Наследие души

Тук-тук-тук.

Парень все еще смотрел на меня, и его лицо просветлело, когда наши взгляды встретились снова. Он непринужденно взмахнул рукой. Я ничего не могла с собой поделать и оглянулась. Не могло такого быть, чтобы этот парень обращался ко мне. Неужели Габби появилась у меня за спиной? Я обернулась полностью, теперь уже чувствуя, что краснею. Он кивнул, как бы подтверждая, что машет мне.

Он показал на кучи футболок на витрине, которые, по-видимому, изучал, и ткнул пальцем в одну из них – серого цвета с гербом колледжа Святого Матфея на кармане. Он вопросительно поднял брови.

Должно быть, я выглядела смущенной, потому что он схватил футболку и приложил ее к груди, как будто примеряя.

Я невольно ухмыльнулась.

Он отбросил футболку в сторону, взял другую – голубую, с серебристой надписью «Колледж Святого Матфея» спереди – и так же приложил к груди. Затем взял по футболке в каждую руку, поднимая и опуская их, словно взвешивая на невидимых весах, и снова вскинул брови. Вопрос был ясен: «Какую брать?»

Он поднял руку с серой футболкой. Я отрицательно покачала головой и скорчила гримасу. Когда дошла очередь до голубой, я показала поднятый вверх большой палец и одобрительно кивнула. Он усмехнулся и произнес одними губами: «Спасибо!»

– Вот твое расписание, – произнес довольно резкий голос.

Я испуганно обернулась. Женщина из отдела занятости кампуса нависала надо мной, размахивая желтым листком бумаги у меня перед носом.

– О, э-э-э… спасибо, – пролепетала я.

– Ты уже закончила заполнять бланк?

– Нет, извините. Одну секунду.

Я вписала оставшиеся сведения и вернула женщине планшет с бумагами. Она сунула мне расписание и скрылась в своем кабинете.

Я просмотрела информацию. Три раза в неделю по утрам мне предстояло мыть посуду и подавать завтрак, нацепив сеточку для волос. Круто.

Я сунула расписание в сумку и повернулась, чтобы уйти, бросив последний взгляд в сторону сувенирного магазина. Симпатичный покупатель уже исчез, очевидно, решив прекратить наш безмолвный диалог через зеркальное стекло. Кто этот парень и, что более важно, удастся ли мне когда-нибудь поговорить с ним без чужого вмешательства?

Следующие две недели пролетели со скоростью звука, как бы банально это ни звучало. По вторникам, четвергам и субботам я работала в столовой, которая ожидаемо оказалась довольно убогой. В первое время Сэм не раз заглядывал к нам в комнату, иногда в компании с Энтони. Они организовали для нас увлекательную экскурсию по кампусу с тайным посещением часовой башни и показали лучшие горки для катания на подносах из столовой в морозную погоду. Должна признать, что Энтони нисколько не прибавил в обаянии, хотя я не могла не восхищаться его настойчивостью и обширной коллекцией пикантных предложений. А еще я заметила, что Тиа усерднее работала валиком для чистки одежды, когда знала, что зайдет Сэм.

Мы оставались в дружеских отношениях с Габби и Пейдж, хотя первую я могла терпеть лишь в небольших дозах. Роман Габби в стиле мыльной оперы с ее школьным возлюбленным продолжался всего пару недель, прежде чем она рассталась с ним навсегда. После этого она включилась в таинственный студенческий ритуал свиданок, о котором я имела лишь смутное представление; в случае с Габби он подразумевал большое количество выпивки, поцелуев и неловких телефонных разговоров с похмелья. Мне хватило наблюдения за бесконечным повторением цикла, чтобы держаться от этого подальше. Не то чтобы я нуждалась в каких-то других причинах отказа от алкоголя после того, как посвятила полжизни уборке за мамой.

Тиа всерьез обратила на это внимание, только когда Габби похвасталась, что «побывала на свиданке» с Сэмом в середине октября. Это изменило тон Тиа с мягко-укоризненного на откровенно язвительный, и мы почти перестали общаться с Габби. Хотя Тиа несколько смягчилась, когда услышала, что Габби не удалось заарканить Сэма.

* * *

В общем, колледж во многом оказался таким, каким я и надеялась его увидеть. По-настоящему грустно мне бывало только по вечерам, когда Тиа звонила своим родителям. Мне никогда не удавалось уловить большую часть разговора, который она вела на скоростном испанском языке и зачастую на повышенных тонах, но я все равно чувствовала в ее голосе теплоту и заботу по отношению к Papi и Mami[23]. От этого у меня щемило сердце.

Я знала, что рано или поздно в разговоре с Тиа зайдет речь о моих родителях, и внутренне готовилась к этому. Наконец на третьей неделе нашего совместного проживания она спросила меня.

– Так, э-э-э, твоих родителей нет поблизости или?.. – Тиа замялась, не уверенная, какую версию вопроса задать наименее рискованно.

– Или. Я никогда не видела своего отца, а прошлым летом потеряла маму.

– О боже, мне так жаль.

У Тиа вечно срывались с языка нелепые присказки вроде «о боже», и даже в столь неловкий момент это заставило меня слегка улыбнуться.

– Мне тоже.

– Выходит, Карен – сестра твоей матери?

– Да, на самом деле ее близнец. Но они перестали общаться, так что я никогда не встречалась с ней, пока моя мама была жива.

– Они не были на одно лицо? – прошептала Тиа.

– Нет, – быстро ответила я, подавляя образ, возникший перед глазами.

– О, хорошо. Потому что это было бы слишком странно, тебе не кажется?

– Определенно.

– Похожи они в чем-то другом?

Горечь в моем смехе удивила даже меня.

– Между ними нет даже отдаленного сходства. Карен такая собранная, а моя мама… Ну, в общем, она была сплошным недоразумением.

– О, можем не говорить об этом, Джесс, – предложила Тиа.

– Нет, все в порядке, – ответила я, внезапно почувствовав необходимость выплеснуть все это. – Моя мама много пила. Она вечно все портила, а потом пыталась начать жизнь с чистого листа, и это обычно означало, что каждые полгода или около того нам приходилось срываться с места и полностью менять привычный уклад. Думаю, мне довелось пожить в каждом крупном городе США.

– Это, должно быть, нелегко, со школой и всем остальным.

– Ну да, нелегко, но я привыкла к этому. Мне всегда казалось, что она бежит от чего-то, понимаешь? Я имею в виду не только переезды, но и ее пьянство. Она со многим не хотела мириться, но не могла убежать от этого достаточно далеко.

– Как она… я имею в виду, она была больна или…

– Несчастный случай. Она была пьяна и упала.

Не стоило посвящать Тиа в подробности. Уверена, она пришла бы к тому же выводу, что и Карен, а мне этого не хотелось, тем более что я знала – это неправда.

– Так вот почему… ну, твои кошмары, вот почему они тебе снятся?

Черт. Видимо, я проделала не столь эффективную работу, как мне казалось, скрывая эту деталь своего существования. Тиа спала в нескольких шагах от меня и просто не могла не заметить мои ночные терзания, но я не думала, что все настолько очевидно.

– Да, но они постепенно уходят, – солгала я. – Надеюсь, мой бред не мешает тебе спать?

– Нет, я только заметила, что ты… беспокойна во сне, – сказала Тиа и тактично сменила тему разговора.

На самом деле я надеялась, что учеба поможет мне отвлечься от ночных кошмаров, однако они лишь усугублялись. Хотя ни один из них не вселял в меня такого ужаса, как тот, первый, все они вызывали смутную тревогу. Иногда я слышала, как отчаянные голоса зовут меня по имени откуда-то из темноты. Или видела себя затерянной в странном облачном пейзаже и изо всех сил ищущей выход. В других снах я брела по длинному подземному туннелю, влекомая светом, который одновременно завораживал и пугал. Неизменно я просыпалась с ощущением беспокойства, тошноты и уже не могла снова заснуть. Если бы так продолжалось и дальше, мне пришлось бы начать принимать кофеин внутривенно, просто чтобы бодрствовать на занятиях.

* * *

В течение двух недель после Хеллоуина я еще дважды видела своего загадочного красавца. Первый раз это произошло в том месте, где мне меньше всего хотелось его встретить.

Наутро после Хеллоуина я вытащила себя из постели, подавив порыв швырнуть будильник через всю комнату и вместо этого придушив его подушкой. Бросив быстрый взгляд в зеркало, я убедилась, что мне не нужно утруждать себя макияжем, – хоть я и заснула неумытой после ночных посиделок с Тиа и Сэмом, фильмами ужасов и фастфудом, он все еще выглядел на удивление свежо.

Я улыбнулась, вспоминая, как Тиа, завернутая в два одеяла подобно буррито[24], так что виднелись только лоб и глаза, визжала и проклинала меня за то, что я уговорила ее на этот вечер кино. Для такого случая я выбрала пару малоизвестных японских фильмов, где мало крови и резни, но полно психологических страхов. После второго фильма она запустила в меня миской с попкорном и следующие полчаса занималась уборкой.

Я быстро заплела косы – в них игриво мелькали фиолетовые пряди, – почистила зубы и сунула ноги в черные «конверсы». Я старалась не разбудить Тиа – несмотря на обещанную необратимую травму, она спала довольно крепко. Под моими шагами хрустнули зернышки попкорна, когда я выскользнула за дверь. На нашей белой доске я оставила Тиа записку: «Прости меня, соседка» с грустным смайликом. И в знак примирения прикрепила снизу пакетик «Скиттлс», ее любимых конфет.

Я прибыла на смену вовремя и проверила список своих заданий на доске объявлений. Левая буфетная стойка, хлопья и приправы. Могло быть и хуже, подумала я, натягивая перчатки и здороваясь с Пейдж, которая тоже работала в эту смену. По крайней мере, меня не поставили на мойку посуды тем утром.

– Что это за крики доносились из вашей комнаты прошлой ночью? – спросила Пейдж. – Я чуть было не позвонила в полицию, ребята.

– Ах да, фестиваль японских ужастиков. Тиа оказалась немного неподготовленной к такому контенту.

Пейдж рассмеялась, наливая большую порцию кленового сиропа в чан из нержавеющей стали.

– Полагаю, вы не будете устраивать еще один показ?

– Ты правильно полагаешь. Не думаю, что Тиа еще когда-нибудь позволит мне выбирать фильмы.

– Похоже, теперь у вас будут только диснеевские мультики и научная документалка.

Я поморщилась и убрала свои косы под обязательную сеточку для волос. Затем надела полиэтиленовые перчатки и начала наполнять сервировочные подносы хлопьями «Чириос».

В столовой было непривычно пусто для субботнего утра, что, впрочем, неудивительно, учитывая, сколько ребят прошлой ночью устраивали тайные гулянки. Габби приглашала нас на вечеринку, куда отправилась сама, но мы отказались. Когда-то Хеллоуин, вероятно, был веселым праздником, но теперь стал для девушек лишь поводом пощеголять на публике в самых непристойных нарядах, причем совершенно безнаказанно. После того как несколько лет подряд мне не удавалось купить костюм, который прикрывал бы задницу, я объявила бойкот.

Я заскучала за буфетной стойкой и развлекалась тем, что сортировала «Фруктовые колечки»[25] по цветам, когда вдруг подняла глаза и увидела, что он смотрит на меня с другого конца зала. Парень с ярмарки сидел в одиночестве за столиком у окна. Поймав мой взгляд, он поднял руку в знак приветствия. Я машинально помахала в ответ и только тогда осознала, что у меня в руке ложка, намазанная черничным йогуртом. Густо покраснев, я уронила ложку и удалилась в глубь кухни, умоляя Пейдж поменяться со мной местами. Она с радостью согласилась, избавленная от мытья посуды. Остаток своей смены я провела волонтером на самых незаметных работах.

В следующий раз я увидела его почти неделю спустя; он поднимался по переполненной лестнице Уилтшир-Холла, а мы с Тиа сбегали вниз по ступенькам. Он улыбнулся мне и подмигнул. На мгновение ошеломленная, я повернула голову и проследила за его продвижением вверх по лестнице, пока он не скрылся за перилами.

Тиа остановилась в нескольких шагах от меня.

– Ты что-то забыла?

– Нет, – сказала я, отрывая взгляд от пустой лестничной площадки. – Просто увидела кое-кого из знакомых.

– Это был парень в футболке? – ухмыльнулась Тиа.

Она стала называть его так после того, как я совершила ошибку, рассказав о нем.

Я закатила глаза.

– Да, но для настоящих друзей он образчик университетского стиля.

– О-о-о, может, вернемся и найдем его? Я хочу посмотреть, как он выглядит!

– Нет, спасибо, у меня нет времени и желания становиться психопатом-сталкером, – сказала я, проходя мимо нее.

По правде говоря, отчасти мне хотелось рискнуть и попробовать себя в этой роли, чтобы просто поговорить с ним.

Признаться, я была немного недовольна собой. Это было так не похоже на меня – зацикливаться на парне, особенно на том, чьего имени я даже не знала. Скорее, это было в стиле Габби, и я надеялась, что для меня такая модель поведения не станет привычной. Мне казалось, я способна общаться с представителями мужского населения, не превращаясь в идиотку.

Ноябрь принес порывистые ветры, холод приближающейся зимы и срок сдачи моей первой серьезной работы по курсу профессора Маршалл. Из необходимых двенадцати страниц я заполнила ровно ноль. На самом деле мне не было оправдания; как всегда, я сама была во всем виновата. Пока дедлайн не нависал над моей головой невидимой гильотиной, я никак не могла мотивировать себя на работу. Это одна из немногих черт, которые я унаследовала от мамы; я всегда знала, что однажды, как ни горько это признавать, начну воссоздавать ее безумные пляски на кухне по утрам, собирая разбросанные по дому вещи, пытаясь одновременно обуваться и запихивать в себя завтрак и отчаянно ругаясь себе под нос. Увы, такова была моя судьба. Но я также знала, что лучше всего работаю под давлением, и никогда не задерживалась с делами настолько, чтобы чудесным образом не закончить их вовремя. Так что, отправляясь в восемь вечера в четверг в библиотеку Калвера, я испытывала лишь легкий приступ паники. У меня в запасе было целых двенадцать часов до сдачи работы. Никаких проблем.

По крайней мере, я не была одинока. Когда с ноутбуком в сумке, перекинутой через плечо, я проходила по главному читальному залу, почти из каждой кабинки торчала голова, и только чуть слышный ритмичный стук клавиатур нарушал тишину помещения. Завернув за угол, чтобы найти более уединенное место среди стеллажей, я заметила Энтони, уткнувшегося в экран ноутбука. Я мысленно ухмыльнулась. Он долбил по клавише, удаляя набранный текст, и бормотал что-то себе под нос, зажав карандаш между зубами. Меня так и подмывало отпустить какой-нибудь ехидный комментарий об очевидном творческом кризисе, но я поборола это желание и удовлетворилась сознанием того, что он тоже страдает.

Я устроилась в хорошо освещенной дальней кабинке, затерянной среди пыльных фолиантов по русской истории. Аккуратно распаковала и разложила свой аварийный комплект, состоявший из ноутбука, папки с заметками, экземпляра «Гамлета», двухлитровой бутылки диетической колы и большого пакета M&M’s с арахисом. Сделав глубокий вдох и закинув в рот красную конфетку, я принялась за работу.

Дело продвигалось медленно. Мозг как будто не хотел приспосабливаться к поставленной задаче; он с удовольствием отвлекался на всякие глупости, такие как навязчивое желание разложить в ряд голубые драже M&M’s или подсчитать, сколько глаголов в монологе «Быть или не быть» (до фига). Однако в конце концов я смогла себя дисциплинировать и через несколько часов накатала семь страниц. К полуночи мне оставалось написать только заключение.

Примерно в то же время я начала испытывать отчетливое ощущение, что за мной наблюдают. Я то и дело оглядывалась через плечо, как будто кто-то окликал меня по имени, но каждый раз убеждалась, что рядом никого нет. Я не из тех, кого легко напугать, поэтому не думала, что мои страхи навеяны уединенностью.

Я оглянулась, наверное, уже в двадцатый раз, когда мой взгляд остановился на биографии Распутина; глаза старца смотрели на меня с обложки с выражением мистическим и пронзительным. Я громко рассмеялась, и мой смех мягким эхом вернулся ко мне. Я решила, что это из-за книги так нервничаю, и перевернула ее, перенаправив магию вуду Распутина на кого-нибудь другого. Я снова взялась за работу, но вместо того чтобы сосредоточиться, размышляла о том, что лучше бы меня зарезали, отравили, застрелили или утопили, лишь бы не заставляли дописывать эту хрень.

К часу ночи мне пришлось бежать в туалет, после того как я опустошила запас диетической колы. Библиотека опустела, настольные лампы заливали помещение тусклым оранжевым светом. Библиотекаря за кафедрой выдачи книг сменил подрабатывающий студент. Его голова комично поникла, рот приоткрылся, а уши были глухи к моему присутствию из-за огромных наушников. «Я бы не возражала против такой работенки», – промелькнула у меня мысль, когда перед глазами всплыла картина столовой. Наушники вместо сеточки для волос – вот это я понимаю, апгрейд.

Облегчившись, я поспешила в свое укромное местечко среди стеллажей. Я завернула за последний угол, за которым открывалась моя кабинка, и тут же вскрикнула.

Там стоял парень и, перегнувшись через перегородку, читал текст с экрана компьютера. Услышав мой крик, он отскочил в сторону; очевидно, я напугала его так же сильно, как он напугал меня.

– Извини! Я не хотел тебя напугать, – выдохнул он.

Я взяла себя в руки.

– Нет, пожалуйста, не извиняйся. Я уверена, что напугала тебя сильнее своим криком. Просто не думала, что здесь еще кто-то остался.

– И я тоже. Думал, что этим вечером оказался худшим из бездельников.

Успокоившись, я присмотрелась к парню и с удивлением узнала в нем красавца с ярмарки и из сувенирной лавки. Мне пришлось буквально прикусить язык, чтобы не ляпнуть: «Парень в футболке!» Взять на заметку: убить Тиа за то, что придумала это прозвище.

Даже в тусклом свете его внешность завораживала настолько, что у меня перехватило дыхание. Сердце все еще колотилось, но уже не от страха. Я не смогла сдержать улыбку и лишь надеялась, что не выгляжу идиоткой.

– Ты разговариваешь с бездельником мирового уровня, – сказала я.

– Пишешь эту работу для курса Маршалл, да? – Он кивнул через плечо на светящийся экран моего ноутбука.

– Ага.

– Похоже, ты на финишной прямой. Как продвигается работа?

– Думаю, хорошо. Просто пытаюсь закончить.

– Завидую, мне бы хотелось продвинуться так же далеко. Но нужно осилить еще как минимум три страницы. – Он снова улыбнулся.

Ого, это было заразительно.

– Ты тоже учишься на курсе Маршалл?

Я не могла поверить, что раньше не замечала его на занятиях. Чем дольше я смотрела на него, тем труднее мне было отвести взгляд.

– Да. По-моему, я тебя там уже видел? В группе с восьмичасовым семинарским блоком, верно? – спросил он, небрежно облокачиваясь на полку.

Мое сердце, казалось, пропустило удар. Выходит, он заметил меня.

– Да, верно. Но не припомню, чтобы видела тебя, – призналась я.

Мое лицо горело. Я покраснела. Почему я покраснела?

– Ну, сколько там, на этом курсе – человек двести? И к тому же мою посещаемость нельзя назвать образцовой – побочный эффект раннего начала семинаров.

Он подмигнул мне. Обычно я находила этот жест оскорбительным, но теперь почему-то не возражала.

– Кстати, меня зовут Эван. Эван Корбетт.

Он протянул мне руку. Я перегнулась через перегородку, но, не успев даже толком пожать ему руку, отпустила ее.

– У тебя рука ледяная! – испуганно ахнула я.

– О, да, извини, – засмеялся он, засовывая руку в карман. – Плохое кровообращение. К тому же я выбрал кабинку у окна, а там ужасно дует. Но мне нельзя сидеть в комфорте, иначе я засну, и это будет конец моей работе!

Я просто улыбнулась, потирая пальцы. Холод не отпускал, и кровь странно билась в венах.

– Так ты называешь свое имя только парням с теплыми руками или…

– Ой, извини! Я Джесс Баллард.

Его улыбка стала шире.

– О, превосходно!

Ответ несколько озадачил меня.

– Что именно?

– Просто мою сестру зовут Джессика, так что я смогу запомнить твое имя, а то у меня с этим проблема. Впрочем, мне почему-то кажется, что твое имя я бы не забыл.

– Э-э-э, и как продвигается твоя работа? – Мне хотелось продолжить разговор, но я чувствовала себя неловко; мне нечасто, если вообще когда-либо, доводилось общаться с парнями, от которых захватывало дух.

– Ничего оригинального или сногсшибательного, но, думаю, могу рассчитывать на приличную оценку, если только удастся закончить. – Он присел на краешек стола и сложил руки на груди. – Тебе никогда не приходило в голову, что бесполезно пытаться написать что-то нетривиальное о пьесе, которая живет уже четыреста лет?

– Понимаю, что ты имеешь в виду. Я, конечно, не открываю здесь ничего нового. Если поколения докторантов не додумались до этого, уверена, что и у меня не получится.

– Вот именно. Так ты, Джесс, выбрала английскую литературу?

– Вообще-то я еще не решила.

– Молодец! Я никогда не понимал, почему люди выбирают специальность еще до того как попадают в колледж, – сказал Эван.

– В самом деле? Кажется, все, кого я знаю, уже сделали свой выбор.

– О, я тебя умоляю! Половина из них сменит специальность по три раза, прежде чем окончит учебу. Здесь предлагают столько курсов, зачем ограничивать себя так рано? Бери всего понемногу, исследуй, ищи себя, понимаешь? – Эван обвел рукой библиотеку, чтобы подчеркнуть свою точку зрения.

Нас окружало море книг, и чтобы прочитать их все, не хватило бы и трех жизней.

Я почувствовала, как к горлу подкатывает комок. Попыталась подавить неприятное ощущение, но оно застало меня врасплох. И, должно быть, отразилось на моем лице, потому что Эван внезапно забеспокоился.

– Эй, ты в порядке? – Он оторвался от стола и шагнул ко мне.

Я попятилась и кивнула.

– Да, в порядке. Просто… то же самое мне всегда говорила мама.

Услышав такие слова, я удивилась самой себе. Мне было достаточно тяжело говорить о маме, тем более с совершенно незнакомым человеком, но было в Эване что-то располагающее к откровениям. Выражение его лица казалось открытым и честным, и я поймала себя на том, что доверяю ему.

– Мама умерла летом. Она все время говорила, как завидует тому, что я уезжаю учиться. Настаивала на том, что я должна посещать все возможные занятия, чтобы ничего не упустить.

– Мне жаль. Похоже, она была умной женщиной, – мягко произнес Эван.

Я обнаружила, что могу улыбаться и в таком разговоре.

– У нее бывали моменты.

– Ну а с моей мамой совсем другая история. На свете нет ни одной хорошей идеи, до которой она не додумалась бы сама; просто спроси ее. – Эван закатил глаза.

Я знала, что он добавляет юмора ради меня, и оценила это.

Он продолжил:

– Она была очень недовольна, когда я увлекся лякроссом. Хотела, чтобы я продолжил играть на фортепиано.

– Это хороший навык – музицировать. Жаль, что мне не дано, – сказала я.

– Да, но мама заставляла меня заниматься по два часа в день, когда я был младше. – Он усмехнулся, когда мои брови невольно поползли вверх. – Я знаю, да? Как хобби это неплохо. Она все еще находится на стадии отрицания и не может поверить, что я не стану выдающимся концертирующим пианистом.

– Э-э-э, а существует ли такая профессия, как выдающийся концертирующий пианист?

Он усмехнулся.

– На самом деле, думаю, что нет. В любом случае она довольно быстро смирилась с этим, когда я получил стипендию за достижения в лякроссе – оказалось, оно того стоило, в конце концов! – Он задумчиво наморщил лоб. – Мы ведь встречались раньше, не так ли? – спросил он.

– Да, вообще-то встречались. Пару раз, я думаю.

– На ярмарке, верно? Возле палатки гадалки? И у сувенирного магазина.

– Думаю, да.

– И, кажется, еще где-то.

– О, наверное, где-нибудь здесь.

По правде говоря, я могла бы рассказать ему обо всех местах в кампусе, где его видела, о каждой его улыбке в мою сторону, но из страха показаться навязчивым преследователем воздержалась.

– Сейчас. – Он взял мой экземпляр «Гамлета» и одну из моих шариковых ручек (к счастью, не ту, которую я грызла), открыл книгу и начал что-то строчить в ней.

– Эй! Прекрати портить Великого барда!

– Готово, – сказал он, закрывая книгу и бросая ее обратно на стол. – Я записал там свой номер.

– Твой номер? – тупо спросила я.

– Да. Мой номер телефона.

– Твой номер телефона? – повторила я. Мой мозг отключился напрочь.

– Э-э-э, да. Знаешь такую штуку, телефон? – Он поднес руку к уху в общепринятом жесте, имитирующем телефонную трубку.

– Мог бы воспользоваться моим блокнотом вместо книги! – Мне удалось взять себя в руки и изобразить негодование, чтобы он не подумал, будто я не в состоянии понять слово «телефон».

– Да, но теперь он в твоей любимой книге, так что ты его не потеряешь. И тебе придется его поискать. Он записан на моей любимой странице. Считай, что это небольшая охота за сокровищами. Когда найдешь его, позвони мне. Может, как-нибудь потусим вместе. Удачи тебе на финише. – Он снова сверкнул той самой улыбкой, от которой у меня подкашивались ноги, и зашагал по проходу вдоль стеллажей.