Клава и Александр

Клава шла по длинному коридору школы, прижимая к груди классный журнал. Ей дали ответственное поручение перенести эту «святую» книгу с третьего этажа, где находился кабинет ее класса, в учительскую, что на первом. Она двигалась медленно, и осторожно озиралась по сторонам. На пути ей попадались ребята занятые своими делами. Кто-то обращал на нее свой взгляд и сразу отворачивался, не найдя в увиденном ничего интересного, кто-то провожал ее более долгим взором либо действительно заинтересовавшись, либо просто, желая сделать незапланированную паузу в своей работе. Клава прижимала к себе журнал, исходя из двух помыслов. Во-первых, ее несколько смущали некоторые изменения в организме, а именно грудь, которая быстро и незаметно увеличилась в размерах. Ей недавно исполнилось пятнадцать лет, и это обстоятельство было для нее непривычным, тем более, что одноклассницы не были отмечены подобным развитием. Она все чаще стала ловить на себе нескромные взгляды мальчиков старших классов, обращенные именно на эту часть тела. Это очень смущало и нередко заставляло краснеть. Поэтому сейчас она закрывала грудь журналом. Второй причиной было само поручение – нести важный и серьезный документ. Чувство ответственности за него вызывало неосознанные опасения и скованность, поэтому такое положение при переноске немного успокаивало и придавало духу твердости. Одета она была в коричневую юбку и серый свитерок. Обычно в школе дети носили форму, девочки коричневые платьица с черным фартуком, а мальчики синие костюмы с металлическими пуговицами. На шее располагался треугольный красный галстук, завязанный двойным узлом, что свидетельствовало о принадлежности данного человека к всесоюзной пионерской организации. Кто такие пионеры, мы сейчас рассматривать не будем. Кто-то из читателей в курсе, а кто не в курсе может навести справки. В любом случае – это вопрос исторический. Автор позволит себе только одну небольшую реплику на этот счет, не желая никого обидеть, и без какой бы то ни было примеси иронии. Это была детская организация, имевшая цель воспитать человека в системе определенных жизненных воззрений и принципов. Но, вернемся к героине. В этот день формы на ней не было, как впрочем, и на других учениках. Шло воскресенье, в школе проводился субботник. Хотя, вроде бы, по логике раз субботник, значит должен проводиться в субботу. В этом нет ничего странного. Мы имеем дело с очередным, незначительным жизненным парадоксом, на который редко обращаем внимание и который, как и любой парадокс сложно объяснить. По субботам дети учились, а субботник по определению должен проводиться в свободное от учебы время. Опять же термин. И не простой, а исторический. Я чувствую, что здесь необходимо дать кое-какие пояснения, а то, возможно, кто-то из читателей меня может не понять. Я не историк, поэтому не могу ручаться за то, что мое мнение будет истиной в последней инстанции, и мне не остается ничего другого как объяснить этот термин с позиции собственного понимания. Итак, субботник. Крайне сложно обойтись в этом вопросе без определенных исторических личностей и предварительных событий, но мы попробуем. Потому что, если начнем вспоминать известных людей, оставивших след в истории, мы рискуем выставить их в неверном свете или даже не дай бог! опорочить. Хотя, несколько исторических анекдотов так и лезут на язык. Но, к делу. Представьте себе, что руководство страны говорит своим согражданам – люди добрые, почему бы всем нам не поработать на благо свое и государства в выходные и безвозмездно? Да и дело-то пустячное, территорию предприятий от мусора очистить, в помещениях окна да стены помыть. А? Да если дружно, всем миром навалиться? Все это с задором, энергично предлагается. Ну и граждане – конечно! Ура! Выполним и перевыполним! Кто несогласный, о том и говорить нечего, а кто сомневается, тот на других посмотрит, помозгует и тоже ура! Так со временем традиция и закрепилась. Поэтому в этот день учителя и все ученики от мала до велика с тряпками и ведрами, граблями и носилками наводили чистоту в школе и прилегающей к ней территории. А Клава несла журнал, по оплошности оставленный классным руководителем на столе. А так как учительница помогала своим подопечным справиться с капризной оконной рамой, которая норовила соскочить со своего места на пол и разбиться, она попросила Клаву срочно отнести журнал в учительскую и по возможности незаметно там его оставить. На долю человека не часто выпадают такие задания, сложные и ответственные. Это нам, взрослым кажется легко, взял и сделал. А для подростка, которому взрослая жизнь представляется темным, непроходимым лесом, который потихонечку, с опаской вступает в нее, каждое непривычное и серьезное дело кажется трудным и сложно выполнимым. Можно представить состояние нашей героини, она испытывала чувство растерянности и тревоги. Подходя к тому месту, где коридор сворачивает на лестничную площадку, она увидела мальчика из своего класса шедшего с лестницы, навстречу ей. И сердечко ее забилось быстрее. Не потому что он появился неожиданно, а потому что.. для этого были свои причины. Мальчика звали Слава Худяков. Был он среднего роста, щуплый с русыми вихрастыми волосами. Рукава его свитера морковного цвета были задраны на локти. В одной руке он нес металлическое ведро с водой, от чего рука была натянута, как струна и его перекашивало на эту сторону, но он старался выпрямляться. В другой руке держал тряпку. Увидел Клаву, но взгляд его был настолько будничным, а лицо не отразило никакой новой эмоции, что можно сказать – прошел и не заметил. Девушка же несколько секунд стояла на месте и проводила своим взором одноклассника. Что же особенного было в отношениях этих людей? Пожалуй, стоит рассказать об этом поподробнее. Я уже слышу голос возмущенного читателя – когда же она наконец дойдет с этим журналом до места?! Не сердись на меня дорогой и любимый мой зритель, я постараюсь быть кратким. А наперед скажу, Клава дойдет до учительской, хотя на пути красную шапочку уже поджидает серый волк. Итак. Когда это произошло впервые? Пожалуй, она бы затруднилась ответить на этот вопрос. Но, несомненно, с какого-то времени, по началу не отдавая себе в этом отчета, стала смотреть на этого мальчика как-то по иному, однозначно выделяя его среди других. Было время, она приходила в класс сонной и сидела отупевшая в ожидании звонка, не обращая внимания на беготню вокруг. Стоило войти в кабинет Славе, она вздрагивала, словно неведомая сила заставляла ее бодриться и обращать на него внимание. Невольно выпрямлялась спина, руки аккуратно ложились на парту, голова поворачивалась и провожала его до места. Сидел он на другом ряду и немного сзади. Даже во время урока Клава не могла успокоиться и позволяла себе хотя бы на секунду развернуться и посмотреть на предмет своего обожания. Что же касается самого предмета, то нужно сказать, увы, как это часто бывает, он не обращал на Клаву особенного внимания. Впрочем, как ей казалось, также как и на других девочек. Наша героиня

была представителем скромного, не выделяющегося звена человечества. Она тихо сидела на своем месте, была замкнута, не блистала успеваемостью, но и в отстающих не состояла. Таких много, они сидят на своих местах смирно и ждут втайне своего звездного часа, скрывая свои потаенные мысли и желания глубоко в себе. Что касается внешности нашей героини, следует сказать – она не была красавицей, впрочем и некрасивой назвать ее было нельзя, некоторые считали ее вполне миленькой, рост выше среднего, фигура даже крупноватая. Волосы имела длинные, густые, слегка волнистые. Кожа смуглая. Что же такого необычного нашла она в Славе? И на это она затруднилась бы сказать что-то внятное. И в самом деле, человек выдающимся не был. Мальчик как мальчик. Не лидер, но и не тихоня, не драчун, но и не забитый ботаник. Ходил в кружок авиамоделирования. Масса таких. Но что-то было, видно, в нем такое, важное именно для Клавы, что заставляло ее душу впадать в сладостную истому в его присутствии, сердце биться быстрее, а щеки розоветь. Да и способны ли мы разобрать по пунктам наши чувства, и понять какие особенности любимого человека приводят нас в восторг и радостный трепет? Вот так обстояли дела. Клава проводила взглядом своего любимчика и смотрела вслед ему до тех пор, пока он не скрылся в дверях кабинета. Потом постояла несколько секунд, смущенно потупив голову, наслаждаясь светлым чувством в груди. И путь продолжился.

Она спустилась на первый этаж и уже была готова вступить в большое пространство холла, как услышала позади себя негромкий, вкрадчивый голос:

– Шевцова, Шевцова стой. Она обернулась и обомлела, чуть позади лестничного пролета стояла гроза и бедствие их класса, отъявленный хулиган Толстихин по кличке Толстый. Все его боялись, хотя девочек он особо не трогал, но ждать от него можно было всего чего угодно. Он держал в страхе не только их класс, но и параллельные и младшие. Ходил слух, что у него старший брат вообще в тюрьме сидит. По школе шествовал он всегда независимо, сидел розвалясь, мог нагрубить учителю. Втайне все его не любили, избегали возможностей встретиться с ним на «узкой» дорожке и были рады любому случаю избавиться от такого груза. Наверное, в каждой школе такое явление имеет место быть. Такой человек, как независимый лидер, как сторонний судия следит за ситуацией и готов всегда наказать грешника, поучить недотепу, усложнить жизнь. Короче, не напрягаясь, а возможно и не осознавая этого, держит всех в тонусе. Несмотря на свою кличку – Толстый, толстым он не был. Рост выше среднего, фигура крепкая, но скорее свидетельствующая о широкой кости, нежели об избытке жировых отложений. Он смотрел на Клаву, как удав на кролика, и та, не в силах сопротивляться магнетизму его глаз послушно шла на зов. Подойдя ближе, она увидела под лестницей еще одного своего одноклассника. Это был Радион, или Радик Кулимов по кличке Куля – неразлучный спутник Толстого. Приходился он ему тем, что в народе называют шнырь. А именно, подручным по части шухера и передачи, кому требуется, какой либо информации. Был он роста низенького, щуплый, но шустрый, с вечно бегающими глазками. Стоял он боком, смотрел на Клаву плотоядно, кривя рот гаденькой ухмылочкой.

– Что это у тебя? – без предисловия начал Толстый, ткнув указательным пальцем в журнал.

– Ж-журнал – ответила Клава, слегка отстраняясь.

– А ну, дай сюда – приказал юный маргинал.

Молодая дама была смущена смертельно. Ей казалось, что тело парализовано, а журнал прирос к груди намертво и теперь является частью ее организма. Толстый смотрел на нее не мигая, и протягивал к ней свою сильную руку. В голове Клавы поселился туман, мыслей не было, страх сковал челюсти, только голова немного подчинялась воле и, благодаря усилиям, слегка крутилась из стороны в сторону, давая знак несогласия.

– А ну, стой! – продолжил атаку неприятель.

Клава встала как вкопанная и послушно ждала приближения врага. Толстый приблизился и легким движением руки, взяв журнал за верхний край, вытащил его из Клавиных рук.

– А ну-ка, посмотрим, посмотрим – Начал раскрывать он учетную книгу, возвращаясь к исходному месту и, потеряв интерес к девушке. Клава наблюдала, как весело развевались полы его кожаного плаща.

Девочка озиралась по сторонам, в глазах ее была мольба. Она искала поддержки, помощи, но, как назло, поблизости никого не было. Тем временем, Толстый раскрыл журнал и с удовольствием облизал губы. Куля смотрел то на журнал, то на своего господина. Край этого документа приходился ему по шею. Поэтому повороты головы выглядели комично, как будто он пытался отрезать себе голову журналом.

– Ну, Куля, ек макарек, подвезло нам сегодня – вещал главарь. – А еще идти не хотел, как сердце чуяло. Ты вот что.. Э-э, стой ты куда? – Остановил он Клаву направлявшуюся к лестнице. – Сюда иди. – Та подошла послушно. – Тут постой, мы быстро, щас кое-что напишем. Так, Куля, махом беги по кабинетам, ищи красную ручку. Щас мы с тобой из троечников хорошистами станем.

– Отдай – сказала слабо девочка.

– Чо-о? – протянул он вопросительно и грубо, посмотрев на Клаву страшным, уничтожающим взглядом. Та заткнулась.

Прошло несколько секунд. Полоротый Куля с интересом смотрел то на Клаву, то на Толстого. Тот расслабился и обратил свое недовольство на шестерку:

– А ты чо стоишь, рот раскрыл? А ну, мухой.

Побежал так, что пятки засверкали.

Главный сложил журнал и быстро спрятал его себе за спину, видимо увидев кого-то впереди. И действительно, к лестнице, не спеша, подходила пожилая, седовласая учительница литературы Валентина Петровна. Она подозрительно посмотрела на детей, ничего не сказала, даже не остановилась, начала подниматься по лестнице. Толстый встретил ее улыбкой на лице и приветственно поклонился, сказав еле слышно – Здрсте. Улыбка его излучала столько света и тепла, что посторонний человек, увидев такую улыбку, обязательно сказал бы: какой приятный, воспитанный подросток. И, правда, насколько интересны бывают перемены в человеческой внешности. Только что перед нами стояла мразь, которую убить мало, и вдруг, как по волшебству перед нами ангел во плоти. Поди, разберись в людях. Некоторые животные, я слышал, тоже к маскировке прибегают. Есть все-таки в нас что-то от братьев наших меньших.

Как только прошла учительница, улыбка Толстого превратилась в кислую гримасу, он развернулся и пошел под лестницу, одновременно открывая журнал. Клава порывалась подняться за учителем, но вид хулигана заставлял смириться и отдать себя на волю случая. И случай не замедлил в своем участии.

Радик Кулимов, что называется – спалился. Метнувшись выполнять задание своего шефа, он не стал оригинальничать и начал с первого попавшегося кабинета. Дверь его была слегка приоткрыта. Куля осторожно, на цыпочках, прижимаясь ладошками и спиной к стене, подошел к ней, заглянул в просвет и, не увидев там никого, потихоньку открыл дверь и зашел в кабинет. В кабинете никого не было. Маленький безобразник высунул на секунду свою голову в дверной проем, быстро покрутил ей и, поняв, что поблизости никого нет, приступил к выполнению своей задачи. Он быстро подбежал к учительскому столу, больно стукнувшись бедром об угол парты. На секунду сжал зубы и кулаки, но путь продолжил. На столе лежало несколько ручек, и одна из них была с заветным красным колпачком. Куля обрадовался. Он схватил листок бумаги и начал быстро чиркать по нему ручкой, но, как назло она не писала. Почиркал еще, нет результата. Потряс ручкой, вынул стержень и подул в него с обратной стороны. Но, никак. За этим интересным занятием его и застукала уже знакомая нам литератор Валентина Петровна. Увлеченный школьник не заметил, как в открытую дверь вошла учительница. Она некоторое время стояла и с удивлением смотрела на манипуляции ученика. Потом потихоньку подошла поближе. Куля заметил ее лишь тогда, когда она приблизилась к своему столу на расстояние примерно двух метров. Школьник почувствовал неладное, на мгновение замер и медленно поднял глаза. Страх сковал его тело.

– Ой – выдавил он из себя.

– Ты что это тут делаешь? – спросила учительница полным удивления, грозным голосом.

– Я, я-а – начал, растягивая звуки Куля – я тут на секундочку, я это.. – и начал приподниматься, намереваясь быстренько слинять.

– Стой – приказал учитель. – Куда это ты собрался? А ну-ка, иди сюда.

Он подошел к учительнице, та обхватила рукой его плечо и постояла некоторое время, задумавшись. В голове ее начала складываться неприятная картина. Недаром большинство учителей женщины. Потому что в женщине сильно, то неуловимое чувство, что зовется интуицией. А ведь в школе не только люди знающие предмет работать должны, но и педагоги. А педагог, это несколько иное звание. Это человек, который может воспитывать, удержать от вреда ребенка, направить его склонности в положительное русло, сохранить стабильность в хаосе школьной суеты. А для этого, одного ума мало, здесь чувствовать надо, иначе поздно может быть. Валентина Петровна была наставником не просто с интуицией. Здесь была интуиция помноженная на многолетний опыт. Перед глазами возник образ притворно улыбающегося Толстихина, его руки за спиной, рядом растерянная девочка, что они делают вместе? Кулимов – закадычный друг Толстихина тут что-то торопливо ищет. Решение было принято практически мгновенно:

– Пойдем – утвердительно произнесла литератор и потянула Кулю к выходу. Тот пытался слабо сопротивляться, но понимал что это бесполезно.

Они стали спускаться с лестницы. К этому моменту в душе Толстого неприятно заскребли кошки. Отсутствие подручного казалось ему долгим и тревожило. Он нетерпеливо прохаживался из стороны в сторону, то открывая, то закрывая журнал. Внимательно оглядывался по сторонам, тихо шептал себе под нос: «Ну, где же этот Куля долбанный?» Движения становились скованными, затруднительными. Неожиданно в какой-то момент, он почувствовал безотчетный страх и, хотя был не из пугливых, быстро сунул журнал в руки Клаве и дунул из школы через задний ход. На лестнице послышались шаги, это спускалась наша парочка. Героиня стояла потерянная, держа журнал в руке.

– Так, так – начала, спустившись, учительница. – Что это у тебя – спросила она Клаву, указывая на документ.

– Ж-журнал – заикаясь, отвечала та. Нервное напряжение к этому времени дошло до критической точки и из ее глаз полились слезы. – Я не виновата. Простите, пожалуйста. Это все они. – Показала она в пустоту.

Валентина Петровна обернулась, но Куля, как верный представитель своей породы, воспользовавшись ситуацией, не замедлил слинять по-тихому. Его и след простыл.

– Вот сорванец – не сдержалась учительница. – Ну, ничего, я до него доберусь. А ты не плачь, не плачь. Ничего страшного. Все хорошо, что хорошо кончается. Пойдем со мной в учительскую, посидишь, успокоишься, там ты мне все расскажешь.

Она обняла девочку, и они пошли в сторону учительской. Несколько раз у Клавы от плача вздрагивали плечи.

В учительской никого не было. Она подвела Клаву к одному из столов и посадила на мягкий стул рядом. Девочка уперлась локтем в поверхность стола и опустила свой подбородок на согнутую кисть. К этому моменту она несколько успокоилась, только покрасневшие, припухшие глаза говорили о только что пережитом волнении. Учительница положила журнал на стол, налила из графина стакан воды и подала ученице. Та приняла стакан подрагивающей рукой и, сказав спасибо, выпила его до дна. Несколько секунд прошло в молчании. Валентина Петровна села напротив, сняла очки, подышала на стекла и неторопливо протерла их маленьким белым платочком. Водрузив очки на место, некоторое время внимательно смотрела на vis avi. Взгляд Клавы был пустым, вся поза ее обозначала обреченность, она смотрела сквозь крышку стола в неизвестную глубину. Ждала своей участи, и понимала свою вину и неизбежность наказания.

– Ну что, успокоилась? – спросила ее учительница на удивление спокойным и даже добрым голосом. Клава подняла на нее свои глаза и не увидела в облике учительницы ожидаемой строгости и недовольства. Глаза преподавателя таинственно сузились, в уголках их появились тонкие морщинки. Если бы не ситуация, такой взгляд можно было расценить как лукавство, но Клава видела в нем доброту. Так оно и было.

– Ну, что Шевцова, натерпелась? – участливо начала наставница, по-видимому, длинный монолог, призванный отразить стремление каждого настоящего педагога к нравоучению и уроку.

Та немного повздыхала в ответ и опустила лицо.

– Н-да – продолжила учительница. – Не знаю даже, что и делать. Как журнал у тебя-то оказался?

Клава молчала, отвернувшись в сторону окна. Она не была растеряна, как несколько минут назад, ее наполняло чувство усталости и какой-то опустошенности, смирения и готовности к любому приговору. Не хотелось выдавать учителя. Она понимала, что это неверно оставлять классный журнал в кабинете после урока, и если скажет правду, то у классного руководителя могут быть проблемы. С другой стороны к ней пришла мысль, что проблемы будут в любом случае. А ну и ладно, накатило равнодушие и мягкой подушкой легло на сердце, готовясь смягчить любой удар.

– Что молчишь? Небось, Галина Петровна попросила отнести?

Ответом ей было молчание.

– Не хочешь учителя выдавать? Это похвально, конечно. Говорит об особенных отношениях с преподавателем, о доверии, об уважении. Значит, ее работа не проходит даром, а находит отклик в сердцах учеников. Это дорогого стоит. Но, с другой стороны ты должна понимать, что покрывать нарушения тоже не совсем верно. Покрывая нарушения, мы в итоге им потворствуем, а разве это правильно? Речь ведь не о том, что каждая ошибка должна быть наказана, а о том, что над ошибками надо работать. А как же мы будем над ними работать, если находимся в неведении. Ты со мной согласна?

Клава кивнула, но очень вяло. И хотя смотрела на учителя, старалась не сталкиваться с ее глазами.

– Ладно – заключила та после нескольких минут выжидательного молчания – не будем давать этому делу ход, хотя нарушение и грубое. Сделаем вид, что ничего не произошло, ведь так? – обратилась она к Клаве. – Новых оценок в журнале, как я понимаю, не появилось? – Клава отрицательно покачала головой.

– Да, кстати – продолжила учительница – на-ка водички выпей, что-то я не до ума. – Налила она воды в давно опустевший стакан. Ученица не замедлила отхлебнуть две трети его.

– Ну а теперь – продолжился допрос – расскажи-ка мне о тех двоих друзьях, об этой сладкой парочке. Да, за этими глаз да глаз, ухо востро держать надо. Рассказывай.

– Они меня остановили по пути – немного сбивчиво начала Клава. – Отобрали журнал и хотели там оценки исправить – последний слог прозвучал протяжно. Нахлынувшие, свежие воспоминания вызвали слезливое чувство в груди.

– Ах, негодяи, подлецы – не сдержала эмоций учительница. – Ну, это им так просто с рук не сойдет. Давно, давно они у меня напрашиваются, видимо пришло время. Ну, да ладно, не расстраивайся, в жизни всякое бывает. А такие ситуации, знаешь, они на пользу, они людей сильнее делают.

Она немного помедлила, Клава за это время допила воду.

– Так что не переживай – как будто завершив мыслительный процесс, сделала вывод Валентина Петровна – возвращайся в класс. Классному руководителю лучше ничего не рассказывай, я сама с ней поговорю. Да и вообще сильно об этом не распространяйся, так оно спокойнее.

Клава посидела некоторое время, немного не веря, в то, что данный эпизод закончился более-менее благополучно, и ей повезло избежать неприятных нотаций и выговора. Более того, выходило так, что лично для нее никаких серьезных последствий не предвиделось. Для приличия она чуть-чуть подождала продолжения, потом привстала, спросила неуверенно:

– Так я могу идти?

– Конечно, иди – несколько недовольно и в полголоса ответила учительница. Видимо вопрос Клавы отвлек ее от собственных мыслей.

Клава встала и, сначала потихоньку, потом все быстрее и быстрее пошла в сторону открытой двери и выбежала из учительской. Возле лестницы остановилась, обернулась по сторонам, то тут, то там были редкие школьники занятые собственным делом. Она прижалась спиной к стене, закрыла глаза, сделала глубокий вдох. Ощущение тихой радости, покоя и благоденствия разлилось по телу. Она чувствовала себя, как человек, несший тяжелый груз и, наконец избавившийся от него. Внутренним чутьем Клава понимала, что ей необходимо кого-нибудь за это поблагодарить. Наверное, она поблагодарила бы своего ангела хранителя, если бы не обстановка тотального атеизма в обществе.

Время шло. Следовало возвращаться в кабинет. Она начала медленно подниматься, и вдруг в ее голове возник образ мальчика, в которого она была влюблена. То как он шел к ней навстречу с полным ведром. Ей стало радостно, и шаги ускорились. По коридору она почти летела. Резко остановилась перед ребром открытой двери, чтобы не расшибить себе лоб. Подошвы вязко заскользили по голому, бетонному полу. Немножко отдышалась и, как ни в чем не бывало, вошла в свой кабинет. Слава размашистыми движениями протирал при помощи влажной тряпки классную доску. Две девочки мыли окно. Учительница сидела за передней партой и занималась с какими-то документами, просматривала, читала, что-то писала в них ручкой. Когда вошла Клава, мальчик был первым, кто ее заметил. Он остановил свое занятие и взор его, направленный на девочку стал по-особенному внимательным. Он постоял так некоторое время, пока Клава медленно и нерешительно, закинув руки за спину, шла вперед между рядами парт. Потом он отвернулся и продолжил свое занятие, но уже совсем по-другому, с остановками, как будто параллельно этому решал в голове какой-то сложный вопрос. Учительница спиной почувствовала приближение своей подопечной, резко повернулась к ней, и с туманными глазами, остававшимися еще в только что прерванном деле, спросила:

– Ну как? Отнесла? Все нормально?

Вопросы прозвучали быстро, дежурно, механически.

– Да, все нормально – ответила Клава.