История римских императоров от Августа до Константина. Том 5 От Веспасиана до Нервы (69–98 гг. н.э.)

В это время Цестий умер, возможно, от огорчения, вызванного его неудачным походом, и управление Сирией было поручено Муциану. [Примечание: Гай Цестий Галл – римский наместник Сирии, потерпевший поражение от евреев в 66 г. н. э.] Но Иудейская война требовала особого полководца, который мог бы посвятить себя исключительно этой цели. Веспасиан был назначен на этот пост, независимо от наместника Сирии. В другом месте я уже говорил о причинах, побудивших Нерона сделать этот выбор.

Сразу после своего назначения Веспасиан отправил своего сына Тита в Александрию, чтобы привести оттуда пятый и десятый легионы. Сам он, переправившись через Геллеспонт, сухим путем прибыл в Антиохию, а оттуда – в Птолемаиду, где назначил общий сбор своей армии. Он привел с собой пятнадцатый легион, к которому присоединились двадцать когорт, несколько кавалерийских отрядов и вспомогательные войска, предоставленные царями Агриппой, Антиохом Коммагенским, Соэмом Эмесским и арабом Малхом. Когда Тит прибыл с двумя легионами из Александрии, армия насчитывала шестьдесят тысяч человек.

Веспасиан установил в ней строгую дисциплину, и благодаря этой заботе, всегда бывшей первостепенной у великих полководцев, он начал завоевывать уважение как союзников, так и врагов.

Он выступил в поход в 818 году от основания Рима, в 67 году от Рождества Христова [Примечание: Согласно римскому летоисчислению.] и прежде всего решил покорить Галилею – провинцию, изобилующую укрепленными городами, прикрывавшими Иерусалим. Он уже овладел столицей этой области, Сефорисом, – важнейшим и прекрасно укрепленным пунктом. Жители этого города не примкнули к всеобщему восстанию против римлян и даже заключили соглашение с Цестием. Узнав о прибытии Веспасиана в Птолемаиду, они поспешили возобновить заверения в своей верности и, обещая сражаться на стороне римлян против своих соотечественников, попросили у него войска, чтобы действовать без страха. Веспасиан, понимавший всю выгоду этого предложения, с радостью принял его и послал им шесть тысяч пехотинцев и тысячу всадников под командованием трибуна Плацида. Этот офицер не ограничился защитой вверенного ему города от нападений мятежников. Он совершал вылазки в окрестности, опустошая всю равнинную местность, а Иосиф, который, как я уже говорил, командовал в Галилее от имени иудеев, нигде не осмеливался ему противостоять. Правда, он попытался напасть на Сефорис, но, потерпев неудачу, лишь еще больше разъярил римлян, которые в отместку за эту дерзость, воспринятую ими как оскорбление, наполнили всю страну убийствами и ужасом, так что никто не осмеливался показываться за стенами городов, укрепленных Иосифом.

Плацид, видя, что ужас распространился по сельской местности, надеялся, что он проник и в города, и подошел к Иотапате, сильнейшей крепости Галилеи. Однако он встретил стойкое сопротивление. Гарнизон сделал вылазку и дал ему понять, что его надежды слишком высоки. Тем не менее он отступил в полном порядке, потеряв всего семь человек убитыми и несколько ранеными.

Между тем Веспасиан выступил из Птолемаиды со всеми своими силами и, достигнув границ Галилеи, остановился там на некоторое время, чтобы проверить, не устрашит ли мятежников вид римской армии, готовой вступить в их страну, и не склонит ли их к раскаянию. Они испугались, но не настолько, чтобы принять разумное решение. Иосиф стоял лагерем близ Сефориса с отрядом, численность которого он не указывает. Ужас овладел его людьми: почти все разбежались, не только не вступив в бой, но даже не увидев врага. С этого момента Иосиф предчувствовал худший исход войны и, не имея возможности держаться в поле с оставшимися у него немногими воинами, удалился от опасности и отступил в Тивериаду.

Таким образом, Веспасиану пришлось вести войну только против городов Галилеи, и весь его поход прошел без единого сражения. Он с ходу взял Гадару и, хотя не встретил там сопротивления, предал жителей мечу, желая одним ударом посеять ужас в стране и показать пример суровости, который сломил бы мужество врагов. Истребив все население Гадары, он поджег город, сжег также окрестные деревни и двинулся к Иотапате. Поскольку дорога туда была усеяна скалами и холмами, труднопроходимой для пехоты и совершенно непроезжей для конницы, он сначала послал войска, чтобы расчистить ее. Они работали четыре дня и проложили армии широкую и удобную дорогу. На пятый день Иосиф бросился в крепость, решив защищать ее до последней крайности.

Дело было не в том, что он надеялся на благополучный исход войны. Я уже говорил, что он предвидел, чем она закончится, и был убежден, что для его народа нет иного спасения, кроме покорности подавляющей его силе. Кроме того, он знал, что лично найдет милость у римлян. Но, как он сам сказал, предпочел тысячу раз рискнуть жизнью, чем предать родину и бесчестным малодушием запятнать доверенное ему командование. Погруженный в эти мысли, он написал из Тивериады в верховный совет нации, заседавший в Иерусалиме, точно изложив положение дел, не преувеличивая и не умаляя фактов, чтобы избежать двойной опасности: с одной стороны, обвинений в трусости, с другой – внушения адресатам безрассудной уверенности, которая могла бы привести их к гибели. Похоже, Иосиф не получил ответа на это послание, когда вошел в Иотапату.

Веспасиан был восхищен, узнав, что командующий Галилеей, которого он считал самым искусным военачальником у противника, заперся в городе, которому предстояло оказаться в осаде. Как только ему донесли об этом, он отправил трибуна Плацида и другого офицера с тысячью всадников, чтобы окружить город и не дать Иосифу ускользнуть. На следующий день Веспасиан лично прибыл с войском, чтобы начать осаду.

Описание этой осады было тщательно составлено Иосифом, командовавшим в городе, и заслуживает того, чтобы быть приведенным здесь целиком. Но поскольку оно очень пространно, я вынужден сократить его, ограничившись общей картиной событий, а не подробным и детальным рассказом.

Осада длилась сорок семь дней и за это время проходила в разных формах. Сначала римский полководец попытался взять город стремительными атаками, повторявшимися изо дня в день. Затем, столкнувшись с сопротивлением и надеясь сломить упорство осажденных нехваткой воды, он перешел к блокаде, не прекращая, однако, работ по приближению к стенам, чтобы в случае необходимости взять город штурмом. Наконец, устав от затянувшейся осады и раздраженный дерзостью врагов, лишь возраставшей из-за его бездействия, он возобновил атаки, пробил стены тараном, проделал брешь – и все же овладел городом лишь благодаря своего рода неожиданности. Нельзя не упомянуть, что в одном из эпизодов Веспасиан был ранен стрелой, выпущенной со стены, но стойко перенес боль и продолжал появляться перед солдатами, словно ничего не случилось, предотвратив смятение и уныние, которые могла вызвать его рана.

Иосиф исполнял все обязанности добросовестного начальника осажденной крепости. Он воодушевлял своих людей как личным примером, так и речами; использовал все доступные военные хитрости против различных видов атак; поддерживал связь с внешним миром; совершал частые и решительные вылазки; неоднократно сжигал осадные машины врага; обманул их хитростью относительно нехватки воды. Хотя у него была только цистернная вода, которую приходилось распределять по мерке, он приказал вымачивать в ней одежду, которую затем вывесили на внешней стороне стены, так что она вся намокла. Римляне, не веря, что он стал бы так расточительно расходовать воду, если бы действительно испытывал в ней недостаток, возобновили атаки – к великой радости осажденных, предпочитавших погибнуть в бою, чем медленно умирать от голода.

Однако на этом прекрасном и достойном поведении лежит пятно. Иосиф, осознав опасность, которой подвергнется, если город будет взят, и видя, что долго он не продержится, задумал бежать – и сделал бы это, если бы жители, узнав о его намерении, не отговорили его самыми настоятельными просьбами. «Вы – наша надежда, пока город держится, – говорили они, – и наше утешение, если он падет. Вам не подобает ни бежать от врагов, ни бросать друзей. Вы вселили в нас мужество, явившись сюда, – отняли бы его, уйдя». Такие мольбы, конечно, могли заставить его отказаться от решения, которое и не должно было бы приходить ему в голову. Однако он сопротивлялся и даже попытался обмануть жителей Иотапаты, убеждая их, что сможет помочь им больше, находясь за стенами. Но они не поддались на эти красивые слова, и Иосиф, частично по доброй воле, частично поневоле, остался с ними.

На сорок седьмой день осады перебежчик сообщил римлянам, что защитников осталось мало, они измотаны, а под утро, измученные усталостью, часовые обычно засыпают, так что в эти часы город легко захватить. Веспасиан воспользовался советом, и по его приказу Тит, его сын, во главе отряда войск, бесшумно подошел к стене к четвертой страже ночи. Он взобрался первым, за ним последовали многие офицеры и солдаты. Застав стражу спящей, они без сопротивления вошли в город и мгновенно овладели им. Затем они открыли ворота армии, которой оставалось только убивать и грабить. Римляне не потеряли бы ни одного человека при взятии Иотапаты, если бы центурион по имени Антоний не поверил опрометчиво словам одного иудея, просившего пощады, и тот, воспользовавшись его доверчивостью, не поразил его мечом. Победители перебили всех, кто мог носить оружие, пощадив лишь женщин и детей. Число пленных составило тысячу двести; количество погибших как во время осады, так и при разграблении города, Иосиф оценивает в сорок тысяч. После разграбления Веспасиан приказал поджечь город. Захват Иотапаты историк датирует 1-м числом месяца Панема, частично соответствующего нашему июлю.

Я до сих пор удивлен, во имя чести Иосифа, что он нигде не появлялся в страшный момент взятия города, которым управлял, и что его нашли лишь после решения дела, спрятавшимся в пещере, куда он отправился, чтобы обезопасить свою жизнь. Он проявил большую осторожность, чтобы скрыться от врагов в первой суматохе, и, обнаружив глубокий колодец, соединенный сбоку с просторной и широкой пещерой, спустился туда и оставался там в тишине с сорока людьми, которых там нашел, и с хорошими запасами всего необходимого для жизни. Поскольку он знал, что его разыскивают, и что римляне крайне желали заполучить его под свою власть, он выходил две ночи подряд, чтобы попытаться сбежать через какое-нибудь место и добраться до одного из городов Галилеи. Но охрана была настолько бдительной, что он не смог осуществить свой замысел и был вынужден вернуться в пещеру. На третий день женщина, укрывшаяся в том же убежище, была схвачена и выдала его: и тут же Веспасиан отправил двух трибунов, чтобы предложить ему сохранить жизнь, если он сдастся.

Иосиф не решался доверять данным ему обещаниям: и Веспасиану пришлось настоятельно убеждать его через третьего трибуна, своего знакомого и друга по имени Никанор, который представил ему, что если римский полководец желает его смерти, то он в его власти: но что он ценит его добродетель и не имеет иного намерения, кроме как спасти храброго человека, который не заслуживает гибели. Когда Иосиф все еще колебался, солдаты, сопровождавшие Никанора, потеряли терпение и стали угрожать завалить пещеру и развести у входа большой огонь. В этот момент Иосиф рассказывает, что вспомнил сны, через которые Бог открыл ему будущие бедствия иудеев и последовательность римских императоров: и чтобы придать вес своим словам, он смело объявляет себя не только знатоком древних пророчеств своего народа, но и толкователем снов и разгадчиком таинственных загадок, под которыми Богу иногда угодно скрывать истину, которую он возвещает. Итак, впав, как он утверждает, в сверхъестественное вдохновение, он тайно вознес к Богу такую молитву:

«Великий Боже, поскольку Ты решил наказать Свой народ, поскольку фортуна полностью перешла на сторону римлян, мне не остается иного служения, кроме как провозглашать Твои decrees о будущем, которые Ты мне открыл. Я подчиняюсь римлянам, соглашаюсь жить: и беру Тебя в свидетели, что я отделяюсь от своего народа не как предатель, но чтобы повиноваться Твоим повелениям».

После этой молитвы [в которой Иосифу, пожалуй, можно было бы обойтись без упоминания фортуны], он пообещал Никанору последовать за ним.

Но ярость тех, кто был с ним в пещере, едва не лишила его возможности выполнить свое обещание. Это были отчаявшиеся люди, для которых смерть казалась слаще, чем жизнь, дарованная римлянами. Когда они увидели, что Иосиф склоняется к сдаче, они окружили его.

«Воистину, – воскликнули они, – вот великий позор для законов наших отцов, для этих святых законов, установленных самим Богом, который дал иудеям души, возвышающиеся над страхом смерти. Ты любишь жизнь, Иосиф, и можешь решиться купить ее ценой своей свободы! До какой степени ты забываешь себя! Неужели ты не помнишь, скольких иудеев ты убеждал своими речами предпочесть смерть рабству? Ах! Напрасно тебе приписывали двойную хвалу – мужества и благоразумия. Достойно ли благоразумного человека – доверять врагам? Достойно ли мужественного – принимать от них жизнь, даже если бы ты был уверен в ее сохранении? Если фортуна римлян ослепила тебя, нам надлежит хранить славу нашей родины. Мы предложим тебе наши руки и мечи. Соглашайся или отказывайся – это неважно. У тебя есть выбор лишь между смертью как вождя иудеев или как предателя».

С этими словами они обнажили мечи и показали, что готовы пронзить его, если он сдастся римлянам.

Несмотря на столь настоятельную угрозу, Иосиф остался при своем решении; и, если верить ему, его мотивом было не сохранение жизни, но мысль, что он станет виновен в неверности Богу, если умрет, не исполнив пророческого служения, возложенного на него. Тогда он произнес долгую речь перед этими неистовыми людьми: и философскими доводами [как он сам их называет], попытался тронуть их «бронзовые сердца». Он доказал им, что самоубийство есть неблагодарность и нечестие перед Богом.

«Если человек, – сказал он, – прячет или уничтожает вверенное ему другим человеком имущество, он несправедлив: но может ли считаться невинным тот, кто изгоняет из своего тела душу, вложенную в него Богом?»

Он показал им блаженство небес как награду для тех, кто ждет Божьего повеления, чтобы вернуть Ему свою душу; и, напротив, ад – как кару для безумцев, чьи руки поднялись на преступное насилие над собой. Впрочем, блаженство, которое он обещает праведникам, смешано с пифагорейскими идеями, согласно учению фарисеев; и он предполагает, что души праведников, побыв некоторое время в высших небесах, возвращаются на землю, чтобы оживить чистые и непорочные тела. Он завершил все эти долгие рассуждения заявлением, что решил не становиться предателем самого себя, и что если уж погибать, то лучше от руки другого, чем от своей собственной.

Эта речь лишь разъярила людей, которых слепое безумие сделало глухими к разуму. Они приготовились убить Иосифа и, с мечами в руках, напали на него со всех сторон. Однако его усилия, властный взгляд и остаток уважения, который они не смогли отбросить перед своим вождем, удержали их удары.

Но опасность не миновала: и Иосиф, не надеясь более победить их упорную ярость, принял рискованное, но единственно возможное в тех обстоятельствах решение, вверяя успех Божьей защите.

«Раз уж мы решили умереть, – сказал он, – давайте хотя бы избежим гнусного убийства и не будем навязывать каждому печальную необходимость убивать себя. Бросим жребий. Первый, на кого он падет, будет убит следующим, и так до конца. Мы все умрем, но никто не запятнает руки своей собственной кровью».

Предложение было принято: и, «либо по случайности, – говорит историк, – либо по особому Промыслу», дело устроилось так, что Иосиф остался последним с одним человеком, которого убедил довериться обещаниям римлян. Таким образом, он сдался вместе с ним Никанору, который с отрядом солдат терпеливо ждал конца этого долгого приключения; и был приведен этим офицером к Веспасиану.

[Читателю, конечно, нет нужды напоминать, что весь этот рассказ звучит несколько романтично и, возможно, был приукрашен автором.] Он достойно завершается предсказанием Иосифа Веспасиану о его императорской власти. Я уже говорил об этом в другом месте. Добавлю здесь, что Иосиф хвастается еще одним подобным предсказанием, также сбывшимся. Он утверждает, что предрек жителям Иотапаты, что осада продлится сорок семь дней, после чего их город будет взят, а он сам станет пленником римлян. [Не останавливаясь на опровержении этой хвастливой выдумки, которая сама себя разрушает,] перейду к достоверному. Иосиф, под покровительством Тита – благородной души, ценившей достоинство даже во враге, – получил от Веспасиана всяческие милости, но все же оставался в оковах.

Во время осады Иотапаты Веспасиан взял другой город в Галилее и уничтожил большое скопление самаритян.

Яфа, город неподалеку от Иотапаты, воодушевленный сопротивлением своих соседей римскому оружию, проявлял дерзость, превосходящую его силы. Траян, командующий Десятым легионом, был отправлен туда с двумя тысячами пехотинцев и тысячью всадников. Сначала он без особого труда овладел первым укреплением, ибо Яфа имела два кольца стен. Те, кто отступил во второе, закрыли ворота, опасаясь, что враги проникнут внутрь вместе с их согражданами. В результате несчастные, оказавшиеся запертыми между двумя стенами, были перебиты – числом до двенадцати тысяч. Траян пожелал оставить сыну своего полководца честь взятия города и сообщил Веспасиану о положении дел. Тот дал Титу тысячу пехотинцев и пятьсот всадников, чтобы завершить операцию. Вторая стена Яфы была взята штурмом: победители предали мечу всех, кто был способен носить оружие, а женщин и детей взяли в плен.

Самаритяне собрались с оружием на горе Гаризим, и хотя они не совершали никаких враждебных действий, их скопление вызывало подозрения. Веспасиан направил против них Цериалиса, командира Пятого легиона, с тремя тысячами пехотинцев и шестьюстами всадников. Офицер, достигнув подножия горы, счел неразумным сразу атаковать противника, имевшего преимущество в позиции, и вместо этого окружил их и запер рвами. Это происходило в конце месяца Десия, завершающего весну, и сильная жара крайне изнуряла самаритян, расположившихся на вершине безводной горы, плохо снабженных и особенно страдавших от нехватки воды. Многие погибли от жажды, другие сдались римлянам. Цериалис, узнав от перебежчиков о подавленном состоянии врага, решил, что настало время подняться к ним. Он предложил им сохранить жизнь, если они сложат оружие, но, получив отказ, атаковал и перебил одиннадцать тысяч шестьсот человек.

Эти два события произошли незадолго до взятия Иотапаты. Когда Веспасиан наконец овладел этим городом, он счел нужным дать своим войскам некоторый отдых после столь трудной осады и разместил их на отдых – часть в Кесарии, часть в Скифополисе.

Однако он не оставался в полном бездействии: узнав, что шайка разбойников, восстановившая руины города Иоппии, разрушенного Цестием, бороздит море на легких судах и занимается пиратством вдоль всех побережий, он отправил отряд пехоты и кавалерии, чтобы уничтожить это гнездо пиратов. При приближении римлян разбойники бежали на свои корабли, но поднявшаяся как нельзя кстати буря помешала этим негодяям избежать заслуженной кары. Гавань Иоппии крайне неудобна, открыта северным ветрам и окружена рифами. Беглецы, гонимые ветром к берегу, которым владели римляне, либо разбивались о скалы, либо шли ко дну; а те немногие, кому удалось достичь суши, попадали в руки врагов, которые не давали им пощады. Таким образом погибло более четырех тысяч человек. Иоппия была срыта во второй раз, и Веспасиан оставил в цитадели гарнизон, чтобы держать в узде всю округу.

После этой экспедиции, более важной, чем трудной, Веспасиан, приглашенный царем Агриппой, прибыл в Кесарию Филиппову, близ истоков Иордана, и провел там двадцать дней в празднествах и увеселениях. Помимо общего интереса угодить ему, Агриппу двигал и личный мотив: Тивериада и Тарихея, два важнейших города его владений, не были ему вполне покорны, и он желал, чтобы Веспасиан привел их к повиновению. Поскольку речь шла об ослаблении сил мятежников, а интересы римлян совпадали с интересами Агриппы, полководец легко позволил себя убедить. Он вызвал войска, оставленные в Кесарии Палестинской, соединил их с теми, что стояли в Скифополисе, и двинулся сначала к Тивериаде.

Этот город, как и большинство других в Галилее и Иудее, был разделен на две партии. Мятежники жаждали войны, народ же и благоразумные люди понимали, что безопасность возможна лишь в покорности и мире. Приближение римской армии укрепило позиции последних, и хотя мятежники сначала оскорбляли разведывательный отряд, мирные жители, заручившись через Агриппу обещанием хорошего обращения, открыли ворота Веспасиану. Тот сдержал слово: избавил город от разграбления и оставил стены нетронутыми.

Тарихея оказалась не столь легкой добычей. Мятежники из Тивериады и окрестностей укрепились в этом хорошо защищенном месте, а на Геннисаретском озере, омывавшем город, у них было множество лодок, готовых послужить им убежищем в случае поражения на суше или даже для боя.

Дерзость этих авантюристов была чрезвычайной, и один из их отрядов напал на римлян, разбивавших лагерь в виду города. Поскольку их вовсе не ожидали, они сначала нарушили работу строителей и частично разрушили укрепления, но не выдержали вида легионов и, преследуемые с мечами в спину, спаслись в лодках, о которых я только что упомянул.

Другое, гораздо более многочисленное войско выстроилось в боевой порядок на равнине. Тит, приблизившись к ним с шестьюстами отборными всадниками, обнаружил их в столь боевой готовности и столь уверенными в своем численном превосходстве, что запросил подкрепления. Веспасиан приказал выделить четыреста всадников и две тысячи лучников, чтобы присоединиться к нему под командованием Траяна и другого офицера. Получив это подкрепление, Тит атаковал врагов, возглавив своих воинов, и благодаря преимуществу дисциплины и порядка без труда разбил нестройную толпу, обладавшую лишь необузданной и плохо управляемой отвагой. Тем не менее, он не смог помешать беглецам укрыться в городе, хотя и пытался отрезать им пути отступления. Однако их поражение подорвало их авторитет: народ, желавший мира, осмелился поднять голос против мятежников.

Таким образом, в городе начался раскол, вылившийся в угрозы и крики, которые были слышны даже за стенами. Тит решил, что настал благоприятный момент для штурма, и, сев на коня, подошел к городу со стороны озера. При виде римлян в Тарихее воцарился ужасающий хаос. Мятежники либо бежали, либо, если не могли этого сделать, готовились к обороне. Жители же оставались спокойными, полагая, что им нечего бояться римлян, против которых они никогда не собирались восставать. Их надежды не обманули: как только Тит овладел городом, он отделил невиновных от виновных. Последних перебили, а остальным даровали полную безопасность для их жизни и имущества.

Веспасиан, узнав о взятии Тарихеи, прибыл в город, восхищенный успехами и славой, которые стяжал его сын. Чтобы завершить победу, он решил очистить озеро от разбойников, которые в большом количестве укрылись в лодках и, сохраняя боевой дух, скорее готовились к атаке при удобном случае, чем к бегству на другой берег. Они действительно дождались, пока Веспасиан построит флотилию, и, когда она вступила с ними в бой, приняли вызов и сражались отчаянно. Ни один из них не спасся: все погибли либо от вражеских стрел, либо утонули, а их число вместе с убитыми в сухопутных сражениях составило шесть тысяч пятьсот человек.

Тарихея была центром, куда стекались все беспокойные и враждебные миру элементы из соседних областей, и там оставалось еще около сорока тысяч таких людей, надеявшихся на прощение, дарованное Титом тарихейцам. Веспасиан созвал военный совет, чтобы решить, как поступить с этой толпой, которую нельзя было оставить в городе, где она нарушила бы спокойствие, но и нельзя было отпустить, поскольку не приходилось сомневаться, что люди, привыкшие к мятежам, грабежам и войне, возобновят свои бесчинства, как только окажутся на свободе. С другой стороны, законы человечности и справедливости не позволяли обращаться с ними как с врагами, ведь они сдались, получив обещание пощады.

Это столь важное и даже священное соображение не остановило офицеров, входивших в совет. Полные ненависти и презрения к иудеям, они утверждали, что по отношению к ним не может быть ничего несправедливого или жестокого и что в данном случае честность должна без колебаний уступить пользе. Веспасиан согласился с этим мнением и даже добавил к бесчеловечности обман. Поскольку опасались, что жители Тарихеи вступятся за несчастных, которых хотели погубить, им приказали выйти через ворота, ведущие к Тивериаде. Там их собрали на стадионе [7], куда явился Веспасиан и начал с того, что приказал зарезать стариков и тех, от кого нельзя было ожидать никакой пользы, – всего тысячу двести человек. Он отобрал шесть тысяч самых крепких и отправил их к Нерону в Ахайю для работы на Истме. Остальных, числом более тридцати тысяч, продали в рабство.