История римских императоров от Августа до Константина. Том 5 От Веспасиана до Нервы (69–98 гг. н.э.)

История римских императоров от Августа до Константина

Том 5 От Веспасиана до Нервы (69—98 гг. н.э.)

Жан-Батист Кревье

Переводчик Валерий Алексеевич Антонов

© Жан-Батист Кревье, 2025

© Валерий Алексеевич Антонов, перевод, 2025

ISBN 978-5-0065-9094-6 (т. 5)

ISBN 978-5-0065-8411-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Веспасиан

Книга вторая (Продолжение)

§ I. Гибель иудеев – событие весьма примечательное, особенно в религиозном отношении

Гибель иудеев – событие само по себе весьма примечательное, а в связи с религией приобретающее ещё большее значение. Кровавая война, в которой ярость партий соединяется с оружием иноземцев для уничтожения нации, вернее, вынуждает к тому вопреки его воле милосердного врага, готового пощадить побеждённых; древний и знаменитый народ, расселившийся из своей страны, как из центра, по всем частям известного мира, поражённый самыми ужасными бедствиями, каких не сохранила ни одна история; великий и гордый город, отданный на растерзание огню, и один миллион сто тысяч жителей, погребённых под его развалинами; храм – чудо вселенной, предмет благоговения даже тех, кто исповедовал другую веру, разрушенный до такой степени, что не осталось камня на камне, – всё это, без сомнения, факты, способные возбудить самый живой интерес, даже если бы они были чисто человеческого происхождения. Но как драгоценны становятся для нас эти же факты, когда мы вспомним, что они содержат одно из самых ярких доказательств истинности нашей святой религии! Они были предсказаны Иисусом Христом за сорок лет до того, когда ничто не предвещало их; рассеяние иудейского народа и разрушение храма входят в систему Евангелия, посредством которого познание истинного Бога не должно было более ограничиваться одной нацией, а Его служение – одним местом; наконец, эти бедствия, самые ужасные, какие только можно себе представить, суть месть Божия за величайшее преступление, когда-либо совершённое на земле, – за жестокую и позорную смерть Его Сына.

Божественное провидение пожелало, чтобы столь важная история была передана нам очевидцем, который сам принимал большое участие в главных событиях; очевидцем, никоим образом не подозреваемым в пристрастии к христианам, видевшим, как он не раз отмечает в своём сочинении, доказательства небесного гнева над своей несчастной родиной, но не знавшим его причины. Иосифу и в голову не приходило, что иудеи навлекли на себя гнев Божий отвержением и распятием Мессии, обещанного их отцам, так как, из угодливости, столь же безумной, сколь и нечестивой, он относил к врагам и губителям своего народа пророчества, возвещавшие ему избавителя.

Он изложил свой предмет с величайшей подробностью, считая долгом не упустить ни одного обстоятельства, потому что в сочинении, посвящённом исключительно этой цели, он намеревался полностью ознакомить с ним как своих современников, так и всё потомство. У нас эти факты очень известны не только учёным, но и простым читателям благодаря переводу Иосифа, появившемуся в прошлом веке и до сих пор читаемому с жадностью. Впрочем, то, что составляло единственный предмет иудейского историка, есть лишь малая часть труда, за который я взялся. Поэтому я вынужден сжаться и сократить своё повествование, стараясь, однако, не пропустить ни одной черты, характеризующей главных действующих лиц, и особенно ни одной из тех, на которых видна печать перста Божия, явно обозначенная в этом великом событии.

Иудейская нация была тогда более привязана к религии отцов, чем когда-либо. Правда, общение с иностранцами и изучение греческой философии испортили некоторых отдельных лиц. Эпикурейство, столь противное даже естественной религии, проникло к ним и образовало секту саддукеев. Но эта секта, хотя её и приняли самые знаменитые из священников, ограничивалась малым числом лиц. Основная масса народа, казалось, вследствие своего смешения с идолопоклонниками, удвоила рвение к чистоте своего богослужения. Фарисеи, отличавшиеся большой строгостью, одни имели влияние в народе: он слушал только их и даже по их авторитету принял различные обряды, которые, прибавленные к закону, служили ему как бы оградой и укрепляли стену, отделявшую иудеев от язычников. Отсюда несколько возмущений – то против их царей, когда они находили их слишком снисходительными к обычаям римлян, то против самих римлян. Я подробно описал возмущение, вызванное делом о статуе Калигулы и поставившее нацию на край гибели. Рвение иудеев было так живо и пламенно, что они не допускали даже ввоза в свою страну изображений кесарей, которым поклонялись повсюду; римские магистраты и полководцы уважали эту их щепетильность. Иосиф рассказывает, что Вителлий, правитель Сирии, готовясь перейти с войском через Иудею для войны с Аретой, царём арабов, был встречен первыми людьми нации, которые представили ему, что знамёна его легионов украшены изображениями, которые, по их закону, не должны были появляться в их стране. Вителлий благосклонно принял их просьбу и, направив войско другой дорогой, прибыл в Иерусалим в сопровождении только своих друзей.

Еще одним источником восстания среди иудеев были пророчества о Мессии, которые они понимали превратно и истолковывали неверно. Они знали, что сроки, указанные пророками, исполнились, но их страсти не позволили им признать Спасителя, который избавлял их лишь от рабства греха, а не от власти римлян. Поэтому они всегда были готовы слушать любого обманщика, который обещал им свободу и господство над врагами.

История Иосифа Флавия полна в этот период рассказами о попытках всевозможных мошенников провозгласить себя царями или сбросить иноземное иго. Часто они уводили за собой множество народа в пустыню, обещая великие чудеса. Едва одна такая группа рассеивалась, как появлялся новый соблазнитель. Дольше всех и с наибольшим размахом действовал Иуда Галилеянин, упомянутый в Деяниях Апостолов.

Это был человек ловкий, красноречивый, приверженец учения фарисеев, которое он доводил до крайности, добавляя к нему любовь к свободе, граничащую с фанатизмом. Когда Иудея после смерти Архелая стала римской провинцией, и Квириний по приказу Августа прибыл для проведения переписи [1] населения и имущества, Иуда, поддержанный другим фарисеем по имени Садок, открыто выступил против этого, называя его тиранией. Он утверждал, что податные списки – это настоящее рабство, и открыто призывал народ к восстанию, заявляя, что у иудеев нет иного господина, кроме Бога.

Его мятежные речи не сразу возымели последствия: его сторонники были вынуждены разбежаться. Но он оставил после себя последователей, которые так упорно держались его учения, что предпочитали любые пытки, лишь бы не называть никого господином. Эти фанатики своими гордыми принципами поддерживали в народе дух мятежа, который, вызвав несколько временных волнений, наконец разгорелся с такой силой из-за несправедливостей и злодеяний прокуратора Гессия Флора, что угас лишь после полного разрушения нации.

Флор был назначен правителем Иудеи на одиннадцатом году правления Нерона, получив эту должность благодаря влиянию своей жены, которая была подругой Поппеи. Он застал страну в таком состоянии, что мудрый и деятельный правитель мог бы проявить свои таланты и добродетели, но Флор увидел в этом лишь возможность грабить и обогащаться.

Среди множества мятежников, поднимавшихся со времени подчинения Иудеи Риму, не было ни одного, чьи действия не оставили бы пагубных последствий. Хотя их попытки проваливались, их сторонники не были полностью истреблены, и, поскольку Иудея – страна гористая, а рядом простираются обширные пустыни, уцелевшие легко находили убежища. Потом они собирались в банды и опустошали страну ужасающими грабежами. Все эти разрозненные группы сходились в приверженности учению Иуды Галилеянина, прикрывая свои злодеяния пылкой ревностью к защите общей свободы. Они объявляли себя посланниками Бога, призванными смыть позор порабощения, и угрожали смертью всем, кто оставался покорным Риму.

Таким образом, любой мирный житель становился их врагом. Они грабили дома, убивали людей, жгли селения и, распространяясь по всей Иудее, наполняли ее резней и ужасом.

Среди этих разбойничьих шаек выделялись самые отчаянные, которые приходили в Иерусалим, чтобы разжечь мятеж и уничтожить тех, кто противился восстанию. Не имея сил для открытого нападения, они прибегали к убийствам, совершая их даже в храме. Они носили короткие кинжалы, скрытые под одеждой, и в дни праздников, смешавшись с толпой, внезапно поражали тех, кого подозревали. Затем притворялись возмущенными, присоединяясь к крикам зрителей, так что их невозможно было опознать.

Первой их жертвой стал Ионафан, бывший первосвященник. Затем они убили и других знатных граждан. Эти убийства стали так часты, что все жили в постоянном страхе, и никто не решался выйти на улицу, не рискуя жизнью.

Альбин, непосредственный предшественник Флора, поощрял дерзость этих негодяев безнаказанностью. Низкий и алчный, он продавал общественную безопасность за деньги. Те, кого арестовывали за разбой, откупались подарками и выходили на свободу. Преступником считался лишь тот, кто не мог заплатить. Он давал мятежникам полную свободу действий, а его чиновники, следуя примеру, вымогали взятки у бедных, как сильные мира сего платили правителю.

Так образовалось несколько разбойничьих банд, каждая со своим предводителем, безнаказанно творящих насилие. Мирные граждане становились их добычей. Не надеясь на правосудие, они молчали, если их грабили, и считали себя счастливыми, если избегали беды. Страх перед постоянной угрозой заставлял их заискивать перед негодяями, достойными самых страшных казней.

Флор, который сменил Альбина, заставил сожалеть о последнем. Альбин по крайней мере скрывал свои поступки и, казалось, был способен испытывать некоторый стыд. Флор же, напротив, открыто гордился своими несправедливостями, грабежами и жестокостями и обращался с иудейским народом, как палач, присланный для казни преступников. Без милосердия, без стыда, он не умел ни смягчаться перед страданиями, ни краснеть от самого постыдного. Соединяя хитрость с наглостью, он мастерски владел губительным искусством затемнять очевидность правосудия и справедливости. Ему было мало угнетать и грабить отдельных лиц – он разорял целые города, опустошал обширные области разом. Его связи с разбойниками были очевидны для всех, и не хватало только, чтобы он трубным гласом объявил всеобщее разрешение грабить и убивать при условии выделения ему доли добычи.

Такое тираническое правление опустошило страну: множество семей покинули свои жилища и имущество, чтобы найти хотя бы у чужеземцев безопасность и мир.

У иудеев была надежда на наместника Сирии Цестия Галла, который после Парфянской войны, завершенной Корбулоном, соединил в своих руках командование легионами с гражданским управлением и под чью власть подчинялся прокуратор Иудеи. Но никто не осмелился отправиться с жалобами к нему в Антиохию, его обычную резиденцию. Ждали, когда он прибудет в Иерусалим. Он прибыл туда на праздник Пасхи в 66 году от Рождества Христова, в двенадцатый год правления Нерона. Три миллиона иудеев окружили его, умоляя сжалиться над бедствиями народа и требуя правосудия против Флора, который был его бичом. Цестий успокоил толпу красивыми словами, но не предложил действенного средства против зла. Возвращаясь в Антиохию, он был провожен до Кесарии Флором, который исказил факты и представил всё в свою пользу.

Тем не менее прокуратор опасался последствий дела, в котором вся вина лежала на нём, и решил, чтобы задушить его, развязать войну. Он не сомневался, что, если страна останется в мире, иудеи, измученные дурным обращением, в конце концов обратятся к императору, тогда как открытый мятеж, сделав их виновными, лишит их всякой возможности быть услышанными. Поэтому, чтобы вынудить их к крайним мерам, он старался всё более усугублять их бедствия. В это время в Кесарии произошло волнение, которое благоприятствовало его замыслам и дало ему предлог приступить к их исполнению.

Город Кесария до того, как был отстроен Иродом, существовал под именем Стратоновой Башни, но был ветхим и почти лежал в руинах. Ирод, вдохновленный местоположением, захотел сделать из него памятник своего великолепия и благодарности Августу. Он заново отстроил его, вырыл гавань, воздвиг дворец для себя; и поскольку религия никогда не мешала его политике, он установил там статуи и возвел храм в честь принца, которого почитал гораздо искреннее, чем Бога небесного. Таким образом, в этом городе, населенном сирийцами и иудеями, смешались идолопоклонство и культ истинного Бога. Это было источником раздора, и в то время, когда Феликс, брат Палласа, управлял Иудеей, распря между двумя народами, населявшими Кесарию, обострилась. Иудеи претендовали на первое место в городе, основанном их царем Иродом. Сирийцы же утверждали, что они представляют древних жителей Стратоновой Башни, и добавляли, что Ирод не собирался отстраивать город для иудеев, раз воздвиг в нём храмы и статуи.

Дело не ограничилось словами: дошло до рукопашной, начались мятежи и стычки. Наконец, вмешался римский магистрат, силой укротил наиболее упорных и заставил обе стороны жить в мире, пока император не решит спор по существу. Ответ Нерона был в пользу сирийцев и пришёл как раз в то время, когда Иудея пылала под властью Флора. Легко представить, что иудеи Кесарии были недовольны этим решением, а их противники торжествовали с надменностью, которая усилила ярость побежденных и дала им повод к открытому возмущению.

У иудеев в Кесарии была синагога возле участка, принадлежавшего сирийцу. Они неоднократно пытались уговорить владельца продать им это место, предлагая цену, намного превышавшую его стоимость. Но он с презрением отверг их предложения и даже начал строить там, возводя лавки, которые стесняли и сильно сужали проход к синагоге. Наиболее горячие из иудейской молодежи прибегли к силе и напали на рабочих. Флор осудил и пресек это насилие. Тогда наиболее влиятельные и богатые представители народа вступили с ним в переговоры и за восемь талантов [2] добились от него обещания помешать строительству лавок.

Но Флор, столь же вероломный, сколь и корыстный, дал слово лишь для того, чтобы получить деньги. Получив их, он уехал в Себасту (Самарию), оставив иудеев действовать по своему усмотрению, словно просто продал им право вершить расправу самим. Эта политика явно разжигала конфликт вместо его улаживания – и так и произошло.

На следующий день после отъезда Флора была суббота: и пока иудеи собирались в своей синагоге, один из самых мятежных язычников поставил прямо у их пути опрокинутый глиняный сосуд, на котором начал приносить в жертву птиц согласно языческому обряду. Иудеи были возмущены этим оскорблением их религии и осквернением места, которое они почитали священным. Старейшие и мудрейшие среди них предлагали обратиться к магистрату. Но пылкая молодежь не вняла увещеваниям старших. Они схватились за оружие; и так как противники, подстроившие эту жертву, заранее приготовились, завязалась схватка, в которой сирийцы одолели не только иудеев, но и римского офицера, прибывшего с солдатами для усмирения беспорядков: в результате иудеи, унося с собой свитки Закона, отступили в место под названием Нарбата, в шестидесяти стадиях [3] от Кесарии. Двенадцать самых знатных среди них отправились в Себасту к Флору, умоляя о защите и почтительно напоминая о восьми талантах, которые он получил. Но вместо того чтобы выполнить свои обязательства, Флор приказал заключить просителей в тюрьму, обвинив их в похищении свитков Закона.

Иудеи Иерусалима были потрясены страданиями своих братьев в Кесарии, но всё же сдерживались в рамках долга. Однако Флор, поставивший себе целью разжечь войну, в то же время повелел изъять из храмовой казны семнадцать талантов [4] под предлогом нужд императора. Это святотатство окончательно истощило терпение народа. Со всех сторон стекались к храму, и бесчисленная толпа, испуская вопли негодования и скорби, взывала к имени Цезаря, требуя избавления от тирании Флора. Некоторые зачинщики мятежа, которые, как я уже говорил, проникли в Иерусалим, осыпали прокуратора бранью, а чтобы выставить его на посмешище, ходили по городу с чашей в руках, собирая для него милостыню, как для нищего, измученного голодом. Это публичное унижение не заставило Флора устыдиться своей алчности, но лишь добавило гнев к его корыстолюбию. Забыв о Кесарии, где начались волнения и за умиротворение которой он даже получил плату, он в ярости двинулся к Иерусалиму и, жаждая добычи даже больше, чем мести, взял с собой множество солдат – конницу и пехоту, стремясь к шуму и славе и желая превратить искру, которую легко было погасить, в пожар.

Напуганный народ попытался предотвратить бурю и вышел навстречу войску, готовый встретить Флора со всеми почестями, подобающими его положению. Но Флор отправил вперед офицера с пятьюдесятью всадниками, приказав разогнать толпу и объявить, что покорностью теперь не умилостивить того, кого они столь дерзко оскорбили, и что настало время доказать любовь к свободе делами, а не пустыми речами. Это был вызов иудеям, но он не был принят. Народ желал мира и, огорченный тем, что не может доказать римлянам свою покорность, разошелся по домам; ночь прошла в страхе и тревоге.

Флор разместился во дворце Ирода, а на следующий день, восседая на трибунале, увидел перед собой первосвященников и всех знатнейших граждан города, которым объявил, что они должны выдать ему оскорбивших его, если не хотят сами понести наказание, предназначенное виновным. Они ответили:

– Народ Иерусалима стремится к миру, и мы просим пощады для тех, кто оскорбил вас. В столь великом множестве людей неудивительно найти несколько безрассудных, которых юношеский пыл заставляет забываться. Теперь уже невозможно отличить виновных, поскольку страх и раскаяние заставили их говорить так же, как и остальных, и нет никаких признаков, по которым их можно было бы распознать. Вам, Флор, подобает поддерживать мир в народе; вам следует сохранить для римлян город, который служит украшением их империи; и справедливее простить немногих виновных ради множества невинных, чем погубить весь народ, добрый и верный, из-за горстки дерзких.

Эти представления не возымели иного действия, кроме как еще больше ожесточили Флора. Воспламененный гневом, он приказал солдатам разграбить Верхний город – древнюю крепость Давида на горе Сион – и убивать всех, кто попадется на пути. Солдаты, столь же алчные, как их начальник, и вдохновленные его приказами, превзошли даже его ожидания. Их ярость не ограничилась указанными рамками: они врывались во все дома, убивая всех подряд, без различия пола и возраста. Число погибших, включая женщин и детей, достигло трех тысяч шестисот. Среди них были и знатные люди, которых схватили солдаты и привели к Флору: он приказал бичевать их, а затем распять. Среди распятых оказались даже несколько римских всадников; и Иосиф справедливо замечает, что это было настоящим тираническим поступком со стороны Флора – так жестоко обращаться с людьми, которые, хоть и были иудеями по рождению, но имели римское гражданство и звание.

Береника в то время находилась в Иерусалиме, исполняя обет назорейства, данный Богу. Тронутая печальной участью своих соотечественников, эта царевна сделала все возможное, чтобы смягчить безжалостный гнев Флора. Она неоднократно посылала к нему своих приближенных, но, видя, что ничего не добивается, а солдаты прямо у нее на глазах творят всяческие жестокости над несчастными иудеями, сама явилась к прокуратору как просительница. Однако ничто не могло побороть в Флоре жажду мести, подкрепленную стремлением обогатиться. Он отверг Беренику; она едва не подверглась оскорблениям в его присутствии и даже могла быть ранена солдатами. Считая себя счастливой, она укрылась в своем дворце, где заперлась с надежной охраной.

Это событие, которое можно считать началом войны, произошло в 66 году от Рождества Христова и, согласно Иосифу, датируется 16-м числом месяца Артемисия, что, по расчетам Скалигера и г-на де Тиллемона, примерно соответствует нашему маю.

Здесь мы видим три различных группы действующих лиц со стороны иудеев, и важно их различать, чтобы правильно понять положение дел и все последующие события:

Знать и первые люди нации, всегда стремившиеся к миру и желавшие его сохранить, ибо они видели гибельные последствия восстания;

Партия мятежников, которые, под предлогом безумной любви к свободе (а на деле – чтобы получить возможность безнаказанно творить преступления), разжигали огонь войны;

Основная масса народа, склонная по природе следовать за своими вождями, но иногда увлекаемая дерзостью мятежников, которые в конце концов сумели подчинить ее себе.

На следующий день после описанной военной расправы народ, охваченный скорбью, собрался в Верхнем городе и, требуя у Флора ответа за кровь пролитых накануне, предавался яростным воплям. Первосвященники и знать, встревоженные начавшимся волнением, поспешили туда и, разрывая одежды, умоляя и уговаривая, убедили толпу разойтись. Казалось, спокойствие вернулось в город.

Но это не входило в планы Флора, которому были выгодны смута и война. Он вызвал из Кесарии две когорты, которые уже приближались к городу, и с ужасающим вероломством решил отдать народ Иерусалима на их произвол. С одной стороны, он объявил первосвященникам, что те должны уговорить народ выйти навстречу этим когортам, и назвал бы это доказательством покорности нации. С другой – тайно приказал когортам не отвечать на приветствия иудеев. Рассчитывая (и не без оснований), что это проявление вражды и высокомерия разозлит тех, кто почувствует себя оскорбленным, и заставит их снова кричать против него, тем же приказом он велел когортам напасть на иудеев и обращаться с ними как с врагами при первом же возгласе негодования. Этот гнусный план удался.

Хотя священники с трудом убедили народ выйти из города, чтобы встретить приближающиеся когорты, некоторые мятежники, смешавшиеся с толпой, возмутились, когда им не ответили на приветствие, и, обвиняя Флора, подняли крики против его тирании. В тот же миг когорты бросились на безоружную и беззащитную толпу, которой оставалось только бежать. Давка и беспорядок были таковы, что больше людей погибло, задавленных у городских ворот, чем от рук солдат.

Когорты ворвались вслед за бегущим народом через квартал Бецета, расположенный к северу от Храма, и попытались прорваться к крепости Антония. Эта крепость, построенная царями Хасмонеями и значительно расширенная и укрепленная Иродом (который назвал ее в честь своего покровителя Антония), господствовала над Храмом, занимая угол между северной и западной его сторонами. Там стоял римский гарнизон, и неясно, почему Иосиф не упоминает об этих войсках в данном сражении. Как бы то ни было, усилия двух когорт оказались тщетны. Напрасно Флор, жаждавший завладеть сокровищами Храма, двинулся к ним на подмогу с отрядом личной охраны. Иудеи, заполнив улицы, преградили путь, а многие, взобравшись на крыши, осыпали римлян градом стрел и камней. Пришлось отступить, и иудеи сохранили контроль над Храмом.

Однако они опасались, что Флор снова нападет. Поскольку крепость Антония оставалась в его власти благодаря гарнизону, а сил штурмовать ее не хватало, мятежники разрушили галереи, соединявшие крепость с Храмом. Так она оказалась изолирована и стала гораздо менее опасной.

Флор тогда принял решение, которое может показаться странным. Его присутствие в Иерусалиме никогда не было более необходимым. Однако он покинул город, оставив там, по согласованию с народными вождями, лишь одну когорту для охраны, и удалился в Кесарию. Иосиф не приписывает ему иного мотива, кроме невозможности ограбить храмовую казну: так что, потеряв надежду на добычу, которая его привлекла, он более не имел причины оставаться в Иерусалиме. Возможно, он был трусом и прежде всего хотел обезопасить себя, оставив за собой право позвать Цестия для поддержки в войне, которую разожгла его же тирания.

Цестий одновременно получил письма от Флора, обвинявшие иудеев в мятеже, и письма от Береники и знатных жителей Иерусалима, горько жаловавшихся на Флора. Не зная, как относиться к столь противоречивым сообщениям, он решил отправить на место трибуна по имени Неаполитан, чтобы тот проверил факты и доложил ему.

В то же время Агриппа Второй, брат Береники и царь части Иудеи под римским протекторатом, прибыл из Александрии, куда ездил поздравить Тиберия Александра с назначением префектом Египта. Он встретился с Неаполитаном в Ямнии, а к ним присоединились первосвященники и члены иерусалимского совета. Агриппа любил свой народ. Но, хотя и сочувствовал страданиям иудеев, он знал их упрямый и непреклонный нрав и счел нужным, ради их же блага, усмирить их гордыню, возложив на них вину. Депутаты не поддались на это: они поняли мотивы царя и, оценив его дружеский упрек, уговорили его отправиться в Иерусалим вместе с Неаполитаном.