Инверсии, или Один сентябрь из жизни Якова Брюса. Встреча возле шпиля святого Петра. Библиотека журнала «Вторник»

Мне было хорошо, естественно с ней. Было естественно идти рядом, чувствуя ее руку в своей, разговаривать обо всем. Одно немного напрягло – я уже тогда, при первой встрече, выложил почти все про себя, а она оставалась для меня во многом закрытой. Вопросы задавать было неловко, а сама Анна очень мало рассказывала о себе. А о человеке, с которым живет, вообще не было сказано ни единого слова. Впрочем, я воспринял это как данность, подумав о том, что, в конце концов, мы еще только начинали познавать друг друга.

Море было прекрасно в своем покое. Наверное, нам хотелось быть в гармонии с ним, поэтому шли медленно, иногда останавливаясь. Парило все сильнее, и сегодняшняя, отдыхающая Балтика совсем не спасала от этого. Я сбросил рубашку, Анна сняла шлепки, оставшись босиком, расстегнула молнию курточки своего костюма. Желание близости – оно возникло сразу, едва я увидел ее – стало сильнее.

Мы хотя и шли медленно, но уже миновали Майори, Дзинтари – все эти замечательные, непохожие друг на друга части Юрмалы. Сосны, стена которых росла за широким пляжем, становились все выше. Мы уже были в Булдури – рукой подать до моего отеля. Я очень хотел, чтобы мы сегодня были вместе. Не сразу решился, но все-таки нашел в себе силы для этого вопроса:

– Ты не хочешь зайти ко мне?

Спросил прямо. Был почти уверен – Анна поймет меня правильно, она должна чувствовать, что нужна мне не только для секса.

Я не обманулся в своих ожиданиях.

– Хочу, – коротко сказала она.

Анна не стала надевать свои шлепки, а я – рубашку перед тем, как мы вошли в гостиницу. Мы не сказали друг другу ни слова, когда оказались в номере. Только она сразу распахнула окно – уходя, я не задернул шторы, и в номере стало жарко. Открытое Анной окно почти не дало прохлады, но жара нисколько не уменьшила наше желание.

Я целовал ее губы, она отвечала мне, гладила рукой мои плечи, грудь, а я медленно, очень медленно, чтобы полнее ощутить каждое мгновение этих минут, раздевал ее. Груди Анны оказались действительно небольшими. И еще по ним было видно – она наверняка не рожала. Она была удивительно стройной. Безумно желанной. Мы очень быстро, наверное, чуть-чуть скорее, чем я хотел, желая продлить минуты сближения, завели друг друга.

*****

А затем… Затем произошла осечка. Анна была возбуждена, она хотела принять меня в себя, но ее будто заклинило, она не могла сделать этого. «Наверное, оттого, что впервые со мной, сейчас это пройдет», – подумал я. Был бы спокоен, если бы не видел напряжение, страх в ее глазах.

– Не волнуйся, – я провел рукой по ее груди, животу, плавно спускаясь вниз, – все будет нормально.

– Это из-за того, что у меня давно никого не было, кроме него, – тихо сказала она, продолжая ласкать меня.

Я балдел, кайфовал, хотя и чувствовал: в этих прикосновениях все меньше и меньше страсти и все больше и больше инерции. И еще. Несмотря на свой кайф, я сразу понял: она почему-то лгала мне. Я разглядел эту ложь в самой глубине ее синих глаз. А ее страх, напряжение… Я чувствовал, как они росли в Анне. Уже не думал о том, чтобы снова попытаться войти в нее. Просто полулежал рядом, опершись на локоть. Ласкал ее, стараясь помочь ей расклиниться, преодолеть то неизвестное, что жило внутри нее.

Неожиданно Анна вытянулась на кровати. Неестественно, будто струна. Все ее мышцы в этот миг налились судорожным напряжением, голова откинулась назад.

– Что с тобой? – испуганно спросил я.

Она не ответила. Застыла, замерла в своем напряжении, глядя в какую-то точку на потолке. Мне стало страшно за нее. Не знал, что делать, как помочь ей.

Одному мне известно, какое облегчение испытал, когда – наверное, прошло не больше минуты, которая стала для меня очень длинной – все это закончилось так же внезапно, как началось.

Напряжение оставило тело Анны. Она взглянула на меня. Теперь в ее глазах не было страха. Только любовь. Но она еще не была в порядке. Дышала часто, неровно. Положила руки на мои плечи, попросила воды. Очень быстро, жадно пила. После того, как она поставила на пол опустевший стакан, я спросил:

– Как ты? Как себя чувствуешь?

– Нормально, просто отключилась, почти потеряла сознание, – она обняла меня, – наверное, сегодня очень много была на солнце. И переволновалась, ведь близость с тобой – это для меня хоть и очень желанное, но новое. И очень важное.

Я прижал ее к себе, откликаясь на последние слова. Чувствовал, что она снова что-то недоговаривает, но не стал, не смог думать об этом. Через несколько минут она уже выглядела так, будто ничего не произошло, и я видел: она очень хотела меня. Так же сильно, как я ее…

Мы занялись любовью. Никаких проблем не было. Не возникли они и во второй раз, и в третий.

Мы кайфовали, мы – это было, как нежданное чудо – одновременно кончали. Я ощущал и знал, что она чувствует то же самое – этот первый секс делает нас близкими, родными друг другу. И что еще было прекрасно: мы открыли, как органично подходим друг другу в интиме. Почти сразу выяснилось, мы оба предельно откровенны, оба любим разнообразие в сексе. При этом дополняем друг друга – она более инициативна, ей нравится роль ведущей точно так же, как мне роль ведомого. Она обожает позу наездницы, а я люблю видеть женщину над собой.

А какой она оказалась гибкой… Это было как чудо.

– Ты занималась гимнастикой? – полушутя спросил я.

– Спортивной. Очень давно, в детстве. Но, как видишь, это не проходит бесследно.

За эти часы сексуального марафона мы выпили половину пятилитровой канистры воды, бутылку сухого вина (я купил ее накануне, предчувствуя, что у меня может появиться гостья), уничтожили все мои запасы съестного…

Лишь в нашей четвертой за этот день близости, – уже были близки сумерки, а погода сломалась, небо над Юрмалой заволокли тяжелые, слоистые тучи, – было больше нежности и ласки, чем страсти.

– Я люблю тебя, – сказала она.

– И я люблю тебя, – произнес я.

За окном начал накрапывать дождь. Пока еще редкие порывы западного ветра заставляли склоняться верхушки прибрежных сосен. А мы были вдвоем в маленьком гостиничном номере. Безумно счастливые, обретшие друг друга половинки единого целого. Ощущение этого было очень сильным во мне в эти минуты.

Оно оставалось и потом, когда я провожал ее. Но оттенок его, этого ощущения, стал другим. С болью, тоской. Ведь я провожал не до дома, как в прошлый раз, а до железнодорожной станции Дубулты – в гостиничном номере Анна попросила меня об этом.

Почти весь день я не вспоминал о том, что Анна – не одна, что есть человек, с которым она проводит дни и ночи в этом красивом, немного странном на вид доме, но сейчас я не мог не думать об этом. Размышлял я и о том, что хотя мы с Анной удивительно быстро стали близки, – я всем сердцем чувствовал это, – но тем не менее она во многом очень далеко от меня. Дистанцируется. Сегодня я почти ничего не узнал о ее жизни. Не сказала она правды и о том, что произошло с ней в номере.

Впрочем, все эти неспокойные мысли были на втором плане, когда вечером, – уже начинало темнеть, – мы ехали на электричке в Дубулты. На первом была обретенная любовь к ней. К этой высокой женщине с очень короткой стрижкой и большими синими глазами. Она держала меня за руку, а ее рука была почти также холодна, как и тогда, на смотровой площадке. Не была она особенно теплой и во время нашей близости.

Я вскользь, на мгновение подумал об этой ее особенности. Главными были чувство к ней, грустное ощущение скорого расставания и желание новой встречи. Нет, не встречи, а многих встреч. Желание быть вместе. Вместе всегда? Наверное, да. Но мы встретились всего два раза, я еще не решался убрать вопрос и поставить точку после этого «всегда».

Я чувствовал, Анна тоже думает о нас. В электричке ни на мгновение не отпускала мою руку, голову положила мне на плечо…

– Я скоро, очень скоро позвоню тебе. Мне было хорошо, очень, понимаешь, – очень! – хорошо с тобой.

Она произнесла эти слова, когда поезд уже подъезжал к станции. Слева мы видели широкую полноводную реку Лиелупе, справа – построенное в позднее советское время красивое здание станции с причудливо изогнутой крышей, небольшую площадь, шоссе, за которым начинались улочки старинного курортного Дубулты. Неподалеку в той стороне возвышалась стройная кирха с высоким шпилем в обрамлении лип. И все это было в моросящем дожде и тумане, который несмотря на ветер, медленно, но верно наступал на Юрмалу со стороны моря.

*****

Мы попрощались под одним из фонарей на площади возле станции. Под ногами на мокрых плитках мостовой лежали удивительно красивые в его свете желтые листья. Яркие, но уже в едва заметных морщинках старости.

Анна поцеловала меня в губы. Затем фонарь и стареющие листья остались со мной, а она перешла дорогу, направилась в сторону кирхи. Еще минута, и я перестал видеть Анну. Балтийский вечер, – а, может быть, сама жизнь, – скрыл ее от меня.

Я вернулся в гостиницу, поужинал там же, в баре. Заставил себя. Есть не хотелось.

Тоска… Я был полон этой тоской, когда уже поздним вечером вышел на берег моря. Прохладный ветер набрал силу и рассеял туман. Балтика волновалась. На краях залива уже зажглись маяки. Мне безумно нравилась эта картина, но я смотрел на море и маяки один. Без нее. В эти минуты я понял одно, хочу видеть все это с ней. Хочу всегда видеть мир с ней. Для меня больше не осталось вопроса после слова «всегда». Я отдавал себе отчет в том, что мы только нашли друг друга, я еще мало знаю ее, так же, как и она меня, но решил – скоро, на днях, скажу ей о том, что хочу всегда быть с ней. Так решили мои любовь и тоска.

Никогда прежде так быстро я не принимал столь важных решений. Но, наверное, это потому, подумал я уже перед сном, что не встретил Анну раньше. Чувствовал: любовь к ней меняет меня.

Глава 7

Анна чувствовала себя уставшей, обалдевшей от счастья после этого дня любви. Ей казались прекрасными сосны, шпиль кирхи, резьба деревянных особняков, самая обыкновенная мокрая трава, которая в свете фонарей обрела особенный сочный цвет. Ей казалось прекрасным все, что видела каждый день, что уже стало обыденным и привычным. Она жила прошедшим днем, знала, что возвращение домой в какой-то степени заслонит собой этот день, поэтому шла очень медленно, сохраняя прожитое в себе. Не хотела ни о чем думать, кроме этого, открывшего ей новую жизнь дня.

Но ее путь не мог быть вечным, скоро она увидела силуэт своего дома, обрамленный темнотой вечера. Остановилась ненадолго – просто посмотреть на дом. Анна любила авангардный стиль. Несмотря на это ей очень нравились старомодные очертания дома на взморье. Нравилась остроконечная крыша центральной части, круглые чердачные окна, флюгер в виде пушки. И дорожка песчаного цвета, которая вела к входной двери. Анна любила возвращаться по этой дорожке к своему дому. Своему маленькому, сложенному из камня замку.

Сегодня она почти сразу обратила внимание на стрелки часов, установленных на фасаде. Все они – и часовая, и минутная, и даже секундная – были не белыми, как обычно, а казались налитыми густым пульсирующим темно-багровым светом. Так бывало всегда, когда граф собирал свои силы для того, чтобы обратиться к магии или уже сделал это. И сейчас свет в доме горел в одном-единственном окне. Закрытом плотной шторой окне «тайной комнаты».

По всем расчетам Анны этого не должно было быть – вчера весь день он продолжал работать над «английским» лекарством. Работа не была успешной, число тыкв на грядке заметно уменьшилось, но ни одна из них не стала заветной компонентой создаваемого препарата. Сегодня утром, когда Анна уходила из дома, – она не соврала Брюсу, сказав, что идет гулять по берегу! – граф срезал две громадные тыквы: желтую и еще одну – необычного для балтийских мест цвета – розовую. На пороге она оглянулась: Брюс поднимался по ступеням крыльца со своими тыквами. Было видно – тащить их не очень легко, хотя он был далеко не слабым.

А сейчас Анна знала – он занимался чем угодно, но точно не лекарством. Снова весь в магии…

Она восхищалась Брюсом, как ученым, астрологом, но не любила его магию. Ей не нравились призраки, иногда появляющиеся в доме в эти часы. Ее пугали гномы, которые несколько раз из каких-то своих тайных жилищ приходили к графу, чтобы поколдовать вместе с ним. Ее был очень неприятен холодный, просто ледяной ветер, источником которого нередко становилась «тайная комната».

Она вздохнула с облегчением, когда, войдя в дом, увидела: ничего из этих страстей нет. Знала: сейчас Брюса не надо тревожить, поэтому не стала подниматься наверх, звать его ужинать. Пошла в столовую, устроилась за круглым столом так, чтобы оказаться прямо напротив большого окна. Но сегодня Анна меньше, чем обычно, любовалась природой. Она давно не ела с таким аппетитом. Ей не хватило салата, двух кусков жареной индейки с рисом, печенья. Она взяла из холодильника сыр – балдела от латвийского сыра с тмином – сделала себе два больших бутерброда.

Вкус бутербродов показался ей прекрасным, как весь сегодняшний день. Анна хотела одного – чтобы ее жизнь состояла только из таких дней. Но для этого надо было пройти жизненную развилку. Расстаться с человеком, который до сих пор многое для нее значил. Было и еще одно обстоятельство – Артур знал о ней далеко не все. Анна уже решила – что все ему знать и не нужно. Она, разумеется, не скажет ни слова правды о Брюсе, о том, что он сделал для нее. Была уверена: Артур в это просто-напросто не поверит.

Но кое-что ей обязательно придется рассказать ему. И она знала, что это «кое-что» может ему не понравиться. А оно, «кое-что», уже почти всплыло сегодня. Тогда, когда она не смогла принять Артура в себя, а затем почти отключилась. Впрочем, она наделась – Артур примет ее такой, какая она есть. Сделает это потому, что знает, чувствует то же самое, что и она: они смогут стать единым целым. В общей жизни каждый из них обязательно воспрянет и возродится.

От этих мыслей Анну – она уже съела свои бутерброды и допивала чай – отвлек шум на втором этаже. Сначала Брюс громко хлопнул дверью, затем она услышала его быстрые шаги над своей головой. Потом раздался какой-то шум. Анна не была стопроцентно уверена в этом, но, скорее всего, это были звуки падения. Упасть там, на втором этаже, мог только сам граф. Она побежала наверх.

*****

Анна не ошиблась. Брюс сидел на полу широкого коридора, выглядел очень расстроенным.

– Не волнуйся, я в полном порядке, – отмахнулся он от Анны.

– Объясни тогда, почему упал? Что стряслось?

Она все еще была взволнована. Увидев Брюса на полу, подумала об одном: ему стало плохо. Теперь стало ясно – произошло что-то другое.

– Он удрал, – с грустью произнес Брюс.

Эти слова ничего не прояснили для Анны. Она с удивлением смотрела на Брюса, который оставаясь на полу, внимательно рассматривал пол коридора и после своей короткой реплики, казалось, совсем забыл о ней.

– Он – это кто? – была вынуждена задать еще один вопрос Анна.

– Кто, кто! – голос Брюса, казалось, состоял только из раздражения. – Неужели, неясно, кто? Жук, конечно. Кто же еще? Неужели не поняла сама? Его негде нет!

– Так ты все-таки оживил его?

Анна вспомнила: на днях Брюс показывал ей огромный кусок янтаря, в котором застыл приличных размеров жук. «Я займусь им», – пообещал он тогда. Теперь Анна знала – магия ее мужа снова оказалась сильнее законов природы. Погибший в древней смоле жук обрел вторую жизнь.

Брюс не сразу ответил ей. Продолжал поглядывать по сторонам, надеясь увидеть беглеца. Когда убедился, что этого, скорее всего, не произойдет, сказал:

– Конечно. А ты думала, могло быть иначе? – он победоносно поднял голову, его раздражение, похоже, почти растаяло. – Только он сразу сбежал, а я даже не успел рассмотреть его усы. Они такие большие и необычные. Как сабли… – Он грустно вздохнул, затем неожиданно улыбнулся. – Знаешь, а вот с тыквами все прекрасно! Одна из двух подошла, я теперь могу без спешки продолжить работу над препаратом.

– Поздравляю, – Анна подбежала к графу, обняла его, поцеловала его в щеку. – Какая подошла? Наверняка, розовая, из Аргентины? – поинтересовалась она.

Она была почти уверена, что Брюсу помогла именно диковинная тыква.

– Нет, – улыбнулся граф, – моей доброй помощницей стала наша соотечественница. Самая обычная курская желтая тыква. Ну, а раз так, – продолжал он, – раз разобрался с ней, то решил ненадолго отвлечься. Занялся жуком. Оживил-таки. Но он, – Брюс покачал головой, – оказался прыткий. Едва зашевелился, вдруг – шасть – и побежал, брякнулся со стола, рванул дальше. Бегает очень быстро, зараза! Вмиг удрал из комнаты. А здесь, в коридоре, – Брюс грустно вздохнул, – я снова не успел его поймать. Видел – он побежал к плинтусу, а там, в плинтусе, – я выставлю строителям штраф! – щель. Я бросился вперед, чтобы его схватить, даже споткнулся, а он уже заскочил в нее, в эту проклятую дырку от ржавого бублика. Теперь, – он снова посмотрел по сторонам, – подожду, может, где вылезет.

В последних словах прозвучала надежда. Она была очень хрупкой. Это подтверждали следующие слова графа:

– Хотя нет, ждать не буду, наверное, он уже на улице. А там темно. Там я его ни за что не найду.

– Наверное, ты прав, он на улице, – Анна не хотела подпитывать напрасную надежду графа. – Но, может быть, это не так плохо? Раз снова живой, пусть вернется в настоящую жизнь.

– Пусть вернется, – печально вздохнув, согласился с ней Брюс, – Но я, – снова пожаловался он Анне, – даже не успел как следует на него посмотреть.

Затем они пошли вниз, в столовую. Просто пили чай. Ведь Анна уже поужинала. А Брюс, который все еще переживал из-за жука, от ужина отказался. Довольствовался своей любимой сгущенкой. Вечернее чаепитие стало очень неприятным для Анны. Она даже позавидовала древнему жуку, ускользнувшему от ее мужа. Ей самой было некуда деться.

Она несколько раз ловила на себе пристальный взгляд Брюса. Знала – это привычное ей сканирование. И видела – Брюс понял: что-то не так. С ней не так. Скорее всего, догадался, что именно не так. Анна понимала, что это была не очень трудная задача. Ведь в ней многое изменилось. Она стала другой после этого дня. Мог ли внимательный, заинтересованный взгляд упустить это?

Ей было ясно – не упустил. Это подтверждало многое. Брюс, большой любитель чая со сгущенкой, на этот раз выглядел недовольным. Он был неразговорчив, хмуро смотрел на Анну. Дело, разумеется, было уже не в пропавшем жуке. Ведь в спальню она пошла одна. Граф отправился в обсерваторию. Это было нарушением традиции их жизни. Брюс обязательно занимался с Анной любовью перед тем, как насладиться созерцанием светил.

Она легла спать одна. Думала о минувшем дне и о Брюсе. Многое чувствовала к нему, но в этом «многом» больше всего было жалости, потому что жить Анне уже хотелось с другим.

Уже перед самым сном она задумалась о том, как может пройти расставание с Брюсом. Понимала – этот этап ее жизни не станет легким. Брюс – необычный человек. И он очень любит ее. Анна заставила себя выбросить из головы эти мысли, сказав себе, что еще неизвестно, произойдет ли расставание. Ей страшно хотелось, чтобы у них с Артуром все было не просто хорошо, а навсегда хорошо, но она понимала: они еще только встретились.

Глава 8

Брюс никогда не видел Анну такой. Она старалась не встречаться с ним взглядами, но ей не удалось скрыть себя от него. Подтвердилось то, что он чувствовал в последние дни – Анна увлечена. Увлечена очень серьезно. Это не то, что происходило с ней прежде. Сегодня, – Брюс готов был поклясться в этом всей своей длинной жизнью, – она выглядела так, как выглядят влюбленные женщины. Да, именно так. И это было крайне скверно.

Граф был уверен, что видел своего соперника – тот человек, который на днях стоял с Анной возле их дома. Сомнений в том, что это кто-либо еще, у Брюса не было, ведь тогда он смог многое разглядеть.

Сегодня граф снова чувствовал опасность. Это ощущение было сильнее, чем в то утро, когда он впервые увидел Анну с этим высоким светловолосым мужчиной. Сейчас был зол на него. Зол на Анну. Но злость ненадолго овладела им. Брюс подумал о том, что этот роман, судя по всему, продолжается всего несколько дней. «По-настоящему волноваться пока не следует», – сказал он себе.

Дело в том, что он очень хотел перестать волноваться. Ведь предстоящей ночью его ждало редкое зрелище. Граф был полон ожиданием, когда поднимался – часы на фасаде дома как раз пробили полночь – в свою обсерваторию. Она была небольшой, но вмещала в себя два современных телескопа. А еще здесь хранилась «астрономическая труба» Брюса, созданная им с помощью магии еще в восемнадцатом веке…

Этой ночью Брюс наслаждался редкой возможностью созерцать саламандр. Когда-то своей магией он создал их в подземелье Сухаревой башни. Саламандрам – этим существам с телами ящериц и почти человеческим разумом – было неуютно на Земле. Они были вялые, почти все время дремали. Скоро поняли – им нужна другая среда. И ушли в космос. Очень близкий к Земле, намного ближе, чем орбита международной космической станции, но все-таки космос.

Брюс полюбил этих грациозных, умных созданий с момента их огненного рождения. Не мог оставить их вниманием и после того, как они покинули Землю. Когда позволяли погода и расположение колонии саламандр относительно нашей планеты, Брюс обязательно находил время, чтобы понаблюдать за их жизнью. К сожалению, это происходило нечасто.

Этих волшебных существ не видели другие астрономы с современными мощнейшими телескопами. Не замечали их существования космические станции и спутники-шпионы. Их жизнь была видна лишь через волшебное стекло «астрономической трубы». Только граф Брюс мог созерцать саламандр, наслаждаться пластикой движения невероятно гибких огненного цвета тел.

Между прочим, до своей «смерти» Брюс показывал саламандр Петру I и нескольким друзьям. Так что, возможно, не только фантазия, но и передаваемые из поколения в поколение воспоминания помогли Владимиру Одоевскому написать повесть «Саламандра», один из героев которой – старый граф – чем-то похож на Брюса…

Сегодня Яков Брюс настолько увлекся саламандрами, что совершенно забыл обо всем том плохом, что пришло к нему в эти дни. Работа тоже вылетела из головы: граф не сделал ни одного замера, необходимого для его астрологических вычислений.

Он кайфовал возле своей трубы. В эту ночь ему особенно повезло. Активность солнца впервые за долгое время стала небывало высокой. Саламандры, которые, в основном, спали, когда солнце «отдыхало», не замедлили откликнуться на поток энергии. Их предки были рождены в огне огромной печи, сконструированной Брюсом, который тогда еще не был графом. И теперь только солнце, его видимые и невидимые лучи, придавало им силы, побуждая к стремительным полетам, страстным эротическим играм.

Брюс не мог оторвать от них взгляда, картины жизни грациозных созданий стояли у него перед глазами, когда на исходе ночи он выходил из своей крошечной обсерватории. Но в тоже время граф был крайне недоволен собой.

*****

«Увлекся… увлекся, как глупый мальчишка», – мысленно ругал себя Брюс, спускаясь на первый этаж. Для самокритики были веские основания. Астрологические вычисления, брошенные сегодня ради родных ему саламандр, были нужны не самому графу.

Астрологические прогнозы Брюса… Он перестал делать их для власть предержащих после того, как скончался Петр I. Человек, которого Брюс безмерно уважал. Петру была не нужна магия Брюса. Императора интересовали наука и астрологические прогнозы. Брюс сделал множество таких прогнозов для Петра. По звездам, сверяясь с переведенной на латынь Волшебной книгой, которая когда-то, если верить преданиям, – а Брюс был склонен им доверять, – принадлежала самому царю Соломону. Книга досталась графу от предков. Мужчины его рода занимались, в основном, войной, не заглядывали в старинные книги. Книги пылились в сундуках, ждали своего пытливого читателя. Им стал Яков Брюс. Волшебная книга открыла ему основы магии, волшебства. Помогла создать саламандр, благодаря ей и своему таланту Брюс открыл секрет почти вечной жизни. С ней он сверял свои выводы, сделанные из вычислений движения небесных светил, а результаты этой работы ложились на стол великого императора. Некоторые победы Петра, возможно, не состоялись бы без тайной помощи Брюса.

Для его наследников граф уже не делал никаких прогнозов. Он низко оценивал этих людей. Не считал нужным помогать им, будучи уверенным, что они все равно не прислушаются к его предсказаниям.

Но в 20-м веке графу все же пришлось вернуться к «сотрудничеству» с властью. Уже с новой. Коммунистической.