной инженер из храма, – доложила Майсара. – Делает системы для воды.

– Храмовый инженер? – в голосе женщины мелькнул интерес. – Из какого города?

– Аль-Мадир.

– Город с кристаллом, – кивнула она. – И что храмовый инженер делает один в пустыне? Решил изучить воду в естественной среде?

Что-то в ее тоне заставило Назира собраться. Через туман истощения пробивалась мысль: от его ответа может зависеть, получит ли он еще одну порцию воды. Или даже больше – жизнь.

– Мне пришлось бежать.

– Конечно, – женщина усмехнулась, и на мгновение Назир увидел линии усталости в уголках её глаз. Сколько таких, как он, она уже встречала? – Почему-то все, кого мы находим полумертвыми в песках, «вынуждены были бежать». Никто не говорит: «Я был идиотом и пошел туда, куда не следовало».

Она присела рядом, изучая его лицо. Назир почувствовал странную смесь страха и стыда. Недостойно для мужчины его положения – лежать беспомощным, пока чужаки решают его судьбу. Если бы отец видел его сейчас…

– Я Самира. Это мой лагерь и мои люди. Дети Пустыни подчиняются мне.

Голос не оставлял сомнений в правдивости этих слов. Даже в своем положении Назир заметил, как расправились плечи Майсары при этом представлении – гордость за своего лидера.

Назир кивнул, стараясь выглядеть спокойным. Не показывать слабость, даже сейчас.

– Спасибо, что спасли меня, – тихо сказал он. Во рту снова пересыхало, с каждым словом всё сильнее. – Я бы погиб без вашей помощи. Если отправите меня к ближайшему караванному пути, я смогу заплатить. У меня есть немного серебра.

Внутренне он морщился от наивности собственных слов. Как будто в пустыне действовали законы городов. Как будто его серебро всё еще принадлежало ему.

Самира рассмеялась, но не очень весело. В её смехе Назир услышал не злобу, а усталость. Как у человека, объясняющего очевидное ребенку.

– У тебя «было» серебро, водяной. Теперь оно моё. Как и всё, что при тебе. В пустыне другие правила.

Она поднялась, глядя на него сверху вниз. Расстановка сил была предельно ясна.

– Ты думаешь, что спасся. Но твоя судьба всё еще висит на волоске. Пустыня не делает подарков. И мы тоже. За всё нужно платить.

Внезапно Назир ощутил знакомый холодок – тот же, что пронизывал его в храмовом совете, когда политики уклонялись от прямых ответов. Ситуация совершенно другая, но механика та же. Нужно предложить что-то ценное. Быстро.

– Я могу помочь, – сказал он, стараясь говорить увереннее, хотя его подташнивало от слабости. – Я знаю о воде, о том, как её сохранять и…

– Нет, не знаешь, – перебила Самира, и в её голосе Назир услышал не насмешку, а странную горечь, будто она оплакивала его невежество. – Иначе мы бы не нашли тебя умирающим от жажды. Твои городские умения здесь бесполезны, инженер. У нас нет кристаллов, нет водопроводов. Только песок, камни и ровно столько воды, сколько мы смогли добыть или отобрать.

Майсара сказала:

– А он хоть копать умеет? Или в храме за вас это рабы делают?

Назир почувствовал, как щеки загорелись. Не от смущения – от злости. Она принимала его за бесполезного жреца, изнеженного годами легкой жизни. Если бы она видела мозоли на его руках! Дни и ночи, проведенные в подземных коллекторах, по колено в зловонной жиже! Расчеты, требующие такой концентрации, что к концу дня болели глаза и немели пальцы!

Но они видели только рубашку из тонкой ткани и кожаные сандалии, хотя и те уже были потрепаны пустыней.

В этот момент он поклялся себе, что докажет – он не изнеженный мечтатель. Не жрец, живущий в башне из слоновой кости. Здесь его статус и знания ничего не стоили. Но он все еще мог быть полезен. Все еще мог применить свой ум.

– Я умею копать, – сказал он, пытаясь сесть, хотя каждая мышца протестовала против этого. – И работать руками. Но могу предложить больше, если дадите шанс.

Самира окинула его оценивающим взглядом.

– По крайней мере, ты не скулишь, как другие городские, которых мы находили. Это уже что-то.

К ним подошёл крепкий мужчина со шрамом, пересекающим левую щеку. Движения резкие, взгляд враждебный. В его походке было что-то от хищника – крадущаяся плавность, маскирующая готовность к насилию.

– Вот, значит, какой улов, – сказал он, разглядывая Назира, словно тот был куском мяса на прилавке. – Что будем с ним делать, Самира?

– Пока не решила, Аш-Шариф, – ответила она. – Храмовый инженер воды может быть полезен.

– Храмовик? – фыркнул мужчина. – Бесполезные мечтатели. Кормить его – зря тратить запасы.

Назир внимательно следил за разговором. Этот Аш-Шариф. Нужно быть с ним осторожнее. Он не просто агрессивен – он опасен. В его глазах Назир видел жажду – не воды, но власти. И недовольство тем, как Самира управляет положением.

"Надо быть осторожным, – подумал Назир. – Заслужить доверие Самиры, но не стать мишенью для Аш-Шарифа".

– Я мог бы осмотреть ваши системы хранения воды, – предложил он, стараясь говорить нейтрально. – Возможно, я смогу предложить улучшения…

– Заткнись, – оборвал его Аш-Шариф, и в этом коротком слове было столько презрения, что Назиру стало физически неуютно. – Твой голос действует мне на нервы. Самира, если оставляем его, пусть работает. Хоть какая-то польза.

Самира задумчиво изучала Назира, решая его судьбу. Он выдержал взгляд, хотя каждая клетка его тела умоляла о новой порции воды.

"Скажи «да»", – думал он в отчаянии. – "Пожалуйста. Дай мне шанс".

– Хорошо, – наконец сказала она. – Утром начнёшь работать. Аш-Шариф найдёт тебе занятие. Если будешь полезен – останешься. Если нет… – Она не закончила фразу, но смысл был ясен.

– Спасибо, – сказал Назир. Первый шаг сделан. Теперь нужно доказать свою ценность. И не дать Аш-Шарифу повода избавиться от него.

Странное ощущение охватило его в этот момент. В Аль-Мадире он был одним из самых уважаемых людей. Здесь он был ничем – меньше, чем пыль под ногами. И все же, почему-то, это казалось честнее. Там его ценили за родословную и титул. Здесь оценят за реальную пользу.

– Майсара, – Самира обратилась к девушке, – покажи ему, где спать. И дай немного еды. Пусть наберется сил. Завтра ему предстоит доказать, что храмовые инженеры годятся для чего-то кроме красивых слов.

"Я докажу, – подумал Назир, проглатывая оскорбление. – И, возможно, научусь чему-то новому. Если выживу".

Утро в лагере разбойников началось задолго до рассвета. Назир открыл глаза от резкого толчка в бок. Над ним стоял Аш-Шариф, его лицо в предрассветных сумерках казалось высеченным из камня.

– Вставай, храмовник, – произнес он. – Время показать, на что ты годен.

Сон не принес отдыха – всю ночь Назиру снились водопады, фонтаны и озера, а просыпался он от жажды. Тело ныло от сна на жесткой подстилке, но он не показал дискомфорта. Первое правило инженера: никогда не жалуйся на условия работы. Решай проблему.

Он мог бы многое сказать о том, как спина отказывается разгибаться, как суставы протестуют против каждого движения. Но вместо этого молча поднялся, проглотив стон. В горле всё еще было сухо, но хотя бы не так мучительно, как вчера.

Аш-Шариф повел его через лагерь, состоявший из десятка шатров, расположенных полукругом у подножия невысокой скалы. В центре тлели угли ночного костра, вокруг которого уже собирались люди – мужчины и женщины, одетые в практичную одежду цвета песка.

Назир отметил детали: шатры расположены так, чтобы с северной стороны защищать от ветра и песка; скала обеспечивает естественную защиту и тень; место выбрано с умом. Даже здесь, в хаосе пустыни, существовал свой порядок.

– Вот твоя работа, храмовник, – Аш-Шариф указал на загон с тремя верблюдами. – Вычисти все. Вымой поилки. Когда закончишь, получишь воду и еду.

Взгляд Аш-Шарифа говорил яснее слов: "Откажешься – умрешь от жажды. Я просто оставлю тебя в пустыне".

Назир осмотрел загон. Земля покрыта слоем навоза, затвердевшего до состояния камня. Воды для мытья не было видно. Масштаб задачи был несоразмерен его состоянию – он едва держался на ногах, а тут предстояло несколько часов тяжелого физического труда.

"Именно этого он и ждет, – подумал Назир. – Моего отказа или провала. Дать ему повод".

– Чем мне чистить? – спросил он, удерживая голос ровным. – И где взять воду для поилок?

Аш-Шариф бросил к его ногам короткую лопату с треснувшей ручкой и старое деревянное ведро.

– Вода в резервуаре за большим шатром. Бери ровно столько, сколько нужно для поилок. Ни капли больше. – Он наклонился ближе, и Назир почувствовал его дыхание. – Если увижу, что тратишь воду зря, лично вырежу тебе новую глотку.

С этими словами Аш-Шариф ушел, оставив Назира наедине с его заданием. Или наказанием – смотря с какой стороны посмотреть.

"Инженеры Аль-Мадира не сдаются перед трудностями", – напомнил себе Назир, хотя голос в голове звучал подозрительно похоже на отцовский.

Он подобрал лопату, проверил ручку. Треснута, но еще держится. Достаточно крепкая для работы, если действовать аккуратно. Тем не менее, её нужно было укрепить. Осмотревшись, он нашел кусок кожаного ремня, валявшийся неподалеку, и крепко обмотал им трещину. Теперь инструмент был надежнее. Мелочь, но она могла сэкономить силы и время.

"Если ты в аду, – шепнул он себе слова деда, – улучшай то, что имеешь. Даже если это лопата для чистки навоза".

Следующий час Назир методично очищал загон, соскребая засохший навоз слой за слоем. Утреннее солнце поднималось, и воздух быстро нагревался. Пот заливал глаза, но он не останавливался. Каждое движение отзывалось болью в мышцах, еще не восстановившихся после пустыни, но он не позволял себе передышки.

"Ты ведь храмовый инженер, – издевался внутренний голос. – Лучший из лучших. И вот теперь ты – по колено в дерьме. Буквально".

Назир обнаружил, что разговаривает сам с собой. Тихо, чтобы никто не услышал.

– А Халид в это время, наверное, принимает утренние подношения в храме. Наслаждается прохладой, пьет чистую воду…

"И ждет, пока умрет последний кристалл", – ответил он сам себе.

Неожиданно эта мысль придала ему сил. В Аль-Мадире у него не было выбора, кроме как смириться или сбежать. Здесь у него была возможность действовать. Пусть начиная с навоза. Но начиная.

Когда большая часть загона была очищена, он заметил, что его работу наблюдают несколько человек из лагеря, переговариваясь и посмеиваясь. Не просто наблюдают – оценивают. Проверяют, достоин ли он занимать место в их мире. Стоит ли тратить на него драгоценную воду.

Назир не обращал на них внимания, сосредоточившись на задаче. Когда он направился к резервуару за водой, один из наблюдателей – молодой парень с кривой усмешкой – преградил ему путь.

– Эй, водяной, – сказал он с издевкой. – Тебе нравится наша работа? Должно быть, не то, к чему ты привык, а?

Назир почти ощущал, как внимание остальных обострилось. Они ждали его реакции. Провокация была очевидной. Он мог огрызнуться и заработать несколько ударов. Мог заискивать, потеряв остатки уважения. Или…

– Работа как работа, – ответил Назир. – Навоз пахнет одинаково и в городе, и в пустыне.

Это застало парня врасплох. Он ожидал обиды, страха или раздражения, но не такого спокойного ответа. И уж точно не такого, который вызвал смешки среди наблюдателей – теперь уже не над Назиром, а над его несостоявшимся мучителем. Помедлив, он отступил, позволяя Назиру пройти.

У резервуара – большой деревянной бочки, обтянутой кожей для защиты от испарения – Назир внимательно изучил конструкцию. Вода хранилась на удивление разумно, но он заметил, что крышка не полностью герметична. Испарение было минимальным, но все же присутствовало. Мысленно он сделал заметку: если выживет до завтра, можно будет предложить улучшение.

"Вот оно, – подумал он. – Мой шанс быть полезным. Не просто выполнять грязную работу, но предложить что-то ценное".

Набрав ровно столько воды, сколько требовалось для поилок, не более, он вернулся к загону. Проходя обратно, он заметил, как один из мужчин указал на него пальцем, что-то шепнув своему соседу. Это могло означать всё что угодно. Но Назир не мог не думать: "Меня оценивают. Каждый шаг. Каждое движение".

Сзади послышались шаги, и, обернувшись, он увидел Майсару.

– Аш-Шариф уверен, что ты сбежишь к полудню, – сказала она, наблюдая, как он тщательно моет поилки. – Говорит, что городские не выдерживают такой работы.

"Он прав", – подумал Назир, чувствуя, как ноет спина, как болят натруженные мышцы. Боль была повсюду. Но он не показал этого.

– Аш-Шариф ошибается, – ответил Назир, не прекращая работу.

– Посмотрим, – пожала плечами Майсара. – У нас многие не выдерживают. Особенно те, кто привык к легкой жизни.

Это задело. Легкой? Годы обучения? Ночи, проведенные над расчетами? Проверки подземных каналов, где он задыхался от зловония?

– Моя жизнь никогда не была легкой, – сказал Назир. В его голосе проскользнула нотка обиды, которую он тут же пожалел. – В храме работа начинается до рассвета и заканчивается после заката. Инженеры не сидят сложа руки.

Майсара с интересом наблюдала за его методичными движениями.

– Хочешь знать, как настоящая жизнь выглядит? – внезапно предложила она, оглянувшись через плечо. – Аш-Шарифа не будет ещё полчаса, он пошёл проверять дозорных. Пойдём, покажу тебе, что к чему. Только быстро.

Не дожидаясь ответа, она зашагала вперёд, явно ожидая, что он последует за ней. Назир помедлил лишь мгновение. Возможность узнать больше о лагере стоила риска.

– Это наш лагерь, хотя правильнее говорить стоянка, – Майсара шла быстро, говорила отрывисто, жестикулируя резкими движениями рук. – Мы не задерживаемся на одном месте больше месяца. Выпиваем колодец, меняем место. Или нас находят – и тоже меняем место.

Лагерь при ближайшем рассмотрении оказался сложнее, чем представлял Назир. Шатры располагались не хаотично, а в строгом порядке – внешний круг для рядовых членов племени, внутренний – для хранения припасов и мастерских. В центре стоял просторный шатёр Самиры – не роскошный, но заметно крепче остальных.

– Вот видишь эти метки на шестах? – указала Майсара на цветные нити, привязанные к опорам шатров. – Синие – у семейных, красные – у воинов, зелёные – у добытчиков. Так мы быстрее собираемся, когда нужно уходить.

Они прошли мимо группы мужчин, латавших потрескавшиеся кожаные мехи. Одни соскребали соль и наросты изнутри, другие тщательно промасливали швы тёмной пахучей смесью.

– Худшее, что может случиться – мехи дадут течь, – пояснила Майсара. – Пять капель за ночь – и ты проснёшься с пустым бурдюком. Сколько людей так умерло – не сосчитать.

Её голос звучал обыденно, словно она говорила о погоде, а не о смерти. Назир отметил, как эта девушка, не старше двадцати пяти лет, воспринимает потерю жизни как рутину.

Они подошли к навесу, где двое женщин средних лет кипятили что-то в глиняном горшке на небольшом костре.

– Варят очистительное зелье, – кивнула на них Майсара. – Когда находим новый колодец, вода часто отдаёт гнилью или металлом. Это помогает связать грязь, чтобы она осела.

– Из чего оно? – поинтересовался Назир, наклоняясь ближе.

– Корни какие-то, – девушка пожала плечами. – Они знают, спроси у них если интересно.

Далее путь лежал к широкому полотну, растянутому между четырьмя шестами. Под ним было разложено оружие – от простых дубинок до кинжалов тонкой работы и даже двух изогнутых мечей.

– Сами делаете? – спросил Назир, указывая на оружие.

– Мечтай, – фыркнула Майсара. – Это всё трофеи. Когда отбиваем караваны. Хотя поддерживать их в порядке – наша работа. Видишь вон того хмурого старика? Афзаль. Лучший оружейник в трёх днях пути. Когда-то ковал мечи в городе, теперь точит ножи для нас.

Она говорила с неприкрытой гордостью, словно принадлежность к банде разбойников была почётнее работы в городе.

Проходя мимо большого шатра с закрытым входом, Майсара понизила голос:

– Здесь храним воду. Самое ценное, что у нас есть. Шатёр никогда не остаётся без охраны. Воруешь золото – тебя изгоняют. Воруешь воду – тебя убивают.

В её тоне не было угрозы, только констатация факта, столь же непреложного, как восход солнца.

За шатром водохранилища обнаружилась небольшая площадка, окружённая камнями, с разложенной на песке потрепанной кожаной картой. Майсара подвела Назира к ней, заметно гордясь этим предметом.

– Это наша карта источников, – она указала на отметки чёрными и красными точками. – Чёрные – постоянные колодцы, там всегда есть вода, но их контролируют большие племена или города. Красные – временные, сезонные. Сейчас мы здесь, – её палец коснулся маленького креста на южной окраине карты. – Этот колодец держится уже третий день. Но мы думаем, что скоро иссякнет.

Назир внимательно изучил карту, запоминая расположение точек и ориентиры. Нельзя упускать ни единого шанса узнать больше об этой земле.

– А кто ваши враги? – спросил он, указывая на тёмные отметки в восточной части карты.

– Там владения клана Джафаров, – презрительно сплюнула Майсара. – Сорок клинков, двадцать верблюдов. Контролируют три постоянных колодца. Мы с ними… не друзья.

Её уклончивость намекала на давний конфликт, возможно кровную вражду.

Она повела его дальше, к краю лагеря, где несколько человек разбирали скудную добычу – тюки с тканями, металлические инструменты, пузырьки с маслами.

– А это наша истинная работа, – в голосе Майсары звучала странная смесь гордости и насмешки. – Мы не просто разбойники, мы – собиратели воды. Все эти побрякушки – просто средство получить воду, где мы не можем добыть её силой.

– Вы меняете добычу на доступ к колодцам? – догадался Назир.

– Иногда. Или продаём в оазисах и покупаем воду. Или меняемся с другими кланами. Пустыня не любит тех, кто держится только одного пути.

В её словах проглядывала практическая мудрость, выкованная годами жизни на грани выживания.

– Самира говорит, что настоящее богатство – это не золото и даже не вода. Это выбор, – добавила Майсара после паузы. – Чем больше у тебя выборов, куда идти, где пить – тем дольше ты проживёшь.

– Разумно, – согласился Назир, вспоминая, как в его городе многие жрецы высокомерно полагались только на кристалл, отказываясь даже рассматривать альтернативные источники.

Вдали послышались громкие голоса, и Майсара напряглась.

– Аш-Шариф возвращается, – быстро сказала она. – Нам лучше вернуться, пока он не обнаружил твоё отсутствие. Он не из тех, кто прощает нарушение своих приказов.

По её тону Назир понял, что это не пустые слова. Они поспешили обратно к верблюжьему загону.

– Зачем ты мне это показала? – спросил Назир, когда они почти дошли до места его работы.

Майсара остановилась, задумчиво посмотрела на него своими яркими, настороженными глазами.

– Я думаю, что до завтра ты доживешь. Возможно и до послезавтра. Так что осваивайся потихоньку.

Она улыбнулась – впервые без насмешки.

– А теперь работай, водяной. Я никому не скажу про нашу маленькую прогулку, а ты не подведёшь меня, закончив всё как надо.

С этими словами она оставила его одного. Назир вернулся к работе.

Когда загон был вычищен, а поилки вымыты до блеска, солнце стояло уже высоко. Аш-Шариф вернулся проверить работу, явно надеясь найти недостатки. Он обошел загон, внимательно рассматривая каждый угол, каждую поилку. Его пальцы скользили по поверхностям, ища грязь или небрежность. Назир стоял в стороне, изнемогая от усталости и жажды, но держа спину прямо. Гордость – непозволительная роскошь в его положении, и всё же он цеплялся за её остатки.

"Найдет ли он повод?" – думал Назир, наблюдая за этим унизительным осмотром. Часть его – та, что еще не оторвалась от прошлой жизни – кипела от возмущения. Он, потомственный инженер, чистил отхожие места животных, а теперь его работу проверял какой-то пустынный бандит! Другая часть – та, что просто хотела выжить – молила всех богов, чтобы Аш-Шариф остался доволен.

Наконец, с видимым разочарованием, Аш-Шариф буркнул:

– Сойдет на первый раз. Но не думай, что заслужил отдых.

Он указал на груду кожаных мешков у дальнего шатра.

– Это нужно почистить и просушить. Без воды. Только песком и скребком.

Назир кивнул. Новая работа, новое испытание. Он мог бы попросить воды – горло пересохло, губы снова начали трескаться. Но что-то – упрямство или гордость – не позволило ему это сделать. Не перед Аш-Шарифом. Не давая ему удовольствия видеть свою власть.

"Сначала докажи, что достоин, – сказал он себе. – Потом проси".

Работа продолжалась.

Дни слились в однообразный ритм тяжелого труда. Каждое утро Аш-Шариф придумывал новые задания, каждое грязнее и тяжелее предыдущего. Назир чистил отхожие места, выделывал шкуры животных, ремонтировал обувь, которую разбойники изнашивали в своих походах.