Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга I

Все даты до 14 февраля 1918 г. приводятся по старому стилю (за исключением ссылок на газету «Речь»); все последующие даты – по новому стилю (в случае необходимости указываются обе даты).

В связи с тем, что фамилия «Азадовский» многократно упоминается почти на каждой странице, мы сочли возможным ограничиться инициалами М. К. Сокращенно (инициалами Л. В.) обозначается и Лидия Владимировна Азадовская.

Собирая материал для документальной биографии Марка Азадовского, мы пользовались содействием многих лиц – перечислить всех невозможно. Назовем лишь имена тех, кто изначально одобрил наш замысел и в течение ряда лет поддерживал нас не только советом, но и конкретной информацией о том или ином источнике (зачастую архивном), ускользнувшем от нашего внимания, делился сведениями, иллюстративным материалом и пр.:

Е. Б. Белодубровский, Н. А. Богомолов (1950–2020), И. Ф. Данилова, П. А. Дружинин, Б. Ф. Егоров (1926–2020), А. М. Ельяшевич, С. А. Захаркин, Л. Н. Иванова (1948–2006), Т. Г. Иванова, О. В. Ищенко, Т. В. Кирпиченко, К. А. Кумпан, А. Я. Лапидус, В. С. Логинова, Г. Е. Лустенберг, К. В. Львов, Д. Я. Майдачевский, Д. М. Меерович, М. Г. Меерович (1956–2018), Т. П. Огородникова, В. С. Отяковский, С. И. Панов, Е. И. Погорельская, Н. С. Полищук, И. Д. Прохорова, А. Л. Рашковский (1946–2017), А. А. Рогинский, А. Ю. Русаков, Т. П. Савченкова, Г. Г. Суперфин, Ю. Л. Троицкий, А. А. Хисамутдинов, Е. В. Чернохвостова-Левенсон, Ю. К. Чистов, И. З. Ярневский (1933–1991).

Благодарю также сотрудников Отдела рукописей РГБ, Рукописного отдела Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН, Государственного архива Забайкальского края и других сибирских архивов, дирекцию Российского музея истории русской литературы им. В. И. Даля и др.

Особая благодарность – Светлане Азадовской, самоотверженно делившей с нами все трудности и тревоги многолетней работы.

Глава I. Иркутск. Семья. Детство

Иркутск – родной город Марка Азадовского. «Реки Ангара и Кая, Байкал, Иркутск – места, где он родился и вырос»18. Он искренне любил этот край, всегда возвращался к нему в своих мыслях, изучал его историческое и культурное прошлое. И в течение всей своей жизни с гордостью называл себя «иркутянином» и «сибиряком».

Иркутск издавна выделялся среди других городов Российской империи, в том числе и сибирских, своим «европеизмом». Писательница Екатерина Авдеева, сестра братьев Полевых, автор книги «Записки и замечания о Сибири» (1837), отмечала, что «жизнь образованного класса в Иркутске была совершенно европейскою»19. И хотя иркутские воспоминания Авдеевой относятся к первым годам XIX в., ее впечатление подтверждается и более поздними свидетельствами. Авдеева отмечала:

Даже общая первоначальная образованность распространена в Иркутске больше, нежели во многих русских городах. Лучшим доказательством этого служит, что нигде не видала я такой общей страсти читать. В Иркутске издавна были библиотеки почти у всех достаточных людей, и литературные новости получались там постоянно. Чтение – лучший просветитель ума, и соединение его с бытом чисто русским издавна образовало в Иркутске общество, чрезвычайно оригинальное и вместе просвещенное. Там любят литературу, искренне рассуждают о разных ее явлениях и, могу прибавить, не чужды никаких новостей европейских20.

Много лет спустя, приводя в статье «Сибирская беллетристика тридцатых годов» различные сведения об Иркутске XIX в., М. К. сочувственно упомянет и мемуары Авдеевой21.

К концу XIX в. Иркутск переживал свой расцвет. «Иркутск – столица самостоятельной части Восточной Сибири, которая в высшей степени своеобразна, своеобразность страны должна была, конечно, означиться и на ее столице», – писал князь П. А. Кропоткин22, оказавшийся в Иркутске в начале 1860‑х гг. Железная дорога, соединившая Иркутск в 1898 г. с остальной частью России, упрочила положение этого города как крупного экономического и торгового центра. Иркутск быстро застраивался (особенно после пожара 1879 г., уничтожившего значительную часть города23); деревянные строения сменялись каменными домами. «Иркутск превосходный город, – восторгался А. П. Чехов, задержавшийся на неделю в столице Восточной Сибири в июне 1890 г. – Театр, музей, городской сад с музыкой, хорошие гостиницы… <…> Он лучше Екатеринбурга и Томска. Совсем Европа»24.

Говоря о культурном облике Иркутска на рубеже XIX и XX вв., следует в первую очередь упомянуть о Восточно-Сибирском отделе Русского географического общества (ВСОРГО) с его музеем и замечательной библиотекой. Открытый в 1851 г., он сыграл, как известно, огромную роль в культурной истории Сибири; его делами занимались – в разные периоды – выдающиеся русские путешественники и исследователи: Р. К. Маак, П. А. Ровинский, А. П. Щапов, Г. Н. Потанин, Д. А. Клеменц (правитель дел ВСОРГО в 1890‑е гг.) и др.

Помимо ряда научных экспедиций и трудов, связанных с изучением Восточно-Сибирского края25, Восточно-Сибирский отдел Русского географического общества осуществил ряд изданий, не утративших своего значения до настоящего времени; первым среди них были «Записки Сибирского Отдела Русского Географического общества» (1856), превратившиеся затем в «Труды» (1896). Наряду с «Трудами» Отдел издавал «Известия» (первый том вышел в 1870 г.).

Восточно-Сибирский отдел Русского географического общества имел в своем распоряжении богатый музей, один из старейших в России, и библиотеку, формировавшуюся еще при участии декабристов: Н. А. Бестужева, С. Г. Волконского, Д. И. Завалишина, С. П. Трубецкого. Эта часть собрания Отдела погибла при пожаре 1879 г.

Особо надо сказать о газете «Восточное обозрение». Этот еженедельник, основанный в 1882 г. Н. М. Ядринцевым (1842–1894), исследователем Сибири, писателем и общественным деятелем, издавался поначалу в Петербурге, а с 1888 г. (год рождения М. К.!) – в Иркутске. На страницах «Восточного обозрения» появлялись статьи, посвященные истории, экономике, этнографии и культуре Сибири, сообщалось о научных экспедициях и путешествиях. Газета, которую с 1894 г. редактировал бывший народоволец И. И. Попов (1862–1942), была выразителем общественного мнения; в ней сотрудничали и многие политические ссыльные, среди них – Е. К. Брешко-Брешковская, В. Г. Богораз, Л. Б. Красин, П. Ф. Якубович, а в первые годы ХХ в. публиковал свои статьи Л. Д. Троцкий, сосланный в Восточную Сибирь и проживавший короткое время в Иркутске26.

«Восточное обозрение» прекратило свое существование в начале 1906 г.

Родители Марка Азадовского принадлежали к среде иркутского еврейства, весьма отдалившейся к концу XIX столетия от традиционного быта и талмудических предписаний. В 1880‑е гг. Иркутск стремительно заселялся евреями; если в 1877 г. в городе проживало всего 55 еврейских семейств, то к концу века их число приближалось уже к нескольким тысячам. Всероссийская перепись 1897 г. зафиксировала в Иркутской губернии 7480 человек иудейского вероисповедания, причем первую по численности группу составляли среди них ссыльные или потомки ссыльных27. Современный исследователь сообщает, что в конце XIX – начале ХХ в. еврейская колония в Иркутске стала «второй конфессиональной и третьей этнической группой в городе, достигая более 10% постоянного городского населения»28. Ядро этой группы составляли успешные предприниматели, купцы, коммерсанты; многие из них выделялись своей общественной активностью, занимались благотворительностью, избирались гласными городской думы и т. д. Среди иркутского еврейства было немало образованных людей (врачей, юристов, антрепренеров).

Заполняя в зрелые годы разного рода анкеты, М. К. сообщал о себе и своих родителях довольно скупо. «Родился в 1888 г. в г. Иркутске в семье мелкого чиновника горного ведомства, – указывал он, например, в «Кратком жизнеописании» (1945). – Детство прошло в крайне стесненной материальной обстановке, почти бедности (дед по отцу был переплетчиком; дед по матери, умерший задолго до моего рождения, – ссыльный). Отец первоначально занимал должность без чина и одновременно служил в театре – мать брала на дом шитье»29.

Далее мы попытаемся дополнить и отчасти дешифровать эту лаконичную анкетную запись.

Марк Азадовский родился 5 декабря 1888 г.: дата подтверждается документально и не вызывает сомнений. Учитывая, что разница между юлианским и григорианским календарем составляла в XIX столетии 12 дней, в современных справочниках следовало бы указывать: 5 (17) декабря. Однако всюду приводится иная дата: 18 декабря. Эта неточность восходит, по-видимому, к дате, которую многократно сообщал сам М. К.: в заполненных им анкетах, автобиографиях и жизнеописаниях (после 1917 г.) значится именно 18 декабря (в этот день он обычно принимал поздравления и ожидал гостей).

Марк был первенцем в семье Абрама и Веры Азадовских, сочетавшихся браком в октябре 1887 г. Мать, Вера Николаевна (до крещения – Вера Марковна), урожденная Тейман, родилась в 1870 г. Ее отец Марк (Мордухай) Тейман, в честь которого Марк и получил свое имя, характеризуется в «Жизнеописании» 1938 г. как «ссыльный поселенец, повстанец 1863 г.»30, а в другой, также поздней, записи – как «начетчик»31 (грамотный, начитанный человек). Марк Тейман прибыл в Сибирь из Литвы32, что вполне соответствует сведениям, исходящим от М. К. Ведь именно там, в западной части Российской империи, получили в XIX в. широкое распространение идеи Гаскалы (еврейского Просвещения), немало способствовавшей интеллектуальному раскрепощению евреев, их модернизации, обретению гражданских прав и т. д. Отдаляясь от своих «корней», часть еврейской молодежи все более тяготела к России, ее языку и культуре и постепенно ассимилировалась.

Марк Тейман умер, по-видимому, в начале 1880‑х гг. («…задолго до моего рождения», сообщает М. К.). О его жене и семье сведений не имеется, но можно с уверенностью предположить, что их жизнь не отличалась довольством.

У Веры Тейман было два брата и младшая сестра (Сара). Старший брат Соломон (?–1942), «домовладелец в Иркутске»33, имел пятерых сыновей34 и двух дочерей. Что касается второго брата Веры Николаевны, то о нем известно, что его звали Наум и он занимался коммерцией (торговал продуктами, гвоздями, мылом и пр.). В 1900‑е гг. он проживал в Иркутске – в доме Давида Осиповича (Иосифовича) Азадовского (1870–1935)35; в 1910‑е гг. обосновался в Благовещенске36. Сведений о его судьбе не обнаружено. Жена его Лидия Константиновна (в 1940‑е гг. жила в Норильске) поддерживала отношения с М. К. вплоть до 1950‑х гг.

В «Жизнеописании» 1938 г. М. К. сообщал:

Два брата матери работали в ремесленных мастерских, позже мелкими служащими в частных фирмах, но затем постепенно выходили на более самостоятельный путь, однако, стесненные в правах как евреи, занимались по преимуществу коммерцией37.

Сара Тейман (1874–1947) сочеталась браком с хабаровчанином Ринальдом Лукичом (Лукьяновичем) Стрижевским38, начальником (с 1899 г.) почтовой станции и телеграфа при вокзале и пристани на Уссурийской железной дороге (окраина Хабаровска), впоследствии – служащим на Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД)39. В середине 1930‑х гг. вернулась вместе с мужем из Харбина в СССР. Умерла в Иркутске.

В. Н. Азадовская прожила долгую жизнь и умерла в Иркутске в 1950 г. Незаурядная женщина, волевая и властная, она была главой и опорой семьи Азадовских (мы не раз встретимся с ней на страницах книги). В цитированном выше «Кратком жизнеописании» сообщается, что после переезда на Дальний Восток (начало 1900‑х гг.) Вера Николаевна «стала работать в качестве представителя фирмы по продаже швейных и пишущих машин, пианино и проч.40, а также в качестве страхового агента»41.

В одном из поздних писем к сыну (от 21 октября 1945 г.), как бы подводя итог прожитой жизни, Вера Николаевна писала:

Ищу свои проступки. Работала для мужа и детей добросовестно, любила мужа и детей больше всего на свете, чести своего мужа и детей, даже мысленно, никогда не оскорбила. – Так в чем же моя вина? Мой характер? Но ведь ты же, мой дорогой, знаешь сколько мною пережито за все мои годы. С 15-тилетнего возраста борьба за существование. Откуда же быть достойному характеру. Ну, ворчу, ну – кричу! Но ведь подлости-то никому не сделала. Может быть, в том-то и вся моя вина, что на компромисс со своею совестью никогда не шла и не пойду! (88–36; 39 об.)

Отец Марка, Абрам Иосифович (после 1891 г. – Константин Иннокентьевич) Азадовский, был сыном иркутского мещанина Иосифа (Осипа) Абрамовича Азадовского (1841–1897)42, занимавшегося переплетным ремеслом43. Иосиф Абрамович был женат дважды; одну из его жен звали Хана (Геква-Хана), но она ли была бабушкой Марка, неизвестно.

Абрам Азадовский родился в 1867 г. в Чите, но вскоре его родители покинули город, обосновавшись в Иркутске44. Он учился (предположительно в 1879–1882 гг.) в иркутском шестиклассном Техническом училище (в 1889–1921 гг. – Промышленное механико-техническое училище), куда могли поступить лица всех сословий (независимо от вероисповедания) в возрасте от 10 до 13 лет, однако курса не кончил: «Вышел из 3‑го класса»45 (в одном из поздних писем В. Н. Азадовской упоминается о его пребывании «в четвертом классе»46). Большинство выпускников Технического училища трудились, окончив учебу, в горной отрасли. Этой участи не избежал и отец Марка. Впрочем, о роде его занятий в 1882–1891 гг., то есть после выхода из третьего или четвертого класса Технического училища, точных сведений не обнаружено. Можно предположить, что цитированные выше слова Марка Константиновича («первоначально занимал должность без чина и одновременно служил в театре») относятся именно к этому периоду.

В 1891 г. цеховой Абрам Азадовский принял православие и стал именоваться Константином Иннокентьевичем; одновременно была крещена и Вера Тейман, его жена47. Что побудило Азадовских к этому шагу: самоощущение людей, захваченных «современными» идеями, желание вырваться из консервативной еврейской среды или же необходимость устроиться на государственную службу, чтобы содержать семью? Или уже тогда, в начале 1890‑х гг., родители Марка ощущали себя настолько «ассимилированными», что переход в православие воспринимался ими как формальность? Затрудняемся ответить. Можно только сказать, что еврейское происхождение никак не сказалось на судьбе Марка Азадовского, изначально связанного с русской культурной традицией. Записанный в младенчестве православным (а в советские годы – «русским»), он никогда не придавал этой анкетной графе особого значения и вряд ли задумывался о своем «еврействе» – разумеется, до тех пор, пока не оказался жертвой антисемитской кампании 1949 г.

Приняв православие, Константин Иннокентьевич смог получить «должность»: с 1891 по 1901 г. он служит в золотосплавочной лаборатории Иркутского горного управления, где исправляет различные обязанности («делопроизводителя», «архивариуса» и др.48). Подвергнутый в 1897 г. испытанию в науках в Педагогическом совете Иркутской гимназии, он «показал познания вполне удовлетворительные» и получил соответственное свидетельство, позволившее ему дослужиться (в 1901 г.) до чина коллежского регистратора. В 1896 г. был награжден серебряной медалью в память императора Александра III. В конце 1900 – начале 1901 г. сопровождал в Петербург караван с золотом (в качестве помощника начальника каравана); представляется, что это было ответственное задание. Осенью 1901 г. назначен, «согласно желанию», письмоводителем при окружном инженере Приморского горного округа и, возможно, уже тогда становится жителем Приморского края. В январе 1905 г. произведен в губернские секретари, а в феврале того же года переведен на службу во Временную ревизионную комиссию в должности «счетного чиновника». В апреле 1905 г. награжден орденом Св. Станислава 3‑й степени. В «аттестате», кроме того, отмечено, что К. И. Азадовский «случаям, лишающим его права на получение знака отличия беспорочной службы и ордена св. Владимира, за 35 лет49 не подвергался».

Тогда же, то есть в 1905 г., расставшись с государственной службой, Константин Иннокентьевич Азадовский, «чиновник в отставке», переходит в Северное страховое агентство (туда же поступила на службу и Вера Николаевна). Семья окончательно покидает Иркутск и переезжает в Хабаровск. В качестве страхового агента ему часто приходилось разъезжать по Амурской области, и, судя по воспоминаниям современников, эта работа была ему более по душе, нежели необходимость «присутствия». Константин Иннокентьевич тяготел к искусству, особенно к театру, и старался развивать эту склонность в своих детях. В Иркутске и Хабаровске он охотно участвовал в любительских спектаклях, исполняя не только второстепенные, но и главные роли. Правда, относительно его «службы» в театре, о чем упоминает М. К., документальных свидетельств не обнаружено; сохранилась лишь групповая фотография участников спектакля «Ревизор», сыгранного в зале иркутского Общественного собрания 9 февраля 1892 г.50 (см. илл. 2).

11 мая 1952 г. педагог А. П. Косованов51, близко знавший семью Азадовских по Хабаровску второй половины 1900‑х гг., писал М. К.:

Константина Иннокентьевича я часто вспоминаю. Это был добрейшей души человек, поклонник прекрасного в жизни и искусстве. Мы с ним близко соприкоснулись в Южно-Уссурийской тайге на р. Личихезе. Он дал мне прозвище «повар с Личихезы». Они с моим папашей52 искали золото, их жулики обманывали. Я варил на костре обеды, чаи и завтраки.

К. И. Азадовский умер в Благовещенске в ночь на 1 декабря 1913 г. от разрыва сердца. В некрологе, ему посвященном, отмечалось, что он был известен Хабаровску «как отзывчивый общественный деятель»53.

У Константина Иннокентьевича был брат Давид и четыре сестры (Лия, Бейля, Фрида (Фрейда), Феодосия). Что известно о них?

Старшую сестру звали Лия (Лиза, Елизавета) Иосифовна (Осиповна) Азадовская (1860–1930). Она вышла замуж за Абрама Левенсона (1854–1928), сына купца Соломона (Залмана) Левенсона (1810–1896), разбогатевшего на торговле зерном, и родила ему пятерых сыновей (Гдалий, Михаил, Гавриил, Соломон, Иосиф) и трех дочерей (Шима, Елена, Любовь). Деятельность А. С. Левенсона протекала вначале главным образом на его родине (в селе Качуг Верхоленского уезда Иркутской губернии), однако в конце 1890‑х гг. он переселился с семьей в Иркутск, где обзавелся собственностью – домом с усадьбой54. Среди сыновей А. С. и Е. И. Левенсонов наибольшую известность получил Михаил (Меер) Левенсон (1888–1938). Активный революционер, член иркутской боевой организации левых эсеров, он провел семь лет во Франции (1910–1917); посещал лекции в Сорбонне; в 1917 г., по возвращении из эмиграции в Россию, стал членом президиума Петросовета и ВЦИК. В 1918–1920 гг. работал в Иркутске, входил в иркутский Военно-революционный комитет (подпись М. А. Левенсона стояла под решением о расстреле Колчака55). В 1920 г. Михаил с семьей переезжает в Москву, где вплоть до ареста занимает видные посты в Народном комиссариате внешней торговли (в 1928–1934 гг. руководит торгпредством СССР в Италии). Арестованный в октябре 1937 г. как участник «антисоветской троцкистской диверсионно-террористической организации», Михаил Левенсон был расстрелян 22 августа 1938 г. по решению Особого совещания при НКВД СССР. Его жена Розалия Савельевна (урожд. Садовская; 1889–1950), врач по профессии, провела пять лет в сталинских лагерях и еще пять лет на «свободном поселении». Ее освободили в 1947 г., лишив до конца жизни права проживания в крупных городах56.

О Гдалии и Иосифе Левенсонах, младших братьях Михаила, речь пойдет в следующей главе. Упомянем также Шиму Левенсон (в замуж. Брегель; 1882–1965), известную своим активным участием в сибирском сионистском движении и близостью с эсером-боевиком и видным сионистом М. А. Новомейским (1873–1961), и Любовь Левенсон (1895–1942), сочетавшуюся браком с иркутянином, юристом Рафаилом Михайловичем Бенциановым (1887–1947), – отношения с ними Марк Константинович поддерживал еще в 1930‑е и 1940‑е гг., навещая обоих в Москве57.

Фрида (Фрейда) Азадовская (1878 – начало 1930‑х) сочеталась браком (около 1900 г.) с жителем Кударинской волости Селенгинского округа Забайкальской области по имени Зувул Лейбов Гейман, приписанным к крестьянскому сословию. В 1898 г. у них родился сын Иосиф (умерший спустя девять месяцев); в 1902 г.– дочь Таубе58. Других сведений об этой линии Азадовских обнаружить не удалось.

Не избежал репрессий и Соломон Абрамович Левенсон (1897–1938), занимавший в конце своей недолгой жизни должность ответственного инструктора политуправления Наркомата водного транспорта СССР. Расстрелян в 1938 г. Его сын, Дмитрий Соломонович Левенсон (1929–2006), стал юристом, членом Московской коллегии адвокатов, хорошо известным в кругах столичной интеллигенции59.

Бейля (Бейла) Иосифовна Азадовская сочеталась браком с Израилем Евсеевичем Волыновым (?–1916)60, политическим ссыльным; у них было пять дочерей – Лея (Лина), Ревекка, Эсфирь, Надежда, Евгения61 и двое сыновей – Абрам и Евсей. С семьей иркутских Волыновых, в особенности с Абрамом Израилевичем (1895–1975)62, Азадовских связывали многолетние отношения.

Младшая сестра Константина Иннокентьевича – Феодосия Иосифовна Азадовская (1880 – после 1940) родилась в Иркутске и училась в женской городской школе. В начале 1900‑х гг. она вышла замуж за Алексея Ивановича Сарманова (1875–1937), приказчика и управляющего торговыми домами в Москве и одновременно – учредителя и члена ряда обществ и комитетов в русском Харбине (в том числе Общества изучения Маньчжурского края), где он и его семья обосновались задолго до революции63. В 1930‑е гг. работала в харбинской общественной больнице, основанной в память доктора В. А. Казем-Бека (1893–1931), членом правления и казначеем которой был А. И. Сарманов. После смерти мужа жила в Шанхае у своей дочери Таисии (в замужестве Филипповой)64.

М. К. поддерживал отношения с Феодосией Сармановой и до, и после 1917 г. и, насколько можно судить, не скрывал своего родства с ней. Так, в одной из анкет, заполненной им в 1938 г., в графе «Имеете ли родных за границей» он ответил: «Сестра отца в Харбине (Ф. Сарманова). – Жила там до революции»65. С ее мужем, если верить «Жизнеописанию» 1938 г., он «ни разу не встречался даже и до революции»66. В автобиографии, представленной в марте 1939 г. в Ленинградское отделение Союза советских писателей, М. К., касаясь вопроса о своих поездках за границу, уточняет:

…бывал и в Харбине (во время студенчества), впрочем, последний тогда не был еще «заграницей» – и где и теперь живет моя тетка, выехавшая туда еще задолго до революции67.

А уже после войны (в мае 1952 г.), заполняя личную карточку члена Союза советских писателей, М. К. отрицательно ответил на вопрос: «Живет ли кто-либо из родственников за границей»68. Вероятно, все связи были оборваны в 1930‑е гг. В письме к сыну Вера Николаевна сообщала 17 марта 1951 г.:

О Вале Шленникове69 я знала, что во время войны он с семьей своей жены работал в Краснодаре. Но т<ак> к<ак> в Краснодаре тоже побывали немцы, то мы были уверены, что они погибли! <…> М<ожет> б<ыть>, через него можно было бы что-нибудь узнать о тете Оле (О. Г. Азадовская. – К. А.) и тете Феше (Ф. И. Сарманова. – К. А.)? Ну теперь уже ничего не поделаешь! Не судьба, значит (89–6; 37–37 об.).

Наиболее яркой фигурой среди близких родственников М. К. был, безусловно, Давид Осипович Азадовский, младший брат Константина Иннокентьевича, – он отличался разнообразными способностями, в частности предприимчивостью. Долгое время жил в Качуге, где общался с политическими ссыльными70. Занимался торговлей (хлебом и другими товарами). Упоминание о нем содержится в мемуарных записках Р. З. Марголина71, отбывавшего в тех местах ссылку: «В деревне Качуг лавочник Азадовский имел очень приличные обороты и также не брезговал скупкой хлеба»72. На протяжении жизни Давид Осипович неоднократно менял род занятий: был комиссионером, антрепренером и т. п. В 1919–1920 гг. перебрался вместе с семьей из Иркутска в Харбин и, поселившись по адресу Полицейская ул., 36, стал владельцем конфетно-шоколадной фабрики. В литературе, посвященной Харбину 1930‑х гг., упоминаются кафе-кондитерские, на которых красовалась фамилия «Азадовский», например в Новом Городе, напротив известного универмага Чурина, или в Модягоу (аристократический район старого Харбина) на Гоголевской ул., 5973. Давид был близок с семьей брата, в особенности дружил с Марком (сохранились фотографии, на которых они изображены вместе). М. К. поддерживал с ним отношения (письменные) еще в конце 1920‑х гг. По причине, до сих пор не вполне понятной, Давид Азадовский покончил с собой (выстрелом из револьвера) в Харбине 13 февраля 1935 г.74, оставив кондитерское производство своей вдове Ольге Григорьевне Азадовской (урожд. Тренор; 1883 – после 1943)75, которая и продолжала вести дела. Еще в начале 1940‑х гг. она находилась в Харбине, однако сведения о ее дальнейшей судьбе отсутствуют.

В октябре 1912 г., когда Вера Николаевна и Константин Иннокентьевич, родители Марка, отмечали 25-летие совместной жизни, их ближайшими родственниками, судя по сохранившимся приветственным телеграммам, были Давид и Ольга Азадовские (из Качуга), Абрам и Елизавета Левенсоны (из Иркутска) и семья Стрижевских (из Хабаровска) (98–9).