Верная Богу, Царю и Отечеству. ВОСПОМИНАНИЯ

Трудно описать красоту этого места на фоне обросших густыми лесами гор, вершины которых большую часть года покрыты снегом, расстилающиеся цветущие сады и виноградники. Осенью полное изобилие винограда и всевозможных фруктов, весной неисчислимое количество цветущих деревьев, кустов, а всего больше розанов: розаны, розаны всех сортов, всех цветов; ими покрыты все стены строений, все склоны гор; в парке – лужайки, беседки. И тут же рядом – глицинии, море фиалок, целые аллеи золотого дождя; по местам такой одуряющий аромат, что голова кружилась. А какое горячее солнце и синее море!.. Разве могу я нарисовать волшебную картину Крыма?! Татары в своих живописных костюмах, женщины в шитых золотом платьях, белые мечети в аулах придавали особую поэзию местности.

Дворец в 1909 году имел вид большого деревянного здания с нависшими балконами, так что в комнатах было всегда темно и сыро; особенно же сыро было внизу, в бывших покоях Императрицы Марии Александровны, со старинной шёлковой мебелью и разными безделушками. Государь и дети ежедневно завтракали со свитой внизу в большой белой столовой, единственной светлой комнате; Государыня завтракала наверху одна или с Алексеем Николаевичем. Последнее время у Императрицы всё чаще и чаще повторялись сердечные припадки, но она их скрывала и была недовольна, когда я замечала ей, что у неё постоянно синеют руки, и она задыхается.

– Я не хочу, чтобы об этом знали, – говорила она.

Помню, как я была рада, когда она, наконец, позвала доктора. Выбор её остановился на Е. С. Боткине, враче Георгиевской общины, которого она знала с Японской войны, – о знаменитостях она и слышать не хотела. Императрица приказала мне позвать его к себе и передать её волю. Доктор Боткин был очень скромный врач и не без смущения выслушал мои слова. Он начал с того, что положил Государыню на 3 месяца в постель, а потом совсем запретил ходить, так что её возили в кресле по саду. Доктор говорил, что она надорвала сердце, скрывая своё плохое самочувствие.

Их Величества не смели болеть, как простые смертные, – малейший их шаг замечался, и они часто пересиливали себя, чтобы присутствовать на обеде или завтраке, или появляться в официальных случаях.

Жизнь в Ливадии была простая. Мы гуляли, ездили верхом, купались в море. Государь обожал природу, совсем перерождался; часами мы гуляли в горах, в лесу, брали с собой чай и на костре жарили собранные нами грибы. Государь ездил верхом и ежедневно играл в теннис; я всегда была его партнёром, пока Великие Княжны были ещё маленькие, и волновалась, так как он отлично играл и терпеть не мог проигрывать; он относился очень серьёзно к игре, не допуская даже разговоров; играя с ним, я, как сказала, на первых порах нервничала, но после приловчилась. Вообще Государь любил всякий спорт, прекрасно грёб, очень любил охоту и был неутомим на прогулках.

В Ливадию приезжал Эмир Бухарский. Он привёз Их Величествам всевозможные подарки: ожерелья, браслеты с алмазами и рубинами. Свита получила ордена и звёзды, украшенные камнями.

20 октября, в день кончины Императора Александра III, была панихида в комнате, где он почил, в его маленьком дворце; все стояли вокруг его кресла, покрытого черным сукном.

Мы прожили до середины декабря; стало холодно, в горах выпал снег. Государь уехал в Италию, в Ракониджи, к королю итальянскому. Это была первая при мне разлука Их Величеств. Простившись с Государем, Её Величество целый вечер плакала, замкнув свою комнату; никто, даже дети, не входили к ней. Но зато радости свидания не было границ.

– К сожалению, нам всегда приходится расставаться и встречаться при других, – говорила она, – при свите и публике.

Осенью заболел Наследник. Все во дворце были подавлены страданием бедного мальчика. Ничто не помогало ему, кроме ухода и забот его матери. Окружающие молились в маленькой дворцовой церкви. Иногда мы пели во время всенощной и обедни: Её Величество, старшие Великие Княжны, я и двое певчих из придворной капеллы. Фрейлина Тютчева читала шестопсалмие. Императрица обиделась, когда присутствующие заметили, что лучше всех читает София Ив. Тютчева.

Среди горестных переживаний болезни Алексея Николаевича приезжал с докладом дорогой мой отец.

К Рождеству мы вернулись в Царское Село. До отъезда Государь несколько раз гулял в солдатской походной форме, желая на себе самом испытать тяжесть амуниции. Было несколько курьёзных случаев, когда часовые, не узнав Государя, не хотели впустить его обратно в Ливадию.

В следующий раз, когда мы вернулись в Ливадию (1911 год), старый дворец уже не существовал, а на его месте был построен в 2 года новый дворец архитектором Красновым, тем самым, который выстроил дома в имениях Великого Князя Георгия Михайловича и Великого Князя Николая Николаевича. В самом деле, построить в 2 года не только дворец, который был одной из самых красивых построек на южном берегу Крыма, но вместе с тем огромный свитский дом и службы – целый городок – было почти волшебством.

Отправляясь в Крым, Их Величества радовались увидеть новый дворец. На яхте «Штандарт» мы подошли к молу в Ялте и следом за Их Величествами поехали в Ливадию. На набережной пёстрая толпа народа, флаги и горячее южное солнце; впереди коляски Их Величеств скакал татарин в шитом золотом кафтане на лихом татарском иноходце. В Крыму испокон веку перед коляской Их Величеств скакал татарин, расчищая путь на горных дорогах, где из-за частых поворотов легко можно было налететь на встречные татарские арбы. Впоследствии появились моторы, и Государь требовал необычайно быстрой езды. Господь хранил Государя, но езда захватывала дух; шофёр его, француз Кегресс, ездил лихо, но умело.

Когда мы проехали виноградники, глазам нашим представился новый дворец – белое здание в итальянском стиле, окружённое цветущими кустами на фоне синего моря. Их Величества прошли прямо в дворцовую церковь, где был отслужен молебен, и вслед за духовенством, которое кропило здание, последовали в свои помещения. Первые дни были посвящены устройству комнат и размещению оставшихся и привезённых вещей. Я много помогала Императрице развешивать образа, акварели, расставлять фотографии и т. д.

Спальня Их Величеств выходила на большой балкон с видом на море; налево в угловой комнате был кабинет Императрицы, уютный, с окнами на Ялту, со светлой мебелью и массой цветов; направо от спальни находился кабинет Государя с зелёной кожаной мебелью и большим письменным столом посреди комнаты. Наверху помещались также семейная столовая, комнаты Великих Княжон и Наследника и их нянь и большая белая зала. Внизу были приёмная, гостиная, комнаты для гостей и огромная столовая, выходящая на мавританский дворик, где вокруг колодца были посажены розаны. Государь имел обыкновение после завтрака курить на этом дворике, разговаривая с приглашёнными.

В эту осень Ольге Николаевне исполнилось 16 лет, срок совершеннолетия для Великих Княжон. Она получила от родителей разные бриллиантовые вещи и колье. Все Великие Княжны в 16 лет получали жемчужные и бриллиантовые ожерелья, но Государыня не хотела, чтобы Министерство Двора тратило столько денег сразу на их покупку Великим Княжнам, и придумала так, что они два раза в год, в дни рождения и именин, получали по одному бриллианту и по одной жемчужине. Таким образом, у Великой Княжны Ольги Николаевны образовались два колье по 32 камня, собранных для неё с малого детства.

Вечером был бал, один из самых красивых балов при Дворе. Танцевали внизу в большой столовой, – оркестр трубачей местного гарнизона стоял в Мавританском дворике. В огромные стеклянные двери, открытые настежь, смотрела южная благоухающая ночь. Приглашены были все Великие Князья с семьями, офицеры местного гарнизона и знакомые, проживавшие в Ялте. Великая Княжна Ольга Николаевна, первый раз в длинном платье из мягкой розовой материи, с белокурыми волосами, красиво причёсанными, весёлая и свежая, как цветочек, была центром всеобщего внимания. Она была назначена шефом одного из гусарских полков, что особенно её обрадовало. После бала был ужин за маленькими круглыми столами. Разрешено было и маленьким Великим Княжнам присутствовать на балу, и они очень веселились, порхая, как бабочки, среди приглашённых.

Второй бал был в декабре. В эту зиму Великие Княжны танцевали на двух балах, в Аничковом дворце и у Великой Княгини Марии Павловны.

Самые счастливые воспоминания связаны у меня с Ливадией и белым новым дворцом. Их Величества ездили туда весной 1912, 1913 и 1914 гг.

В 1912 году приехали в Вербную Субботу, цвели все фруктовые деревья, и на всенощной вместо вербы мы стояли с ветками цветущего миндаля. Два раза в день были службы в дворцовой церкви. В Великий Четверг Их Величества и мы все причащались. Её Величество, как всегда, в белом платье и белом чепчике31. Трогательная картина была, когда, приложившись к иконам, они кланялись на три стороны присутствующим32. Маленький Алексей Николаевич бережно помогал матери встать с колен после земных поклонов у святых икон. В Святую ночь, когда шли крестным ходом вокруг дворика, стало вдруг холодно и ветер задувал свечи. В светлое Христово Воскресенье в продолжение двух часов Их Величества христосовались: Государь – с нижними чинами охраны, полиции, конвоя, командой яхты «Штандарт» и т. д., Императрица – с местными школами33. Мы стояли за стеклянными дверями столовой, наблюдая, как подходившие получали из рук Их Величеств фарфоровые яйца с вензелями. Государь и Государыня чувствовали себя после этой церемонии утомлёнными.

Жизнь в Ливадии была сплошным праздником. Этой весной гостили брат Государыни Принц Эрнест с супругой и детьми; приезжала Великая Княгиня Елизавета Феодоровна, в своём красивом сером костюме Марфо-Мариинской общины. Для неё служили литургии34 в дворцовой церкви в Ореанде. Гостил Великий Князь Дмитрий Павлович. Приехал старый князь Голицын, подаривший Государю часть своего имения «Новый Свет», куда мы ездили на яхте «Штандарт».

Ездили мы в Гагры по приглашению Принца Ольденбургского. В этот день был свежий ветер и у кавказского берега сильно качало. К нашему общему разочарованию Императрица решила не съезжать на берег, так как плохо себя чувствовала; укачало и Великую Княжну Татьяну Николаевну. Встреча Государя была своеобразная и красивая. Государь посетил народный праздник, устроенный в честь его приезда: на кострах жарили волов на вертелах, хорошенькие княжны35 танцевали в национальных костюмах, но, к сожалению, накрапывал дождик. Государь был в прекрасном настроении духа и после часто вспоминал Гагры.

Описывая жизнь в Крыму, я должна сказать, какое горячее участие принимала Государыня в судьбе туберкулёзных, приезжавших лечиться в Крым. Санатории в Крыму были старого типа. После осмотров их всех в Ялте Государыня решила сейчас же построить на свои личные средства в их имениях санатории со всеми усовершенствованиями, что и было сделано.

Часами я разъезжала по приказанию Государыни по больницам, расспрашивая больных от имени Государыни о всех их нуждах. Сколько я возила денег от Ея Величества на уплату лечения неимущим! Если я находила какой-нибудь вопиющий случай одиноко умирающего больного, Императрица сейчас же заказывала автомобиль и отправлялась со мной лично, привозя деньги, цветы, фрукты, а главное – обаяние, которое она всегда умела внушить в таких случаях, внося с собой в комнату умирающего столько ласки и бодрости. Сколько я видела слёз благодарности! Но никто об этом не знал – Государыня запрещала мне говорить об этом.

Императрица организовала 4 больших базара в пользу туберкулёзных в 1911, 1912, 1913 и 1914 гг.; они принесли массу денег. Она сама работала, рисовала и вышивала для базара и, несмотря на своё некрепкое здоровье, весь день стояла у киоска, окружённая огромной толпой народа. Полиции было приказано пропускать всех, и люди давили друг друга, чтобы получить что-нибудь из рук Государыни или дотронуться до её плеча, платья; она не уставала передавать вещи, которые буквально вырывали из её рук. Маленький Алексей Николаевич стоял возле неё на прилавке, протягивая ручки с вещами восторженной толпе.

В день «белого цветка» Императрица отправлялась в Ялту в шарабанчике с корзинами белых цветков; дети сопровождали её пешком. Восторгу населения не было предела. Народ в то время, не тронутый революционной пропагандой, обожал Их Величества, и это невозможно забыть.

V

Кроме пребываний Их Величеств в Ливадии, которые я описала, Государь и Государыня обыкновенно каждый год, как я уже говорила, уходили на яхте «Штандарт» в шхеры, а также посещали родственников, проживающих за границей.

В 1910 году Их Величества направились в Балтийский Порт. Стоянка неважная, рейд со стороны моря открытый, так что малейший ветер разводит сильное волнение. Оттуда пошли в Ригу. За исключением Государя нас всех почти укачало. Приём в Риге был замечательный. Их Величества говорили, что они долго будут помнить эти дни.

Затем ушли в Финляндские шхеры. Сюда прибыли Король и Королева Шведские – визит был официальный. Императрица радовалась встрече с Королевой, которую она очень любила. У нас на яхте был обед, на шведском корабле – завтрак. Во время завтрака я сидела возле шведского адмирала; последний в этот день был удручён несчастным случаем на их корабле: один из матросов был нечаянно убит откатом пушки во время салюта.

Осенью Их Величества уехали в Наугейм, надеясь, что пребывание там восстановит здоровье Государыни. В день их отъезда из Петергофа погода стояла холодная и дождливая. Их Величества отъезжали из России в удручённом настроении, озабоченные серьёзным состоянием здоровья Императрицы. Государь говорил:

– Я готов сесть в тюрьму, лишь бы Её Величество была здорова!»

И слуги все разделяли беспокойство о её здоровье; они стояли на лестнице, и Их Величества, проходя, с ними прощались: все целовали Государя в плечо, а Государыне руку.

Я почти ежедневно получала письма из Фридберга, где жили Их Величества. Императрица писала мне каждый день, писали и дети, и Государь, описывая их жизнь и поездки. В одном из писем Государыня просила меня приехать в Гомбург, где лечился мой отец, чтобы быть от неё невдалеке. Приехав, я позвонила по телефону в Фридберг, и на другой день Императрица прислала за мной мотор. Я нашла Императрицу похудевшей и утомлённой леченьем. Пришёл Государь в штатском платье; с непривычки было как-то странно его так видеть, хотя в то же время очень забавляло. Императрица ездила с дочерьми в Наугейм, любовалась магазинами и иногда заходила в них что-нибудь купить.

Раз как-то приехал в Гомбург Государь с двумя старшими Великими Княжнами; дали знать, чтобы я их встретила. Мы более часу гуляли по городу. Государь не без удовольствия рассматривал выставленные в окнах магазинов вещи. Вскоре, однако, нас обнаружила полиция; откуда-то взялся фотограф, и в скором времени снятая им с нас фотография появилась на страницах журнала «Die Woche»36.

После оказии с фотографом Государь поспешил уехать; идя переулком по направлению к парку, мы столкнулись с почтовым экипажем, с которого неожиданно свалился на мостовую ящик. Государь сейчас же сошёл с панели, поднял с дороги тяжёлый ящик и подал почтовому служащему; тот едва его поблагодарил. На моё замечание, зачем он изволил беспокоиться, Государь ответил:

– Чем выше человек, тем скорее он должен помогать всем и никогда в обращении не напоминать своего положения; такими должны быть и мои дети!

Недолго спустя я вернулась с отцом в Россию, к сестре, у которой родился первый ребенок – Татьяна. Великая Княжна Татьяна Николаевна была крёстной матерью. Императрица писала мне, прося вернуться, и я опять уехала за границу.

В Фридберге Их Величества вышли ко мне навстречу очень весёлые, говоря, что у них для меня есть сюрприз. «Отгадайте!», – сказал Государь и затем добавил, что Великий Герцог приглашает меня в гости к себе в замок в Фридберге. Здесь встретила меня гофмейстерина, госпожа Гранси, и фрейлина Принцессы Батенбергской, Мисс Кар – весёлая и умная девушка; мне отвели комнату рядом с нею.

В этот вечер за обедом я сидела между Государем и Великим Герцогом; против меня сидел Принц Генрих Прусский, бывший в этот день в дурном расположении духа; тут же были – жена его, Принцесса Ирина, Принцесса Виктория Батенбергская и её красивые дочери, Принцесса Алиса Греческая, совсем глухая, с мужем, Принцесса Луиза и два сына Принца Генриха. Императрица обедала у себя, так как чувствовала себя утомленной после своего лечения. Великий Герцог был очень талантливый музыкант, художник, человек либерального образа мысли и очень популярный в герцогстве. Жена его, Принцесса Элеонора – особа очень любезная, но молчаливая. Принц Генрих отличался очень вспыльчивым характером, на вид же был красивый высокий мужчина. За вторым обедом я сидела возле него, и он поведал мне о неприятностях, которые ему приходилось испытывать от брата, Императора Вильгельма, в вопросах, касавшихся флота, где служил Принц Генрих. Жена его, Принцесса Ирина, видимо, была очень добрая, скромная женщина, не эгоистичная, посвятившая свою жизнь мужу и детям.

Замок Фридберг – старинное здание – выстроен на горе, с видом на долину и на маленький городок Наугейм. Особенных увеселений, кроме экскурсий в моторе, не было. Императрицу я не много видала, но иногда вечером, после того как все расходились, Их Величества приглашали меня к себе; как-то раз Государь угощал нас русским чаем; старик Рацих, его камердинер, приготовлял ему стакан чаю до сна. Государь шутя заметил, что обеды здесь очень лёгкие. Вообще же Государь очень умеренно кушал у себя дома и никогда не повторял блюд.

В ноябре Их Величества вернулись в Царское Село. Императрице лечение принесло пользу, и она чувствовала себя недурно; Их Величества были очень рады быть снова у себя дома. Несмотря на свой холодный домик, я тоже была рада быть в Царском Селе.

Большую часть дня Императрица проводила в своём кабинете, с бледно-лиловой мебелью и такого же цвета стенами (любимый цвет Государыни). Оставшись вдвоём с Государыней, я часто сидела на полу на ковре возле её кушетки, читая или работая. Комната эта была полна цветов, кустов цветущей сирени или розанов, и в вазочках стояли цветы. Над кушеткой висела огромная картина «Сон Пресвятой Богородицы», освещённая по вечерам электрической лампой. Пресвятая Дева изображена на ней спящей, приложившись к мраморной колонне; лилии и Ангелы стерегут её. Подолгу я смотрела на этот прекрасный облик Богоматери, слушая чтение, рассказы или разделяя заботы и переживания наболевшей души моей Государыни и друга. Тишину этой комнаты нарушали лишь звуки рояля сверху, где Великие Княжны поочередно разучивали одну и ту же пьесу, или же когда пробегут по коридору и задрожит хрустальная люстра. Иной раз распахнётся дверь, и войдёт с прогулки Государь. Я издали слышу его шаги, редкие и решительные. Лицо Государыни, часто озабоченное, сразу прояснялось.

Государь входил ясный, ласковый, с сияющими глазами. Зимой, стоя с палочкой и рукавицами, несколько минут разговаривал и, уходя, её целовал. Около кушетки Государыни на низком столе стояли семейные фотографии, лежали письма и телеграммы, которые она складывала и так иногда и забывала, хотя близким отвечала сейчас же. Обыкновенно раз в месяц горничная Маделен испрашивала позволение убрать корреспонденцию. Тогда Императрица принималась разбирать свои письма и часто находила какое-нибудь письмо или телеграмму очень нужную.

У Государя были комнаты с другой стороны большого коридора: приёмная, кабинет, уборная с бассейном, в котором он мог плавать, и бильярдная. В приёмной были разложены разные книги. Кабинет Государя был довольно тёмный. Государь был очень аккуратен и педантичен. Каждая вещица на его письменном столе имела своё место, и не дай Бог что-нибудь сдвинуть.

– Чтобы в темноте можно было бы найти, – говорил Государь. На письменном столе стоял отрывной календарь; на нём он помечал лиц, которым был назначен приём. Около уборной находилось помещение его камердинера и гардероб. В бильярдной, на маленькой галерее, сохранялись альбомы фотографий всего царствования. Их Величества лично клеили свои альбомы, употребляя особый белый клей, выписанный из Англии. Государь любил, чтобы в альбоме не было бы ни одного пятнышка клея, и, помогая ему, надо было быть очень осторожной. Государыня и Великие Княжны имели свои фотографические аппараты.

Фотограф Ган везде сопутствовал Их Величествам, проявляя и печатая их снимки. У Императрицы были большие зелёные альбомы с собственной золотой монограммой в углу; лежали они все в её кабинете.

Императрица писала чрезвычайно быстро, лёжа на кушетке; она в полчаса могла ответить на несколько писем. Государь же писал очень медленно. Помню случай, как однажды в Крыму он ушёл в 2 часа писать письмо матери и, вернувшись в 5 часов к чаю, сказал, что ещё не окончил письма. Случилось это после его поездки в имение Фальцфейна[37] «Аскания-Нова», и он в своём письме подробно описывал свои впечатления.

Жизнь при Дворе в те годы была очень тихая. Императрица утром занималась, не вставая с кровати, по предписанию врача. В час был завтрак. Кроме Царской Семьи к нему приглашался дежурный флигель-адъютант и иногда какой-нибудь гость. После завтрака Государь принимал, а потом всегда до чая гулял. Я приходила к Её Величеству в 2 с половиной часа. Если погода стояла хорошая, мы катались, а то занимались чтением и работали. Чай подавали ровно в 5 часов. В кабинет Её Величества вносился круглый стол, и я как сейчас вижу перед прибором Государя тарелку с горячим калачом и длинной витой булкой, покрытые салфеткой, тарелку с маслом и серебряный подстаканник. Перед Её Величеством ставились серебряная спиртовая машинка, серебряный чайник и несколько тарелочек с печеньем. В первую и последнюю неделю Великого поста масла не подавалось, а стояла тарелка с баранками и сайкой и две вазочки очищенных орехов. Садясь за чайный стол, Государь брал кусок калача с маслом и медленно выпивал стакан чая с молоком (сливок Государь никогда не пил). Затем, закурив папиросу, читал агентские телеграммы и газеты, а Императрица работала. Пока дети были маленькими, они в белых платьицах и цветных кушаках играли на ковре с игрушками, которые сохранялись в высокой корзине в кабинете Государыни; позже они приходили с работами; Императрица не позволяла им сидеть сложа руки.

Часто Государыня говорила:

– У всех бывает вкуснее чай, чем у нас, и более разнообразия.

При Высочайшем Дворе, если что заводилось, то так и оставалось с Екатерины Великой до нашего времени. Залы с натёртым паркетом и золотой мебелью душились теми же духами, лакеи и скороходы, одетые в шитые золотом кафтаны и головные уборы с перьями, переносили воображение в прежние века, как и арапы в белых чалмах и красных рейтузах.

С 6 до 8 часов Государь принимал министров и приходил в 8 часов к семейному обеду. Гости бывали редко. В 9 часов, в открытом платье и бриллиантах, которые Государыня всегда надевала к обеду, она подымалась наверх помолиться с Наследником. Государь занимался до 11 часов. Иногда приходил к чаю в 12 часов ночи. После чая Государь уходил писать свой дневник. Ложились Их Величества поздно.

Не знаю, какая судьба постигла дневники Государя, и попали ли они в чужие руки.

Жизнь Их Величеств была безоблачным счастьем взаимной безграничной любви. За 12 лет я никогда не слыхала ни одного громкого слова между ними, ни разу не видала их даже сколько-нибудь раздражёнными друг против друга. Государь называл Её Величество «Sunny» (Солнышко). Приходя в её комнату, он отдыхал, и Боже сохрани какие-нибудь разговоры о политике или о делах.

Фото 1. Государыня в своем кабинете

Заботу о воспитании детей и мелкие домашние дрязги Императрица несла одна.

– Ведь Государь должен заботиться о целом государстве, – говорила она мне. Заботы о здоровье Алексея Николаевича они несли вместе. Дети буквально боготворили родителей. Слава Богу, никто из них никогда не ревновал меня к матери. Одно время Великая Княжна Мария Николаевна, которая особенно была привязана к отцу, обижалась, когда он брал меня на прогулки как самую выносливую.

Одно из самых светлых воспоминаний – это уютные вечера, когда Государь бывал менее занят и приходил читать вслух Толстого, Тургенева, Чехова и т. д. Любимым его автором был Гоголь. Государь читал необычайно хорошо, внятно, не торопясь, и это очень любил. Последние годы его забавляли рассказы Аверченко и Теффи, отвлекая на несколько минут его воображение от злободневных забот.

Сколько писалось и говорилось о характере Их Величеств, но правды ещё никто не сказал. Государь и Государыня были, во-первых, люди, а людям свойственны ошибки, и в характере каждого человека есть хорошие и дурные стороны.

У Государыни был вспыльчивый характер, но гнев её также быстро и проходил. Ненавидя ложь, она не выносила, когда даже горничная ей что-нибудь наврёт; тогда она накричит, а потом высказывает сожаление: