Открытая рана

Кроме ворья, мы шерстили и барыг, втихаря скупающих краденое, – с ними было легче всех, они обычно добросовестно барабанили на розыск. И хулиганье – там в основном ученики ремесленных училищ, детдомовцы и дворовые крысята. Они кучковались по району стайками, на полном серьезе считали себя весомой силой, обороняли места своего обитания от таких же, как они, со словами: «Ты откуда? Ты чего по нашей земле ходишь?»

Многие из шпанят выглядели не намного лучше воров – та же печать дегенерации, злобные глазенки людей, жаждущих самоутверждения и насилия, трусливые завывания «отпустите, дяденька», когда их брали за шкирку, как нашкодивших котов. Достаточно мерзкое и опасное порождение неблагополучных районов. И шанс, что именно они напали на нашего ученого, был высок.

…С утра пораньше снова с начальником уголовного розыска на территорию. Опять воришки, хулиганье и прочие паскудники.

– Сейчас мы их поприжали. А вот после войны от них житья не было. – Антипов препроводил увесистым пинком очередного шпаненка, на которого мы наткнулись, когда он присматривался, что бы спереть на железной дороге. – Табунами бродили, на прохожих нападали, сумки рвали с продуктами и карточками. Ну тогда понятно – безотцовщина, голод, неустроенность. А сегодня просто распущенность… Так, пришли…

Вперед… Еще один подвал отработан. И опять без результата.

Постепенно накатывало ощущение бесполезности всей этой работы. Уже не верилось в успех. Хотя по своей практике я знал, что при такой тщательной отработке территории нередко кажется все беспросветно, и вдруг раз – и цепляешь кончик ниточки, а потом и весь клубок разматываешь. Главное, не упустить этот момент и крепко ухватиться.

К часу дня мы вернулись в отделение. Там за чашкой чая прикидывали ближайшие планы, и Антипов, видя, что я постепенно впадаю в меланхолию, предложил:

– Пошли на природу.

– Это в леса?

– Почти что. Посмотрим, что за контингент в парке Лихачева в пивнухе трется. Там иногда можно повстречать очень неординарных личностей.

Ну что же, мы и пошли. И повстречали этих самых неординарных. Да еще каких…

Глава 7

Пивная точка представляла из себя дощатый хлипкий павильон под сенью парковых деревьев. Бойница окошка, куда совали деньги и откуда получали кружки, напоминала амбразуру дота. Вывеска незатейливая, исполненная масляной краской на длинном куске фанеры, – «Пиво». Время ее потрепало и потерло, так что она едва читалась. За вкопанными в землю высокими деревянными столиками посетители пили стоя. Правильно, место не для того, чтобы вальяжно разваливаться на стульях и скамьях. Постоял, выпил и быстренько пошел по своим делам.

Хоть и раннее время для пива, но на точке уже толпились люди, желающие приобщиться к культуре пития. У одного столика цивилизованно проводили время трое работяг. Опасливо озираясь, они доливали в кружки из бутылки водку – дополнительный прицеп, чтобы «коктейль» молотом врезал по мозгам. И вели интеллигентный разговор, что мастер, сука такая, неправильно им наряд закрыл, управы на гада нет. Хуже старорежимного буржуйского приказчика к народу относится. И что с ним делать? Бока намять или в партком идти?

От столика к столику бродил небритый инвалид без руки, в солдатской шинели без петлиц и знаков различия, держал перед собой пустую кружку:

– Плесните, люди добрые.

Обычно добрые люди отливали чуток.

– Выпей за наше здоровье, – сказал работяга, плеснув.

Инвалид с достоинством кивнул:

– За ваше здоровье!

Таких нищих инвалидов, жертв войны, и не только войны, особенно много было в Москве лет пять назад. Некоторые действительно не могли себя найти в мирной жизни, другие с готовностью скатились по социальной лестнице до маргиналов – им так удобнее. Власти время от времени принимали меры: кого-то пристраивали на работу, кого-то в дом инвалидов, а кого и в тюрьму. Постепенно этих людей становилось меньше. И уже не первый год в Москве обещали решить проблему окончательно – очистить столичные улицы от этого позора, загнать тех, кто не понимает русского языка и продолжает бродяжничать и попрошайничать, в соответствующие им места.

Два густо татуированных «питекантропа», улыбаясь во все свои фиксы, мирно беседовали и попивали пиво. Перед каждым из них стояла пара покрытых пеной, как Эльбрус снегом, кружек.

Как уверял начальник угрозыска, пиво здесь хорошее, почти не разбавленное. Бывало, что ведомая жаждой справедливости разгоряченная публика лупцевала не понявших, куда попали, торговцев пивом за недолив и разбавление водой божественного напитка. Правда, пенить и разбавлять не перестали – тут уж у работников прилавка непреодолимый условный рефлекс, но наглеть и волновать народ, озабоченный культурой пития, прекратили.

Инвалида, приблизившегося к их столику, один из «питекантропов» отшил обнадеживающим обещанием:

– Бог подаст.

И татуированные вернулись к разговору. Мы застали самый его конец, логическое завершение. Как я понял, в пылу диспута один другого назвал чем-то непотребным.

– Ты за базар-то хоть отвечаешь? – грустно осведомился татуированный номер один.

– Отвечаю, – легкомысленно проинформировал татуированный номер два.

Тогда первый номер, больше ни слова не говоря, сосредоточенно разбил о столик кружку, остатки пива выплеснулись как на спорщиков, так и на столик. В его руке осталось импровизированное оружие – ручка с острыми стеклянными лезвиями. Им он с ходу полоснул собеседника по лицу.

Тот оказался тоже парнем не промах. Невероятно шустро отпрыгнул назад. Рука его нырнула за пояс. Нож там наверняка.

Нет, не нож. Заточенная отвертка. Добрый инструмент. Продырявить можно так же надежно, как и финкой, но в разряд уголовно наказуемого холодного оружия не попадает.

– Ша, урки! – гаркнул Антипов. – Замерли! Оружие на землю!

Оба татуированных будто налетели на стену. Покосились на начальника уголовного розыска. Видно, наблюдали его не в первый раз, и отнюдь не с доброй стороны. Тут же синхронно отбросили предметы нанесения ран и увечий – мол, не наше это, случайно под руку подвернулось. Сопротивляться никто и не думал. Капитан Антипов держал район железной рукой.

– Коррида, значит, – удовлетворенно кивнул начальник уголовного розыска. – Пошли, тореадоры. Разговор по душам будет…

Вскоре оба задержанных ждали своей участи в отделении. Первым мы допрашивали того самого, с разбитой кружкой, требовавшего ответить за базар. На его лбу выступил пот, он пыхтел, ерзал на стуле, зябко поводил могучими плечами – казалось, в тесном кабинете начальника уголовного розыска ему не хватает и простора, и воздуха.

– Ну что, Лука, – присел напротив него Антипов. – Один раз я тебя простил. Да ты, как погляжу, все не угомонишься!

– Гражданин начальник! – залепетал виновато Лука. – Я же мирный. В завязке. Но ты представляешь, Сутулый меня как назвал!

– И как?

Страшное слово Луке сперва не давалось, но он все же с натугой выдавил:

– Козлом!

– М-да, – сочувственно протянул Антипов. – Такое оскорбление смывается только кровью.

– Ну вот, вы же понимаете!

– Да ни хрена я не понимаю! – взорвался Антипов. – Все эти ваши козлы, петухи и прочий зоопарк! Ей-богу, вы, урки, как дети малые! Все обижаетесь. Дуетесь. А потом как бараны рога топорщите – и в бой! Что, надоела жизнь на воле?

– Не, не надоела, – затряс головой задержанный. – На зонах сейчас совсем плохо. Не все выживают.

– Ну вот и посмотрим, какой ты живучий.

Опасения Луки были вполне понятны. В местах лишения свободы последние годы творились сумятица и чертовщина. Образовывались враждующие фракции уголовников. Ссученные, польские воры, ломом подпоясанные – голову сломаешь. И все друг другу в горло вцепиться норовили. Классические воры, которые по их закону не должны работать, служить в армии, бились с теми, кто отслужил в штрафбатах, загремел снова под суд и теперь признавался «автоматчиком» или ссученым, лишался в воровской среде всех прав и состояний. Уже и название появилось – сучьи войны.

А тут еще массово осужденные бандеровцы организовывали свое подполье – уж они в этом деле мастера. Администрация в эти процессы не сильно и вмешивалась. Почему так? Да просто утомленное войной государство, судя по всему, решило плюнуть на уголовный сброд. Собрать взрывоопасный элемент вместе. И пускай варятся, грызут друг друга, лишь бы производственный план давали. Никто кормить задарма уголовников не собирался в период, когда страна гигантскими усилиями восставала из развалин.

Все чаще это напряжение нарастало до крайности и разряжалось резней и бунтами. Тогда лязгали затворы, автоматчики и пулеметчики на вышках косили всех без разбора и особых раздумий. Были случаи, что в бунтующие зоны вводили танки.

Правда, основной пик пришелся на первые послевоенные годы. Но не успокоилась система исправительно-трудовых учреждений до сих пор. Время от времени случались массовые вспышки насилия.

По моему мнению, эта политика была ошибочна. Ведь эти озверевшие уголовники рано или поздно выходят на свободу. И приносят туда свои волчьи законы, свои правила, свою осатанелость.

– Ким Сергеевич, а нельзя ли… – заныл Лука. – Я ж не порезал никого. Так, побалакали. Ну чего между корешами не станется.

– Это, друг мой ситный, хулиганка, – наставительно произнес Антипов. – Или даже покушение на убийство.

– Гражданин начальник! Какое покушение?! – чуть не подпрыгнул на месте Лука.

– А что? – Антипов задумчиво посмотрел на задержанного, потом придвинулся к нему поближе и доверительно произнес: – Слушай, у нас же доброе взаимопонимание одно время было?

– Было, – насупился Лука.

– Вот и сейчас может быть. Я тебя пойму. Ты же мне шепнешь кое-что. Исключительно между нами.

– Что надо? – угрюмо осведомился задержанный.

– Кто фраера на гоп-стоп у Базарного переулка неделю назад взял? В тот день, когда «Спартак» с «Динамо» рубился. Не слышал?

– Про «Спартак»? Так он вчистую проиграл!

– Про гоп-стоп.

– А… Слышал, конечно, – даже с легким недоумением произнес Лука – мол, как можно такое не слышать? Об этом разве только в газетах не писали, а так все знают.

– И кто? – подался вперед начальник угрозыска, положив задержанному руку на плечо и сжав пальцы так, что уголовник поморщился.

– Микроб. Он недавно от хозяина. На какой-то блат-хате у Силикатного лежка у него. Никчемный, не в сильном авторитете, но очень беспокойный. Окружил себя гопотой и шпаной. Уму-разуму их учит. Хвост перед ними пушит, какой он великий и ужасный. К тюрьме пацанов готовит.

– Дело почетное, – хмыкнул начальник уголовного розыска.

– Ну да. В обществе поощряется… Слышал я – вся эта компания в тот день там ошивалась.

– И где мне их искать? Где они собираются?

– Так каждый день по-разному. К одному месту не привязаны.

– Как их искать будем?

– Узнаю – свистну… Только в вашем каземате я много не узнаю.

– Ладно. Пиши явку с повинной, что имел место бытовой конфликт, хулиганство.

– Это еще зачем?

– Пусть у меня полежит, пока ты погуляешь. Чтобы легкомысленного желания соскочить у тебя не возникло. Сделаешь дело – я о ней забуду.

– Но…

– Пиши, а я продиктую.

Лука обреченно вздохнул, глядя на лист бумаги и автоматическую чернильную ручку, которые положили перед ним. И принялся писать под диктовку.

Писал он, аккуратно выводя каждую буковку и прикусив язык. Кстати, без ошибок.

Закончив процедуру и отправленный на четыре стороны, он аж зажмурился от удовольствия, когда шагнул из отделения навстречу сияющему в его честь солнцу. Свобода и простор! Как же ценишь их после того, как постоишь на пороге камеры!..

Глава 8

В нашем деле что главное? Незаметно подобраться и заметно нагрянуть. Для первого нужна грация кошки, для второго – напористость асфальтоукладчика, раскатывающего все в блин на своем пути.

За строительным мусором, кустами и развалинами дощатых летних построек я, начальник розыска и еще двое местных оперативных сотрудников приближались к месту, где собралась интересующая нас компашка. Подошвы ботинок противно скользили по мусору и прошлогодним прелым листьям. Антипов тихо выругался, вляпавшись в нечистоты. Место на редкость неухоженное, дворники и прочие благоустроители территории о нем забыли еще до исторического материализма и больше не вспоминали.

Двигались мы аккуратно. На стреме гопники никого не выставили. Так что подобрались мы незаметно поближе и смогли не только рассмотреть компанию в свете двух желтых, чудом работающих и не разбитых парковых фонарей, но и услышать, о чем там мирный разговор идет.

Компания собралась на окраине парка Лихачева, у фундамента и покосившейся будки разобранного пару лет назад, да так и не восстановленного чертова колеса. Сюда даже доски завезли, обнесли место заборчиком. Но потом обо всем забыли, доски сгнили, заборчик частично рухнул.

Шестеро пацанов расселись вокруг «наставника» – кто на досках, кто на корточках. На корточках даже круче – так настоящие матерые уголовники сидят, потому как в ногах, как и у прокурора, правды нет. Перед ними дымился углями небольшой костерчик, из которого извлекали печеную картошку. На деревянном ящике стояли стаканы и опустевшая бутылка водки. Да, все по-взрослому. Пацаны были счастливы.

Многие хулиганы льнут к ворам и мечтают ступить на эту стезю. А что, чем не жизнь! Ничего не делать, сладко жрать, много пить, орать уголовные песни, травить байки про Колыму. И чтоб тебя все боялись, потому что за голенищем твоего сапога заткнуто перо, которым ты вскрыл немало животов. Они просто не понимают, в какую преисподнюю затягивает их молодость и дурость. А также такие вот «наставники».

– Вот я и говорю. За такой базар на пику, – вещал худосочный, лет тридцати пяти на вид, мужичонка с короткой стрижкой и низким лбом, весь татуированный. Это и был обещанный Микроб. Впалая грудь, землистый цвет лица – ну чисто туберкулезник с виду. Понятно, откуда взялось такое погоняло.

Пацаны смотрели на него с открытыми ртами. Откровения сидельца сладко будоражили им кровь, как романтические рассказы о дальних островах и о пиратах. А он все распалялся:

– А козырный фраер, это кореш мой лепший, кивает так ласково и пером поигрывает. Ну тут ссученый нам и отвечает…

Договорить мы краснобаю не дали.

– Угрозыск! Оставаться на месте! – гаркнул Антипов.

Один гопник от неожиданности уронил картошку, которую охлаждал, быстро перебрасывая из руки в руку. Другой вздрогнул и расплескал содержимое наполненного водкой граненого стакана в своей руке.

– Атас! – послышался истошный испуганный вопль.

Трое шпанят бодро сорвались с места и бросились врассыпную. Двоих тут же сбили с ног и устроили поудобнее на мокрой земле. За третьим помчался местный оперативник, задорно крича вслед:

– Стервец, а ну стой! Все равно достану!

За спиной Микроба был забор, к которому, как казалось, он был приперт прочно, ведь впереди – мы. Так что попался, голубчик.

Но тут произошло то, чего никто не ждал. Микроб затравленно посмотрел на нас, сделал несколько шагов навстречу – мол, сдаюсь на милость победителя. А потом резко повернулся, устремился вперед и перепрыгнул через дощатый забор. Красиво так сиганул, как в армии на полосе препятствий, с перебросом своего худосочного тела.

Я был ближе всего к нему. И ринулся следом. Повторять я гимнастический трюк не стал. Просто вышиб ногой калитку поблизости. И затопал по земле – тяжело, неумолимо и быстро, как зубр.

Несмотря на щадящие условия существования, окончательно канцелярской крысой я так и не стал. Держал себя в хорошей физической форме. Лыжи, бег, гиря, борьба и рукопашка. Так что у туберкулезника, несмотря на неожиданную резвость и некоторую фору, шансов скрыться было немного.

Нагнал я его у той самой уже знакомой мне пивной. Символично. Здесь мы нащупали ниточку, приведшую к Микробу. Здесь я настиг и его самого. Мои соратники затерялись где-то позади, так что с беглецом мы получили возможность пообщаться наедине.

– Отбегался, – переведя дыхание и смотря на прижавшегося к дощатой стене павильона жулика, произнес я. – Пошли, Микроб.

Нет, он не был напуган. Это слово слишком слабое. Он был в ужасе, переходящем в панику. В глазах – безумие.

– Не подходи, сука легавая! – Он вытащил откуда-то из недр синего бушлата, который на пару размеров больше него, финку. Лезвие сверкнуло в свете болтающейся на павильоне под резкими порывами ветра лампочки.

– Не дури, болезный, – примирительно произнес я. – Перо на пол. И идем со мной.

Мои слова улетели в пустоту. Микроб потерял способность мыслить разумно. Он начал неистово размахивать финкой. Притом, надо отметить, получалось у него достаточно ловко – такие кружева крутил.

Нож – вещь серьезная. Пока достану пистолет из подмышечной кобуры, пока сделаю предупредительный выстрел – без него никак. За это время Микроб или прорвется, или попытается нанизать меня на лезвие. Он хоть и чахоточный с виду, но резкий.

Я шагнул навстречу противнику. Тот замахал ножом еще сильнее. Я подался немного в сторону, повернул голову и крикнул:

– Стреляй в него!

Микроб автоматически вслед за мной повернул голову направо.

Тут я и ринулся вперед. Саданул ногой в его коленную чашечку. Кажется, что-то ему сломал.

Микроб рухнул как подкошенный, выпустив финку и схватившись за ногу. Дико взвыл – как волк, лапа которого угодила в капкан.

Я нагнулся, подобрал финку. И осведомился:

– Идти можешь?

– Ногу сломал, мусор! Я прокурору напишу! – захныкал он.

– О как. Как на опера бросаться – так в своем праве. А как ножку отдавили – так к прокурору. Западло это для урки – прокурору жаловаться!

– А я напишу, – снова хмыкнул Микроб. – Слома-а-ал!!!

– Я вам пишу, чего же боле. Что, Микроб, никак прокурор – твой сердечный друг?

Он посмотрел на меня диковатым взором.

– Эх, ты еще не знаешь, на что напросился, – вздохнул я участливо…

Наконец подоспели местные оперативники. И этого чахоточного придурка пришлось тащить на руках, как римского патриция. Слава богу, не нам, а его подопечным гопникам…

Глава 9

Купив газету «Правда» в киоске «Союзпечати», я развернул ее. Это вошло в привычку – читать на ходу. Время экономится, которого постоянно так не хватает.

Что там у нас. Культурные мероприятия, посвященные двадцатилетию смерти гордости советской поэзии Маяковского… Шахтеры Кузбасса в соревновании против шахтеров Донбасса… Европа в экономической удавке плана Маршалла… Во многих странах развертывается кампания прогрессивной общественности по сбору подписей под воззванием о запрещении атомного оружия и об объявлении военными преступниками правительства, которое первым сбросит ядерную бомбу…

Свернув газету, засунул ее в карман пиджака. Потом дочитаем. Сейчас меня ждет важный разговор. В тюремной больничке – которая уже передо мной.

На входе я предъявил удостоверение. Прошел спецчасть, где уже лежало разрешение следователя на мои встречи с обвиняемым, и отправился на свидание с Микробом.

Церемониться с ним не стали. Прокурорский следователь тут же возбудил дело, предъявил обвинение за нападение на сотрудника МУРа, коим я числился в документах прикрытия. И теперь этот мелкий негодяй в гипсе валялся на больничной койке по соседству с такими же антиобщественными личностями.

Увечных сокамерников Микроба, кого на костылях, кого в гипсе, я выпер из палаты с решетками на окнах. После чего приступил к задушевному разговору.

– Не виноват я! – тут же с вызовом начал хорохориться Микроб, даже не выслушав, что от него хотят. – Все грязный поклеп и гнусная провокация!

– О, как запел, – всплеснул я руками. – И за нож не хватался?

– Не хватался. Когда сотрудник милиции, то есть ты, мне представился, я вытащил нож, чтобы бросить его на землю. В это время сотрудник милиции, то есть ты, превысил власть, беспричинно ударив меня и сломав ногу!

– Ух ты, – даже восхитился я юридически выверенной правильной речи Микроба. – Сам придумал? Или посоветовали добрые люди?

Я выразительно обвел рукой опустевшие койки. Обычно в таких местах находятся ушлые советчики, закончившие свои юридические факультеты в лучших зонах СССР.

Микроб не ответил и, откинувшись на подушке, гордо уставился в потолок, изучая на нем извилистую трещину.

– Ладно, все это лирика, былины и сказки, – махнул я рукой. – Меня интересует, куда ты вещички потерпевшего дел.

– Какого потерпевшего? – буркнул Микроб. Похоже, потерпевших у него было много.

– Ну которого вы срисовали у Базарного переулка. Про остальных жертв пока говорить не будем – там вопрос отдельный. Ну, вспоминай, с портфелем, высокий такой.

– Даже не пойму, о чем вы, гражданин начальник, – равнодушным голосом произнес урка.

– Да ладно тебе ломаться. Твои волчата тебя и вломили. Шел солидный мужчина, никого не трогал. Хотели толпой на него навалиться, выпотрошить, но не стали. Слишком тот серьезно выглядел, в дорогом пальто и шляпе, за такого и пострадать можно. Это не пьянь по переулкам у Завода после зарплаты потрошить.

– Ну тогда какой с меня спрос? – Он приподнялся на кровати и посмотрел на меня с ненавистью. – Никого не трогали – сам же сказал.

– Оно так. Вот только еще говорят, ты в одиночку за ним увязался. Что, хотел показать высший класс мастерства сопливым воспитанникам?

– Не было этого! Пусть в глаза мне скажут!

– Да скажут, за это не беспокойся.

– Никого я на гоп-стоп не брал. Все это провокация. Ножик да, мой, за него отвечу. Но больше года не дадут, да и то… Я же ныне пролетариат, на заводе работаю. Поруки там, поручения.

– Ох, значит, не хочешь по-хорошему… – Я вытащил удостоверение, ткнул ему под нос. – Читай.

Он сперва мазнул небрежно взглядом по корочке. Потом вчитался. Тут с него и стал сползать нездоровый туберкулезный румянец, делая его вообще похожим на труп.

– Капитан госбезопасности, – прошептал он.

– Так что напал ты не на сотрудника милиции, а на чекиста. Да и тот гражданин с портфелем тоже не простой. Прослеживается, знаешь ли, тут связь с бандпольем и зарубежными разведками. Слышал небось, что в начале года смертную казнь за государственные преступления восстановили. Так что намажут тебе лоб зеленкой, Микроб. И никакие тебе дешевые уловки, мол, я не я и лошадь не моя, не помогут. Ну, что думаешь? Как, будешь жить? Или все же умирать?

Он набрал в легкие побольше воздуха. Хотел что-то выдать дерзкое и обидное, но прикусил язык. Задумался. Потом удрученно произнес:

– Что мое, то мое. Возьму. Ну было, гопничал, волчат натаскивал. Можно сказать, ремеслу обучал воровскому.

– Не льсти себе. Грубый гоп-стоп с благородной кражей не мешай.

– А все одно – работа. Вор обязан молодежь воспитывать. Вот я и воспитывал.

На самом деле у уголовников считается такой почетной общественной нагрузкой присматривать из безрассудных, неустроенных, злых пацанов кандидатов на роль новых завсегдатаев тюрем, обучать их воровским профессиям. Блатной мир жив, пока в него есть приток молодого пополнения. Работа с ним на воле даже вменяется в обязанность откинувшимся из зон ворам. Чем Микроб и занимался.

– Молодец, – хмыкнул я. – Медаль тебе от Минпроса. Сколько народу на гоп-стоп взяли?

– Ну человек десять. В основном подгулявших пьяниц. Там и заяв-то нету, наверное.

– Это ты потом угрозыску распишешь. Ты про тот случай вспоминай, с портфелем. В подробностях.

– Да чего там вспоминать. Волчата правду говорят. Побоялись мы его брать. Слишком вальяжно выглядел. Видно, что непростой, с таким греха не оберешься, потом будут легавые всех шерстить. Да и он такой здоровый был, видно, что за себя мог постоять. С выправкой. Может, военный. Тогда там и наган в кармане.

– А ты-то зачем тогда за ним пошел?

– Дурь в голову ударила. Подумал – а чего я, не щенок же! Решил показать – один с пером тоже в поле воин.

– И что? Показал?

– Какой там! Пошел за ним. И тоже не решился. Вот нутром ощутил, что не один он идет!

– А с кем? – заинтересовался я, надеясь на неожиданный и полезный оборот.

– Что следом за ним идут мои неприятности. – Микроб замолчал. И молчал долго, так что терпение мое истощилось.

– Дальше! – прикрикнул я.

– А не было дальше. На этом все.

– Что все? Тебе вторую ногу сломать? При попытке побега. Для прояснения сознания. Давай в подробностях!

– За угол завернул, в сторону немецкого квартала двинул. Там еще котельная и дорога идет. Больше я его не видел.

– И все? – угрожающе прошипел я.

– Но слышал, – поспешно добавил Микроб.

– Что слышал? Не тяни резину!

– Там шум какой-то, шараш-шабаш. Крики.

– Что кричали?

– Да не разобрал я! Очень надо в чужие дела лезть – своих хватает. Сделал ноги в темпе вальса.

– Есть еще что добавить, Микробушка? – с ласковой угрозой спросил я. – А то как-то скупо ты сотрудничаешь с органами госбезопасности. Подозрительно скупо, будто и не вор ты, а чистый враг народа.