Побег к счастью

Она пускается в детальное описание их идиллической жизни в новом имении, попутно накрывая на стол, а у меня челюсть сводит от притворной улыбки. Звякают чашки и блюдца. Их на столе всего две, значит, встречи лоб в лоб с моей первой любовью ожидать не приходится. С тихим шипением вскипает чайник.

И тут я замечаю это. Портретное фото на стене справа от стола. Обрамлено в ту же массивную деревянную раму с позолотой, что и прочие картины в доме. Снимок большой, не меньше метра в диагонали, и изображенные на нем люди это… да, та самая красотка Ксюша в струящемся красном платье, белокурый ангелочек Андрюша, её сынок. И – сердце заходится бешеным ритмом – Андрей Смолягин. Всё семейство запечатлено на фоне ярко пылающего камина и наряженной новогодними игрушками ели.

– А что насчёт тебя? Ты замужем?

Насильно отрываю взгляд от фотографии и фокусируюсь на собеседнице. Не вздумай реветь, приказываю себе.

– Да, и очень счастливо замужем, – напропалую вру я, не переставая мысленно отыскивать изменения в столь любимом некогда лице. – Мой Серёжа, он просто замечательный. Добрый, заботливый и так меня любит, в буквальном смысле на руках носит. Сюда совершенно не хотел отпускать одну, но обстоятельства вынудили. У него бизнес, своя страховая фирма, – в которой он аж целый страховой агент по недвижимости, но этого Ксюше не узнать от меня. – Так что ремонтом и последующей продажей квартиры пришлось заняться мне. Конечно, мы могли бы доверить это дело какому-нибудь агентству, но я захотела взяться за него лично. Надоело маяться от безделья в роли домохозяйки.

– О, тут я тебя понимаю, подруга! Четвертый год сижу в декрете, занимаюсь сыном и порой волком завыть охота. А Андрюша…

Хрюша он, этот Андрюша.

И не изменился, гад ползучий, почти. Всё та же приводящая меня в дрожь ямочка на щеке от лёгкой полуулыбки (на самом деле это едва заметный шрам, полученный в уличной драке) и те же светло-зелёные глаза – омуты, которыми я могла любоваться часами. На снимке он в тёмных брюках, спортивного кроя пиджаке и синей рубашке сидит в белом кожаном кресле, одной рукой прижимает к груди сидящего у него на коленях мальчика, другой – ласково обнимает за спину жену, что пристроилась на подлокотнике. И все улыбаются. Чёртово счастливое семейство!

Не мог раскабанеть за эти десять лет, Смолягин! Отрастил бы живот или облысел, чтобы мне не было так мучительно больно смотреть на тебя. Чтобы не накрывало с головой осознанием, ошеломительным, как и в тринадцать лет, что люблю. По-прежнему люблю до безумия, до искр из глаз. И это дрянное чувство снова никому не нужно, оно запретно и отвратительно, уродливо, потому как питать его по отношению к занятому мужчине – кощунство.

Мне надоедает этот фарс. К чему прикидываться и актерствовать? Я вернулась сюда, чтобы взглянуть ему в глаза и высказать всё, что наболело за долгие годы. Обвинить в своём теперешнем состоянии и так далее, но это более не актуально. Он женат. Счастлив. Воспитывает сына. Наслаждается умопомрачительно красивой женщиной. А мне давно следовало пойти своей дорогой, пора двигаться дальше, на сей раз без оглядки на прошлое.

Допиваю безвкусный чай, жую не менее пресное пирожное и поднимаюсь из-за стола, чтобы откланяться.

– Но в этот раз я буду настаивать, чтобы в доме появилась няня. Заниматься младенцем и воспитывать старшего сына… нет, избавьте. На роль матери-героини я не гожусь.

С этими словами Ксюша откусывает манерно малюсенький кусочек эклера, обводит язычком белоснежные зубки и, мать моя женщина, поглаживает рукой плоский живот. А я взвизгиваю, будто кипятка ливанули за шиворот:

– Так ты беременна?

Девушка в недоумении смотрит на меня, потом пожимает плечами и согласно кивает, поднося чашку к губам.

– А я о чем тебе битый час рассказываю? Тесно нам будет вчетвером в этой клетушке. Вот достроим дом, наймем няню…

Я снова отключаюсь от её болтовни, краем глаза кошусь на фото Смолягина и окончательно свыкаюсь с мыслью, что приехать сюда было чудовищной ошибкой. Возвращение не только не принесло душевного равновесия, а наоборот – разодрало меня в клочья.

Глава 5. Прошлое

Наутро после отцовской выходки мама разрешила мне не ходить в школу и, глянув на себя в зеркало, я поняла, почему. За ночь щека увеличилась вдвое, под глазом налился огромный густо фиолетовый синяк, а само яблоко, которому полагалось быть белым, превратилось в кровавый сгусток. Низ живота потягивало ноющей болью, потому ходила я на полусогнутых, слегка приобнимая себя рукой для поддержки.

Случившееся ночью мама никак не прокомментировала и, что совсем меня огорчило, не выразила сочувствия или сожаления. В этом вся мама, закрытая и безэмоциональная. Рыбья кровь, так она о себе говорила, а я, не до конца вникая в смысл фразы, сравнивала её со снежной королевой.

Торопливо собираясь на смену, она поставила перед нами с сестрой тарелку пышных оладий и графин с домашним компотом из вишни, велела мне выпить после завтрака таблетку анальгина и умчалась на работу.

– Больно? – тоненьким, осипшим от ночных слёз голоском спросила Милка, с отвращением поглядывая на моё лицо.

– Терпимо, – как можно мягче отозвалась я, наливая две чашки чая. – Ешь и бегом одеваться, а то в школу опоздаешь.

Я потрепала младшую по голове и без всякой охоты принялась жевать. Папахен был дома, оглушительный храп раздавался из зала, и стало не по себе от мысли, что мы останемся с ним наедине, когда Мила убежит на занятия.

До этого дня меня не били по-настоящему. Да, порой прилетало по мягкому месту от матери, случались и затрещины с подзатыльниками от отца, но так серьезно мне досталось впервые.

Я росла беспроблемным ребенком, училась на круглые пятерки, по доброй воле взваливала на себя хозяйственные хлопоты. Мне было жаль маму, которая убивалась на работе, и я старалась услужить ей во всём, а с появлением в нашем доме Милки, домашние хлопоты разделились поровну. Я убирала, стирала, готовила и проверяла уроки младшей сестры, а кузина мыла посуду и вытаскивала мусор.

Вот и сегодня, вместо того чтобы завалиться в кровать с любимой книжкой братьев Стругацких "Град обречённый", где главного героя, кстати, звали Андрей, и насладиться всеми прелестями прогульщицы, я наметила целый список дел и принялась хозяйничать. Подтерла пол в коридоре, начистила картошки на суп и, осмотрев скудные запасы провизии, решила приготовить обед по изобретённому мамой рецепту. Варево из овощей, кильки в томатном соусе и быстрорастворимой лапши. Кто не пробовал это незамысловатое первое блюдо – рекомендую.

От создания кулинарного шедевра меня отвлек звонок в дверь. Это пришёл Андрей.

– Привет, малая, – мрачно приветствовал он и не дожидаясь приглашения, прошёл в прихожую.

На краткий миг я словно выпала из реальности и залюбовалась своим спасителем. Сегодня на нем были черные джинсы с просторными карманами по бокам от коленей и пушистый белый свитер с высокой горловиной. Мягкая на вид шерсть подчеркивала рельеф грудных мышц.

– Как самочувствие? – спросил сосед и снова получил в ответ слабое лепетание.

А что я могла с собой поделать? Реакции тела и разума превращали меня в жалкое подобие человеческого существа, тогда как его бешеная энергетика и зашкаливающая во всех диапазонах привлекательность не оставляли надежды, что когда-нибудь я начну разговаривать в полную силу голоса и перестану тупить после каждой оброненной им фразы.

Очевидно, Андрей улавливал где-то на подсознательном уровне, что я малость слабовольная амёба, так что действовал, не спросясь. Водрузил на стул пакет, пояснив, что в нём мазь (видимо, целая канистра мази литров на десять), потеснил меня к центру прихожей, заставил замереть напротив овального зеркала, встроенного в дверцу платяного шкафа, и поднял моё лицо для… поцелуя же, верно?

По глазам ударил яркий электрический свет, я смежила веки в блаженном предвкушении, приготовилась задрать ножку вверх, как делала героиня фильма "Дневник принцессы" и чуть выпятила губы вперёд. Хорошо, что утром почистила зубы.

– Нормально всё с тобой, малая. Пластырь можешь убрать, не рывком, а потихоньку.

С этими словами он чуть повернул моё лицо влево, держа за подбородок, придирчиво осмотрел и отпустил.

– Наложишь мазь густым слоем и так оставишь до вечера, а перед сном опять, – продолжил инструктировать Андрей.

Я кивнула, избегая его взгляда. Щёки покрывались алыми пятнами стыдливого румянца, казалось, даже кожа под фингалом вспыхнула ярким багрянцем. Ну не дура ли? Вытаращила гриботья, а он просто хотел убедиться, что рана в порядке. Кошмар.

Окончательно поплохело мне буквально миг спустя, когда парень поймал край моей домашней футболки, задрал его, обнажая живот, и заправил за кромку бюстгальтера. Прикосновения свелись к минимуму, это не было попыткой облапать или соблазнить. Ему хотелось убедиться в моём здравии. Ага. А мне – провалиться сквозь землю от насыщенности происходящего.

– Да всё хорошо, – бормотала, а язык почти не слушался.

Удивительное ощущение лёгкости во всём теле. Для того чтобы воспарить, достаточно всего лишь подпрыгнуть.

Секунду он изучал синеватое озерцо на моей коже под рёбрами, затем перевёл свои выразительные глаза на моё лицо. Мне пришло на ум, что вижу перед собой бескрайнее травяное море, спокойное лишь внешне, и скрывающее в себе нечто опасно притягательное. Словом, очередная девичья глупость.

– За что он тебя так?

– За то, что долго не открывала дверь. Наверное.

А вообще глупый вопрос, разве существует "За что?", когда речь идёт о побоях, нанесенных вдрызг пьяным родичем беззащитному ребёнку? Это случилось и это нужно пережить.

– Убил бы гада.

На этом Андрей ушел, не прощаясь. Скоро я привыкну к его манере молча уходить и под канонаду эмоций врываться в мою жизнь, переворачивая всё с ног на голову. Привыкну и полюблю её, как и всё в этом бесподобном мужчине.

***

После ночи вызова пиковой дамы между мной и Андреем всё сдвинулось с мертвой точки. Мы начали понемногу общаться. Перебрасывались парой фраз о музыкальных предпочтениях, узнавая вкусы друг друга, менялись дисками со звукозаписями. Затем перешли на кино, делились впечатлениями о недавно просмотренных фильмах, давали друг другу советы по подбору киноленты на вечер. И хоть полноценное вдумчивое общение требовало от меня титанических усилий и неимоверной концентрации (сложно связать два слова воедино, когда от одного взгляда колотит так, будто обеими руками вцепилась в оголённый электрический провод), я справлялась с попеременным успехом. Иногда брякала несусветную глупость, забыв о том, что смотреть ему в глаза во время диалога – смерти подобно, а порой успешно отстаивала свою точку зрения в споре.

К слову, подобные задушевные беседы о кино и музыке случались нечасто, раз или два в месяц. Но даже их мне хватало с лихвой, чтобы набраться трепетных ощущений, а потом ночами напролет прокручивать в голове каждую свою удачную реплику и полученный на неё ответ.

Наши вкусы разительно отличались. Мне нравились лёгкие подростковые комедии вроде "Дневника принцессы", "Чумовой пятницы" и "Суперзвезды". Андрей отдавал предпочтение сложным и запутанным фильмам, как "Игра", "Игры разума", "Семь лет в Тибете", "Бойцовский клуб", "Счастливое число Слевина". И я старалась соответствовать более взрослому товарищу, с утроенным вниманием смотрела и пересматривала его любимые ленты, помечая в блокноте наиболее интересные моменты для будущих обсуждений.

А потом мне случайно попался дивиди-диск "Девственницы – самоубийцы", и эмоции после финальных титров просто не оставили места здравому смыслу. Подхватив радужный кругляш и коробочку, я на крейсерской скорости помчалась к соседу и затарабанила кулаком в дверь, неосознанно делая это так же, как героиня Люси Лью в "Слевине" – привстав на цыпочки и ударяя кулаком высоко над головой.

Открыл мне тоже вовсе не Андрей, а крышесносно прекрасный Джош Хартнетт. Вернее, сыгранный им в этом фильме образ полуголого парня в полотенце на бедрах и с разбитым носом. Я ойкнула и до крови прокусила язык.

– Малая, ты чертовски не вовремя, – отругал меня сосед. – Погоди секунду.

Я послушно замерла в дверном проёме и для надёжности ухватилась вспотевшей рукой за косяк. Хочу запечатлеть в памяти эту картинку: полуголый торс, мельчайшие капельки воды на груди и мускулы, мускулы, мускулы… У него очень красивое тело, рельефное, подтянутое. И гладкое. Такого хочется касаться под любым предлогом.

Андрей чертыхнулся и скрылся в ванной – наверняка, сейчас упакует всю эту красоту в слои одежды, а мне останется только горестно вздыхать, что не рассмотрела более детально.

Не подумайте ничего дурного. Моя любовь к этому мужчине с момента зарождения и на долгие годы была и остаётся сугубо платонической. Мне нравилось цепляться за каждую мелочь, будь то шрам на щеке, складывающийся в ямочку, или родинка на спине аккурат под левой лопаткой, заполняя этими крупицами мысленный список, за что я его люблю. Однако дальше любования объектом своих воздыханий я никогда не заходила. Даже наш с ним поцелуй привиделся лишь однажды, когда он рассматривал мой фингал. Более я не растрачивала себя верой в несбыточное.

Андрей ясно дал понять, что я его не интересую в качестве девушки. Не прямо словами, конечно, но своей отчужденностью и соблюдением всех мыслимых рамок приличия.

Как, например, сейчас, когда я попыталась вломиться к нему в квартиру, но потерпела сокрушительное поражение.

– Случилось чего? – спросил он, возвращаясь. Да, одетым в спортивные брюки и футболку.

А я по инерции продолжала размахивать диском, хотела заставить его посмотреть сей шедевр немедля, но слова застревали в горле.

С персонажем Хартнетта его роднило не только банное полотенце. У него был разбит нос. Внутренне содрогнувшись, выкрутила рычажки беспокойства на максимум.

– Что с твоим лицом?

– Пустяки, – отмахнулся с улыбкой, видя моё перекошенное лицо, – бандитская пуля. До свадьбы заживёт.

– Надо приложить холод и срочно ехать в больницу! Или вызвать скорую. У тебя может быть перелом…

Я уже готовлюсь сорваться с места и кинуться к холодильнику за льдом, как Андрей останавливает меня взмахом руки.

– Стой, где стоишь, малая. И дверь оставим открытой, не то меня обвинят… хм.

Он ухмыльнулся этой недосказанности и каким-то тяжёлым взглядом окинул меня с головы до ног.

– Холод я приложу, больниц не надо. Топай домой, малая. От греха.

И буквально вытолкнул меня в подъезд, словно надоедливую собачонку.

Глава 6. Настоящее

Эту ночь провожу без сна. Мыслей столько, что их хочется вынуть из черепной коробки и размазать по обшарпанным стенам, а потом отойти назад и сфокусироваться хотя бы на одной, наименее болезненной. Кем я была для него? Сколь много значила и значила ли вообще? Стоит ли мне продолжать искать встречи? И о чем говорить, если она-таки состоится? Поделиться детскими обидами, вывалить перед ним своё искромсанное сердце, обвинить в том, что убил для меня само понятие любви и возможность чувствовать? Я ведь никогда более не испытывала страсти, огня, всепоглощающего безумия, ни с одним мужчиной. У меня и мужчин этих не было, лишь Серёжа. Только со Смолягиным, с ним одним, будь он трижды неладен, вспыхивала подобно бензиновому облаку, сгорала дотла и воскресала из пепла. С ним плавилась. Его одного любила до ломоты в костях, до беспамятства.

Мечусь по пустынным комнатам, как пойманный в сети хищный зверь, и завожусь всё больше. Не помню значение слов "здравомыслие", "холодный рассудок", "логика", мною правят разрушительные эмоции. Мне представлялось, что приеду сюда, найду его жалким, располневшим, ничтожным, женатым на какой-нибудь из его бесчисленных девиц, которая спустя год брака опустилась до состояния подзаборной шалавы. Мечталось ткнуть его носом в содеянное, похвастать, кем я стала и чего достигла вопреки всему, как самостоятельно поднялась с колен из зловонной лужи предательства, его предательства…

Всё это уже неосуществимо. Козырять абсолютно нечем. Я не дотягиваю до уровня его жены. И близко не стояла. Жизнь моя не изобилует пёстрыми красками, не бьёт ключом. Нет в ней головокружительных карьерных взлётов или падающей ниц перед моими ногами армии поклонников, способных предложить платиновую карту и дачу на Мальдивах. Я обычная среднестатистическая бабень со скучной работой в офисной среде, бегущая по кругу дом – работа – дом. И у меня розовая сахарная вата вместо мозгов, раз вернулась в этот ненавистный город спустя десять лет.

Придя к этому выводу, я схватила телефон и, покуда решимость не исчезла, набрала контакт с именем "Миляша". Самостоятельно я отсюда не уеду, так пусть поможет самый близкий и родной человек.

– Внимательно, – рявкнул аппарат голосом сестры, и я улыбнулась.

– Ну так слушай и записывай, – проворковала я, понимая, что сейчас младшая совместит незнакомый номер с узнаванием меня, и начнется…

– Ах, ты ж засранка мерзопакостная!

Я же говорю. Ухмыляюсь.

– Ты куда пропала? Мы с ног сбились, тебя разыскивая. Серёга черный от горя, двое суток морги объезжал, такого насмотрелся, что…

Смешливое настроение улетучивается.

– Мил, стой. Прости, что я так внезапно и без объяснения причин исчезла, просто… Мне и в голову не пришло, что вы беспокоиться начнёте.

– В голову тебе не пришло? – срывается на крик родственница, а у меня аж ухо закладывает. – Спустя сутки сообщение прислала, что, мол, в порядке всё, не беспокойтесь, а мы последовать твоему совету должны? Да ты в конец офигела, Ань! Мало ли кто и что написать мог с твоего номера. Неужто и это в голову не пришло? Мама на таблетках сидит, каплями их запивает. Серёга спит по два часа, а в остальное время по городу колесит, тебя разыскивает. Я уже все глаза выплакала, воображая, что с тобой сотворилось. Мы с утра собирались в полицию идти и заявление о пропаже человека подавать, слышишь ты, упыриха вурдалачная?

– Слышу отчётливо. Милашка, ну прости. Я не со зла, просто так надо было…

– Где ты? Живо мне говори, я вызову такси, приеду за тобой и отделаю тебя по полной программе.

– На такси не получится, я в другом городе.

Голос предательски дрожит, срывается от переизбытка эмоций. О том, что свой побег придется как-то объяснять, притом неоднократно, я не задумывалась.

– В каком ещё другом? – Мила от удивления слегка успокаивается. Куда тебя черти уволокли?

– Назад в прошлое, – вздыхаю так, что в лёгких разгорается комок боли. – Я в нашей старой квартире. В родительской.

– Эээм, и почему это?

"Долго втолковывать", – вертится на языке, однако вопреки намеченному плану я пускаюсь в длинный и обстоятельный рассказ.

Эпизод с просмотром фильма "Ворон" с Биллом Скарсгардом я опускаю. Никакими словами не выразить то сумасшествие, которое я ощутила уже на первых десяти минутах фильма. За день или два до того я наткнулась на трейлер этой картины и с замиранием сердца досмотрела его до конца. Короткий двухминутный ролик что-то разбередил в душе, но я не поддалась на провокацию и смотреть изобилующую кровищей картину не стала. А потом был уютный семейный вечер, мы с Серёжей поужинали, улеглись на диван в обнимку, и муж на одном из телевизионных каналов включил ЭТО. Современную интерпретацию культовой истории отмщения Эрика Дрейвена.

В классической версии персонажа сыграл Брендон Ли, а после его трагической гибели прямо на съёмочной площадке, "Ворон" стал прямо-таки эталоном мрачной готики. Мне первоисточник не нравился, зато мужу, как видно, очень, потому он добавил громкость, отложил пульт и обвил меня обеими руками. Мы попали почти на самое начало киноленты, пропустили только первые десять или пятнадцать минут. А ещё через четверть часа я ощутила лёгкий холодок и покалывание в затылке. Затем глыба льда размером с айсберг свалилась на меня, похоронив под собой минувшие годы. Я узнала его. Каким-то немыслимым образом Эрик, воплощённый на экране Биллом Скарсгардом, вдруг превратился в Андрея Смолягина. Меня пробирало от крупных планов его лица. Огромные светло-зелёные глаза, пухлые чувственные губы, потрясающе ровный и аккуратный нос с чуть островатым кончиком, гладко выбритые щеки. Он целовал свою партнёршу по съемкам, а у меня покалывало губы, и сбивалось дыхание. Они танцевали, дурачились, прыгали по кровати, дефилировали друг перед другом в разных образах, а мне вспоминалось иное…

Когда Серёжа, разочаровавшись в киноленте где-то на середине, попытался переключить на следующий канал, я выхватила у него пульт и продолжила следить за происходящим. Сценарий, диалоги, содержание истории всё это отсутствовало в моем восприятии. Я видела лишь главного героя и хотела наблюдать за его мимикой, жестами, движениями часами, отыскивая схожесть. Большую часть фильма Билл светил оголённым торсом, демонстрируя развитую мускулатуру и чрезмерное обилие татуировок. У Андрея была всего одна, чёрно-белая – раскрытый парашют и лента под ним с надписью «Никто, кроме нас», – на левом плече. А еще я воскрешала в памяти очень похожую грудь и спину, рельефные, с невероятно гладкой кожей, которая на вкус казалась солоноватой и немного горькой, но такой вкусной, что от воспоминаний о ней у меня потекли слюнки.

Тот вечер оказался испорчен напрочь. Сережа шутливо пожаловался, что такое невозможно развидеть и вообще у него вот-вот кровь хлынет из глаз, а я поддакивала невпопад и злилась на всякую мелочь. Вместо сна уткнулась носом в телефон и с жадностью листала фото Билла Скарсгарда, но искомого не находила. В обычной жизни он казался милым обаятельным парнем и совсем не походил на Андрея. Тогда я изменила запрос для поисковой системы: "кадры из фильма ворон 2024" и алчно впилась глазами в столь любимое лицо.

А поутру, так и не сомкнув глаз, я позвонила на работу и взяла несколько отгулов, сославшись на болезнь. И снова включила "Ворона", намереваясь насладиться им в одиночестве.

Думаю, своё хворое состояние здоровья я не выдумала. В те дни со мной и правда что-то приключилось, некое помешательство. С утра до вечера, до возвращения с работы супруга, я запускала один и тот же фильм и думала, сравнивала, анализировала. И в какой-то момент рассудок окончательно воспалился. Я написала заявление на отпуск без содержания на следующие два месяца, сняла со своего счета в банке всю имеющуюся наличность (вдруг Сережа решит вернуть меня, заблокировав карту – об этом я, вай какая умная, подумала, а вот о том, какое беспокойство причиняю близким – нет), собрала вещи, и не оставив прощальной записки, сбежала на вокзал.

Выдрав из повествования любое упоминание о красавчике Билле, я переиначиваю рассказ так, что получается, будто проснулась одним далеко не прекрасным утром, и решила: хватит, отправляюсь за мечтой.

– Я с вас шизею, дорогая редакция, – выдает Милка, с достоинством вытерпев мою нудную предысторию. – За какой мечтой ты погналась, позволь узнать? Кто или что тебя ждали в старой родительской квартире?

– Ты помнишь Андрея Смолягина? – осторожно спрашиваю, устав увиливать и изворачиваться. Пускай слушает правду, если ей в самом деле интересно.

– Это который?

– Ну, жил с нами по соседству…

– Ааа, смазливый растлитель малолеток, за которым ты вечно таскалась, как собачонка? Козлина, использовавший тебя по своему усмотрению, а потом бросивший тебя подыхать от тоски, – голос Милки набирает обороты в равной степени с быстротой речи. – Ушлёпок, которого ты оплакивала несколько лет, ты о нём говоришь, да? Нет, Анечка, я такого чушпана не помню.

Вставить хоть словечко в её гневную тираду не представляется возможным, поэтому я не спорю со всеми этими нелицеприятными эпитетами и после окончания монолога.

– Да, я о нём говорю. О Смолягине. Хочу встретиться и поговорить…

Сворачиваюсь клубочком на новом матрасе, даже не потрудившись снять плёнку.

– Так, стоп, что… ЧТО ТЫ ХОЧЕШЬ? Поговорить и встретиться? А ну живо включай видеосвязь!

Милка даёт отбой и в следующую секунду дозванивается до меня через мессенджер. Холодею от этой затеи, но поднимаю значок видеокамеры вверх, принимая вызов.

На экране появляется лицо младшей сестры. Знакомое до каждой чёрточки, родное, любимое и… перекошенное злобой.

– Ты кто вообще? – доносится по громкой связи. – Кто ты, чудище инопланетное, и почему завладело телом и разумом моей сестры?

– Мил, я…

– Ань! Очнись! Тебе не пятнадцать лет, а почти вдвое больше. Ты замужем, дура! У тебя семья и пятилетний брак за плечами. Какие, к чертям, встречи с бывшими трахарями?

Мда, лексикон моей обожаемой Людмилы – к слову, умной и начитанной учительницы начальных классов, имеющей в своем портфолио диплом о высшем образовании по специальности "Религиоведение", – лексикон её оставляет желать лучшего.