Красный Клевер

Хвалю его за старания, но внутри чувствую странный отклик. Голубь. Символ мира. Тристан наверняка бы раскритиковал даже это. «Почему голубь, а не ястреб? – сказал бы он, склонив голову. – Выбор слабых, не находишь?»

Боже… до чего дошла, сама за него придумываю реплики.

На кухне, вместе с детьми, мы готовим еду для нуждающихся. Пар от кастрюль заполняет пространство, как туман, скрывая лица сестёр. Чувствую себя маленькой шестерёнкой в огромной механизме милосердия, с трудом пытаясь отвлечься от одного вопроса: что он сказал бы о нашей работе? «Слабость, глупость или фанатизм?» Наверное, все три сразу.

Возвращаясь в монастырь, с каждым шагом ноги становятся тяжёлыми. Вечер встречает нас запахом ладана. Беру в руки старую икону, краски облупились, дерево покрылось трещинами, будто сама икона устаёт нести свою вечную роль.

Краски ложатся на кисть мягко, но каждая линия требует внимания. Это медитативное занятие, способ уловить божественную благодать. Но даже здесь его голос звучит в моей голове: «Ты рисуешь для Него или для себя?»

Сёстры говорят мало, лишь шорох тканей, да тихий скрип инструментов. Я понимаю, что меня тянет назад, к тому, кто смеётся над нашей верой, кто называет её детской сказкой. Но что, если я смогу доказать ему обратное?

Летний вечер укутывает монастырь тёплым одеялом, воздух наполнен запахом трав и раскалённого за день камня. Свет свечей в коридорах мягко отбрасывает длинные тени, шёпот молитв ещё витает в голове, когда мы направляемся в трапезную. Ступни гулко скользят по каменному полу, и я стараюсь сосредоточиться на этом звуке, чтобы не утонуть в собственных мыслях.

– Точно! Эй, Аура, – голос сестры Кассии раздаётся неожиданно. Я останавливаюсь. Она стоит, опираясь на стену, губы еле заметно растянуты.

– Что? – Сглатываю, стараясь не показывать раздражения.

– Мы слышали, что какая-то монахиня пропала в лесу, и как только поняли, что это ты, то хотели кое-что узнать. Той ночью ты кого-то встретила? – Она делает недолгую паузу, явно упиваясь собственной гениальностью. – Или кого-то нашла?

Кассия всегда любила высмеивать других, язык слишком острый для монашки, но сегодня её слова особенно больно впиваются, в частности с таким самодовольным лицом.

– Ты о чём? – Холодно отвечаю, но голос предательски дрожит.

– Ну, просто странно, сколько не наблюдаю за тобой, такое впечатление, что тебя подменили, за неделю-то. Такая нервная и дёрганая, – она делает шаг ближе, насмешка на губах становится шире. – Может, тебя кто-то наконец соблазнил? Или это был… он?

Я вздрагиваю. Сердце на мгновение замедляется, а потом начинает грохотать как колокол.

– Сестра Кассия, – раздаётся голос Рут. Она подходит к нам, скрестив руки на груди. – Тебе не кажется, что Аура самая чистая из всех нас? Если кто-то из нас и поддастся искушению, то уж точно не она.

Кассия коротко и звонко смеётся, звук скорее схожий с хлыстом по воздуху.

– Чистая? Правда? – Она обводит нас взглядом. – Если уж грешить, то хотя бы с кем-то достойным, а не с ночным чудовищем. Не знаю, что хуже, предать обет или пасть так низко.

Кровь приливает к лицу. Такое ощущение будто вены на руках сейчас взорвутся.

– Сестра Кассия, может уже заткнёшься? – Даже не понимаю, как слова вырываются из моего рта. Громко, резко, как удар по барабану.

Она замирает на мгновение, но потом довольный оскал возвращается.

– Значит, правда задела?

– Ты даже не знаешь, о чём говоришь, – шиплю я, стиснув зубы так, что они трещат всё громче в висках. Делаю шаг вперёд, стоя лицом к лицу с ней. – Ничего не зная обо мне, при этом зная, что все в курсе о твоих шашнях со священником Габриэлем, имеешь наглость так меня обвинять?

Рут смотрит на меня, лицо растерянное, и столько в ней сомнения.

– Аура, – мягко начинает она, но я её не слышу, всё моё внимание приковано к явно утратившей самообладание Кассии, которая уже вся покраснела.

– Тебе только язык дай почесать. – Горло саднит, но заткнутся ещё труднее. – А ты бы попробовала встретиться с вампиром лицом к лицу. Ох, я бы посмотрела, как ты бежишь, сверкая пятками.

Кассия поднимает брови, и застывает, на миг утратив ту самодовольную искру. Сердце гремит, кровь стучит в висках, и я даже не чувствую, что жар сковал тело.

– Ты смеешь судить о том, чего даже понять не можешь, – произношу я с презрением. – Лучше бы помолчала, чтобы ещё больше себя не унижать.

Молчание давит на уши, напряжение в воздухе становится почти ощутимым. Отступая, по телу прокатывается волна холода, сменяясь жар, который только что сжигал меня.

Кассия остаётся на месте, лицо застыло, губы плотно сжаты. Рут смотрит на меня так, будто видит впервые.

Я отворачиваюсь и иду дальше по коридору. Тяжесть собственного голоса и сказанных слов предательски опускается на плечи. Стыд и злость на саму себя смешиваются в горячем клубке. Весь ужин я чувствую это невыносимое давление, будто сама стала собственным обвинителем.

С утра до вечера я работаю, чтобы наполнить себя миром, который потом смогу предложить ему. Но последние пару часов определённо на внутренний мир не смахивает.

После ужина, снова собираю корзинку с едой для Бьёрна, обдумываю, что сказать вампиру.

– Ты считаешь нас слабыми, потому что мы верим? – Тараторю я, продвигаясь всё глубже в лес. – Нет, не так. – Вздыхаю я. – Тристан, я считаю…

– Что? – Голос раздался так внезапно, что я чуть не вскрикнула оглядываясь.

Малиновые полосы заката ложились на землю странным полотном, украшая его лицо в тёмные оттенки. Упирается спиной в широкий ствол дерева, держа руки в карманы штанов.

– Что ты считала? – Оторвался он от дерева медленно приближался. – Ворон на небе?

– Нет. – Хрипло отозвалась я, стараясь вернуть былую уверенность. Но стоило ему появится, как все мысли разлетаются в разные стороны. – Я просто хотела сказать, что считаю неправильным твои появления. И подбирала нужные слова.

– Да неужели? – Вдруг он обратил внимание на мою корзинку. – Это для волка?

– Откуда знаешь? – Я тут же оживилась. Неужели он всё время следил за мной?

– Навевает воспоминания. – Оглянулся он на чащу леса, выпрямляясь рядом со мной. – Как бишь его, Берт?

– Бьёрн. – Поправила я, опустившись на колени и начав вытаскивать всё нужное и оставлять в его месте. – Когда я была маленькой, нашла его израненного. И ухаживала, пока он не встал на ноги. – Взяв пустую корзинку и выпрямившись рядом с Тристаном, меня должно быть по голове стукнули. – Постой, какие воспоминания?

– Не важно. – Вдруг он схватил меня за талию, прижав к своей груди. От внезапности я даже корзинку уронила. – Ну, пошли? – Собирался он двинутся с места, но я моментально оттолкнула его.

– Умерь пыл. – Ощутив свободу на талии, и удержавшись на ногах, делаю пару шагов назад. – Мне нужно вернутся и оставить корзинку. Наша повариха видела, как я выходила.

– И не сдала матушке? Удивительная преданность.

– Я когда-нибудь помою твой рот с мылом. – Потянулась я к корзинке, но тут же холодные пальцы обвили мою кисть на ручке.

– Неужели я чем-то обидел тебя, монашка? Что я такого сказал? – Голос становится таким ласковым и шепчущим, что я могла прямо тут и потеряться. – Разве за своё хорошее поведение я не заслужил награды?

– У тебя нет хорошего поведения. У тебя даже манер нет.

– Не будь у меня манер, я бы тут тебя и раздел. Особенно учитывая, какая хрупкая у тебя одежда. – Приблизился он настолько, что его шёпот коснулся моего уха. – Ладно уж. – Однозначно прочитав на моём лице насколько его действия некомфортные для меня, отошёл на пару шагов, вытащив изо пазухи какой-то плотно свёрнутый, бумажный пакет. – Тут одежда. Выйдем сегодня в город.

– Зачем? У меня своей одежды полно.

– Ага. Какой? Платьишки в пол, да юбочки? Не пойдёт. В таком виде быстро поймут кто ты, так что будь любезна, пока я не решил сам тебя переодеть.

Глава 11. Падшие не молятся

Разворачивая пакет уже в своей келье, я в принципе понимала, что это за одежда, но надевать штаны и чей-то батник так странно. Переодевание заняло не так много времени, как мне казалось. Но я была готова поверить, что пока я натягивала штаны, вселенная за моей спиной схлопнулась. Будучи уверенной, что ставни он не потревожит, пока я переодевалась, вытягиваю из оставленных под подушкой ножен кинжал, и в одном движении засовываю его в карман штанов.

Всё же хорошо, что сегодня я буду в штанах, будет удобнее прятать кинжал. А так, каждый раз, приподнимать рясу, чтобы выудить с набедренного ремня нож не очень удобно. Только собравшись к окну, меня всё же что-то дёрнуло остановиться, и взять из тумбочки библию.

Открыв ставни, я уже вижу его ботинки на моём подоконнике. Тристан сел на корточки, недовольно поглядывая на мою прикрытую платком голову.

– Сними. – Протянул он руку, из-за чего я машинально отпрянула.

– Ты что? Я не могу выйти из монастыря с неприкрытой головой. – Он глубоко вздохнул, устало опустив голову, и махнув мне рукой, чтобы я подошла ближе.

– Хватит и капюшона, – его голос звучит ровно, будто нечто само собой разумеющееся, медленно развязывает узел платка на моём затылке, позволяя волосам рассыпаться. Капюшон мягко ложится на голову, скрывая волосы, и я машинально складываю руки перед собой, как при молитве. – Вот. Уже лучше. Так хотя бы не похожа на монашку, – слова звучат с лёгкой иронией, но в этот момент я замечаю его улыбку.

Мягкий рассвет после долгой ночи. Тёплая, по-настоящему искренняя, расцветает на его губах, осветив всё вокруг невидимым светом. На его губах нет ни высокомерия, ни тени его сарказма, только неподдельная человеческая теплоту, которая пробивается сквозь его холодный облик.

На миг кажется, что весь мир растворяется. Время останавливается, остаётся только это мимолётное, почти невозможное мгновение, за которым я готова пойти даже в Ад.

Тристан аккуратно взял меня на руки, заставив крепко стиснуть его торс, и зажмурившись мы вместе оттолкнулись от подоконника. Оказавшись на земле, продолжал тянуть меня за локоть, даже если я добровольно шла за ним. Хоть на улице и темно, я прекрасно видела очертания монастыря, и силуэт того, в чьих руках моё дыхание.

Хватка стальная, горячая и пугающе близкая. Кажется, я перестала дышать от того, как его пальцы впивались в мой локоть, явно пытаясь оставить след. Я шла за ним, спотыкаясь на каждом втором шаге, и чувствовала, как его терпение таяло с каждой секундой.

Оказавшись за пределами монастыря, я снова приметила его черного зверя. Он торопливо открыл пассажирскую дверь, скорее всего ожидая, что я опять буду канючить. Но я так и не осмелилась противостоять ему, хватило того, как он поднял меня тогда на руки, и у меня подкосились ноги.

– Какая покладистая, – хмыкнул он, обойдя машину и сев за руль.

– Не думай, что это из-за тебя. – Складываю руки на коленях, стараясь не выдать дрожь в голосе. – Знаешь, что такое настоящая покладистость?

– Опять. – Провёл он рукой по лицу, заводя машину.

– Это когда ты добровольно отказываешься от зла, даже если оно кажется заманчивым. Может, стоит попробовать? – Не слушая его, продолжила я, нащупав библию в кармане батника.

– Как же. Спотыкаюсь. – Громко развернув фантик шоколадки быстрым движением кинув в рот и оскалившись как-то по-хищному, тронул машину с места.

Ночной город выглядит как зыбкое отражение дневной версии. Узкие улицы тянутся в тусклом свете фонарей, отбрасывающих длинные, неровные тени. Витрины магазинов мерцают неяркими огоньками, словно опасаясь привлекать лишнее внимание. Редкие прохожие шли торопливо, их силуэты растворяются в полумраке. Автомобили с приглушёнными фарами тихо скользят по асфальту, шорох колёс кажется громким в этой тишине.

Город дышит тревожным спокойствием, в котором каждый звук кажется слишком громким, а каждая тень подозрительной. Припарковав машину в тени одного здания, Тристан вышел, я вслед за ним. Встретившись с ним у моей двери.

– Так значит, ты умеешь пользоваться ручкой. – Насмехался он.

– Я вышла из монастыря, а не из пещеры. – Хмыкнула я, когда он взял мои руки и положил себе на предплечье.

– Учту.

Прогуливаться по ночному городу было очень странно, особенно в его компании. В очередной раз оступившись, я почти падаю, но он успевает удержать меня, резко сжав локоть. Его сила ошеломляет, тепло руки обжигает.

– Ты можешь смотреть под ноги? – Голос, низкий и раздражённый, пронзает меня до костей.

Пытаюсь вырваться, но он удерживает, заставляя подняться на ноги. Пальцы не ослабляют хватки, будто напоминая, что сейчас всё под его контролем.

– А ты можешь прекратить плеваться ядом? – Скрещиваю руки на груди. Ветер касается лица, но его взгляд застывает на мне, как будто жаждет чего-то большего.

– Разве я сказал хоть слово лишнее? – Его тон мягок, но насмешка скользит в каждом слове. – Или ты принимаешь любое замечание за личное оскорбление?

Поджимаю губы, изо всех сил стараясь стоять невозмутимее. Каменные улицы города отражают свет, делая его тени ещё длиннее и страшнее.

– Ты живёшь ночью, а я человек. Мы просто не можем быть одинаковыми, – отвечаю, стараясь не выдать, как холодные мурашки бегут по коже.

Он делает шаг вперёд, и его тень накрывает меня тёмным крылом.

– А ты всё пытаешься наложить границу, где её нет, – голос становится тише, почти шёпотом. – Что ж, может, стоит привыкнуть к ночи? Это, похоже, будет твоя новая жизнь.

Дыхание учащается, а внутри разгорается странное ощущение, смесь гнева и какой-то неосознанной тревоги.

– Ты правишь здесь, но это не значит, что мне придётся тебе подчиняться, – пятилась я, напряжение заполняет пространство.

Он склонил голову, глаза сверкают, как огоньки в темноте.

– Правда? – Он шагнул ещё ближе, голос звучит с едва уловимой угрозой. – Тогда попробуй найти свой путь в этой ночи. А я понаблюдаю.

Его улыбка на миг обнажает клыки, но в ней нет злобы, только странная смесь интереса и чего-то ещё, от чего всё сжимается. Каждое слово звучит так, будто он намерен довести меня до крайней точки, а потом наблюдать за моей реакцией.

– Сладкая парочка! – Голос раздаётся за спиной, как хлёсткий удар. Нервы натягиваются, как струны, стоило приметить кое-как державшегося на ногах, шатающегося мужчину.

Я замираю, но Тристан лишь недовольно закатил глаза, предвкушая игру. Под пальцами ощущаю, как напряглись его мышцы, он готов сорваться в атаку. Его дыхание становится тяжёлым, руки подрагивают. Холодок бежит по спине, это неправильно. Я отступаю, машинально хватаюсь за кинжал в кармане. Он заметно морщится не поворачиваясь.

– Чего тебе? – Слова тянутся, но в них столько ледяной остроты. – Уйди пока по всем кругам ада не пустил.

– Да ладно тебе, – усмешка мужчины режет воздух ржавым лезвием. – Такая конфетка, а ты её всю себе? Жадность тот ещё порок.

Тристан молчит, а я сжимаю кулаки, чувствуя, как волна раздражения катится вверх по позвоночнику.

– Или она не из тех, кто долго стоит на углу? – Продолжает мужчина и вдруг тянет ко мне свои руки.

Тристан движется стремительно, с глухим ударом и характерным хрустом, как от ломания веток, прерывает слова явно пьяного мужчины. Заглянув за плечо вампира, подмечаю мужчину, валяющегося на земле мешком, из-за чего по спине уже бежит холодок.

– Ты… – я грубо хватаю Тристана за плечо, поворачивая к себе, сердце грохочет в горле. – Ты не должен был!

– Правда? – Наигранно насмешливо проговорил он. – Я думал, ты оценишь. Он ведь собирался, как вы любите выражаться, не «по-христиански» развлечься.

– Насилие не выход! – Слова срываются с губ, а внутри всё пылает возмущением. – Разве это доказывает, что у тебя есть сердце?

Тристан наклоняет голову, размышляя и прищуриваясь.

– Это доказывает, что у меня есть глаза. Неужели боишься, что страшный вампир всех распугает?

– Нет, – сжимаю кулаки, почти задыхаясь от горячих волн по коже. – Я хочу, чтобы ты доказал, что можешь быть лучше.

На мгновение его лицо становится серьёзным, но он отворачивается, бросив через плечо:

– А я жалею, что взял тебя сюда. Идём. Дом из леса куда безопаснее для твоих иллюзий.

Я смотрю на него, пытаясь сдержать дрожь в руках, но следую за ним к машине, хотелось ещё как-то возразить, выказать своё недовольство происходящим, вот только этот спор уже проигран.

Ночь казалась бесконечной и холодной, будто сама природа пыталась удержать меня от дальнейших шагов. Ветер жалил кожу, проникая под одежду, заставляя судорожно втягивать воздух через открытое окно машины.

Взглянув на его профиль, освещённый лишь тусклым светом далёкой луны, подмечаю потемневшие глаза, и изогнутую в недружелюбии губы.

– Много над этим не думай, просто прими, – сказал он с насмешливой интонацией, сменив передачу и свернув с шоссе. – Меня поздно исправлять.

– Тогда зачем я тебе? – Уставилась я на звёзды, которые казались равнодушными свидетелями этого вечера. – В который раз ты меня уже спасаешь?

– Захотел и сделал, – его тон был обманчиво лёгким, почти равнодушным. – Не ищи скрытый смысл там, где его нет. Это у людей в привычке всё усложнять.

– Не скажи, – не унималась я, пока он парковал машину среди деревьев. – Я зачем-то нужна тебе. О! – Меня будто водой окатили, когда я об этом подумала. – Может решил искупить грехи? – Я уже воодушевилась, когда он торопливо вышел из машины, уже дожидаясь меня у дверей дома.

Проследовав за ним и оказавшись слишком близко, я от чего-то затаила дыхание.

– Я сказал, зачем ты мне нужна, – он сделал паузу, слегка наклонив голову, будто раздумывал. – Информация. Для меня этого достаточно.

За этими словами скрывается масса недомолвок, но он явно не собирается объяснять. Остановившись перед дверью, лишь толкает её, даже не пытаясь проверить замок.

– Даже не заперто? – Протянул я, не удержавшись.

– Кому хватит глупости войти сюда без приглашения? – Покосился он на меня, слабо изогнув губы.

Внутри дома было ещё холоднее, но он не выглядел обеспокоенным. Мне казалось, что для него это естественно, быть холодным во всех смыслах.

Взяв меня за руку, уводит к столу, где мы вчера проводили время, включив свет.

В заброшенном доме всё ещё пахнет сыростью и старым деревом. Лунный свет пробивается через дыры в заколоченных окнах, играя на полу затейливым кружевом теней. Тристан идёт впереди, равнодушно касаясь покрытых пылью стен, словно проверяет их на прочность.

– Ты ведь мог выбрать место поуютнее, – оглядываю я пустые, облупленные стены.

– Решила, что я коллекционирую кружева и плюшевые подушки? – Он оглядывается через плечо, приподняв бровь.

– Это не обязательно, – пожимаю плечами. – Но место, которое не разваливается, могло бы быть хорошим началом.

– Говоришь так, якобы я обязан производить впечатление.

– Разве нет? – Присела я за стол. Он хмыкает, прислоняясь к одной из стен.

– Зачем мне стараться, если всё, что ты видишь, чудовище? – Я обиженно скрестила руки на груди, отвернув от него голову. Его слова слишком цепляют за живое.

– Ну и оправдания у тебя. – Нахмурилась я.

– Я не оправдываюсь. – Его голос звучит жёстче. – И не собираюсь, тем более перед тобой.

Вампир не оставил мне ни единого шанса на уклонение. Обхватив мои щёки, разворачивает голову, будто я просто кукла в его руках. Прикосновение обжигало, несмотря на кажущуюся холодность его кожи.

Впервые вглядевшись в его глаза так пристально, подмечаю, что они не полностью чёрные, а скорее обсидиановые, переливающийся как блестящее стекло, где таилась бездна. Хотелось отступить, но я не могу, тёмный обсидиан всё ещё держит в плену.

Он наклонился ближе, и я снова уловила его запах. Дурманящая смесь терпкой свежести грейпфрута и прохладной ночи. Этот аромат заполнил лёгкие, пробираясь под кожу. Слишком грациозен, чтобы быть человеком, слишком совершенен, чтобы казаться реальным.

Щёки пылали, кровь приливала к лицу, мысли путаются. Пытаюсь контролировать дыхание, но каждый вдох приносит с собой его запах, усиливая жар.

Он слегка склонил голову, наблюдая за мной с какой-то хищной насмешкой, будто наслаждаясь моим замешательством. Его губы изогнулись в ленивой насмешке, и я невольно подалась вперёд, но тут же опомнилась.

Отстраняется, наконец предоставив мне хоть крошечную возможность собраться. Но даже сейчас, его запах всё ещё окружает меня, будто невидимая сеть, его влияние слишком глубоко проникло.

– Причина именно во мне, или дело в том, что я человек?

На несколько секунд наступает тишина, в которой слышно только, как где-то в углу капает вода.

– Причина в том, что я ни перед кем не оправдываюсь. – Лицо смягчается, но в этой мягкости больше опасности, чем в ярости. – Я слышал, в Портленде есть «особые» законы, касающихся вампиров. Я ведь путешествовал с труппой, видел всякое. Это правда?

Я киваю, но тут же замечаю, как на его лице мелькает колючая тень. Сердце подскакивает к горлу, заставляя рот пересохнуть ещё больше.

– Словами, – шепчет он, его губы незаметно изгибаются.

Открываю рот, но голос застревает где-то в груди, от чего лишь беспомощно выдыхаю:

– Се… Сексуальный контакт запрещён.

Он приподнимает одну бровь, ухмылка становится шире.

– Интересно, – откидывается на спинку стула, расстёгивая пару верхних пуговиц, обнажая линию ключицы. – Хотя, думаю, для некоторых это не совсем закон.

– Что ты имеешь в виду? – Голос дрожит как струна.

– Ну, ты ведь знаешь. Есть те, кто хотят почувствовать нас ближе. Это ли не самое заветное желание? – Он наклоняется, его лицо оказывается так близко, что я с трудом удерживаюсь от того, чтобы отступить. – Тебе это не интересно?

Щёки обжигает жар, колени подкашиваются, и я машинально хватаюсь за край стола.

– Нет, – выпаливаю я. – Это жутко! Вдруг укусят…

Его смех звучит глухо, как раскат далёкого грома.

– Значит, всё, что ты знаешь, это сказки, которые вы рассказываете друг другу, чтобы держаться подальше от нас, – его голос становится ниже. – Ну а я знаю, что некоторые из вас жаждут этого. Жаждут нас.

– Хватит! – Я срываюсь, но он продолжает, будто не слышит моего возмущения.

– Вы строите свои законы на страхе, – говорит он, проводя пальцем по краю стола. Его движение завораживает, как змеиный танец. – А страх порождает ложь. Ты боишься, правда? Боишься не нас, а себя.

– Ты ничего не знаешь о нас, – бросаю я, чувствуя, как голос срывается от смеси гнева и растерянности.

– Того, что знаю я, достаточно, – он подаётся вперёд, и тепло его дыхания касается моего лица. – Хочешь, чтобы я остановился? Просто скажи.

Горячие волны накатывают одна за другой. Пальцы покалывают, мышцы напряжены до боли, но я не могу оторваться от него. Этот момент, этот мужчина, он поглощает меня целиком, оставляя лишь пепел от того, что я когда-то считала своим разумом.

– И? У тебя тоже были такие девушки? – Слова вырываются быстрее, чем я успеваю осознать их смысл.

– А что? – Его губы ленивой растягиваются, склонившись чуть ближе. – Завидно?

– Нет конечно! – Возражаю, но чувствую, как щеки предательски вспыхивают. Почему-то эта тема вызывает не отвращение, а какой-то неприятно-сладкий зуд любопытства.

– Какие только не были, – бросает он с нарочитой небрежностью. – Разные. Послушные, строптивые… умелые. – Последнее слово он почти мурлычет, и у меня перехватывает дыхание. Я моргаю, осознавая смысл его слов. Лицо само собой искажает смесь удивления и чего-то более глубокого. – Ха-х, у тебя забавное выражение лица. – Протягивает он, изучая меня с таким видом, будто я его развлекаю. – Что, мысли грязные полезли?

– Это безбожно. – Стараясь, чтобы голос звучал твёрдо, но внутри всё сжимается от этого невидимого нажима, цепкого как капкан.

– Само собой. – Голос опускается до опасного шёпота. – Я ведь не человек. Когда живёшь так долго, сложно не попробовать всё, что может предложить мир.

– Вот и радуйся такой жизни, – мои слова звучат жалко даже для меня.

– Ага, – перебивает он резко, его грубость буквально обжигает кожу. – Только вот ты почему-то не выглядишь радостной. Или тебя больше бесит не моя жизнь, а то, что ты сама себе во всём отказываешь?

– Чушь, – огрызаюсь, но голос дрожит.

– Сама хоть, что чувствуешь, когда представляешь себя в чьих-то руках?

– Я не представляю, – отвечаю слишком торопливо.

– А если попробовать? – Он улыбается так, что в висках начинает стучать, но я не уверена, страх ли это, или что-то другое.

– Я завещала своё бренное тело Господу, и не собираюсь думать о подобном, – выдавливаю из себя обжигающие губы слова.

Откидывается назад, явно будучи разочарован моей реакцией.

Голова кружится от жара, который поднимается из груди, растекаясь по всему телу. Ненавижу себя за то, что остаюсь прикованной к нему.