Собиратель воды

– Кристалл почти мёртв! – сказал он прямо, и его голос прозвучал неожиданно громко. – Падение силы на шестьдесят три пункта от исторического максимума. Это необратимый процесс. Время иллюзий закончилось!

Он достал из сумки отцовский измеритель и поднял его над головой. Металл поймал солнечный луч и вспыхнул.

– Вот доказательство! Любой инженер может проверить эти данные!

На этот раз толпа не загудела. Она замерла в напряжённой тишине. Назир увидел, как сомнение тронуло лица людей. Он почти победил.

Халид, видя это, не стал кричать. Наоборот, его голос стал тише, мягче, полным сочувствия. Он печально покачал головой.

– Мой мальчик, – сказал он, обращаясь к Назиру, но так, чтобы слышали все. – Я вижу твою страсть. Я вижу твою боль. Наследие твоего великого отца… оно тяжёлым грузом лежит на твоих плечах. Ты так отчаянно хочешь быть похожим на него, что не видишь ничего, кроме своих приборов.

Он повернулся к толпе.

– Посмотрите на преданность этого юноши! Он так переживает за наш город, что доводит себя до изнеможения! Его разум затуманен страхом и цифрами!

Затем он снова посмотрел на Назира, и в его взгляде была лишь отеческая забота.

– Ты сделал достаточно, сын Акрама. Ты устал. Тебе нужно отдохнуть и очистить свой дух.

Он сделал едва заметный знак.

– Стража, – его голос был спокоен и властен. – Проводите, пожалуйста, молодого Назира домой. Ему нужен покой. Убедитесь, что его никто не будет беспокоить до завтрашнего совета. Он должен набраться сил перед великим ритуалом.

Двое стражников в синих тюрбанах шагнули вперёд. Они взяли Назира под руки, на этот раз без грубости, но с непреклонной твёрдостью. Это не был арест. Это была… забота. Толпа молча расступалась, глядя на Назира с сочувствием, как на больного. Халид победил, не повысив голоса.

Стражники довели его до дома.

– По приказу верховного жреца, ты под домашним арестом, – сказал один из них, уже без прежней грубости. – Для твоего же блага. Отдыхай.

Дверь захлопнулась. Снаружи остались два стражника. Назир был пленником в собственном доме.

Он рухнул на стул, чувствуя себя опустошённым и униженным. Он проиграл. Хуже, чем проиграл. Его не опровергли, его… пожалели.

Прошло несколько часов. Стемнело. Он зажёг лампу и просто сидел, глядя на отцовский дневник, лежавший на столе. Он открыл его, перелистывая страницы, исписанные знакомым чётким почерком. Графики, расчёты, схемы. Правда, изложенная на языке чисел. Бесполезная правда.

Его пальцы остановились на последних страницах. Здесь были не только цифры. Здесь были карты. Карты пустыни, которые отец чертил сам, дополняя официальные свитки. И на этих картах были странные пометки, которых Назир раньше не понимал. Маленькие значки, похожие на спирали, в тех местах, где на всех картах была лишь пустота. Несколько пересохших русел, отмеченных пунктиром, вели далеко на север. И одна обведённая точка с короткой подписью: «Они знают то, чего не знаем мы».

Что они знают? Кто они? В голове Назира что-то щёлкнуло. Маленький червячок мысли, только что вылупившийся из яйца, начал прокладывать себе путь. Это было ещё не решение, даже не идея. Просто смутное направление. Путь, который ускользал от него, пока он пытался починить то, что уже было сломано.

Тихий стук в заднее окно, выходящее в узкий переулок, заставил его вздрогнуть. Это была Лейла. Она проскользнула внутрь, как тень.

– У нас мало времени, – прошептала она. – Стражники сменились, эти более ленивы.

– Что происходит? – спросил Назир.

– Халид созвал совет жрецов и старейшин, – быстро заговорила она. – Я была там. Это было ужасно. Он не кричал. Он говорил тихо и убедительно. О том, что твои речи подрывают порядок. Что люди начинают роптать. Что если вера исчезнет, город пожрёт сам себя ещё до того, как закончится вода.

– И что они решили?

– Он не требовал твоей смерти. Он мудрее. Он предложил выбор, – Лейла сделала глубокий вдох. – Завтра утром тебя приведут в храм. Ты должен будешь публично покаяться, признать свои "измерения" ошибкой, а слова Халида – истиной.

– А если я откажусь?

– Изгнание, – тихо ответила Лейла. – Немедленное. Тебя выведут за ворота с одной флягой воды. Он сказал: "Пусть пустыня рассудит, чья правда сильнее – его или богов". Совет единогласно его поддержал.

Назир молчал. Изгнание. Это была та же смерть, только отложенная.

– Он не оставляет тебе выбора, – сказала Лейла. – Он знает, что ты не откажешься от слов своего отца. Он хочет, чтобы ты исчез. Не как мученик, а как глупец, сгинувший в песках.

Она посмотрела на стол, на раскрытый дневник отца.

– Что ты будешь делать?

Назир поднял голову. В его глазах больше не было отчаяния. Только холодная, ясная сосредоточенность, как перед сложным расчётом. Червячок мысли нашёл выход.

– Лейла, – сказал он, и его голос был твёрдым. – Что ты знаешь о пустынных кочевниках?

Глава 3 Расул

Рассвет в Аль-Мадире всегда был особенным временем. Расул аль-Джазули, городской цирюльник, ценил эти редкие минуты тишины больше всего на свете. Он распахнул ставни своей лавки, и первые лучи солнца, пробиваясь сквозь деревянный экран, расчертили пол геометрическим узором из света и тени. Руки привычно разворачивали льняную ткань с инструментами, бережно раскладывая их в том же порядке, как это делал его отец, и дед до него.

"День, который начинается правильно, имеет шанс закончиться благополучно", – любил повторять его отец. Хотя в последнее время хороших окончаний дня становилось всё меньше.

Расул принюхался к маслам, выставленным в ряд на полке, – масло шафрана для богатых клиентов, смесь лаванды и мяты для освежения, миндальное для смягчения жёсткой бороды. Эти ароматы создавали неповторимую атмосферу его цирюльни, место, куда мужчины приходили не только привести себя в порядок, но и выговориться.

Его правая рука скользнула к кинжалу, притаившемуся среди бритв, – обсидиановый нож с изогнутым лезвием, семейная реликвия, чьим лезвием якобы когда-то перерезали пуповину самого основателя города. Расул не верил в эту историю, но клиентам она нравилась. А хороший цирюльник всегда готов порадовать клиента.

Скрип двери прервал его размышления. В проёме показалась фигура молодого подмастерья.

– Опаздываешь, Тарик, – Расул отметил растрёпанный вид мальчика. – Снова слушал уличных сказителей до поздней ночи?

– Не сказителей, господин, – запыхавшийся Тарик с трудом сдерживал возбуждение. – На Храмовой площади вчера случилось невероятное! Назир, сын инженера Акрама, выступил против верховного жреца Халида!

Расул выронил флакон с маслом, который держал в руках. Тот упал на стол.

– Против Халида? Публично? – он покачал головой, с трудом веря услышанному. – Этот молодой человек либо чрезвычайно храбр, либо сошёл с ума.

– Моя тётка была там, – продолжил Тарик, понизив голос до шёпота. – Говорит, Назир утверждал, что кристалл умирает, а жрецы это скрывают. Что Халид переиграл его, как ребенка! Убедил всех, что это просто очередное испытание, что кристалл восстановится, как и раньше.

Расул посмотрел на свой кувшин с водой – на дне едва плескалось на два-три бритья. Неприятная тяжесть угнездилась в животе. Он инстинктивно оглянулся на дверь, словно за ней могли притаиться солдаты Халида.

– Тише, мальчик. Такие разговоры доводят до беды, – он взял из рук подмастерья пустой кувшин. – Лучше сходи к Храмовому фонтану за водой. И держи язык за зубами. Просто слушай, что говорят в очереди, но сам молчи.

Когда Тарик ушёл, Расул присел на низкую скамейку и потёр колено – старая травма напоминала о себе перед каждой непогодой. Хотя какая непогода в городе, где не было дождя уже пятый месяц?

Его мысли вернулись к Назиру. Цирюльник помнил этого серьёзного молодого человека – раз в месяц тот приходил подстричь бороду. Всегда просил одно и то же – "Коротко, аккуратно, без украшений". Не любил пустых разговоров, но к ремеслу Расула относился с уважением. Однажды даже починил старый бронзовый таз, когда ручка отломилась.

Расул вздохнул. Печальная судьба ждёт юношу, осмелившегося противоречить Халиду.

Звук шагов на улице перерос в гомон множества голосов. Расул выглянул в окно и увидел необычное движение – люди спешили к центру города. Неужели опять новый указ храма? Или, не дай боги, публичное наказание?

– Эй, почтенный Фазиль! – окликнул он проходящего мимо торговца тканями. – Что стряслось?

Грузный торговец остановился, утирая пот с багрового лица краем тюрбана.

– Ты не слышал? Назир исчез! – выпалил он. – Халид отправил храмовую стражу арестовать его на рассвете, но дом пуст! Ни следа! А теперь объявили награду за его поимку! Объявили его еретиком!

– И народ поверил Халиду? – Расул не мог скрыть недоверия. – После всего, что сказал Назир о кристалле?

– Ещё как поверил! – кивнул Фазиль. – Ты бы видел, как толпа слушала его. Он говорил, и люди впитывали каждое слово. "Мы пройдём это испытание вместе", "Боги проверяют нашу веру", "Кристалл восстановится, как и прежде". Даже моя жена вернулась домой умиротворённая. "Халид не стал бы нам лгать", – сказала она. И таких, как она, много.

Фазиль поспешил дальше, а Расул остался стоять у окна, обдумывая услышанное. Мысли вихрем кружились в его голове. Если Назир сбежал, значит, он действительно верил, что кристалл умирает. Достаточно верил, чтобы рискнуть жизнью.

Скрип двери цирюльни заставил его обернуться.

– Мир этому дому и его хозяину, – произнёс вошедший, снимая запылённый тюрбан.

Перед Расулом стоял Муса, караванщик, водивший торговые обозы через западную пустыню. Его кожа, истерзанная ветрами и солнцем, напоминала древний пергамент, а в чёрной бороде серебрилась седина.

– Муса, старый разбойник! – расплылся в улыбке Расул. – Не ожидал тебя увидеть до осени!

– Времена меняются, друг мой, – Муса тяжело опустился в кресло для клиентов. – Караваны больше не ходят через западный тракт. Слишком опасно. Подозрительно много разбойников.

Расул накинул чистое полотенце на плечи караванщика.

– Как обычно? Подровнять бороду и освежить кожу?

– Да, и расскажи, что тут происходит, – Муса подозрительно осмотрелся. – Иду через рынок, а там ни души – все сбежались к Храмовой площади, как мухи на мёд. Даже торговцы побросали товар!

– О-о-о, – протянул Расул, берясь за ножницы, – тебя ждёт захватывающая история, мой друг.

Он быстро пересказал всё что знал, не упуская ни одной детали, добавляя свои, наслаждаясь вниманием слушателя. Рассказчик из Расула был не хуже, чем цирюльник.

– Так этот молодой инженер прямо в лицо великому Халиду сказал, что кристалл умирает? – недоверчиво переспросил Муса. – Бедняга. И что с нами будет, если это правда?

Расул пожал плечами, осторожно работая ножницами вокруг уха клиента.

– Жрецы уверяют, что это лишь временное испытание, посланное богами за недостаточное рвение в молитвах. Великий Ритуал Очищения всё исправит.

– А ты сам-то веришь в это? – Муса пристально посмотрел на цирюльника.

Расул огляделся по сторонам, хотя они были одни в лавке, и ответил тихо:

– Поверю, когда увижу полные фонтаны. А пока… смотри сам.

Он указал на кувшин с мутной водой, в котором плавали частицы песка.

– Знаешь, как в караванах говорят? – сказал Муса. – Доверяй верблюду, а не карте. Животное чует воду, а карта может лгать.

– К чему ты это?

– К тому, что люди могут верить словам Халида, но их глаза видят другое, – караванщик многозначительно поднял бровь. – В пустынных поселениях уже шепчутся о конце Аль-Мадира. Говорят, скоро великий город станет ещё одной легендой, которую рассказывают у ночных костров.

Внезапно дверь распахнулась, и в цирюльню ввалился запыхавшийся Тарик. Кувшин в его руках был наполнен лишь на треть.

– Господин! – выдохнул мальчик. – На площади такое творится! Жрецы объявили Назира еретиком! А ещё… – он перевёл дыхание, – теперь воду выдают только после молитвы. Вот, – он поднял кувшин, – это всё, что я смог получить после часа стояния на коленях.

– Часа молитв за несколько глотков воды? – нахмурился Расул. – Дожили.

– Это не всё, – продолжил Тарик, понизив голос. – Люди говорят разное. Большинство верит Халиду, славит его мудрость. Толпа даже чуть не побила беднягу, который усомнился в словах верховного жреца.

– А что думают в очереди за водой? – спросил Расул, возвращаясь к стрижке Мусы.

– Там странные вещи происходят, – глаза мальчика заблестели. – Зависит от того, кто рядом. Когда поблизости храмовые стражники, все восхваляют мудрость жрецов. Но я слышал, как одна женщина шептала подруге: "Мой муж работает на водоподъёмнике. Говорит, что все плохо, а жрецы запретили ему говорить об этом".

Расул и Муса обменялись многозначительными взглядами.

В дверь снова постучали. На этот раз вошёл Хамид, помощник городского казначея, – маленький нервный человек с аккуратно подстриженной бородкой.

– Мир тебе, Расул, – поприветствовал он цирюльника. – Можно я тут присяду, переведу дух? Весь город как в лихорадке, один ты работаешь спокойно, будто ничего не случилось.

– Мир и тебе, почтенный Хамид, – ответил Расул, указывая на свободное кресло. – Присаживайся. Я закончу с достопочтенным Мусой, и примусь за тебя. А пока расскажи, что слышно во дворце правителя? Как наш благословенный эмир реагирует на происходящее?

Хамид опустился в кресло и понизил голос:

– Да что этот эмир. Кто вообще помнит, что у нас есть эмир? Эмир болен. Уже неделю не покидает своих покоев. Уже месяц или два не выходит из дома. Некоторые шепчутся, что это не болезнь, а нежелание принимать решения.

– Или нежелание противоречить Халиду, – заметил Муса, пока Тарик смачивал его бороду маслом.

– Именно так, – кивнул Хамид, нервно теребя край своего одеяния. – Власть фактически перешла к Храму, и уже давно. А тем временем в сокровищнице странные вещи творятся. Вчера под покровом ночи вынесли три сундука с драгоценностями. Я видел это собственными глазами, но когда спросил главного казначея, тот сделал вид, что ничего не знает.

Расул замер с ножницами в руке.

– Ты уверен, что это были сокровища? – спросил он тихо.

– Тише! – Хамид испуганно оглянулся. – Давай не будем развивать тему. За такое можно лишиться языка. Но… да, я уверен. Сундуки были из тех, что хранятся в дальней комнате сокровищницы, куда даже главный казначей заходит только в особых случаях.

Муса хмыкнул.

– Значит, жрецы готовятся к худшему, – он покачал головой. – Заметьте, не к спасению города, а к спасению сокровищ.

– Если храм уносит ценности, – медленно произнёс Расул, – значит, они не верят, что кристалл восстановится.

– А народу рассказывают о великом испытании веры, – кивнул Хамид. – И что самое удивительное – люди верят. Моя собственная жена сегодня сказала мне: "Всё будет хорошо, ведь Халид обещал".

– Верят или нет, но они опечатали два зернохранилища, – добавил Хамид, переходя на шёпот. – Официально – для учёта запасов. Но стражники там не городские, а храмовые. И внутрь никого не пускают.

– Это возмутительно! – не сдержался Расул. – Использовать общие запасы как личную собственность!

– Осторожнее со словами, друг мой, – предупредил Муса.

Дверь снова распахнулась. На пороге стоял Фазиль, тот самый торговец тканями, который недавно спешил на площадь.

– Новости с площади! – выпалил он с порога. – Халид только что объявил, что Назир не просто еретик – он вор! Якобы украл какой-то священный артефакт из Храма! Награду за его поимку увеличили до ста серебряных монет!

– Чего именно он якобы украл? – спросил Хамид, приподнимая бровь.

– Какую-то реликвию, – ответил Фазиль, переводя дыхание. – Точно не сказали, но намекнули, что это что-то, что могло бы помочь в восстановлении кристалла.

Хамид фыркнул.

– Какая наглая ложь. Каждый, кто знал Назира, скажет, что он – последний человек в городе, способный на воровство.

– Но теперь Халид знает что сказать, если кристалл не заработает. А еще есть повод отправить храмовую стражу в любой дом под предлогом поиска этой штуки,– заметил Муса.

– И толпа охотно ему поверила, – добавил Фазиль с горечью. – Моя собственная дочь пришла с площади в слезах: "Как мог Назир предать нас? Украсть наше спасение?". Я пытался объяснить ей, что это, скорее всего, неправда, но она смотрела на меня как на безумца. "Почему тогда он сбежал?", – спрашивала она. И что я мог ответить?

Расул отложил ножницы и погладил свою собственную бороду, как делал всегда, когда глубоко задумывался.

– Что-то не сходится в этой истории, – произнёс он. – Если кристалл действительно умирает, почему Халид просто не скажет об этом? Почему бы не начать готовить город к неизбежному?

– Потому что тогда рухнет вся система, – тихо ответил Хамид. – Власть жрецов держится на вере в то, что они – единственные, кому боги даровали силу поддерживать кристалл. Если люди узнают, что жрецы бессильны перед угасанием кристалла, вся их власть, всё их положение в обществе, всё их богатство – всё исчезнет в один миг.

Он не закончил фразу, но все поняли смысл.

Мастерская цирюльника постепенно наполнялась людьми. Один за другим заходили горожане – кто-то действительно нуждался в услугах брадобрея, но большинство приходило за новостями и возможностью свободно обсудить происходящее. Расул едва успевал обслуживать клиентов, одновременно поддерживая разговор.

– Говорят, Халид приказал заковать Назира в кандалы для публичного покаяния, – шептал он, нанося масло на бороду очередного клиента. – Но тот каким-то образом узнал и сбежал! Теперь жрецы перекрыли все колодцы – воду выдают только после молитв. Как по мне, так с каждым днём всё больше разумных людей начинают сомневаться, хотя вслух никто не осмеливается это признать…

К полудню лавка цирюльника превратилась в настоящий базар. Здесь были и убеждённые сторонники жрецов, и скептики, сомневающиеся в словах Халида, и просто напуганные люди, не знающие, что думать.

– Мой зять – истинно верующий, – рассказывал один из купцов, пока Расул подравнивал его усы. – Стоит на коленях часами, славит мудрость Халида. Говорит, что мы не должны сомневаться ни на миг. А я смотрю, как моя лавка пустеет, как прилавки на рынке становятся всё беднее, и думаю: может, стоит готовиться к худшему?

– Если бы кристалл действительно умирал, разве стал бы Назир бежать? – горячился другой спорщик. – Он бы остался и боролся за правду!

– Ты бы тоже бежал, если бы за твою голову предлагали сто серебряных, – парировал третий.

– А что, если он ищет другой кристалл? – предположил четвёртый. – Говорят, древние тексты упоминают целые месторождения кристаллов где-то в глубинах пустыни.

– Бабьи сказки, – отмахнулся пятый. – Никаких других кристаллов нет и никогда не было. Халид прав – нам нужно просто молиться усерднее, и боги смилостивятся.

– Может, он и прав, этот Назир, – вмешался седобородый ткач, дожидавшийся своей очереди. – Может, кристалл и правда умирает. Только вот… кто ж так разговаривает с народом?Он смахнул с колена пёрышко и продолжил:– Говорит про свои графики, про числа, как будто мы тут все академии заканчивали. А Халид вышел, руки к небу, да сказал: «Испытание! Надо верить!» – вот народ и закивал. Простенько, душевно. Понять можно.

Расул внимательно слушал, не вмешиваясь, только изредка подкидывая в разговор новую информацию, как масло в огонь. Он давно заметил удивительную особенность – люди охотнее делились секретами с тем, кто держал острый инструмент у их горла.

К вечеру, когда последние клиенты разошлись, Расул сел записывать события дня в свой дневник – маленькую кожаную книжечку, которую хранил в потайном ящике стола. Он не знал, зачем ведёт эти записи. Может быть, чтобы когда-нибудь рассказать внукам, как изменился Аль-Мадир в дни великого кризиса. Если, конечно, у города будет будущее…

"14-й день месяца Сафар, год 478 от Великого Дара," – написал он.

_"Город похож на человека, внезапно осознавшего собственную смертность. Одни впадают в отчаяние, другие цепляются за любую надежду, третьи делают вид, что ничего не происходит.

_Что удивительно – после выступления Халида большинство обычных людей поверили ему, а не Назиру.

_Но образованные, думающие люди – те, кто приходят в мою лавку, – всё чаще задают неудобные вопросы.

_Халид, конечно, искусный оратор. Он знает, как управлять толпой. Но даже его красноречие не может заполнить пустые фонтаны или накормить голодных детей.

_Интересно, куда направился Назир?

Что меня больше всего тревожит – это тайные приготовления жрецов. Зачем опечатывать зернохранилища? Куда исчезают сокровища из казны? Почему эмир молчит? Слишком много вопросов и слишком мало ответов.

Завтра, говорят, Халид проведёт великий ритуал очищения. Все жители должны присутствовать. Я схожу. Буду внимательно смотреть на лица жрецов во время ритуала. Их глаза скажут больше, чем все их речи"._

Расул закрыл дневник и спрятал его. Затем медленно обошёл мастерскую, гася масляные лампы. В последней, которую он оставил гореть возле своей постели, пламя было слабым, почти прозрачным – масло заканчивалось.

"Как символично," – подумал он. – "Всё угасает в нашем городе – свет, вода…"

Город засыпал, постепенно успокаиваясь после бурного дня. Завтра всё вернётся в привычное русло – люди будут молиться о возрождении кристалла, стоять в очередях за водой, шептаться о беглом еретике. Жизнь продолжится, пусть и под тенью неизбежного.

Глава 4 Цена воды

На седьмой день странствия Назир понял, что умирает.

Запас воды, который Лейла успела собрать перед его бегством, иссяк три дня назад. Последние капли он растягивал по строгой системе – тридцать капель каждые четыре часа. Смачивал губы. Считал. Глотал. Глупо. Смехотворно. Как будто смерть можно было задержать уравнением.

Тридцать капель. Пятичасовой переход. Двадцать капель. Падение. Десять капель…

В конце пятого дня песчаная буря повредила компас. Песчинки забились в механизм, стрелка начала вращаться хаотично. Он пытался очистить прибор, но пальцы не слушались. Слишком сухие. Слишком неловкие. Мозг, изнуренный жаждой, отказывался мыслить четко.

"Отец был бы разочарован", – мелькнуло в голове. Хуже, чем жажда – мысль, что ты умрешь, не завершив начатое. Недостойно фамилии Аль-Рашид, пяти поколений инженеров.

Теперь он брел без направления. Кожа натянулась на скулах как пергамент. Губы потрескались до мяса. Соль собственного пота разъедала глаза. Каждый шаг требовал усилия воли – ноги увязали в песке, словно тот превратился в расплавленный металл.

"Назир, ты ведь умрёшь один, понимаешь?" – шептал внутренний голос. "Даже Лейла не узнает, где искать твои кости".

При мысли о Лейле что-то сжалось внутри. Он вспомнил её испуганные глаза в ту последнюю ночь. "Беги, Назир. Халид приказал страже арестовать тебя на рассвете". Её пальцы, торопливо упаковывающие склянки с водой. Её губы на его щеке – прощальный поцелуй, торопливый, необъяснимый.

Назир поднял взгляд к солнцу. В зените. Мир тонул в белом свете. Или это был мираж? Восприятие уже подводило его. Несколько раз за последние сутки ему казалось, что он видит темную линию на горизонте – гряду гор или деревья оазиса. Но видения рассеивались, стоило приблизиться.

"Так глупо умирать. Даже не построив ничего стоящего". Сколько проектов осталось в его голове? Всё умрёт вместе с ним.

Волна головокружения накатила внезапно. Назир рухнул на колени. Песок обжег ладони. Он закрыл глаза, и на мгновение оказался в прохладной лаборатории Храма Вод, под мерное гудение кристалла. Странное спокойствие охватило его – если это конец, то не такой уж и страшный. По крайней мере, он действовал. Не сидел сложа руки, не принимал неизбежность как данность. Как Халид.

Образ первосвященника вызвал вспышку ярости. Последняя вспышка энергии. "Если я встану с колен, я…" – но мысль ускользнула. Что он мог сделать? Проклясть солнце? Побороть песок голыми руками? Умереть – не страшно. Страшно, что расчёт был неверным.

Холодная сталь кинжала прижалась к горлу.

«Ты на земле Детей Пустыни, чужак», – произнес хриплый женский голос. – «Твоя жизнь теперь принадлежит нам».

Назир издал сухой скрипящий звук. Ему потребовалось мгновение, чтобы понять – это был смех. Угроза смерти, когда он уже мирился с её неизбежностью, казалась абсурдно комичной.

"Боги, если вы есть," – мелькнула последняя мысль, – "ваше чувство юмора оставляет желать лучшего".

– Он дышит, – произнес голос, кажущийся далеким, словно сквозь толщу воды.

– И что с того? – ответил другой, ниже и резче. – Еще один рот. Лишний рот.

– Подожди, – вмешался женский голос. – Его одежда. Этот знак на плече… знакомый.