Пересвет

– Ты чьих будешь, боярин? – улыбаясь щербато, спросил его тот, что с ножом. А те, что с дубинками, встали у Светлова по бокам, на расстоянии верного удара.

– Точно, рехнулись, хоббиты, – подумал он. – Всё, как дети, в игрушки балуются.

– Я сам по себе, – сказал Светлов, и добавил, положа руку на ружьё: – Но военнообязанный!

Щербатый усмехнулся.

– С нами поедешь? – спросил он и цыкнул.

Из-за борта высунулся бородатый старик в синей чеплажке на голове.

– Долго вы там? – недовольно крикнул он. – Узнали, кто это?

– Говорит, что сам по себе, никому не служит, – ответил щербатый. – Рожа наглая, нам подходит.

– Пусть залезает, – распорядился старик. – Торопиться надо.

Вскоре парусник покатился по Волге, а на опустевший берег не спеша вылез из кустов Вадик, и сморщившись, посмотрел ему вслед.

На барже воняло всем, что только может вонять. Тухлая рыба, потные ноги, чеснок, всё это сдабривалось каким-то сладким, знакомым, но давно забытым ароматом. Даже свежий речной осенний ветерок не мог продуть эту вонищу.

– Ну и запашина тут, – замахал рукой перед носом Светлов. – А вы, господин Гэндальф, сделали бы что-нибудь, облегчили дыхание. Трах-тиби-дох, например.

Бородатый старик в длинной чёрной рясе, подпоясанный верёвкой и – обалдеть – тоже в лаптях, недоумённо глянул на него. Усмехающийся щербатый махнул рукой, показывая, где сесть Светлову и пояснил: – Это не Гельфан, а владыка Дионисий.

– Родя, сядь рядом, – кивнул ему старик. – А ты, как тебя кличут-то?

– Александр Сергеевич, – с достоинством ответил Светлов, ожидая глупой шутки про Пушкина, но не дождался.

– Грек? – Родион глянул на старика.

– Вряд ли, – тот пожал плечами. – Веры какой держишься?

Светлов хмыкнул – вовсе обалдели реконструкторы, так в роль вошли, что и пинком к нормальной жизни не вернёшь – молча вытащил из-за пазухи восьмиконечный серебряный крест, привезённый когда-то с Афона и перекрестился.

– Греческой веры, – засопел старик. – Откуда здесь?

– Из Москвы.

– Когда выехал, давно?

– Да дней пять уж.

Родион захохотал, старик поморщился. Вытащил чётки и начал ими клацать, о чём-то размышляя.

– Ты на змее что ли, прилетел? – Родион взмахнул руками. – Мы вторую неделю из Москвы идём, а он..

Тут старик пнул его, чтоб не болтал лишнего. Все замолчали. Мужики, сидевшие и лежавшие в барже, равнодушно посмотрели на Светлова и занялись своими делами. Старик Дионисий оставил чётки на запястье, склонился к Светлову.

– Ты, значит, московский боярин, а чей, не скажешь? – спросил он, прищурясь.

– На Москве один боярин – господин Собянин, – хмыкнул Светлов. – А я на отдыхе, устал немного. Вы то сами с кем-то воюете? С гоблинами, или опять же, с этими, как их, Саруман-то делал.

Ему стало смешно, и чтобы не засмеяться, а то рожи тут суровые, ещё дубинкой треснут, полез за сигаретами. По пути зацепил смартфон. Вытащил. Загорелся экран. Дионисий вытаращил глаза.

– Нету интернету, – поцокал языком Светлов. – А у вас есть интернет? Ловит здесь?

К ним сунулся Родион. Глянув на экран с картинкой и цифрами, он хмыкнул.

– Это новгородские штучки, наверно, – вытер под носом Родя. – И как рыбу этим ловить?

– Никак, – Светлову вдруг стало скучно с балбесами. Он сел повыше, чтоб видеть берег и воду, закурил. Бросив окурок за борт, повернулся, и увидел ошарашенные лица старика и Роди.

– Очень интересный ты человек, – Дионисий качнул головой. – Расскажи про жизнь свою. И где ты дымить научился? В Царьграде, что ли, бывал?

– Вы сами то кто? – спросил Светлов и зевнул. Солнышко припекало, надышался речным воздухом, подремать захотелось. Прикрывая рот, он немного закинул голову назад и замер.

Над Волгой летел дракон. Змеиная, только огромная башка, длинные широкие крылья, шипастый короткий хвост (для противовеса башке, бездумно мелькнуло в голове).

– Это, – Светлов захрипел, в горле пересохло. Он откашлялся. – Это кто там летит? Это я вижу, а вы видите?

Дионисий прикрыл глаза от солнца, а Родион, прищурясь, лихо засвистел. Мужики завертели головами, потом увидели дракона, начали махать ему руками. Светлов дёрнулся, спохватился, вытащил смартфон, и заснял видео на минуту – летящий дракон, с увеличением и без.

– На ютубе или тиктоке миллионы просмотров соберу, – решил он, подумал, и заснял ещё и реконструкторов.

– Это кто был? – Светлов убрал смартфон и уставился на Родиона.

– Змей летучий, – ответил тот. – Не видал, что ли?

– Видал, – кивнул Светлов. – Только что видал.

Он решил больше не спрашивать про дракона. Надо немного успокоиться. Скорее всего это галлюцинации. А он сам скорее всего спит или, или в сумасшедшем доме. На войне его, наверное, контузило и сейчас одолевают видения. Фантастическое перемещение в Москву, правда, шесть лет нормальной жизни, но у психов ведь всё это может уместиться в минуту. Палач Вадик, носорог. Это можно объяснить, но дракон! Дракона объяснить нельзя! Его не бывает или бывает? Нет, не бывает. Возможно, сейчас какое-то возбуждение мозга, вот и видятся ему не пойми кто и не пойми зачем.

– А если, допустим, уколоть себя? – подумал Светлов. – Вроде так отличают сущее от глюков? Дай-ка я себе руку прижгу сигаретой. Если станет больно, возможно, я в нормальном бытии. Надо определяться, а то с ума можно спрыгнуть. Хотя, если я и так чокнутый, то дважды психом стану или вылечусь? Дурдом! Ладно, надо прикурить.

Светлов приподнялся, чтоб вытащить из кармана пачку сигарет, поймал на себе взгляд Родиона, тот среагировал на движение. И тут страшная резкая обжигающая боль вспыхнула в правом ухе, аж дыхание спёрло, брызнули слёзы.

Захрипев, Светлов открыл рот – воздуха хватануть и увидел торчащую в борту баржи стрелу с птичьими перьями. Она ещё качалась. Она и хлестанула его по уху.

– Уходи на воду! – дико заорал, обернувшись на рулевого, Родион. – Хрисанф, Кошкомой, Ванько! Стреляйте!

Откинувшись на борт и забыв про боль в ухе, Светлов увидел в один миг, как дёргается рулевой, пытаясь выдернуть стрелу, пришпилившую руку к бревну, как сидевшие и лежавшие мужики вскочили, хватают мечи, короткие копья, луки, стрелы, как владыка Гэндальф свернулся клубком на дне барки, а Родион бросил на него мешок и кожаную куртку, прикрывая сверху.

Вскочив, Светлов увидел, как от близкого, метров тридцать до него – берега, к ним несётся лодка. Два лучника, упёршись коленями, сыплют стрелами с носа, пара гребцов так машет вёслами, что те гнутся. Ещё трое лучников на корме, тоже валят стрелами без продыху.

– Тук, тук, тук! – стучат стрелы по бортам и щитам. Иногда удар мягкий, это попало в кого-то. По берегу бежит банда каких-то разгильдяев, размахивают дубинами, мечами, копьями. Пятеро или четверо лучников, стоя боком, также пускают стрелы в корабль владыки.

Секунда, и Светлов очухался. Выхватил из чехла ружьё, зарядил, кинул к плечу. Первый выстрел по лодке – бах! Лучники, что были впереди, бросили луки, схватились за лица. Один гребец изогнулся, вскочил и дёрнувшись, упал за борт. Лодку развернуло. Второй выстрел по лучникам на берегу. Тут разлёт дроби побольше, зацепило троих.

Сразу же перезарядил и опять первый выстрел по лодке, и все лучники валяются на дне. И второй по оборванцам на берегу. Банда сразу отстала. А судно круто пошло к середине, рулевой высвободил руку, наконец-то.

– Точно, грек, – Родион вытер лицо и захохотал. – Греческим огнём шуганул разбойников!

Вслед за ним засмеялись и остальные. Только вылезший из-под мешка владыка, прищурясь, остро глянул на Светлова, и ничего не сказал.

Один из мужиков бросил верёвку с крюком в сторону лодки. Кошка зацепилась за борт, лодку потащили к паруснику. Там вскочили трое, по ним сразу ударили из луков, и те свалились в реку. Ещё один скользнул выдрой через борт и стрела, мелькнув над ним, только булькнула, пробив волну.

2.

К вечеру начал подниматься туман, рулевой что-то крикнул и один из мужиков, Светлов запомнил его – Кошкомой, тот, что всадил стрелу в шею одному из бандитов в лодке, пробрался к владыке.

– Воилко говорит, что лучше на островах заночевать, а то монастырь проскочить можем в тумане и сумерках, – сказал он, поёживаясь. Вечерняя прохлада уже поднималась с реки.

– Давай, пусть чалится где хочет, – махнул рукой Дионисий. Старика знобило. Он закутался в свой плащ и набросил на ноги пустой мешок. – Весь день плывём, уж голова зачугунела. Хоть горячего поедим.

К Светлову с расспросами никто не лез и он отошёл в сторону от табора. Развёл костерок у воды, подвесил котелок и улёгся рядом на пенке.

– Что с народом не гужуешься? – подошёл к нему Родион.

– Как старик? Трясёт его? – спросил Светлов.

– Ага, как бы не застудился.

– Сейчас я ему снадобье сделаю, только как выпьет, надо сразу тепло закутаться и лежать.

– Ладно, – качнул головой Родион и усмехнувшись, ушёл к табору.

Заварив чаю с листом смородины, Светлов крикнул, чтоб ему принесли кружку. Хрисанф притащил большущую, на литр, не меньше, кривобокую, из бересты. Светлов налил в неё чаю, плеснул из фляжечки бальзама на травах, того самого, сорок пять градусов который, и сам отнёс владыке.

Тот сидел, укутанный в плащ, и набросив сверху шубу.

– Пей, великий Дионисий, но маленькими глотками, и пока горячее, – сказал Светлов. – Потом ложись за ветром и постарайся уснуть.

Владыка тяжело глянул на него, но кружку взял, понюхал и сделал глоток.

– Как огонь по жилкам побежал, – удивлённо сказал он и отпил ещё. – Да ты ведун, а не боярин, поди ка?

– Я боярин, – уверенно сказал Светлов. – Пей и ложись.

Он вернулся к своему костерку, подогрел у него банку тушёнки и быстро срубал. Углядел гладко обкатанное рекой брёвнышко, сел на него и закурил.

– Ты непонятный какой-то, – возник рядом Родион. – Вроде всё греческое у тебя, и оружье, и дым пускаешь, и имя. А змею удивился.

– Давно не видел, думал, поубивали их всех, – буркнул Светлов.

– А то, конечно, – кивнул Родион. – Пакостили раньше, пока князь Егорий не прикончил пару выводков.

– Какой Егорий? – повернулся к нему Светлов.

– Это который Москву построил, – Родион высморкался и вытер под носом рукавом полушубка. – Не слыхал?

Светлов отбросил окурок в реку, тот зашипел и белым пятнышком застыл на спокойной воде. Вытащил из кармана монетки, нашёл полтинник – вчера в магазине дали на сдачу много мелочи.

– Этот? – он показал реверс.

Родион прищурился, было темновато, только пляшущие отсветы костерка давали свет, наклонился ближе к огню.

– Ух ты! – поразился он. – Это в Царьграде деньги с князем Егорием бьют?

– Забирай, – сказал Светлов. – Может, пригодится где.

Родион сунул денежку в карман. Посидели ещё, помолчали.

– Как там владыка, не удивился, что я ему чаю дал? – спросил Светлов. – Не побоялся, что отрава? Смелый старичок.

– Он людишек насквозь видит, – хмыкнул Родион и подбросил веток в костерок. – А ты не вредный.

Светлов поёжился, как то обидно, чего это он не вредный.

– Меня злить не надо, – сурово сказал он.

Родион захохотал.

– Ты когда змея увидал, рожа такая глупая была, – он вытер глаза и высморкался. – Сразу видно, что немного дурачина. Такой травить не станет. Владыка толк в народе знает.

Светлов только шумно выдохнул, ну что тут сказать. Заскрипел песок, кто-то шагал к ним. Стало уже темно, а туман всё не редел. Зашлёпала вода, гость забрёл в реку.

– Кто там бродит, сюда иди! – крикнул Родион, огляделся, встал и подтащив пару брёвнышек, что натаскала Волга сюда, сунул их в костёр.

– Владыка уснул, дружина дремлет, – из тьмы вышел рулевой, левая рука обмотана грязной тряпкой, в правой берестяная кружка. – Дай, думаю, пойду к боярам, языки хоть почешем.

Брёвнышки разгорелись ровным пламенем, от них шёл жар, лицо горело, а спина мёрзла. Обычное дело на биваке.

– Ты, боярин, как тебя, кличут-то? – рулевой без спросу плеснул из котелка в кружку чаю. – Александр? Древнее имя, божественное.

Родион поднял брови, сморщил нос и улыбаясь глазами, так, чтобы рулевой, его Воилко звали, не видел. А Светлов ничему не удивлялся. После носорога, летучего змея и подозрений, что он сумасшедший, трудно удивляться.

– Ты, боярин Александр, бывал ли в стране египетской? – Воилко отхлебнул чаю, поморщился, тот уже остыл; подвинул тихонько котелок к огню.

– Да, ездил пару раз, – честно сказал Светлов. Он мотался лет восемь назад в Египет, да как и все, пирамиды там, верблюды, Красное море.

– А где святой Макарий жил, побывал?

– Нет, – помотал головой Светлов. – Не пришлось. А зачем он тебе?

Родион, сидя сбоку, захватил лицо ладонью, глаза его смеялись.

– Да я всё спрашиваю, интересно мне, он же, Макарий-то, всего в двадцати поприщах от рая жил, – Воилко снова отлил чаю в кружку. – А там наши новгородцы бывали. Прабабушки моей, царствие ей небесное, брат Моислав и сын его, дядя мой Яков.

– А почему бывали? – Светлов вытащил из огня веточку, прикурил от неё. – Не понравилось там, гм, в другое место их отправили?

Он то имел в виду ад, а Воилко, отпив чаю, вдруг сказал, что они вернулись в Новгород.

– Из рая? – уточнил Светлов, решив ничему не удивляться.

– Ага, – кивнул Воилко. – Они ж по торговым делам на тёплые моря ходили, а у рая ворота открыты были, они и зашли, рядом же всё.

– Да что болтаешь! – вдруг не выдержал и захохотал Родион. – Их ваш епископ Василий посылал туда, чтобы они у Еноха узнали, когда он с пророком Ильёй явится. А ты всё одно – мимо плыли, да зашли! Кто их пустит туда, торговых-то мужиков!? У них золотая пайза от Василия была, потому на воротах и не остановили их.

Хотя Светлов уже и примирился с тем, что он сумасшедший или погряз в глюках, такой разговор он понять вовсе не мог. Да и вбитое в душу многих его предков понимание рая как места потустороннего, куда дают билет в один конец, противилось беседе.

– А куда змей полетел? – он перебил разговор, чувствуя тяжесть в голове.

– К черемисам, – Родион махнул рукой. – Там у них пещеры, ямы всякие, они со змеями дружно живут.– А черемисы, это кто? – Светлов вдруг понял, что он ничего не понимает. И тут же обрадовался. Ведь чокнутые всё понимают! Им всё ясно, а ему нет. Может, он нормальный.

– Отчаянный народ, – Родион отобрал кружку у рулевого и тоже плеснул чайку. – Никого не боятся, режутся со всеми, храбрые. Бывал я у них, еле ноги унёс.

– Это когда ветряного человека встретил? – засопел Воилко, поморщился, неосторожно тронув раненую руку. Увидел банку из-под тушёнки, поднял, осмотрел, поставил к себе поближе.

– Ага, – Родион поставил кружку на песок. – Не видал, Александр, ветряных-то людей?

Ветряной человек

В стойбище Емгурчея готовились к тою, праздновать конец зимы. Парнишки-рабы, пригнанные в том году из набега на московские деревни, таскали кизяки и ветки для костров. Родька, самый дерзкий из них, за что и подшили ему пятки конской рубленой щетиной пару месяцев назад – чтоб не бегал больше – косолапил, таща за собой барана за рога. Стойбище Емгурчея большое, больше всех в Балынь-степи, пять сотен мужиков, а баб и детишек никто не считал.

Кто-то пнул Родьку так, что он через барана перелетел, еле успел руки выставить, а то бы головой треснулся о землю. Поднялся, а там Агашимола стоит, сын Емгурчеев, вредный парень, постарше Родьки и всё время заусенит его, то пнёт, то лягнёт и ржёт всё время.

– Куда барана тащишь, баран? – завизжал он и сразу же захохотал. – А чего ты ходишь, ноги как колесо? Ты, наверное, всё время на лошади сидишь, на брюхатой, вот ноги кривые стали!

Родька за поясом нож нащупал, без него в степи никуда, всегда с собой. Так бы и зарезал надменного Агашимолу, да за это его быстро лошадьми порвут. Хотя и относятся к рабам как к соплеменникам здесь, не обижают, но за сына мурзы не пожалуют.

Баран, видать, напуганный стычкой и криками Агашимолы, вдруг дёрнулся с места, как ужаленный и понёсся в степь. Родька быстро закосолапил за ним. Надо притащить скорее, раньше варить начнут, раньше поесть можно будет. Мерзкий Агашимола увязался следом, бежит, подпинывает. Сбился с бега Родька, оступился, на всю ступню наступил и взвыл от боли страшной. Рубленая конская щетина, что напихали ему в пятки, так врезалась в живое мясо, что аж в голове помутилось на миг. Упал Родька, уткнулся лицом в сухую траву и холодную ещё землю, слёзы из глаз ручьями потекли.

– Эй, баран, за бараном беги! – визжит Агашимола и ржёт.

Утихла боль в пятке, поднялся Родька, недобро глянул на сына мурзы, положил руку на нож, сразу заткнулся Агашимола.

– Ты храбрый батыр, – говорит. – Ладно, помогу тебе барана поймать. Не надо меня резать.

А баран на степную гривку поднялся, копытом землю торкает, да траву жуёт. Подошли к нему парни, ухватился за рога Родька, и тут Агашимола ему на ногу наступил, да ещё навалился, чтоб крепче было. Снова щетина вонзилась сотнями иголок – Родька не думая, выхватил нож, да Агашимола толкнул его так, что опять через барана тот перелетел. Уцепился левой рукой за шкуру, в правой нож, сам ревёт и визжит: «Зарежу, курва поганая!»

Поднялся, сел, ждёт, когда боль в пятке успокоится. Барана за шкуру придерживает Родька, Агашимола шагах в двадцати стоит, хохочет.

До стойбища недалеко, с гривки спуститься, да пройти шагов двести. Думает Родя, как бы зарезать гада этого, сына Емгурчеева, да сбежать. Эх, не выйдет, поймают быстро.

– Уйди, змеюка! – захрипел Родька. – Уйди, не дай согрешить.

На краю стойбища уже пылали костры, на них подвесили котлы – баранину варить. Кто-то, Родька не разглядел, замахал ему руками, дескать, иди скорее сюда. Вдруг со правой стороны от стойбища показался всадник. Парни руки приложили ко лбам, вглядываясь.

– Это Халепай вернулся, – сказал Агашимола. – Ездил к невесте своей в стойбище к Атакаю. Ну, – он повернулся к Роде. – Пошли, смотри, барана не упусти. Не стану больше тебе мешать, а то отец увидит, камчой отпорет.

Пятка ещё горела огнём, но не так сильно, как вначале. Родя стащил войлочный сапог на кожаной подошве, бережно положил ступню на холодную землю, пусть остынет. Барана, чтоб не ушёл далеко, крепко придержал. «Подождут», – подумал Родька: – «Да и Агашимола сейчас уйдёт».

Тот сделал несколько шагов вниз, обернулся, поморщился от ветра, что дул прямо в лицо.

– Пошли, – сказал он.

И тут Родька увидел, что Халепай, вокруг которого собралась толпа послушать новостей, вдруг замахал руками, завертелся на месте и дико закричал. Те, кто были рядом с ним, отшатнулись, а кое-кто начал падать и биться в корчах. А Халепай крутился и широко надувая щёки, дул во все стороны и плевался, продолжая крутиться.

Родя оторопел, и даже не понимая, что происходит, страшно закричал, сразу охрипнув: – Чёрная смерть! Чёрная смерть!

Бросившийся было к соплеменникам Агашимола так резко остановился, что чуть не упал. А люди уже падали, из рта и глаз полилась кровь. Кто-то побежал, но тут же упал, скорчился, только ноги задёргались. Над стойбищем поднялся вой.

Схватив барана за загривок, Родя сунул нож за пояс, сапог в зубы и косолапя, быстро пошёл вверх по гривке, навстречу свежему ветру, который не пустит сюда, к нему, беспощадную заразу, прикочевавшую с Халепаем из стойбища его невесты.

Упав на гребне, Родька уложил рядом барана, и смотрел, как вымирает стойбище. Только несколько человек смогли уйти от Халепая. Тот, моментально исхудав, не опуская рук, грохнулся ничком на землю. Спина его поднялась в последнем вздохе, да так и замерла. Стоявший в оцепенении Агашимола сделал шаг к стойбищу, потом замотал головой, так, что с неё слетел малахай из чернобурой лисы и не поднимая его, побрёл к Роде.

– Чёрная смерть! – осипшим голосом сказал он. – Я один остался.

– Нет, это я один остался! – крикнул Родька и подскочив, полоснул его ножом по лицу, метил по шее, да промахнулся. Агашимола отпрыгнул, завыл, захватил лицо руками и побежал в степь. Родя дёрнулся было за ним, да старый враг мчался, как зимний буран, не догнать. Не спеша уже, Родька натянул войлочный сапог, осмотрелся, сходил за брошенным малахаем, бросил взгляд на разом омертвевшее стойбище и ковыляя, побрёл на закат, там, где он знал, текла Волга. Барана Родя тащил за собой. Конечно, надо бы в стойбище зайти, да ведь там и останешься. В поясе кресало, за поясом нож, мясо рядом само идёт. Прожить можно. Жалко только, Агашимолу не зарезал, да ладно, пусть пока живёт, бог даст, свидимся.

Попаданец, не простой

Пока Родион вспоминал детство своё, Воилко понюхал банку от тушёнки, вопросительно глянул на Светлова, дескать, можно забрать? Тот кивнул, забирай, не жалко. Воилко отошёл к Волге – историю Роди он знал давно, слушать не стал – и начал водой с песком отмывать банку от жира.

– А как ты сейчас ходишь? – Светлов посмотрел на ноги Родиона. – Щетина-то где?

– А я до озера соляного добрался, – сказал тот. – Там растравил себе пятки солью, кожу разъело, ох и орал я от боли. Ладно, барана уже прирезал, дровишек набрал. Так и жил там, наверное, целый месяц. Пока язвы пошли, потом щетина лезла, да сам её выколупывал, пока всё зажило. Баранины солёной наелся вдоволь тогда. А потом по берегу побежал на Москву, да к черемисам угодил. С ними хорошо жил, они меня в бояре к своему князю Сабтору поставили, я молодой, крепкий, да и чужой, заговоры плести не стану. Два года охранял его, выучился боевому делу хорошенько, там два татарина ещё в боярах были, они лютые до войны, гоняли меня, и на сабле, и стрелами, и копьём владеть обучили.

– А чего ушёл-то от них?

– Агашимола треклятый выжил, оказывается, – развёл руками Родион. – Приехали татары от хана какого-то. Они тогда в орде каждый год менялись, и всё им поддержку надо было. Черемисов уговаривали с ними против другого хана идти. И Агашимола с ними. Не знаю, что уж он наобещал князю Сабтору, только мне татарин, что в боярах был, успел сказать, что бежать надо. Агашимола, мол, голову твою у князя выпросил. И я тут же на коня, сабля на боку, копьё в руке, золото в поясе, кусок баранины да хлеба каравай в тороке. Гикнул и умчался. До Печерского монастыря, куда сейчас плывём, добрался, а тут владыка Дионисий. Он меня знал, когда к черемисам наезжал. Всё к себе звал, я упрямился. А тут приехал. Он меня боярином и взял. Нас у него двое всего, бояр-то, между прочим. Никита в монастыре уже, раньше нас выехал из Москвы. Так я с владыкой уж лет десять.

– Ты его охраняешь, и значит, боярин? – уточнил Светлов.

Родион хмыкнул, а присевший уже на брёвнышко Воилко хотел что-то сказать, но Родя похлопал его по колену, дескать, молчи.

– Князь или владыка берёт себе умелых людей в охрану, – пояснил он. – Раньше они дружиной звались, а потом от татар переняли название, стали старших дружинников боярами звать, это ближняя охрана. А они уж командуют остальными, их потому назвали детками боярскими. Дескать, подрастёте, выучитесь, сами боярами станете.

– Понятно, – почесал нос Светлов и зевнул. – Спать-то будем сегодня?

– Давай, на самом деле ложиться, – поднялся Воилко. – Завтра в монастыре отоспимся днём, а то уж заполночь давно, а мы всё болтаем.

Он с Родионом ушёл, а Светлов прилёг на пенку и глядя на догорающий костёр, подумал, что с ним произошло, видимо то, о чём мечтают балбесы в России. Те самые несчастные, которые всё время хотят жить лучше, но делать для этого ничего не делают. Они сочиняют сказки о попаданцах. Те в прошлом всё переделывают, выигрывают все войны, в теле Сталина обитают, или Петра Первого или ещё кого. И все живут счастливо и никто не работает, только с красавицами таскаются.

– Чисто русское занятие, маниловщина, – засыпая, думал Светлов. – Всё жизнь хотят изменить, страдают, всё стонут и плачут. Все в попаданцы стремятся, уж там то дадут жару. Лучше бы на выборы ходили, голосовать, дебилы.

Ещё у него мелькнула мысль, что он попал в прошлое не простое, а магическое, если драконы тут летают.

– Я магический попаданец, – улыбнулся, уже во сне Светлов. – Обалдеть, докатился Саня до такой хрени! Знали бы балбесы, ох позавидовали бы! А мне бы обратно вернуться. Повезло, что в Сталина не попал, а то бы повесился на Спасской башне.

3.

Чёрный ураган

Поисковые модуляторы премьер-байзона прощупывали пространство на тысячи парсеков. Один поисковик отреагировал на следы излучения, которое не смог опознать. Тут же Хикс перебросил туда аналитические структуры, начавшие сопоставлять частицы неизвестного излучения с теми, что были идентифицированы. Проверка миллиардов образцов результата не принесла. Это значило опасность. По правилам, сейчас Хикс обязан остановить поиск и сообщить гран-байзону о неизвестных явлениях и ждать ответа. Возможно, появление этих частиц связано с дайреками или с мутацией матричного поля.