Рассмешить Вселенную

– Пойдем, здесь можно только пешком, – и протянул Надежде руку, приглашая следовать за собой.    И ей почему-то захотелось, чтоб её, как маленькую, провели по вечерней чужой площади, огибая многочисленные мелкие лужи, разлитые по тщательно выровненной брусчатке. И она послушно подала руку, ощутив, как горяча его сильная  ладонь.    – Этому храму больше семисот лет. А он построен на месте ещё более древнего, разрушенного землетрясением. Божественному Небу поклонялись всегда, насколько история сохранила память о прошлом планеты. Этот храм считается главным на Тальконе, хотя в последние пятьдесят лет население столицы стало заметно меньше посещать храмы. Но зато на другом, Западном материке религиозность почти полная, доходящая порой до фанатизма. В главные храмовые праздники сюда приезжает столько паломников, что площадь не вмещает всех желающих.

Крутые стены были выложены вертикально расположенными ромбами ярко-синей плитки, кое-где осыпавшейся. У самых ворот, открытых настежь даже вечером, широких внизу и сужающихся к верху до крутой арки, Надежда остановилась.

– Слушай, а может мне не стоит входить внутрь, ведь я чужачка.

– Не бойся, сюда можно входить всем. Вера не требует строгой принадлежности к определенной нации, приветствуя терпимость и доброжелательность. Так что, если у тебя нет ничего злого за душой, можешь не бояться.  Есть древнее предание, и оно гласит, что когда-то к дверям храма подошел воитель, захвативший этот город и жестоко казнивший оставшихся в живых его защитников. Двери захлопнулись перед ним, и он не смог войти в храм, как ни старался. Тогда он велел привести ребенка из числа пленных, и маленький мальчик свободно открыл дверь, с которой не могли справиться два десятка сильных воинов. Но вместо того, чтобы войти внутрь и укрыться, ребенок вернулся к матери.  Воитель в ярости схватил малыша и задушил одной рукой. И тогда с чистого, без единого облачка неба, ударила молния, и от убийцы остался только расплавленный камень в месте, где он стоял. –  Аллант показал влево от входа, – вот этот.

Картина была знакомая. Так плавят гранит взлетающие корабли. Но здесь диаметр пятна не превышал метра. И был обведен тремя кругами, нарисованными фиолетовой, синей и белой красками, начиная с центра. И в самой середине, вплавленная в гранит, косо торчала  источенная ржавчиной рукоять меча.

Еще с тех, древних пор,  возникли две до сих пор враждующие меж собой религии: Мы почитаем Защитницу. Но есть и другие, поклоняющиеся Небесному Воину. В основном там же, на Западном материке. Там  расположены его храмы. И это поклонение не то чтобы совсем запрещено, но не приветствуется из-за агрессии.

Не чувствуя за собой греха убийства, Надежда смело взялась за фигурно-кованую ручку внутренней двери.     Храм был пуст и освещался несколькими десятками маленьких чашечек-светильников, горящих ярким голубоватым пламенем. На полу, в центре храма каменной мозаикой в сине-белых тонах была выложена огромная звезда с многочисленными волнистыми лучами и расходящимся от каждого лучика сложным геометрическим узором.    В самой глубине храма, на алтарном  возвышении стояло изваяние   женщины  среднего возраста в полтора человеческих роста из бело-розового камня. Левую руку она молитвенно прижимала к груди, правую, обнаженную, простирала вперед и вверх, держа на ладони  низкую чашу – увеличенную копию жертвенных светильничков. Но без огня в ней. Голова изваяния со вскинутым подбородком и распущенными по спине волосами, свободно перевитыми лентой, и вся фигура передавали начало движения. Пышно спадающая одежда не открывала ног, но казалось, что женщина уже немного привстала на цыпочки и сейчас или шагнет или взлетит. Это ощущение подчеркивалось дрожащими огоньками жертвенных светильничков, наиболее многочисленных у ног статуи, и мерцанием на стенах золотистых искорок лазурита. Женщина была и в самом деле божественно красива.

Надежда засмотрелась и не заметила, как из-за колонн к ним подошел служитель. Голос его прозвучал так неожиданно, что девушка вздрогнула. Служитель был уже немолод и носил просторное, ниспадающее до пола синее одеяние, отороченное  золотистой каймой.

– Что привело вас сюда, дети Неба?

Аллант ничуть не смутился. Он протянул служителю денежную купюру.

– Я пришел зажечь свой светильник и показать этой девушке Храм, Богиню Защитницу и рассказать о древнем пророчестве

Служитель принес белую , фарфоровую, незажженную чашу с тонкой ленточкой голубой росписи по краю,  почтительно подал Алланту и держался рядом, наблюдая.  При этом, искоса поглядывая на Надежду, неодобрительно подумал:

– Что Ей здесь нужно? Да такого еще не бывало, чтоб Они  заявлялись в наши храмы, в открытую афишируя свою принадлежность!

Аллант подошел к нижней из трех ступенек, ведущих к площадке перед изваянием, встал на колени, зажег от соседней чаши  огонек и поставил среди других свой дар храму. Губы его беззвучно шевелились.

– А Вы не желаете выразить свою признательность Защитнице? –  на приличном интерлекте, с каким-то  непонятным вызовом спросил служитель у Надежды.    Она пожала плечами:

– Не знаю. Я первый раз в этом храме. Если у вас так принято… –  И тоже подала деньги, наугад вытянув купюру из грудного кармана.

Устанавливая свой светильничек, она заметила, что у ног статуи лежит каменная плита с непонятным текстом, треснувшая почти по диагонали.

– Что здесь написано? – тихонечко спросила она у служителя. И увидела, как он сразу торжественно развернул грудь, став выше ростом.

– Это древнее пророчество. Оно написано на языке наших предков и ему около тысячи лет. – Тонкая сухая рука указующим жестом простерлась в сторону плиты, и голос зазвучал величественно:  Пройдут века, и люди забудут истинную веру. И будут войны, болезни и беды под священным Небом. И закроется Небо, и только самые искренние молитвы будут достигать его высот. И придет срок. И пошлет Небо своего Посланца и знаком Неба пометит его. Но будут люди глухи и слепы, и только невинная кровь ребенка напомнит им о том, что час пробил. И неведомой силой зажжет Посланец чашу свою, и вновь вспыхнет свет в руке Защитницы, хотя и не коснутся её руки Посланца. И воцарится мир, и спокойствие и любовь на планете избранной Небом. Да будет так!

– И когда он настанет, этот час?

– А этого не знает никто. Но он настанет! Обязательно! И каждый служитель Храма на протяжении этих долгих веков надеялся, что именно он увидит этот благословенный миг…

Надежда с Аллантом постояли ещё немного и направились к выходу, сопровождаемые служителем. Но  их остановил тонкий мелодичный звон. У   дверей, прочно расставив ноги, стоял, коренастый молодой мужчина, внимательно, с нескрываемым любопытством смотрящий на одиноких посетителей храма. А перед ним на полу, на самой дороге, скрестив ноги, сидела женщина преклонных лет. Её спутанные седые волосы висели клочьями, почти скрывая изуродованное давним ожогом безглазое лицо. В левой руке она держала подвешенные к  палочке серебряный цилиндрик и шарик. Она исступленно трясла палочкой, и раздавался звон. Правая рука, иссохшая, с отвисающей изношенной кожей, шарила в воздухе.

– Не проходите! – проскрипела она, причем на интерлекте. – Во имя Защитницы и Неба!

Аллант удивился и почему-то обрадовался. Торопясь, достал денежную купюру и вложил её в руку женщины, быстро присев   на корточки. Старуха цепко ухватила его  запястье.

– Не спеши! Я не так часто могу видеть судьбу милосердных людей. Ты готов узнать, что тебя ждет?

Скрюченные пальцы с раздутыми суставами пробежали по  лицу, голове, ощупали кисти рук. Потом женщина положила ладонь ему на лоб, а другой   обхватила его правое запястье. Покачалась взад-вперед, произнесла вслух одно единственное слово: – слушай! и замолчала. Но Надежда ощутила некий импульс, а Аллант отчетливо услышал:    – Счастливое детство, весёлая юность. Твоя судьба была спланирована ещё до твоего рождения. Но всё будет не так, потому что Небо уже позвало тебя. И ты вернешь Тальконе то, что не смогли вернуть другие. Небо возьмет жестокую плату. Через смерть и горе ты придешь к величию. Если ты сумеешь сохранить то, что заполнит твое сердце, то умрешь счастливым, и дни твои будут долгими.

Женщина убрала руки, а потом махнула правой кистью, отгоняя от себя парня. Аллант немедленно поднялся, а женщина спросила, но так, словно уже знала ответ.

– Ты ведь здесь не один? С тобой должна быть девушка? Где она? – и добавила криво усмехнувшись. – Впервые я не могу понять, что происходит. Впервые передо мной человек не спешащий узнать судьбу. А я так торопилась сюда!  – в голосе прозвучала   горькая грусть.

– Извините, но я не верю в мистику и гадания. И смятение понять легко.   Я – чужачка, – стараясь  быть предельно вежливой, отозвалась Надежда

– Да ты что! – возмутился Аллант – и ты ещё отказываешься! Да такое бывает раз в жизни! Давай, соглашайся, что ты теряешь

– Хорошо, уговорил. – Надежда  послушно присела и тоже подала деньги гадалке.    Пальцы у старой ведьмы были то ледяные, то почти горячие. Энергией она владела изумительно. Женщина долго,слишком долго легкими сухими касаниями, ощупывала лицо Надежды, беззвучно шевеля тонкими  морщинистыми губами, перешла к рукам,  вновь вернулась к лицу. Ее пальцы замерли на лбу. И, наконец, другой рукой взялась за правое запястье. И Надежда услышала необыкновенно четкий сигнал телепатической связи.    – Ты ничья. Ибо дом твой – Небо. Ты везде своя и чужая. Была беда, и смерть и чужая воля. И долго ещё смерть будет стоять у тебя за плечами,  и не раз будет  касаться тебя. Лишь то, что тебе дороже жизни может вернуть тебя к счастью. И долго ты не будешь знать своего назначения, а, узнав, удивишься и удивишь. В тебе разрушение и созидание. Если сумеешь пройти через ужас – будешь счастливой сама и дарить будешь счастье. Ибо судьбы ваши уже соприкоснулись, и не тебе противиться року.

Контакт прервался. Женщина приложила ладошку правой руки к своему лбу, а затем к сердцу, коснулась лбом пола и, поднявшись, протянула обе купюры назад.

– Я не возьму ваши деньги, не нужно платы.

Но так как ни Надежда, ни Аллант забирать деньги назад не собирались и быстро покинули храм, она с трудом   повернулась  и сказала, подавая купюры служителю:

– Возьми эти деньги и унеси их из храма. И те деньги, что получил с них за светильники тоже. Завтра утром сюда придет молиться  беременная женщина с мальчиком. Отдай эти деньги ей. Ибо ребенок, которого она ждет, поможет исполниться одному из твоих желаний. Защитница очень долго ждала, она подождет и ещё немного. Эти деньги чисты. Но поверь, им не место в храме. И помоги мне подойти к Защитнице, что-то у меня дрожат ноги. Наверное, потому, что я не думала дожить до этого дня.

– Ты, как всегда, говоришь загадками, Шигила, и никогда ничего не объясняешь, – проворчал служитель, которому было очень жаль расставаться со столь щедрым пожертвованием. Он, придерживая старуху под локоть, провел ее вперед. – Твои способности проснулись в этот раз не вовремя. Мало того, что прошло только три года, так ещё и дело к ночи. Вряд ли кто ещё придет сегодня в    храм. А если ты будешь так швыряться деньгами, то не заработаешь сегодня не только на еду, но и на светильник Защитнице. Ты так спешила навстречу этой поклоннице Небесного Воина?

– Ты слышишь, слепец? Это не я слепа, это вы все слепы! Немедленно сделай так, как я тебе сказала! – в тихом голосе прорицательницы зазвенел металл, – Может быть, ради этого дня я и прожила жизнь? Я уверена, даже если я не вылечу ни одного человека и больше ничего не предскажу, Защитница все равно примет меня. А  эта девушка еще очень нескоро увидит  поклонников Небесного Воина   на Тальконе. И никогда, запомни, никогда не суди о людях по цвету  их одежды! А ты ещё встретишься с этими посетителями, запомни их! – и замолчала, опускаясь на колени перед изваянием.

Служитель, все еще удивляясь, стоял, прислонясь плечом к ближайшей колонне и комкал в кулаке деньги. Он смотрел, насколько исступленно молится сегодня Шигила, держа ладони у лба и ритмично касаясь груди острым подбородком. Он абсолютно ничего не понимал.

Аллант, уже тронув машину с места, первым нарушил молчание.

– Ничего себе, сходили в Храм, называется!

– Ты можешь объяснить, что это было?

– Это была Шигила! Самая загадочная женщина столицы, а может быть, и всей планеты. Ее считают прорицательницей и колдуньей. Она лечит людей, и раз в пять лет предсказывает здесь, в Храме. Она может поговорить с сотней людей или ограничится одним человеком. Когда как. Обычно она берет такую плату, которую ей предлагают. Это может быть жалкая монетка или даже кусок лепешки или драгоценности. Ей все равно, лишь бы плата была посильной и искренней. Но она говорит только с теми, с кем сама захочет, и ничем: ни слезами, ни деньгами, ни силой её нельзя заставить ни лечить, ни гадать. Она, наверное, единственный человек, который не подчиняется даже Императору Тальконы. Когда-то моя мать хотела узнать свою судьбу. Три раза она просила Шигилу. Трижды через пять лет. Бесполезно! А её предсказания всегда сбываются, хотя она и вещает загадками. Её слышит лишь тот человек, с которым она говорит. Это, наверное, потому, что нельзя никому рассказывать, что именно она предсказала. А иначе начинает сбываться все самое плохое. Люди годами караулят этот день, когда Шигила предсказывает, мечтают, чтоб она им погадала.

– А нам она сама набилась, – Голос Надежды был немного раздраженным. – И зачем ей это было нужно, чтоб мы знали, что нас ждет?

– И она еще так попрощалась с тобой…! Я, честно, не ожидал. – Аллант удивленно глянул на девушку и спросил весьма озабоченно – Она предсказала тебе хорошее?

– Ты же сам сказал – нельзя рассказывать! По крайней мере, о прошлом рассказала точно, а что будет – посмотрим. Сплошные загадки. Я не всё поняла, но, похоже, это не жесткая конструкция, она предусматривает лабильность. – Надежда задумалась, потирая пальцами лоб, и уже через минуту попросила совсем другим голосом: поехали куда-нибудь поужинаем. Я с утра ничего не ела.

– И ты молчала! – возмутился Аллант, рывком прибавляя скорость.

После ужина Аллант повез девушку в парк аттракционов, оставил её на скамье у пестро разукрашенных ворот, за которыми бушевал разноцветный шумный мир, и вскоре вернулся, держа целый веер пестрых жетончиков.

– Пойдем, – протянул ей руку, – поверь, я выбрал самые лучшие аттракционы! Так, как в этот вечер, Надежда не веселилась уже давно. Аллант и в самом деле выбрал такое, что дух перехватывало, даже у них, джанеров, и они вместе с другими отдыхающими визжали и орали, никого не стесняясь. Хохотали, глядя друг на друга, грызли мелкие, круглые, соленые орешки и, под конец, осторожно целовались, стоя на медленно вращающейся спирали, что поднимала маленькие кабинки вверх над шумом и весёлой музыкой парка. Сверху открывалась обширная панорама, позволяющая видеть всё вокруг и оставаться только вдвоем. Они прощались у дверей отеля и очень долго не могли расстаться и оборвать деликатную нежность объятий и ласковую ненасытность поцелуев. Наконец Надежда высвободилась из его рук и сделала шаг к дверям.

– Всё, хватит.

Аллант поймал её за руку, коснулся кончиками пальцев её щеки рядом с губами и осторожно провел вниз, к подбородку:

– Ведь мы увидимся завтра? – спросил он, явно желая получить утвердительный ответ.

– У меня завтра, а точнее уже сегодня, должна состояться очень важная встреча. Разве что вечером, перед отлетом.

– Перед каким отлетом? – ужаснулся Аллант.

– Я здесь ненадолго. Мне нужно возвращаться на Накасту. Может быть, они уже набрали экипаж, пока я сюда летала?

Охранник, успевший, видимо, выспаться, потому что его правая щека выглядела  изрядно помятой, несказанно обрадовался, получив своего подопечного назад целым и невредимым.

четвертая глава

Как Надежда и предполагала, дальше ворот дворца её не пустили. Ворота,   закрытые кованой узорной решеткой,   состояли из трёх арок: большой, в центре, для транспорта и двух, по бокам, для пешеходов. Решетка была тщательно сохраняемой бутафорией. Вход охраняла вовсе не она и  даже не императорские гвардейцы в голубой с синими лампасами форме с холодным оружием наголо, чем-то средним между легким мечом и  весьма короткой шпагой. (Эх, поближе бы рассмотреть незнакомое оружие! Вроде и лезвие  с двух сторон заточено  и грань имеется…). Они скорее для красоты и антуража. Главной охраной служило защитное силовое поле. Знакомые зеленоватые проблески появлялись и за решёткой и над глухой каменной оградой.    Начальник караула в довольно грубой форме заявил, что на приём к Императору нужно записываться заранее, за две недели вперёд в определённые дни. Что нужно ещё проверить, можно ли допускать во дворец неизвестно кого. И неважно, служит кто в Патруле Контроля или нет. Да ещё и пригрозил, что если девушка не перестанет настаивать на встрече и немедленно не уберется отсюда, он прикажет стрелять, благо излучатели висели на животе у каждого из четверых гвардейцев, стоящих у ворот в почётном карауле.

Наверное, он ждал, что Надежда немедленно попятится и, извиняясь, обреченно пойдет прочь, под насмешливые взгляды около полутора десятков людей, терпеливо ждущих своей очереди метрах в пятнадцати от ворот. Она терпеливо выслушала всё до конца, достала из нагрудного кармана голубой перстень и подала начальнику караула.

– Я требую передать перстень Его Мудрости Императору Заланду. Сейчас! Немедленно! Я уйду только после того, как получу ответ.

 И демонстративно уселась на дорожку перед воротами, скрестив ноги и положив руки на колени.    Видимо,  этот перстень, и в самом деле, имел влияние на жителей Тальконы. По крайней мере, спесь с начальника караула слетела мгновенно. В голосе появились мягкость и почтение.

– Я прошу Вас, праки, пройти в караульное помещение. Там вам будет удобнее подождать ответа.

– Мне и здесь неплохо! – С ощутимой дерзостью  ответила Надежда  и отвернулась.

Ждать пришлось недолго. Из ворот быстрым легким шагом вышел высокий статный мужчина,  лет около пятидесяти, с зачесанными назад,  чуть пробитыми сединой волнистыми волосами в форме гвардейца, но сшитой из более дорогой ткани с золотистыми аксельбантами. За ним, забегая сбоку, что-то на ходу объясняя, и одновременно пытаясь заглянуть ему в лицо, трусил начальник караула, красный и потный.    Надежда с невозмутимым выражением лица смотрела на подошедших снизу вверх.

– Я – Баток Найс начальник охраны дворца, – спокойно, с достоинством представился он, – предъявите, пожалуйста, Ваши документы.    Он внимательно изучил уверенно протянутое  джанерское удостоверение, вернул его и чуть склонил голову:

– Его Мудрость Император Тальконы соизволил принять Вас прямо сейчас. Прошу следовать за мной.

Девушка спокойно поднялась, отряхнула пыль с одежды и пошла следом за начальником охраны, почти чувствуя на затылке дыхание двух гвардейцев, шагающих по пятам. Было любопытно. Она  знала царей, королей и императоров только по многочисленным сказкам отца и его же рисункам на детских информблоках.

По дорожке с пластиковым покрытием, глушащим звуки шагов, и обсаженной с боков рабатками из стелющихся цветов, образующих сложные узоры, они,  наконец, дошли до дворца. Здание, действительно, поражало взгляд изяществом и великолепием архитектуры. Свернули влево от главного входа и попали внутрь через весьма скромную дверь, за порогом которой стояли двое новых охранников. То ли конвой, то ли почетный эскорт сменился. За поворотом широкого светлого коридора Надежду, с извинениями, тщательно обшарили сканером в поисках спрятанного оружия и лишь после этого пропустили дальше. Строгая простота интерьера была приятна глазу. В отделке дворца присутствовали как пластик, так и натуральные камень и дерево с подчеркиваемой искусной обработкой естественной фактурой каждого вида древесины.

Надежда предполагала попасть в тронный зал, но её ввели в уютную гостиную, где у журнального столика в глубоком кресле сидел седой, немного грузноватый мужчина примерно такого же возраста, как и начальник охраны. Внешность у него была вполне характерней для Тальконы. Свободное голубое одеяние с пелериной отделанной ярко-синей блестящей тесьмой, полностью закрывало ноги. В соседнем кресле слева удобно расположилась изящная женщина. Лицо её с тонкими чертами, даже сейчас, в более чем зрелом возрасте, было красиво. Женщины такого типа до глубокой старости сохраняют изящество и привлекательность. Её платье, также священного бирюзово-синего цвета, вполне скромное на вид, с глухим, высоким, под самый подбородок воротником-стоечкой. На груди две нитки крупного жемчуга.  Голову украшал высокий жемчужный венчик-тиара с пятью яркими сапфирами.

Надежда от порога приветствовала императорскую чету быстрым наклоном головы, замерев в парадной стойке, как того требовала форма Патрульного. Молчание затягивалось. Изучающие взгляды скрестились сейчас на ней. Наконец Император спросил:

– Откуда у тебя этот перстень? – в голосе сквозило плохо скрытое разочарование и любопытство одновременно.

– Мне поручили вернуть его Вам, Ваша Мудрость.

– Когда-то я подарил его одной девушке…

– Это была моя мать, Ваша Мудрость. Она погибла два месяца назад, и мой отец тоже. И он попросил, чтоб я вернула перстень.

Говоря это, Надежда смотрела в лицо Императору и поэтому увидела, как болезненная гримаса исказила его черты.

Некоторое время стояло молчание, потом Император спросил довольно глухо:

– Как это случилось?

Пришлось рассказывать.

– У твоих родителей были ещё дети? – мягким голосом, с заметным акцентом в интерлекте, поинтересовалась женщина.    Надежда отрицательно покачала головой, но затем вспомнила о правилах приличия, спохватилась и четко произнесла:

– Нет. Рэлла Тальконы.

– Так, это ты родилась в полёте?

– Да, Рэлла Тальконы, я, – ответила девушка, про себя благодаря инструктажную лекцию. По крайней мере, она теперь знала, как нужно правильно обращаться к Императорской чете.

– Тогда у тебя должен быть амулет.

Надежда подняла руки к шее, спиной ощутив, как нервно дернулись охранники, расстегнула цепочку и показала на ладони свой цветок из синих и зеленых камешков.    Начальник охраны взял у неё украшение и поднес Императрице, которая взглянула из его рук, улыбнулась и быстрым жестом приказала вернуть.

– Подойди! – приказал Надежде Император.

Охранники шагнули, было, следом.

– Оставьте нас! – приказ сопровождался характерным взмахом правой кисти. Конвой исчез.

– Садись! – он показал на мягкий стул на витых ножках, – и рассказывай.

– О чем, Ваша Мудрость?

– О родителях, о себе… Я хочу познакомить тебя со своими детьми, чтобы, когда я передам правление сыну, ты знала, что на Тальконе всегда будут рады тебя видеть.

Начальник охраны быстро вышел, и вскоре в комнате появились двое: молодой человек, уже почти мужчина и девушка чуть постарше Надежды, оба стройные и темноволосые,  похожие друг на друга.

– Геранд. – представил парня Император,  мой старший сын и наследник престола Тальконы.

Надежда вежливо улыбнулась, склоняя голову. Наследник смотрел с недоумением и любопытством. Видимо, нечасто ему приходилось видеть, чтобы посторонние вот так сидели в их гостиной рядом с Императором да ещё без охраны.

– Моя дочь Аринда.

Сердце дрогнуло. ''Аринда''. Можно было не гадать , в честь кого назвали черноглазую чопорную красавицу, поджавшую тонкие губы в ответ на джанерское приветствие. Император указал детям на места рядом с матерью и, пока они усаживались, на пороге появился… Аллант.

Надежда не сумела скрыть своего изумления, но улыбка в секунду сменилась серьезно-вежливым выражением лица. Он был поражен не меньше. И это не осталось незамеченным.

– Да вы, я смотрю, знакомы?!

– Отец, это ей я вчера показывал столицу. Только я не сказал, кто мои родители, а она не сообщила цель своего приезда.    Лишь теперь, запоздало, Надежда сообразила, что к чему. И телохранители, и шикарная машина и сверхпочтительное обслуживание…

(О, ужас! Просто так взять и познакомиться, по сути дела на улице, с принцем. И так себя вести!)    И   теперь они, не отрываясь, смотрели друг на друга. На радостную улыбку Алланта Надежда ответила подчеркнуто-вежливым наклоном головы. И начала рассказ, стараясь быть краткой. Когда она закончила, Император взял со столика перстень и, держа его большим и указательным пальцами правой руки, показал всем присутствующим.

– Этот перстень я когда-то подарил девушке, которая спасла мне жизнь. Которую я любил все эти годы и люблю до сих пор, хотя мне только что сообщили, что её больше нет под Священным Небом. – Он говорил негромко и трудно, – ваша мать, и я благодарен ей за это, никогда, ни разу не упрекнула меня, хотя и знала, что я люблю другую. Я не выбирал себе жены, но мы прожили все эти годы в согласии. Мы вырастили вас. И ты, Геранд, как наследник Империи, тоже будешь вынужден жениться по расчету, и ты, Аринда, тоже выйдешь замуж за того, за кого прикажут. У сладких плодов власти всегда горькая сердцевина. Но я отвлекся. Сидящая перед вами девушка – дочь Аринды – Надежда, и я передаю этот перстень ей. Я хочу быть уверен, что, когда меня не будет под Священным Небом, вы не откажете ей в помощи, если таковая потребуется. И что она всегда будет желанной гостьей в нашем дворце.