Дон-Аминадо. Литературный портрет

О кинематографической практике Дон Аминадо мало что известно, но его экранным дебютом был короткометражный «Пате-журнал русской эмиграции», снятый в конце февраля – начале марта 1928 г. Справедливости ради следует отметить, что претензия автора на то, что это был «первый фильм из жизни эмиграции», как мы успели убедиться, не соответствовала действительности, зато этой киношутке повезло в другом отношении: в отличие от других опытов история фильма Дон Аминадо была подробно описана русской прессой Парижа. Для того чтобы оценить смысловые нюансы этого экранного опуса, следует обратиться к культурно-историческому контексту времени.

Как уже было сказано, костюмированные балы и всевозможные артистические акции, устраиваемые под эгидой различных общественно-политических, национальных и творческих групп и объединений, были чрезвычайно популярны в русском Париже 1920-1930-х гг. Эта колоритная практика была воспроизведена одним из ее активных участников при описании новогоднего бала в зале «Лютеция»: «Он (Воронин – один из героев романа. – Р.Я.) приподнялся, отдавая поклон невысокому, с гордо поднятой головой и тонким смуглым профилем, худощавому господину, шедшему под руку с полноватой красивой дамой с белыми напудренными волосами. Нагнувшись к Лиде, Воронин прошептал: – Знаете, кто это? Бунин с женой! А вот дальше, в той группе, у буфета, видите маленького с бородкой? Мережковский! Как он жарко спорит с этим бледным брюнетом! Да ведь это Алданов! А рядом с ним горбатенький, с выпуклыми очками, да кто его сюда привел? Он никогда не выходит из дому – Ремизов! Запомни, Лида, эти лица! Запомните, господа, что сегодня вы видели их здесь, в Париже, будет о чем рассказывать потом вашим детям, вашим внукам…» Этот же популярный у эмигрантов зал описал и сам Дон Аминадо: Люблю «Лютеции» просторной Сей исторический подъезд,  Два фонаря средь ночи черной, Толпы, обычаю покорной, После одиннадцати съезд… Тех зал «Лютеции», где нам Хоть в тесноте, да не в обиде, Обещан в самом лучшем виде Неописуемый Сезам!.. Да будет так. Несутся годы. Туманна даль. И нет пути. «Мы все сойдем под вечны своды…» Но только прежде чем сойти, Сойдем, друзья, под своды эти, Где вечность длится только миг, Но где, как вы, и я постиг, Что много вечностей на свете!..

Все эти акции затевались исключительно с благотворительными целями, однако их частота подчас превосходила разумные пределы и становилась фельетонной темой. Однажды Дон Аминадо спародировал деловое расписание русского парижанина: «Файф-оклок уроженцев Военно-Грузинской дороги. Банкет в пользу пострадавших от аппендицита в Чехословакии. Бал в пользу зародышей югославянского происхождения. Бал-карнавал похоронной кассы взаимопомощи и выбор мумии русской колонии на целый год. Традиционный бал общества ревнителей голландского отопления, общедоступный буфет и кабаре».

По неписаной иерархии самыми престижными вечерами в русском Париже считались празднование русского Нового года, отмечавшегося по старому календарю, 13 января (его традиционно проводил Комитет помощи русским писателям и ученым во Франции), и весенний Бал прессы, даты которого приурочивались к окончанию Великого поста. Гвоздем программы новогоднего бала в январе 1928 г., например, было «первое и последнее» представление пантомимы-балета «Чудовищная мамка, или Неожиданный конь», сочиненной Тэффи при участии Дон Аминадо, А. Куприна, Б. Зайцева, А. Яблоновского, Н. Берберовой, И. Сургучева, Г. Иванова, Е. Рощиной-Инсаровой и др. Шумный успех, выпавший на долю этой сценической пародии, вдохновил создателей на поиски новой оригинальной художественной формы к предстоящему Балу прессы. Неожиданной подсказкой стала кинематографическая «злоба дня» – германский фильм «Тоска по родине», затронувший, как мы видели, патриотические чувства русских зрителей. «Профессиональному оптимисту» Дон Аминадо захотелось переиграть минорную тональность картины и оспорить мизерабельность ее героев. Самым адекватным ответом на этот творческий вызов было создание экранной панорамы русского Парижа, причем ее документализм засвидетельствовал бы перед зрителем «жизнь, как она есть». По большому счету, для реализации этого замысла не требовались какие-либо драматургические приемы: хроникальный жанр ♦ «МАМА! И ВСЕ ЭТО РУССКИЕ…»    в его классическом образце «Пате-журнал» существовал еще с начала века и был хорошо знаком зрителям всего мира. Прием хроники был привлекателен автору тем более, что в газетной практике он активно использовал его клише для «каталогизации» злободневных событий и готов был конвертировать свое умение визуализации. Свой опыт организатора киносъемок он иронически описал в специальном фельетоне: «– Вы думаете, что все это просто? Нанимается зал, нанимается джаз, ставится контролер у входа, и кончено. Публика идет, контролер ее щелкает, джаз играет, штандарт скачет, и все довольны? Да? Так вы думаете? Нет же, милостивый государь, нет, нет и нет!.. И ответственный распорядитель с мясом вырвал из меня пуговицу, за которую он перед тем подсознательно ухватился. Затем зажал меня в угол и, задыхаясь и сам себя на каждом слове перебивая, так сразу всю свою душу мне и выложил: – Буду краток! Умолчу о стороне вокальной, о стороне музыкальной, о стороне танцевальной. Это все, Бог помог, устроилось. Не без истерик, пневматичек, телефонов, не без заседания, прилежания и поведения, но устроилось. Программа – первый сорт и что ни человек, то “ведетта”. Такой блеск, такие имена, что всю эмиграцию сверху донизу переройте, лучше не найдете. Одним словом, созвездие! Черная, европейская ночь – и крупные, мохнатые, русские звезды!.. Но… но… захотелось нам такое завинтить, закрутить, запустить, зажарить… чтоб зритель не то что там… удивился, руками развел или, скажем, рот раскрыл… а чтобы его прямо-таки наизнанку вывернуло… от восторга. И придумали! Фильм! Из жизни русской эмиграции, и первый раз в здешнем городе. То есть не то что там “Ностальжи”* или обычную их клюкву, соус-пикан, а настоящий, честный фильм с явными, подлинными благополучно действующими лицами, живой натюрморт без всякой примеси!.. Нашли пленку, нашли аппарат, намотали пленку на аппарат, собрали человек сто, намотали их через этот аппарат на пленку, вымотали их из аппарата обратно, промыли пленку, отпечатали, подписали, стерли фуляром лысину и сели в кружок радоваться… Радуемся это мы час, радуемся два, радуемся три, как вдруг… телефон!.. – Спрячьте ваш фильм в боковой карман, ничего не выйдет!.. – Как ничего не выйдет?! – Так ничего не выйдет, потому что пожар. _ Конечно, всеобщий обморок, катастрофа и летаргический сон всех распорядителей вместе. Берем карету скорой помощи и едем. Приезжаем куда надо, объясняемся: – Ради Бога, не губите во цвете лет… революции в эмиграции! Отвечают: – Регрет боку*, должны погубить. Полное нарушение всех правил пожара!.. – Так что же нам делать?! – Залить водой весь зал “Лютеции”, чтоб у зрителя только голова торчала!.. – Тогда, стало быть, разрешите? – Тогда разрешим!.. Имеется в виду фильм «Тоска по родине*. ** Regrete beaucoup – весьма сожалею (фр.).  «РА БЫ Н Е М О Г О – Гм… а нельзя ли что-нибудь скинуть… чтоб вода только до талии, а полкорпуса в сухом виде? Одним словом, что я вам буду все подробности перечислять!.. Торговались мы часа полтора, не менее, Льва Николаевича Толстого в свидетели приводили, сто карт д’идантитэ горкой навалили, до того в собственную грудь стучали, что потом сутки отдышаться не могли, но… своего добились!.. – Два ведра у входа в зал, два у выхода, и чтоб конферансье в ванне сидел, и оттуда и конферировал!!! А вы думаете, что все это так просто – зал, джаз, контроль, публика… И ответственный распорядитель вырвал из меня вторую пуговицу, и тоже с мясом».

В реальности все, видимо, обстояло и проще, и сложнее. Пользуясь дружескими отношениями с кинематографистами-соотечественниками, Дон Аминадо сумел организовать съемки быстро и с минимальными затратами. К режиссуре он привлек признанного мастера экрана Вячеслава Туржанского, а также Николая Евреинова. По-видимому, выбор этого кандидата был предопределен не только общностью кабаретных вкусов и привязанностей, но и интересом театрального режиссера к кинематографу, проявившимся именно в то время. Имя Евреинова публично не оглашалось, и нежелание его афишировать было, очевидно, обусловлено договорными обязательствами, не допускавшими участия в параллельных съемках. Первоначально фильм задумывался как некая виньетка, забавный аттракцион для оживления общей драматургии бала. Однако череда трагических событий, происшедших в русском Париже накануне, скорректировала этот план: в ночь на 24 февраля покончила с собой поэтесса и переводчица Н. Петровская, а через день свел счеты с жизнью бывший петербургский юрист А. Берлин; накануне бала, вечером 14 марта, в салоне таксомотора застрелился еще один видный член эмигрантской колонии И. Бадаль. Эти события произвели тягостное впечатление на многих и не могли пройти мимо внимания организаторов бала. Оставив на время привычные межпартийные распри, лидеры разных лагерей решили хотя бы на один вечер продемонстрировать миру единство и сплоченность эмиграции. Сообразно этой установке изменилась и композиция «Пате-журнала» – автор ввел в него еще один эпизод, репрезентировавший невероятное примирение: инсценированную шахматную партию между П.Н. Милюковым и П.Б. Струве в присутствии реферировавшего ее чемпиона мира А.А. Алехина. Как оказалось, именно эта сцена произвела большое впечатление на аудиторию и стала смысловым контрапунктом всего фильма, оставшимся в памяти современников.

Первые анонсы о задуманной кинопостановке появились уже в начале февраля: «Одним из “гвоздей” предстоящего бала прессы 15 марта (в день Ми-Карем (день французского полупоста, когда нет уже сил укрощать плоть и можно с радостью и без оглядки нарушить строгий 40-дневный пост – В.Т) явится демонстрация первого настоящего фильма из подлинной (а не выдуманной) жизни русской эмиграции в Париже. В картине будут воспроизведены живые лица из мира писательского, театрального, синематографического и т.д. и показаны различные, наиболее характерные сценки из быта разных кругов русской колонии в Париже. Заключительные массовые сцены будут дополнительно зафильмованы на самом балу. Осуществление этой нелегкой (и технически, и материально) задачи любезно взяли на себя директор-распорядитель “Лиано-фильм” Л.С. Гарганов и известный кинооператор студии “Альбатрос” Н.П. Рудаков».

Через месяц кинозамысел обрел реальные черты – после того как в нем приняли участие виднейшие представители русского Парижа: «В прошлую пятницу у ворот Сен Клу можно было заметить какое-то необычное движение. Из метро выходили десятки русских эмигрантов и, порасспросив толком углового ажана, торопливо направлялись в сторону Бийянкура. Эмигранты шли разные, всех возрастов и политических оттенков, так что сначала даже нельзя было понять, что, собственно, влечет их всех в одно и то же место. Рядом с детишками из балетной школы равнодушно выступал П.Б. Струве, мирно беседуя с П.Н. Милюковым. И.А. Бунин идти пешком отказался и взял такси. Загородная прогулка, видимо, была предпринята серьезная: особенно запасливые люди прихватили с собой пакеты с едой. Пахло ветчиной, сыром, пирожками. Настроение у всех было превосходное. Весеннее солнце пригревало основательно, лужицы почти совсем просохли, и Дон Аминадо на ходу уверял, что при известной доле оптимизма жизнь кажется невыразимо прекрасной. Некоторые, впрочем, слегка конфузились. Лев Шестов непрестанно поправлял на голове котиковую круглую шапочку и беспокойно спрашивал, будут ли его гримировать, как всех. Тут, пожалуй, будет уместно сказать, что в тот день в Бийянкуре должны были крутить необыкновенный фильм “Русский Париж”. Артисты подобрались случайные, но не без таланта: Бунин, Милюков, Струве, Алданов, Бор. Зайцев, Шестов, Малявин, Билибин, Алехин. Съемки должны были начаться в 4 часа, но, как водится, до 6 сидели сложа руки. Во дворе киностудии каждый коротал время по-своему. В.Ф. Зеелер рассказывал Вишняку, С.Л. Полякову-Литовцеву, Георгию Иванову, Познеру и Сургучеву уморительные анекдоты; Рощина-Инсарова рассматривала в лорнет кн. С.М. Волконского; Борис Лазаревский с поэтом Горянским организовывал экспедицию в соседнее бистро; Дон Аминадо нервничал; П.Н. Милюков занимал Нагродскую и Даманскую; кто-то пустил слух, что Ремизов с утра забился в угол и решил из дому не выходить; боится сниматься… Любители сильных ощущений пробрались в студию посмотреть, как крутят какую-то французскую комедию. В студии жара, ослепительный свет рефлекторов, буржуазная квартира из картона и несколько артистов на переднем плане; артисты делают вид, что им адски весело. Для настроения за стеной хрипит граммофон, режиссер проклинает час, когда он задумал крутить эту пьесу, рвет на себе волосы и требует начать все сначала. При этом у него делается зверское лицо: – Внимание! Крутим!.. Стоп! У артистов разом исчезает веселье. Лампы гаснут. Кинооператор в изнеможении бросается в кресло. Через минуту он снова рычит на сцену: – Внимание… Крутим!.. Опрокидывайте вазу с фруктами… Так, веселее!.. Стоп…

Наконец наступает очередь русских. Туржанский приглашает всех гримироваться. Протесты. “Нельзя ли без грима?” Оказывается, нельзя. Саша Черный покорно усаживается в операционное кресло и через две минуты превращается в подозрительного молодого  человека с яркими губами и подведенными глазами. Струве, густо посыпанный пудрой, уныло бормочет: – Только бы меня не загримировали под Милюкова! П.Н. Милюков, всегда спокойный, попадает сначала в руки Галины Кузнецовой, накладывающей розовый грим, а потом и к Туржанскому. Впрочем, уходит он из гримировочной лишь с небольшими повреждениями. Дамы накладывают грим самостоятельно – оказывается, это нетрудно. Наконец все гурьбой переходят в студию, где уже хлопочут директор “Лиано-фильм” Л.С. Гарганов, М.И. Фельдман и кинооператор Н.П. Рудаков. Сцена первая: инженер Махонин читает доклад по поводу изобретенного им карбуранта. Махонин – очень молодой человек, смущенно улыбаясь, выходит на середину сцены и начинает доклад: – Я очень рад, господа, что вы позволили мне сниматься первым, так как я спешу… и, вообще, не знаю о чем говорить, ради Бога, скажите, не довольно ли?.. – Стоп! Превосходно! Спасибо, Иван Иваныч. Следующий номер: русский шофер. Шофер принимается починять такси. – Балет. На сцене прелестные детишки в розовых и белых платьях. Начинается балет. Мамы, папы, сестры юных балерин с волнением следят за съемкой. “Ах, у Верочки развязался бант…”, “Надюша, смотри на аппарат…” – Не смотрите в аппарат, – волнуется Рудаков, – смотрите в публику. Отставить! Сначала… Внимание, крутим! – Писатели, на сцену! Объединенное заседание Союза писателей и журналистов и Общества помощи писателям и ученым. П.Н. Милюков занимает председательское место. Все остальные рассаживаются по сторонам. Рабочие в синих блузах сдвигают со всех сторон рефлекторы, и от их жара у стола становится трудно сидеть. – Внимание, крутим!.. П.Н. Милюков объявляет заседание открытым… Так, превосходно… Александр Яблоновский передает ему документы… Больше движения, господа… Бунин требует слова… И.А. Бунин совещается с сидящим рядом Струве и затем торжественно встает: – Из дальних странствий воротясь, какой-то дворянин, а может быть, и князь… Туржанский выходит из себя: – Так, правильно!.. Аплодируйте!.. Бурные аплодисменты, переходящие в овацию. – Стоп. Превосходно. Новая сцена: члены правления являются поодиночке на заседание. Уберите стол. Стол исчезает. Перегруппировка рефлекторов. Н.П. Рудаков начинает крутить. Милюков и Струве играют в шахматы. Арбитр Алехин признал, что партия окончена вничью. П.П. Гронский читает лекцию во Франко-Русском институте, перенесенном на пять минут в Бийянкур. Е.Н. Рощина-Инсарова показала “ам слав”* – как ее понимают * Ame slave – славянская душа (фр.).  Перечислить все номера, снятые для фильма, – нет возможности. И так – до поздней ночи. Откуда-то является кавказский духан, потом снимается Алехин, потом по сцене прохаживается русская манекенша, потом демонстрируются беженские домашние животные… Перечислить все, что было снято в эту ночь в Бийянкурской студии, нельзя. А для того чтобы посмотреть готовый фильм “Русский Париж на экране” – надо пойти на бал писателей и журналистов 15 марта в залах “Лютеция”».

Уже на следующий день в том же издании была напечатана программа бала, открывавшаяся интригующим фильмовым сюжетом: «Первый фильм из жизни русского Парижа – “Пате-журнал русской эмиграции”! Увеселительная его часть пройдет под знаком франко-русского карнавала. “Чайный трактир с дворянскою половиною”… “Ярмарочный тир с премиями за стрельбу”… Тиром заведуют А.И. Куприн и А. Черный. “Русские горы и народные катанья сверху вниз”… Сбрасывать с гор (сверху вниз) будут Борис Зайцев, Дон Аминадо и отряд волонтеров из чуткой молодежи. Костюмы и маски на балу не обязательны, но желательны. Вся церемониальная часть котильона – в опытных женских руках. Сделаны огромные запасы шаров, шариков, шарикоподшипников, бомб (неразрывающихся), живых цветов, ползучих растений, вееров, колпаков, погремушек – словом, всего, что полагается. Два джаза, три буфета, новая вентиляция, полное отсутствие духоты, тесноты, давки и танцы до утра. Запасайтесь билетами, не откладывайте на последний день!» Через два дня появилось новое сообщение: «Вчера фильм “Пате-журнал русской эмиграции” закончен. Последним звеном явилась съемка, произведенная на рю Даниэль. В самый разгар игр, кошек-мышек, лепок, рисований и проч. был снят “Детский сад” Земгора в присутствии К.Р. Кровопускова и педагогического персонала. Неутомимый Н.П. Рудаков с помощником своим Дон Аминадо целиком испытал на себе результаты физического воспитания русских детей на свежем воздухе… Свалка была отчаянная, но аппарат и дирекция на этот раз уцелели. Негатив отдан в “Лиано-фильм”, где заботами Л.С. Гарганова будет приведен в “боевую готовность” и показан на балу».

В этот же день появился новый анонс: «15 марта в “Лютеции” состоится бал Союза писателей и журналистов. Гвоздем его является специально поставленный и исполненный в студии Бийанкура фильм “Русский Париж” с участием писателей, художников, артистов и т.д.» Усилиями организаторов бала интрига вокруг обещанной кинопремьеры нарастала с каждым днем: «Благодаря любезному содействию г. М. Фельдмана (директор студии Бийянкур), Л.С. Гарганова (директор “Лиано-фильм”) и при самоотверженной поддержке оператора Н.П. Рудакова, артиста В.К. Туржанского, художника Пименова и одного из выдающихся русских режиссеров (пожелавшего остаться неизвестным) – работы по изготовлению специального фильма для Бала прессы благополучно заканчиваются, несмотря на необходимость спешки и ряд значительных технических трудностей».

В преддверии назначенной даты русские газеты изо дня в день напоминали читателям об ожидающем их аттракционе: «Грандиозный фильм “Париж русской эмиграции”. Четыре буфета: доступный, недоступный, общедоступный и с отступными. Бой цветов. Котильон с сюрпризами. Карнавальное шествие. Танцы до утра. Вентиляция тоже. Бульвар Распай. Отель “Лютеция”. Ми-Карем, четверг». «15 марта в “Лютеции” состоится Бал Союза писателей и журналистов. Гвоздем его является специально составленный и исполненный в студии Бийанкура фильм “Русский Париж” с участием писателей, художников, артистов и т.д.» За день до премьеры появилось сообщение, что «фильм “Париж русской эмиграции” закончен и благодаря любезному и энергичному содействию известного синематографического деятеля Л.М. Сирочкина появится на экране в первый и в последний раз на Балу прессы 15 марта в “Лютеции”. Наконец читателям стали известны имена создателей экранного сюрприза: «“Лиано-фильм” в лице Л.С. Гарганова предоставил пленку, проявил ее и отпечатал. Директор студии Бийанкура г. М. Фельдман дал студию, прожектора, техников. Н.П. Рудаков снимал, резал, клеил. Режиссер *** ставил. Влад Туржанский (В. Тур) гримировал. Художник Пименов декорировал. Энергичный Л.М. Сирочкин доставил все остальное. Наперекор стихиям, фильм появится на экране сегодня, 15 марта. Начало ровно в 10 ».

Фабула картины восстанавливается по конспекту сценария или, скорее, списку надписей фильма, сохранившемуся в нью-йоркской части архива юмориста, и заслуживает воспроизведения целиком: «Борис Зайцев и Дон Аминадо срочно ругают неприехавшего Осоргина и самоотверженно кидаются в конферанс. Русский спорт за границей. Будущая опора отечества играет в баскет-болл. Потрясающая победа подрастающего подростка гимназиста Бурышкина! Классическая борьба двух юношей, захватывающих дух друг у друга… Бокс! К.К. Парчевский от имени Союза журналистов поздравляет вспотевшего победителя. Легкая атлетика. Бег на 200 метров. Русский футбол на окраине Парижа. ‘'Детский сад ” Земгора на улице Даниэль. Дети играют в кошку-мышку. Водят хоровод. Дети сваливают с ног К.Р. Кровопускова. “Краса и гордость русской эмиграции”. “Одушевленный предмет первой необходимости”… – Лабинский у рояля, или У рояля Лабинский!!! Завоевания эмиграции в области детских ног! Балетная школа Л.Р. Нестеровской. “…И какой же русский не любит быстрой езды!..” – Русский такси чинит шасси… – Долой униформу! да здравствует смокинг! – Шоффер на балу!.. Русский труд за границей. – Первая и вторая руки. “Семь раз отмерь, один раз эмигрируй!..” “В шитье обретешь ты право свое!..” “Одно из славных русских лиц”, или Модель от Пакена. Талия – 44! Нога – 37! Мировой матч Алехина с Капабланкой. – Проигрыш Капабланки спиной к публике!* Ате Slave как таковая! – Сильно драматическая при участии Е.Н. Рощиной-Инсаровой. – “Самовар фирмы бр. Балашевых. Тула”. У рояля Лабинский. Гениальный русский изобретатель Иван Иванович Махонин. – Махонин читает лекцию о своем карбюранте. Товар лицом! Или Франко-Русский институт в Париже. – Чуткая молодежь слушает лекцию проф. П.П. Гронского. Русские писатели в изгнании. – П.Б. Струве и Л.И. Шестов опаздывают на заседание… – И.А. Бунин непринужденно здоровается с членами правления… – Соединенное заседание Союза журналистов и Комитета писателей и ученых под председательством П.Н. Милюкова. “Объявляю заседание открытым…” “Слово принадлежит Бунину!..” – Речь имела успех… Животные в эмиграции. – Сибирский кот и лягавая во французское подданство не переходят… – У рояля Лабинский. После победы Алехина. – Е.А. Зноско-Боровский покрывает мужскими поцелуями смущенное лицо чемпиона. Редкий снимок! – Научно-видовая! Надо видеть, чтобы верить! – П.Н. Милюков и П.Б. Струве мирно играют в шахматы…– А.А. Алехин – в качестве арбитра. – На этот раз игра кончается вничью… Подарок судьбы, или Нансеновский паспорт! – Доктор Нансен очень доволен…– Моментальная паспортная фотография средне-каторжного типа. “Спокойно! Снимаю!” – Мерси!.. * На полях авторская приписка: ♦Конфер*. «РА БЫ Н Е М О Г О » “Человек, который убил…” “Проходящая масть…” “Негатив подрастающего поколения…” “Первый паспорт: – Я большая!..” Дирекция благодарит почтеннейшую публику за посещение».

Обстановка бала, детали премьерного показа и его восприятие зрителями были достаточно подробно описаны в газетных отчетах: «Второй и последний в этом году Бал прессы прошел с исключительным успехом. К 10 час вечера в верхнем зале “Лютеции” не было уже ни одного свободного места. Входившие в зал удивленно останавливались перед необычным для эмигрантских балов нововведением: кинематографическая будка и экран. У будки с видом заговорщиков хлопотали директор “Лиано-фильм” Л.С. Гарганов, кинооператор Н.П. Рудаков, Л.М. Сирочкин. Когда во втором отделении в зале воцарилась темнота, а на экране появился “Пате-журнал русской эмиграции” – раздались дружные аплодисменты. Сколько лет не приходилось читать на фильме русских надписей. Каждая картина, каждая надпись вызывали в зале бурное веселье. Заседание Союза писателей и журналистов… Струве и Шестов по обыкновению запаздывают… И.А. Бунин входит и “непринужденно” здоровается с членами правления. Струве, оказывается, необыкновенно “фотоженичен”. Махонин читает лекцию о карбуранте, и публика бурно приветствует русского изобретателя. Матч Алехина с Капабланкой. Капабланка сидит спиной к публике; видна только пробивающаяся лысина. Алехин торжествует и объявляет “мат” Капабланке, сползающему со стула в изнеможении… Е.Н. Рощина-Инсарова доказала публике, что даже с небольшими средствами можно достигнуть “ам слав” и понять русскую “ностальгию”. Шахматный турнир между П.Н. Милюковым и П.Б. Струве закончился, ко всеобщему удовлетворению, вничью. Даже доктор Нансен встречен был публикой, в общем, дружелюбно. Когда на прощанье появились “конферансье” Б.К. Зайцев и Дон Аминадо – зал был в восторге. Первый фильм из жизни русской эмиграции удался превосходно. Затем в трех залах, в баре и трех буфетах началось так называемое дружеское общение. Загремели джаз-банды, сотни ног принялись добросовестно за чарльстон. Н.А. Тэффи в упоении кружилась в вальсе. Саша Черный и Александр Яблоновский открыли тир, бойко заряжая пистолеты. В.Н. Бунина и А.О. Голобородько продавали беспроигрышные лотерейные билеты. В 2 ч ночи, после премьеры, прямо из театра приехали “художественники”. В артистической начались тосты и взаимное чествование. Уже было совсем светло, уже подметали и поливали улицы, в сторону центрального рынка с грохотом катили повозки с зеленью, а в “Лютеции” все еще гремела музыка».