Собиратель воды

Игорь Зыгин

Собиратель воды

Посвящяется всем мужчинам, указывающим путь своему маленькому племени через пустыни неизвестности.

Всем женщинам, оберегающим своё маленькое племя от жара и холода мира.

Всем, кто не теряет надежды найти свой оазис.

––До первой зари.

Пролог

В безмолвии нерождённом.

Два брата спали.

Не зная друг друга.

Аль-Мазин в снах текучих.

Аль-Харид в дыхании каменном.

Их взгляды встретились.

Через бездну непроявленного.

Сомкнулись пальцы.

В первом божественном жесте.

Родилась искра творения.

Ярче тысячи солнц.

Древнее тысячи гор.

Аль-Мазин вдохнул движение.

Аль-Харид подарил форму.

Так возник мир.

Между текучим и недвижимым.

Между танцем воды и стойкостью камня.

Из ладоней Аль-Мазина потоки.

Пальцами Аль-Харида горы.

Смешали дыхание с голосом.

Родилась жизнь.

Хрупкая, как первая роса.

Увидели братья человека.

Нахмурились божественные чела.

Глаза имеет, но не видит.

Уши имеет, но не слышит.

Разум мутен, как вода в шторм.

Сердце пусто знанием, как пещера без сокровищ.

Снизошли братья.

Коснулись своих сердец.

Извлекли кристаллы сияющие.

В них заключена мудрость творения.

Вот дар вам, дети слепые и глухие.

Синие кристаллы на дне пустыни.

Текучее в недвижимом.

Вода в камне.Жизнь в смерти.

Смотрите на свет кристаллов.

Слушайте их песню безмолвную.

До тех пор, пока не увидите.

До тех пор, пока не услышите.

Братья наблюдают из тишины.

Ждут пробуждения своих детей.

Когда глаза увидят.Когда уши услышат.

Тогда возвратится всё к началу.

К первой заре.

Скрижаль Рассвета, Свиток Первый

Шестилетняя Лейла заметила это первой.

Тонкая грань между неведением и прозрением порой доступна лишь самым юным. Девочка приходила в Храм Воды каждое утро седьмого дня недели, когда первые лучи солнца отражались в многочисленных зеркальных поверхностях купола. Её маленькая ладонь покоилась в руке матери, тёплая и доверчивая. Пока женщина склонялась в молитве перед алтарем Аль-Мазина, шепча слова, передаваемые из поколения в поколение, Лейла занимала своё привычное место на прохладных мраморных плитах.

Здесь, в тишине храма, нарушаемой лишь шелестом одежд молящихся и редкими вздохами, она смотрела на кристалл. Взгляд её темных глаз, отражающих глубинную мудрость, недоступную взрослым, не отрывался от величественного артефакта.

Огромный, размером со шкаф, кристалл парил в воздухе за алтарной преградой. Он медленно вращался. Глубокий синий свет пульсировал изнутри, словно сердцебиение древнего существа, в такт неслышной мелодии. Лейла, склонив голову набок, прищуривала глаза – ей казалось, что она почти может услышать эту музыку. Тихую, как шепот дождя по крыше в те редкие ночи, когда небеса благословляли город Аль-Мадир влагой; нежную, как прикосновение прохлады к разгоряченной коже; древнюю, как память самого времени.

В сердце бескрайней пустыни, где солнце правило с беспощадной властью, Аль-Мадир возвышался подобно драгоценному камню в короне забытого царства. Это был процветающий город, один из семи великих оазисов, основанных при благословении богов-близнецов. Его душой и сердцем был Храм Вод – величественное сооружение с высоким куполом, усеянным крошечными зеркалами, отражающими свет во всех направлениях, и системой каналов, разветвлявшихся по всему городу подобно кровеносным сосудам живого организма.

В центральном святилище, подвешенный между небом и землей невидимыми силами, висел древний кристалл. Дар бога Аль-Мазина, величайшее сокровище города, артефакт, питавший Аль-Мадир живительной влагой на протяжении многих веков. Легенды гласили, что внутри кристалла заключен фрагмент первозданного океана, существовавшего до рождения солнца.

В то утро, в самый разгар третьего месяца великой засухи, чутьё Лейлы уловило тончайшее смещение в ткани привычной реальности. Что-то изменилось в картине, которую она созерцала много раз.

– Мама, – прошептала она, дергая женщину за вышитый рукав. – Мама, почему я не вижу тени кристалла на стене?

– Тише, Лейла, – отмахнулась мать. – Не отвлекай меня.

– Но посмотри, тени почти нет, – настаивала девочка.

Мать вздохнула и бросила короткий взгляд на стену, где действительно проглядывало лишь слабое мерцание.

– Так бывает, детка. Ничего особенного, – произнесла она снисходительно. – Кристалл иногда светит ярче, иногда слабее. Это естественный цикл.

Лейла нахмурилась.

Когда они вышли из храма на залитую ярким солнечным светом площадь, Лейла остановилась у центрального фонтана. Вокруг фонтана уже собрались женщины с глиняными кувшинами – больше, чем обычно в этот час. Некоторые тихо спорили о том, кто занял очередь первым.

– Мама, а почему вода стала меньше? – спросила Лейла, наблюдая, как одна из женщин подставляет свой кувшин под иссякающую струю. – Кристалл заболел?

– Что за глупости, Лейла, – ласково сказала мать. – Кристаллы не болеют. Они не живые существа. Всё хорошо. Просто жарко сейчас, поэтому воды меньше. Перестань придумывать.

Но Лейла, в отличие от взрослых, не умела отмахиваться от странностей мира. В следующие дни, приходя в храм, она нашла маленький камешек с острым краем и начала делать отметки на одной из колонн храма – незаметные засечки на уровне своих глаз, отмечая, куда доставала тень кристалла в один и тот же час дня.

Дни сливались в недели, а недели в месяцы. Иногда тень становилась чуть ярче, возвращаясь подобно приливу, иногда почти исчезала, но Лейла заметила странную закономерность – после каждого "возвращения" тень была немного слабее, чем в прошлый раз.

В городе начали проявляться первые признаки перемен. Очереди у городских фонтанов становились всё длиннее, растягиваясь подобно теням на закате. Жрецы в своих синих одеяниях, расшитых серебряными символами, объявили дополнительные молитвы перед рассветом – время, когда граница между мирами истончается, а боги склонны проявлять милосердие.

В беднейших кварталах на юге города, где дома лепились друг к другу, как испуганные дети, произошла первая драка из-за воды.

Однажды, стоя в прохладной тени храмовых колонн, Лейла услышала разговор, не предназначенный для детских ушей. Двое мужчин стояли у дальней колонны, погруженные в тихую беседу – один в богатых одеждах жреца высшего ранга, с массивным амулетом на груди, другой в простом кафтане, запятнанном чем-то, похожим на машинное масло.

– Цикл восстановления становится все слабее, Халид, – тихо говорил человек в кафтане, его голос был напряжен, как струна. – Взгляни на график. Мои приборы не лгут. Пиковые значения снижаются на семь процентов каждый сезон. Это не случайные колебания.

– Ты должен быть осторожнее с такими заявлениями, Акрам, – ответил жрец, его пальцы нервно перебирали четки из лазурита. – Были и раньше периоды ослабления, но кристалл всегда возвращался к полной силе. Таков порядок вещей.

– Да, были периоды, – согласился инженер, в его голосе звучала плохо скрываемая тревога, – но не такие длительные. И не с такой очевидной нисходящей прогрессией.

– Это временное явление, – отрезал жрец, но в его тоне Лейла уловила тень сомнения. – Боги испытывают нашу веру. После следующего большого праздника, когда мы проведем ритуал обновления, кристалл вновь засияет в полную силу.

– А если нет? – в этих трех словах сконцентрировался страх, который никто не осмеливался выразить вслух.

Жрец резко повернулся, его лицо исказилось от внезапного гнева, но взгляд упал на Лейлу, и разговор оборвался, словно отрезанный ножом. Мужчина по имени Акрам заметил девочку, его суровое лицо смягчилось. Он подошел, улыбнулся ей с теплотой, в которой читалась усталость, потрепал по голове и быстро ушел, унося с собой тяжесть невысказанных опасений.

Дома, за ужином, когда вечерний сумрак окутывал город подобно шелковому покрывалу, а первые звезды прокалывали небесный свод, Лейла спросила отца, склонившегося над чертежами:

– Кто такой Акрам?

Отец поднял голову, его пальцы были испачканы чернилами, а в глазах отражались сложные расчеты.

– Главный инженер города, – ответил он. – Хороший человек. Умный. Один из немногих, кто действительно понимает, как всё работает в городе.

– А кристалл правда опять станет ярче после праздника? – спросила она, ковыряя ложкой в тарелке с кашей.

Отец замер.

– Что ты такое спрашиваешь?

– Я видела, как его тень становится все меньше, – сказала она с детской прямотой. – Даже когда возвращается, она не такая сильная, как раньше. Я делала отметки на колонне.

Отец обеспокоенно посмотрел на неё, затем быстро встал и закрыл дверь.

– Только не говори об этом на улице, Лейла, – произнес он.

После большого праздника Воды, когда город наполнился музыкой и танцами, а храм украсили гирляндами, кристалл действительно засиял ярче. Боги вернули городу свою милость. Но Лейла, тайком продолжавшая свои наблюдения, заметила, что новая "полная сила" была не такой уж полной.

Шли годы. Лейла выросла. И всякий раз, проходя мимо старой колонны в храме, она проводила пальцами по своим засечкам – немому свидетельству истории, которую все видели, но никто не осмеливался заметить. Истории о том, как медленно, незаметно для беспечного взгляда, но неотвратимо, мир вокруг них менялся.

Глава 1 Пустая святыня

Назир сидел на краю крыши своего дома, держа в руках тонкий металлический инструмент – измеритель силы кристалла, созданный его отцом и усовершенствованный его собственными руками. Звезды уже почти растворились в предрассветной дымке, но солнце ещё не показалось из-за бесконечных барханов на востоке. Это время – ни ночь, ни утро – он всегда любил больше всего. Момент равновесия, когда мир замирает на перепутье.

Пальцы рассеянно поглаживали гравировку на ручке прибора – имя отца, Акрама, искусно вплетённое в геометрический узор. Бронза, нагретая его ладонями, казалась почти живой. Отец умер пять лет назад, но прикосновение к его творению каждый раз порождало странную иллюзию – будто он где-то рядом, смотрит тем же серьёзным, оценивающим взглядом, что и при жизни.

«Числа не лгут, Назир, – говорил Акрам. – Люди лгут. Тексты лгут. Воспоминания лгут. Числа – никогда».

Возможно, поэтому Назир выбрал путь инженера, а не жреца, хотя в его семье были и те, и другие. Мать происходила из древнего жреческого рода, но отец… Отец предпочитал точность расчётов туманным пророчествам. "Когда мост рушится, – любил повторять он, – людей спасает не молитва, а правильно забитый гвоздь".

С высоты крыши открывался вид на весь Аль-Мадир – город, выросший вокруг чуда посреди бескрайней пустыни. Сейчас, в предрассветной дымке, он напоминал истощённое, но всё ещё прекрасное тело. Купола и минареты вздымались к небу, словно безмолвно умоляя о дожде.

Назир различал первые признаки пробуждающегося города: слуги богатых торговцев уже выстраивались в очереди с кувшинами к общественным цистернам, занимая места для своих хозяев.

Ещё год назад таких очередей не было.

Взгляд Назира вернулся к прибору в руках. Вчера вечером показания силы кристалла упали до тридцати восьми единиц. Неделю назад было сорок три. Прогрессирующее падение, которое нельзя списать на обычные циклические колебания.

Кристалл умирал.

Чувство тяжести в груди не было новым. Оно нарастало годами, с тех пор как он, ещё подростком, помогал отцу составлять первые графики измерений. Сначала это казалось просто любопытным отклонением. Потом – тревожной тенденцией. Теперь же это была неотвратимая катастрофа, быстро надвигающаяся на ничего не подозревающий город.

Назир закрыл глаза, позволив ветру играть его волосами. Он не был лидером, не был оратором. Его не учили вдохновлять людей или вести их за собой. Его учили решать проблемы: чинить сломанные водяные колёса, рассчитывать углы наклона труб, определять оптимальное давление в резервуарах. Он был хорош в этом. Но как починить умирающий кристалл? Как рассчитать возвращение магии, когда она уходит безвозвратно?

Он проснулся, как обычно, за час до рассвета. Привычка, унаследованная от отца, пульсировала в его крови сильнее любых рациональных доводов. «Утро решает судьбу дня», – голос отца до сих пор звучал в его памяти с ясностью настоящего.

Назир зажёг маленькую масляную лампу – простой механизм с тонкой регулировкой подачи топлива, усовершенствованный его собственными руками. Неделю назад он добавил маленькое серебряное зеркало позади пламени, увеличив яркость и уменьшив расход ценного масла на треть. Кризис диктовал свои законы, а Назир всегда был хорош в адаптации.

Свет разлился по комнате медовыми волнами, выхватывая из темноты геометрические узоры на стенах, отполированные поверхности инструментов, книги с потрёпанными корешками. В углу стоял чертёжный стол, где сейчас лежали наброски проекта сбора росы – идеи, над которой Назир работал последние недели. В теории, широкие сети, натянутые ночью над песками, могли бы собирать влагу из воздуха. Ненадёжный, крошечный источник – но в нынешних условиях каждая капля была на счету.

Он потянулся к дневнику измерений – кожаной книге в тёмно-синем переплёте, страницы которой хранили хронику медленной смерти. Рядом с дневником, в маленькой нише стены, стоял крошечный глиняный амулет – детская игрушка, подаренная ему матерью в день, когда он впервые пошёл в школу инженеров. «Чтобы боги хранили твою голову такой же ясной, как и твоё сердце», – сказала она тогда.

Мать умерла от лихорадки, когда ему было пятнадцать. Назир не верил, что амулет обладает какой-то силой, но ему нравилось думать, что мама всё ещё как-то наблюдает за ним. И ей было бы приятно видеть, что он хранит амулет.

Он перелистал последние страницы дневника, где аккуратные столбцы цифр выстраивались в неумолимую последовательность. Анализ показаний за последние три недели подтвердил его догадку – магическое сердце города угасало, его пульс становился всё слабее с каждым циклом восстановления. Темп падения ускорялся.

Назир потёр переносицу. Признать очевидное было легко для него как для инженера, но как человеку – невыносимо тяжело. Это значило, что город обречён, что тысячи жизней находятся под угрозой. Его семья жила здесь четыре поколения. Его прадед помогал строить Северный акведук. Его дед проектировал систему фильтрации песка. Его отец создал лучшие измерительные приборы в Аль-Мадире. А теперь ему, Назиру, выпала судьба стать свидетелем падения города – если только…

Если только он не найдёт решение, которое ускользало от других.

Он снова вышел на крышу, на этот раз с маленькой фляжкой воды – драгоценным ресурсом, который следовало экономить, но утренний ритуал был слишком важен. Небольшой глоток, разделённый с восходящим солнцем – традиция, которую он соблюдал с детства. Не из религиозных побуждений, хотя многие жители города делали то же самое, благодаря богов за воду. Для Назира это был акт благодарности самой жизни – и напоминание о хрупкости существования.

Когда первые лучи солнца коснулись крыш города, Назир встал. Пора было идти в Храм.

По дороге Назир невольно отмечал малозаметные изменения в городе. Вот засохшая пальма во внутреннем дворике богатого дома – её хозяева предпочли экономить воду для себя, а не для растения. Вот деревянные ставни на окнах лавки – закрыты даже в начале дня, чего раньше никогда не случалось. А вот маленькая девочка с запылёнными ногами моет руки в луже грязной воды – ещё недавно такое было бы немыслимо для города, славившегося своими фонтанами.

Девочка подняла глаза и встретилась взглядом с Назиром. На мгновение он увидел в них отражение собственного детства – время, когда он бегал по этим же улицам, беззаботный, счастливый, не думающий о завтрашнем дне.

Назир остановился, достал из сумки маленький механический фильтр – его недавнее изобретение, пока ещё экспериментальное, но уже рабочее – и протянул девочке.

– Вот, – сказал он. – Если поместишь воду сюда и медленно прокрутишь ручку, она выйдет чище.

Девочка удивлённо посмотрела на странный предмет, но приняла его. Назир показал, как пользоваться фильтром, и когда на дне ёмкости осталась относительно чистая вода, лицо ребёнка озарилось улыбкой.

– Это магия? – спросила она восторженно.

– Нет, просто шкатулка кушает камушки. – с улыбкой ответил Назир. – Ты можешь оставить его себе.

– Но это же… дорогая вещь, – девочка смотрела недоверчиво. – Мама говорит, ничего не даётся бесплатно.

– Твоя мама права, – кивнул Назир, задумчиво посмотрев на девочку. – Давай меняться. У тебя есть что-нибудь интересное? Может, красивый камешек или необычная пуговица?

Девочка просияла и, немного порывшись в кармане платья, достала маленький камушек с дырочкой.

– Подойдёт? Я нашла его возле старого колодца.

– Идеально, – серьёзно кивнул Назир, принимая камушек. – Теперь фильтр твой по праву. И пошел дальше.

Люди, которых встречал Назир, тоже казались иными. Лица осунулись, взгляды потускнели. Он постоянно ловил себя на мысли, что ищет в лицах прохожих понимание, осознание приближающейся беды. Но видел в основном безразличие или напускную занятость. Люди либо смотрели в пустоту, либо куда-то спешили. Лишь изредка замечал тревогу в глазах, подобную своей, – обычно у тех, кто работал с водой непосредственно: смотрителей резервуаров, настройщиков водяных колёс, городских садовников.

Они знали. Они видели. Но молчали.

Храм Вод поражал воображение даже сейчас, когда город медленно увядал. Огромный купол, выложенный мозаикой в лазурно-синих тонах, изображавшей историю создания мира, хранил внутри себя прохладу даже в самые жаркие дни. Под куполом сплеталась сложная система труб и желобов – сочетание инженерного расчёта и эстетического чутья, произведение искусства, такое же прекрасное, как религиозные символы на стенах.

Входя под своды храма, Назир невольно затаил дыхание, как делал всегда с детства. Здесь его тело словно настраивалось на иную частоту – шаги становились медленнее, дыхание глубже. Прохладные мраморные плиты под ногами, лёгкий гул кристалла, запах масел, которыми смазывались механизмы, эхо шагов, отражающееся от высоких сводов – всё это было знакомо до боли.

– Назир!

Знакомый голос вплёлся в симфонию храмовых звуков, лёгкий и чистый, как звон серебряных колокольчиков. Молодая женщина в одеждах младшего жреца появилась из бокового прохода.

– Ты опоздал, – прошептала Лейла, когда Назир подошёл. Её длинные пальцы нервно теребили кромку церемониального одеяния. – Халид уже был здесь. Спрашивал о результатах вчерашнего ритуала очищения.

Их взгляды встретились – в её глазах цвета янтаря читалось предупреждение, которое не требовало слов.

– И что ты ему сказала? – Назир направился по узкому коридору к святилищу, где пульсировало сердце города. Каменные плиты здесь были вытерты до блеска тысячами ног за столетия.

– Правду, – пожала плечами Лейла. – Что водосбор не увеличился.

В этих простых словах скрывалась безжалостная констатация факта – очередная попытка оживить кристалл провалилась. Ритуал не сработал.

– Как он отреагировал? – тихо спросил Назир, хотя знал ответ.

– Как обычно. – Лейла поморщилась. – Сказал, что эффект не мгновенный, что нужно время, что боги испытывают нашу веру.

Назир кивнул. Он ценил Лейлу – редкий случай жреца, готового признавать очевидное вместо поиска оправданий в древних текстах. Их дружба началась много лет назад, когда маленькая Лейла поделилась с ним своими наблюдениями за тенью кристалла. «Смотри, – сказала она тогда, задумчиво наклонив голову, – тень стала короче, чем в прошлом месяце. Значит, свет кристалла тускнеет?». Восьмилетняя девочка увидела то, что не замечали или не хотели замечать взрослые.

Теперь Лейла использовала своё положение младшего жреца, чтобы помогать Назиру в его исследованиях, став мостом между двумя мирами – религиозным и научным.

Святилище встретило их тишиной, глубокой и почти осязаемой, как вода в глубоком колодце. Стены здесь были выложены особым камнем, поглощающим звуки. Даже шаги казались приглушёнными, словно боялись потревожить центральный объект зала.

Кристалл, подвешенный в центре круглого помещения на невидимых энергетических нитях, лениво вращался вокруг своей оси. Его свет, когда-то ослепительно яркий, способный заполнить весь зал синим сиянием, теперь напоминал угасающую лампу.

Лейла невольно прикусила губу, глядя на него.

– Он стал ещё тусклее? – спросила она с тревогой, которую не могла скрыть.

– Сейчас узнаем, – Назир достал из сумки прибор и направил его на кристалл.

Прибор был компактным, но тяжёлым – металлический корпус с круглым циферблатом и тонкой иглой указателя. Корпус, нагретый теплом тела, приятно лежал в ладони. Назир произвёл тонкую настройку поворотом боковых дисков. Раздался едва уловимый гул, а стрелка на циферблате дрогнула и медленно поползла вправо, замерев над делением, помеченным глифом силы.

– Тридцать семь, – прочитал Назир показания, и его голос прозвучал неестественно громко в тишине святилища. – Неделю назад было сорок два.

Цифры были безжалостны в своей объективности – пять пунктов за неделю, темп падения ускорялся.

Лейла прикусила губу. Он видел, как побелели её пальцы, вцепившиеся в край одежды.

– Это… быстрее, чем мы думали? – спросила она, и в её голосе дрожала неуверенность.

– Да, – Назир не стал смягчать правду. Не для неё. – Падение усиливается. Раньше такой показатель терялся за месяц, потом за две недели…

– Как долго, по-твоему? – Лейла подошла ближе к кристаллу, но не касалась его. Прикосновение к святыне было запрещено всем, кроме верховного жреца.

Назир сверился с записями в своём блокноте, пролистав страницы с расчётами и графиками.

– При таком темпе… – он замялся, почти физически ощущая, как слова застревают в горле. – Два, максимум три месяца.

Лейла зажмурилась на мгновение, как будто пыталась стереть из памяти услышанное. Её лицо, обычно спокойное и собранное, на миг исказилось страхом.

– Боги милосердные, – выдохнула она, открыв глаза. Они блестели от непролитых слёз. – Халид должен знать. Мы должны готовить людей…

– Халид знает, – Назир аккуратно убрал измеритель в футляр. Металл чуть слышно звякнул о металл. – Мой отец показывал ему эти расчёты много раз. Знаешь, что он ответил? «Своими сомнениями ты оскорбляешь богов. Кристалл восстановится, как восстанавливался всегда».

– Да, – кивнула Лейла, и тяжёлые тёмные волосы скользнули по её плечам. – Я знаю Халида. Он скорее умрёт сам, чем признает публично, что у него не всё под контролем.

Лейла медленно прошлась по периметру святилища, её рука невольно коснулась старой колонны, где когда-то маленькой девочкой она оставляла свои засечки.

– Я наблюдала за кристаллом всю свою жизнь, – произнесла она с горечью. – И всегда знала, что этот день придёт. Даже когда все говорили, что я ошибаюсь, что это просто цикл, что всё восстановится.

Назир смотрел на профиль своей подруги, чётко выделявшийся на фоне тусклого свечения кристалла. Лейла казалась неотъемлемой частью этого места, как будто выросла из его камней, впитала его тайны. И именно поэтому она, как никто другой, чувствовала, что тайны заканчиваются, что чудо умирает.

И что с этим делать? Назир не знал. Бессильная ярость накапливалась в Назире годами – с тех пор, как он впервые понял, что кристалл умирает, а город обречён. Это не была паника. Скорее, тихое, холодное осознание неизбежного. И вместе с тем – упрямое нежелание сдаваться.

К полудню город напоминал растревоженный улей. Уже третий месяц продолжалась великая засуха – период, который в древних текстах называли "временем испытания веры". Подобные испытания случались и раньше, но никогда не длились так долго.

На городской площади собралась толпа – сотни людей, объединённых общим беспокойством. Они стояли плотными группами, обмахиваясь платками и шарфами в тщетной попытке создать хоть какой-то ветерок в неподвижном мареве жаркого воздуха. Кто-то шёпотом переговаривался, кто-то молился, кто-то просто ждал, глядя в небо, словно надеялся увидеть там признаки дождевых облаков.