Тот, кого нельзя желать

Зайдя в офис, я сразу направился в кабинет Карин и, слегка опираясь на дверной косяк, улыбнулся:

– Bonjour, Карин. Сегодня солнце светит ярче от твоей красоты.

Она вздохнула, театрально закатила глаза, но при этом улыбнулась.

– Если бы я не любила свою работу, Артём, я бы точно за тебя уцепилась.

Я усмехнулся, положил перед ней бумажный пакет с круассанами и сел напротив, пока она в своей обычной манере быстро разбирала бумаги и одновременно вела ещё какой-то переписку на телефоне.

– Ладно, переходим к делу. – Она откинулась на спинку кресла и скрестила руки на груди. – У тебя завтра съёмка в потрясающем месте. Старинное здание, всё в трещинах, лепнине, история буквально просачивается через стены. А модель…

Она сделала эффектную паузу, словно специально вытягивая из меня реакцию, и добавила:

– Никто иная, как Вики Леру.

Я удивлённо поднял брови. Это имя мне было знакомо.

Последние несколько лет она была в числе топ-моделей Европы. Участвовала во всех знаковых показах, мелькала в рекламных кампаниях крупных брендов. Потом как-то резко ушла в тень, её стало меньше, но это не значит, что она потеряла влияние.

– Интересно. А почему я? Почему не кто-то из более классных фотографов? – Я, конечно, был хорош, но такие съёмки обычно доверяют своим людям.

Карин ухмыльнулась.

– Потому что тут нужно не просто запечатлеть её, а показать её так, как никто ещё не показывал. А ты умеешь видеть прекрасное в деталях.

Я наклонился вперёд, заинтересованно посмотрел на неё.

– И что за концепция?

– Минимум одежды. Максимум атмосферы. Мы хотим, чтобы это была почти обнажёнка, но без пошлости. Красота в естественности. Реклама парфюма.

Я кивнул. Это было то, в чём я действительно хорош.

После разговора с Карин я записал адрес локации, где завтра должна была пройти съёмка, и отправился домой. Хотя, едва отъехав пару кварталов, свернул в сторону центра, развернулся и направился прямиком к зданию, где предстояло работать.

Меня не часто посещало подобное волнение перед съёмками, но сейчас хотелось, чтобы всё прошло идеально. Я не любил работать вслепую, предпочитал заранее просматривать площадку, представлять в голове кадры, прикидывать, как будет падать свет, какие ракурсы подойдут лучше.

Когда я оказался на месте, быстро купил билет для входа, предполагая, что завтра здание уже закроют для посетителей. Пройдя внутрь, замедлил шаг, осматривая пространство.

Всё выглядело так, как описывала Карин: потрясающая старая архитектура, лепнина, высокие потолки, окна, пропускающие ровно столько света, чтобы он создавал на полу мягкие узоры. Я изучал игру теней, ловил блики, представлял, где поставлю модель, в каких точках лучше ловить движение.

Через полчаса вышел на улицу, сел за ближайший столик в кафе и сразу, не мешкая, вбил в поисковик имя модели.

Вики Леру.

Фотографии заполнили экран. Я пролистывал кадры с подиумов, рекламных съёмок, глянцевых обложек.

Она была красивой. И не просто красивой – безупречной. Длинные, густые каштановые волосы, идеальные пропорции, изящные ключицы, тонкие пальцы. Всё, как полагается для девушки, которая входила в топ лучших моделей Европы.

Я приблизил один из снимков, вглядываясь в её лицо.

Глаза.

Они оказались насыщенно-голубыми, холодными, пронзительными, словно ледяная вода. Внешность у неё была мягкая, утончённая, даже аристократичная, но взгляд… он выдавал совсем другое.

Отстранённость, лёгкий цинизм, что-то хищное, мимолётное, но ощутимое.

Я выдохнул.

Таких клиенток я уже знал.

Чего стоила одна Лера Королёва – подруга Даниила, которую я когда-то фотографировал. Красота, доведённая до совершенства, но при этом абсолютно лишённая тепла. Такие девушки считали, что мир крутится вокруг них, что достаточно просто стоять и выглядеть эффектно, чтобы кадр получился.

Но хорошая фотография – это не только внешность.

С такими моделями всегда сложнее всего, потому что в них трудно найти что-то живое, что зацепит зрителя.

Я снова посмотрел на экран, прикидывая, как лучше её снимать, чтобы пробить эту ледяную оболочку и достучаться хоть до чего-то настоящего.

Глава 7. Артем

На следующий день я уже стоял на месте в назначенное время. Как и предполагал, здание закрыли для посетителей, а у входа суетились ребята из команды. Я поздоровался с теми, кто отвечал за свет, познакомился с визажистами, коротко обменялся рукопожатиями с ассистентами и уже собирался осмотреть подготовку внутри, когда заметил знакомое лицо.

Элоиза.

Она стояла рядом с вешалками, держа в руках планшет, явно просматривая референсы по образам. Когда я подошёл, она подняла голову и улыбнулась.

– О, а я гадала, кто будет фотографом.

– Надеюсь, ты не разочарована.

– Пока ещё нет, – её глаза блеснули игривым огоньком.

Приятно, когда на площадке есть кто-то знакомый. Всё-таки проще работать с людьми, чьи реакции уже можешь предугадать.

Спустя двадцать минут дверь с глухим скрипом открылась вновь, и в помещение зашла она.

Вики Леру.

Первое, что бросилось в глаза – пластика. Она двигалась с той особой грацией, которую невозможно подделать, её походка была неспешной, но уверенной, как у тех, кто привык к вниманию, но не нуждался в нём. Она действительно была безупречна. Высокая, тонкая, идеальные черты лица, длинные волосы, струящиеся мягкими каштановыми волнами по спине.

Но я заметил не только её.

Рядом с Вики шёл мужчина. Невысокий, коренастый, с чётко очерченными скулами и лёгкой щетиной. Он был одет в идеально сидящий тёмный костюм, но его выражение лица сразу давало понять, что он человек из бизнеса, а не творческой среды.

Они оба подошли ко мне.

– Артём, – произнесла Вики, протягивая руку.

Я пожал её ладонь. Неожиданно сильный хват.

– Вики. Рад знакомству.

– Жюль Моне, агент Вики, – мужчина кивнул мне, его голос был низким, уверенным.

Я посмотрел на Вики внимательнее. Её голос – вот что удивило больше всего. Он был глубоким, сильным, совсем не вязался с этой утончённой внешностью. Но именно он и глаза… Вот что было настоящим.

Она тоже меня рассматривала.

– Нам сказали, что ты – один из лучших, – вмешался Жюль. – Поэтому мы ждём вау-эффекта.

Я усмехнулся, легко, без напряжения.

– О, вау-эффект будет. Главное, чтобы не от инфаркта.

Жюль чуть прищурился, но уголки его губ дёрнулись вверх. Вики, не говоря больше ни слова, направилась к Элоизе.

– Bonjour, – коротко поздоровалась она, взглядом пробегаясь по планшету в руках стилистки.

– Salut, Вики, – Элоиза ответила с лёгкой улыбкой, тоже оценивающе посмотрев на неё.

Я отметил, что голос у Вики стал чуть мягче. Не на много, буквально на пару тонов, но этого было достаточно, чтобы понять: они знакомы.

После этого Вики ушла в гримёрную, а я вместе с командой занялся настройкой света. Пока мы работали, я краем уха уловил обрывки разговора, доносившегося из угла.

Голос Жюля:

– Нет. Пока Вики отказывается от сотрудничества. Она работает только с теми проектами, по которым была подписана договорённость.

Пауза. Затем тяжёлый выдох.

Я мельком взглянул в его сторону.

Понятно.

Вики Леру – не из тех, кто берёт проекты просто так. Всё чётко, строго, без спонтанности. Видимо, с ней работать не так просто, как могло показаться. Прошёл час, и когда она наконец вышла из гримёрной, я приподнял брови.

Внешность у неё действительно была запоминающаяся.

Каштановые волосы теперь были уложены в мягкие волны, а в свете ламп я заметил то, чего раньше не увидел – едва уловимые светлые пряди, искусно вплетённые в её натуральный оттенок.

Но главное – платье.

Тонкое, почти прозрачное, ткань с вышитыми синими цветами прилегала к телу, подчёркивая каждую линию.

И не скрывая ничего.

Линия её груди, плавный изгиб талии – всё было выставлено на обозрение, но без пошлости, без излишней демонстративности.

Сквозь лёгкую ткань отчётливо проступали её соски – тёмные, чётко очерченные, как будто сама материя подчинилась их форме. Чуть ниже – едва заметное углубление пупка, потом – утончённая линия бёдер, плавная, идеальная.

Я снова посмотрел в её глаза.

Спокойные.

Что ж, видно сразу передо мной стоит профессионал, для которого нагота не является чем-то особенным.

Работа началась сразу, без лишних разговоров.

Вики двигалась так, как будто её тело знало, что делать само. Я ловил кадры, делая серии, выискивая идеальные моменты, но чем больше снимал, тем больше понимал, насколько она профессиональна. Стоило мне чуть опустить объектив, как она уже принимала новую позу, поворачивала голову под нужным углом, меняла выражение лица.

Но я не был бы собой, если бы просто позволил ей делать привычную работу.

– Чуть медленнее, – бросил я, и Вики остановилась, ожидая пояснений. – Не спеши переходить из одного состояния в другое. Оставляй пространство между эмоциями. Я хочу поймать переход, а не результат.

Она кивнула, без лишних слов, но я уловил лёгкое напряжение в её взгляде. Для модели её уровня быть под полным контролем фотографа – редкость. Обычно это они диктуют, как всё должно выглядеть, зная свои лучшие стороны. Но Вики послушно следовала моим указаниям, чуть смягчая резкость движений.

Я подходил ближе, то поправляя свет, то указывая на нюансы в позе.

– Голову левее. Да, так. Теперь прикрой губы… Угу. Теперь руки… попробуй расслабить их, пусть пальцы чуть соскальзывают… Отлично.

Снимок.

Снова снимок.

Её лицо менялось с каждым кадром – томность, лёгкая скука, интерес, напряжённость. Я видел, как она работает, переключая эмоции с нечеловеческой скоростью. Как глаза становились пустыми, а через мгновение – наполненными энергией, глубиной, которую я до конца не мог разгадать.

Она привыкла быть разной, привыкла подстраиваться под объектив. Играла ли она или давала мне увидеть частицу настоящей себя? Я не знал.

Она ушла переодеваться, а я пролистал несколько кадров на камере. Чистый восторг. Всё работало идеально: свет, текстуры, её позы, этот контраст между хрупкостью и силой.

Когда Вики вернулась, я поднял глаза и, не сдержавшись, выдохнул.

Теперь её тело скрывала ещё более откровенная ткань – прозрачная, лёгкая, даже не пытающаяся что-то прятать. Казалось, что она вовсе обнажена. Края наряда струились вниз, едва прикрывая бёдра, создавая иллюзию невесомости. Сквозь неё проступали линии тела, каждый рельеф, изгиб.

Я не был единственным, кто это заметил.

Вокруг слышалось приглушённое перешёптывание, кто-то из рабочих быстро отвёл взгляд, визажисты нервно поправляли кисти, но Вики стояла совершенно спокойно.

Она прошла мимо меня, даже не взглянув, но потом, словно передумав, повернула голову и посмотрела прямо в мои глаза.

Холодно. Спокойно. Отстранённо.

Чёрт, что ты видишь, Вики? О чём думаешь?

Я не смог разгадать, и мы продолжили съёмку.

Одна из сцен потребовала, чтобы Вики облокотилась на старинную лестницу, скинула голову назад, позволив волосам упасть вниз. Я поднялся выше, чтобы сделать кадры сверху.

– Закрой глаза, – сказал я, прицеливаясь. – Представь лёгкий экстаз.

Я не думал, что она подыграет. Но через секунду её губы приоткрылись, дыхание стало глубже, шея вытянулась, и всё её тело словно растворилось в ощущении.

Я поймал этот момент.

Этот кадр был тем самым.

Грязно-эротичным и чистым одновременно. Горячим и утончённым. Сексуальность, которая не кричит, а просто существует, без намёка на пошлость.

И это было… красиво.

Съёмка завершилась, и Вики ушла переодеваться. Я посмотрел на камеру, быстро пролистав последние кадры. Всё вышло идеально.

– Эй, – раздался рядом голос Элоизы.

Я поднял глаза.

Она стояла передо мной, чуть склонив голову, в её взгляде не было загадочности, интриги или холодности, которые только что были в глазах Вики. Всё было предельно ясно: Элоиза хотела меня, и не скрывала этого.

– Пойдём выпьем? – предложила она с лёгкой улыбкой.

Я медленно кивнул.

Не знаю почему, но после съёмки мне действительно захотелось разрядки. Бывают такие моменты, когда в работе слишком много эротики, когда ты ловишь идеальные моменты, чувствуешь сексуальность через объектив, но внутри остаётся напряжение, требующее выхода.

– В какой бар? – спросил я, убирая камеру в сумку.

Элоиза склонила голову чуть набок, словно оценивая меня.

– У меня отличный вид с балкона, – сказала она почти невзначай.

Я усмехнулся. Она точно знала, что делает.

В этот момент сзади послышались шаги, и я понял, что Вики вышла из гримёрки. Теперь она снова выглядела так же, как в начале дня – холодная, сдержанная, будто не та женщина, что пару часов назад выгибала спину на лестнице, создавая иллюзию оргазма.

Я посмотрел на неё, и поймал её взгляд.

Долгий. Прямой.

Она подошла ближе и сначала повернулась к Элоизе.

– Спасибо за работу, – коротко, но в её голосе не было той холодности, которая звучала в мой адрес.

Элоиза кивнула:

– Всегда рада.

Вики перевела взгляд на меня.

– Хорошие кадры, – произнесла она спокойно, словно не сомневалась в результате. – Работать с тобой интересно.

Я пожал плечами:

– Спасибо. Ты тоже профессионал.

Она медленно кивнула, а затем сказала:

– Завтра оранжерея.

Я нахмурился.

– Думал, будем снова здесь.

– Нет, – вмешался её агент, появляясь рядом. – Это съемки для нового аромата. Оранжерея обязательна.

Я кивнул, хотя эта информация меня удивила.

– До завтра, – бросила Вики, разворачиваясь.

Она ушла, её фигура исчезла за дверью.

Мы с Элоизой поехали к ней. В машине она рассказывала о фильмах, делилась мнением о французском кино, делая акцент на том, что оно особенное, наполненное атмосферой, которую сложно передать. Я слушал её, глядя в окно, где проплывали вечерние улицы Парижа.

В какой-то момент спросил:

– Ты работала с Вики раньше?

– Да, пару раз, – ответила она, ведя машину одной рукой.

– И как она в работе?

Элоиза фыркнула:

– Холодная. Иногда поступает так, как хочет.

Я перевёл на неё взгляд.

– В смысле?

Она пожала плечами:

– Говорят, с ней сложно работать. В последний год она практически ушла из индустрии моды, потому что… ну, ходят слухи, что её просто не хотят больше приглашать.

Я задумался.

Вики действительно была холодной, сдержанной, но на площадке работала идеально. Я не увидел в ней капризности, не заметил проблем в коммуникации. Она выполняла всё, что я говорил, и делала это без споров.

Что-то здесь не так. Но я не стал углубляться в эту тему.

Сегодня у меня были другие планы.

Мы сидели на балконе, над Парижем мерцали огни, в бокалах раскачивалось вино, а в воздухе витало что-то медленное, почти ленивое, но одновременно плотное, насыщенное этим особым французским шармом, который проникает в кожу, пропитывает каждое движение, делает его тягучим и расслабленным.

Элоиза была хороша в этом – в том, чтобы создавать атмосферу.

Она облокотилась на спинку кресла, вытянула ноги, небрежно покачала бокал, глядя на меня сквозь стекло, и улыбнулась, чуть прищурив глаза.

– Ты не похож на русских мужчин, которых я встречала, – сказала она, легко играя с прядью своих волос.

Я усмехнулся:

– Сколько у тебя их было?

Она рассмеялась.

– Не важно. Достаточно, чтобы увидеть разницу.

Я поднял бровь, ожидая продолжения.

– Ты другой. Обычно русские слишком прямолинейны, жёстки, иногда даже агрессивны в своих желаниях. А ты… – она провела пальцем по краю бокала, затем медленно подняла на меня взгляд, – ты как кошка, двигаешься мягко, но внутри у тебя когти.

Я не ответил, только сделал глоток вина, наблюдая за ней.

Она тоже молчала, но её взгляд говорил громче слов. Я видел, как подрагивают её пальцы, как она то убирает волосы за ухо, то снова выпускает их, словно не решаясь на следующий шаг.

В какой-то момент она наклонилась вперёд и забрала мой бокал. Я даже не успел ничего сказать, как она убрала оба бокала с перил и, развернувшись, плавно села ко мне на колени, скользнув ладонями мне на шею.

– Ты мне нравишься, Артём, – её голос стал ещё ниже, медленнее.

Она поцеловала меня, сразу глубоко. Её губы были мягкими, но требовательными, язык скользнул внутрь рта, сплелся с моим, а я автоматически сжал её бёдра, вдавливаясь в неё сильнее.

Секс.

Давно у меня его не было.

Тело вспыхнуло моментально, кровь толчками разогнала желание, но я держал себя в руках, даже когда её пальцы зарылись в мои волосы, а бёдра едва заметно двигались, будто она уже чувствовала меня.

Но я не был готов сдаться так просто. Поэтому, отстранившись, посмотрел на неё с ленивой улыбкой:

– Где твоя кровать?

Её губы дрогнули в усмешке.

– Пойдём.

Мы зашли внутрь, и дальше всё было быстро, будто напряжение копилось слишком долго.

Я прижал её к стене, впиваясь в её шею, её пальцы жадно цепляли мои плечи, сдирали футболку, а я, выдыхая ей в ключицы, чувствовал, как она дрожит.

Мы добрались до кровати, и там уже не осталось ничего, кроме тел, сплетённых в ритме, горячего дыхания, приглушённых стонов и царапающих руки ногтей.

Я брал её сильно, почти без нежности, но именно так она этого хотела.

А когда мы оба выдохлись, когда она свернулась рядом, кидая на меня быстрые взгляды из-под спутанных прядей, я понял, что моё тело получило то, что хотело. Но одна мысль меня терзала и когда я уже засыпал я резко распахнул глаза и понял, что не давало мне покоя. Мое имя. Вики произнесла его без европейского акцента. Она произнесла его чисто.

Глава 8 Вики

Я всегда знала, что стану моделью. Не было ни единого дня, ни секунды сомнения, ни мгновения слабости, когда я думала бы иначе. Моя судьба была предопределена задолго до того, как я пошла в первый класс.

Я не помню свою мать. Она умерла, когда мне было четыре. Её лицо осталось в памяти размытым образом, серым пятном, призрачным воспоминанием, которое со временем выцвело, оставляя лишь тонкий аромат духов, шёлковый шорох платья и голос, который, кажется, не произнёс ни одного важного слова. Меня растила бабушка.

Не та бабушка, которая печёт пироги и рассказывает сказки, не та, что накрывает одеялом ночью, целует в лоб и говорит, что я самая красивая девочка на свете. Нет. Моя бабушка была другой.

Она не любила меня.

Она любила только одну вещь – возможность реализовать через меня свою мечту.

Её дочь, моя мать, была моделью. Не самой успешной, но достаточно красивой, чтобы привлекать внимание, достаточно умной, чтобы не упускать возможности, и достаточно наивной, чтобы не заметить, как однажды оказалась пешкой в чужой игре. Бабушка подготовила её к жизни на подиуме, методично, тщательно, с железной хваткой. Она не была женщиной, которая принимает "нет" в ответ. Она не была той, кто склонен к сомнениям. Она вылепила мать, направляла, корректировала, а когда той не стало, всё, что осталось, – это я.

Очередная фигура на её шахматной доске.

– Запомни, девочка. – Я стояла в свете лампы, босая, в лёгком платье, и бабушка медленно обходила меня, осматривая с ног до головы. – Тело – это твой капитал.

Она слегка наклонилась вперёд, взяла мою ладонь и повела пальцами по скуле, заставляя ощутить её форму.

– Красота – это валюта, которой платят везде. Умные женщины используют её, глупые – раздают бесплатно.

Я кивнула. Я всегда кивала.

Я была хорошей ученицей.

– Мужчины захотят тебя. – Голос её был ровным, как у учительницы, объясняющей правила грамматики. – Они предложат тебе мир. Но мир не получают просто так. Его забирают.

Бабушка убрала руку, прищурившись.

– Ты должна быть лучшей. Не просто красивой – исключительной. Такой, чтобы, когда ты заходишь в комнату, все затихали. Чтобы они смотрели на тебя и понимали: рядом с тобой они ничтожны.

Она учила меня ходить так, будто я плыву по воздуху, учила улыбаться ровно настолько, чтобы это казалось естественным, но не слишком искренним, учила говорить мало, но метко, заставляла читать книги, которые читали те, кто всегда был на вершине.

– Ты должна быть умнее их.

Я училась.

Я не знала, кто мой отец. В этом не было секрета, просто вопрос казался неуместным. У матери были мужчины. Она не смотрела на них как на партнёров, скорее, как на возможности. Бабушка же была той, кто направлял эти возможности в правильное русло.

Я бы назвала это сутенёрством на минималках.

– Деньги – это единственное, что имеет значение.

Я помню, как сидела за кухонным столом, мне было лет семь, и я смотрела, как бабушка ловким движением поправляет кольцо на пальце.

– Ты думаешь, любовь важна? Вон посмотри, сколько бедных дураков умирают в любви, а потом – раз, и их выбрасывают на улицу. А знаешь, кто не умирает? Те, у кого есть деньги. Те, у кого есть власть.

Я молчала. Я не была ребёнком, которому позволяли мечтать о сказках.

Когда дети выбегали во двор, набивали коленки, кричали, смеялись, играли в прятки, я сидела в комнате и училась ходить. Часами. День за днём.

Я училась позировать. Училась владеть своим телом. Училась контролировать взгляд, жест, наклон головы.

В школе меня ненавидели девочки.

Не потому, что я была злая или жестокая. Просто потому, что я была красивой. Это было проклятием и благословением. И я быстро поняла:

Женщины редко любят других красивых женщин.

Зато мужчины…

Мужчины готовы были бросить к ногам всё. Но только если ты достаточно умна, чтобы забрать это сама.

Бабушка всегда говорила:

– Помни, дорогая, мир принадлежит не тем, кто его просит. А тем, кто берёт.

И я брала.

С того самого момента, как в первый раз вышла на подиум.

В одиннадцать лет, после очередной победы на конкурсе красоты, бабушка поняла, что стран СНГ уже недостаточно. Она всегда мыслила глобально, и если уж вкладываться в меня, то не для местных подиумов и съемок, как это было с мамой, а для чего-то большего. Тогда же она решила, что мне нужна столица моды, Париж. Именно с этого момента французский язык превратился в мое проклятие. Я учила его дни напролет, репетиторы сменяли друг друга, и я даже засыпала с французскими фразами в голове. Но оно того стоило. В пятнадцать лет я подписала первый контракт с агентством во Франции и уже могла говорить как настоящая парижанка. Это был момент, когда моя жизнь сделала резкий скачок вперёд: софиты, свет, показы, вечеринки, фотосессии. Тогда я ещё не осознавала до конца, насколько этот мир жесток. Я смотрела, как изменяют, предают, бросают. Не меня – тех, кто был рядом. Я видела, как девочек из агентств обманывали мужчины в дорогих костюмах, как с ними играли, а потом легко меняли на новую игрушку. Но я знала точно: я не позволю им поступить со мной так же.

Все шло более-менее, до моего совершеннолетия.

Мой первый секс. Бабушка всё просчитала заранее, как и во всем остальном. Мужчина, который должен был стать «тем самым первым», был не просто из мира моды – он был вхож в нужные круги, щедрый и обеспеченный. Её планы рушились в тот момент, когда я решила поступить по-своему. Я переспала с манекенщиком одного из показов. Я сделала это назло, в попытке хоть немного пойти против того, что было расписано за меня заранее. Всё оказалось далеко не так, как в моих мечтах. Не было страсти, романтики, той самой «химии», о которой шептались девочки в агентстве. Было быстро, больно, разочаровывающе. Я лежала на смятой постели и смотрела в потолок, ощущая пустоту внутри.

А потом пришла боль. Не физическая, а та, что растеклась внутри, забирая всю наивность, которая ещё оставалась. Наверное, именно тогда, я запретила себе мечтать, чтобы больше не разочаровываться.

Когда бабушка узнала, её злость была страшнее любых слов. Я получила пощёчину, первая и последняя за всю жизнь.

– Ты сделала из себя никчёмную дешевку, как и твоя мать, – её слова были холодными и ядовитыми.

Именно тогда я взорвалась. Я впервые не сдержалась, не проглотила, не опустила голову. Я посмотрела ей прямо в глаза и отчётливо произнесла.

– Я не буду шлюхой, которой была моя мать.

Она замахнулась снова, но я перехватила её руку.

– Ты прожила свою жизнь, управляя чужими судьбами, но давай проясним: моя – тебе больше не принадлежит. Если ты попытаешься снова решить за меня, я сделаю так, что остаток своих дней ты проведёшь в одиночестве, без шанса хоть на копейку с моего имени.

Бабушка замерла, а затем… усмехнулась. Взяла сигарету и закурила.

– Ну что ж… В отличие от твоей никчемной матери, ты умеешь думать головой. Мне нравится. – Она сделала паузу, чуть склонив голову, и добавила с сухой усмешкой: – Главное, не забывай, кто тебя сделал.