Зеленая любовь 2

– Еще как храпит, – проворчала Ксюша. – Во всю силу ноздрей.

– Вопрос закрыт, – решительно подвел итог Артем. – Значит будешь ждать, пока мы уснем.

– Вау. – Кирилл закатил глаза. – Что за друзья у меня чудесные…

– Какие есть, не ной.

Чугунная логика в Приозерном всегда побеждала. Они переоделись в подобие пижам и рассредоточились по кровати. Обогреватель дышал редкими струями тепла, и этого хватало, чтобы согревать лежбище. Однако грело не всех одинаково, да и улеглись все с разной степенью удобства.

Распутин устроился посередине, плотно завернувшись в одеяло. Громко кряхтя о том, как же хорошо наконец-то лечь, он несколько раз тряхнул всю конструкцию своим исполинским весом, подбрасывая соседей.

– А почему ты по центру? – хмуро спросил Кирилл, еле удерживавшийся на самом краю.

– Потому что могу, – изрек Артем, закинув руки за голову.

– Ксюха, ты там живая хоть? – Кирилл приподнялся на локте, пытаясь разглядеть сестру в кромешной темноте.

– Да! Тут у стенки, нормально, – отозвалась она и тут же вскрикнула. – Господи, что это?!

– Собаченька моя, – сообщил Артем с нежностью в голосе. – П-с-с, Картошка, под одеяло? Ну, давай, давай, но предупреждаю, идея так себе.

– Почему так себе? – спросил Кирилл, высовываясь из-под одеяла.

– Потому что в этой давке я боюсь неудачно повернуться и сделать из нее драник.

Ксюша захохотала, и конструкция снова плавно качнулась. Кроватью она называлась с натяжкой – три матраса, небрежно сваленные друг на друга и болтающиеся при каждом движении.

Кирилл бурчал очень недолго. Уже через пятнадцать минут прозаик храпел, отправившись на свидание с собственными снами.

– Жесть, – прошептал Артем, и Ксюша снова тихо засмеялась. – Он всегда так?

– Всегда. Но мне уже давно не мешает. Привычка.

Ксюша повернулась, чувствуя, как перехватывает дыхание. Артем был так близко – крепкое обнаженное плечо касалось ее руки. Теплый, родной и такой успокаивающий. Недовольно проворчав что-то про храп Кирилла, Артем тоже повернулся и слегка вздрогнул, не ожидав увидеть лицо Ксюши так близко к своему.

– Привет, – тихо хихикнула она.

– Здорово.

Они лежали в кромешной темноте, их губы были так близко, что между ними оставались считанные сантиметры – целая бесконечность, которую никто из них не решался преодолеть.

– Ты дрожишь, – неожиданно прошептал Артем, его теплое дыхание коснулось лица Ксюши. Волна мурашек рванула с затылка по спине и вниз, рассыпаясь мелкими искрами тепла.

– Немного.

– А мне, наоборот, жарко. Температура ползет. – Он слегка поморщился, и это выглядело так трогательно, что Ксюша не удержалась от нежной улыбки.

– Правда?

– Давай погрею? – Его теплый шепот совсем сбил с толку.

– Давай, – тихо согласилась она. И в следующую секунду ощутила, как его руки мягко, но уверенно обвили ее талию.

Артем бережно притянул девушку ближе, будто боялся случайно сделать больно. Потом слегка наклонился к ней, сложил руки крестом у нее на груди, прижимая теснее. И Ксюша с удовольствием уткнулась холодным носом в мягкую теплую впадину между его ключиц.

– Ксюша, блин, – проворчал он, вздрагивая.

И в следующий миг прерывисто выдохнул, почувствовав холод ее руки, которая скользнула под одеяло и коснулась его груди.

– Ты чего? – спросила она, чуть виновато, шепча прямо в его шею.

– Ты ледяная, – сдавленно ответил он, обнимая ее крепче. – Ладно, грейся, я теплый.

Ксюша вдохнула глубже, чтобы сказать что-то в ответ, но слова исчезли. Его запах – горьковатый привкус сигарет, дыма, остатки парфюма, который всегда угадывался совершенно ненавязчиво, и что-то еще. Теплое, живое, по-домашнему родное, будто часть его самого. Так пах он – не одежда, не дачная рутина, а он сам. Тот, чье тепло хотелось вдыхать, впитывать всем телом и навсегда запоминать. Безумно захотелось коснуться губами его плеча, но она благоразумно сдержалась.

И Артем держал ее – крепко и нежно. Как мог держать только тот, кто знает, как оберегать то, что ему дорого.

Ксюша даже не заметила, как заснула. И как быстро наступило утро, которое прорвалось в сознание громким перезвоном незнакомой песни. Послышалась оглушительная барабанная дробь, сменившись бодрым пением:

Терьям-терьярим

Трям-терьям!

– Господи, что это такое?! – Кирилл подскочил на месте, заозиравшись по сторонам.

– Будильник. – Распутин заворочался, шаря руками вокруг себя. – Черт, где он?!

Железный шлем, деревянный костыль,

Король с войны возвращался домой…

– У тебя откуда-то из трусов этот «терьям» идет. – Ксюша сонно зевнула и высунула нос из-под одеяла. И мысленно порадовалась, что Кирилл не успел увидеть, как Артем обнимал ее во сне.

Солдаты пели, глотая пыль,

И пел вместе с ними король хромой.

– Зачем вообще ставить будильник в выходной? – простонал Кирилл, накрывая голову подушкой, чтобы хоть как-то заглушить неистовое пение.

– Потому что у некоторых пары в субботу! – огрызнулся Артем, покопался под собой и вдруг восторженно воскликнул: – Ага, попался! Под Картошкой был!

С этими словами он выключил сигнал. Блаженно откинув голову на подушку, залился заразительным смехом. Кирилл осторожно выглянул из-под своего укрытия с таким видом, будто вот-вот кого-нибудь убьет.

– Хорошо вам, бессовестным, спится? – протянул он. – Ксюша, а ты как, нормально выспалась?

– Я? – Девушка мигом вспыхнула, вспомнив, каким теплым и уютным было плечо Артема, к которому она непроизвольно прижималась половину ночи. – Ну… да. Отлично.

– Вот только не поддакивай Распутину, ясно?

– Поддакивай Распутину! – бодро отозвался Артем и рывком сел на постели, заставив всю кровать зловеще качнуться. – Ну что, зарядка?

– Какая зарядка?! – Кирилл снова спрятался под одеяло.

– Строганов, вставай, кончай стонать! – Артем ухватился за друга, активно потрясая его за плечо. – Отжиматься пойдем.

– Куда? – протянул Кирилл.

– Не куда, а от чего! – Артем снова толкнул его в плечо. – От пола! Давай, прозаик, шевелись! А то у тебя, кроме мозга, ничего не работает.

– Неправда!

– Погнали наши городских! – Распутин бодро откинул одеяло и тут же перескочил через Кирилла. Тот только сдавленно крякнул. – Картофель! Атас, утро.

Картошке не нужно было повторять дважды. Сладко потянувшись, она зевнула и метнулась за хозяином.

– Ты бы надел хоть что-нибудь! – крикнул Кирилл в спину другу.

– Нормально, трусы по колено греют мою душу… – Артем открыл дверь на веранду и затрясся. – Ужас, дубак какой! Картофель, стартуй за огород. Не вздумай мне опять в парник навертеть.

Собака азартно гавкнула, словно соглашаясь, и пулей рванула прочь. Громко провозгласив что-то про гордого варяга, который не сдается врагу, Распутин ворвался в прохладное утро. Казалось, таежный воздух прогнал остатки психосоматики, и закаленный Артем вновь был готов сворачивать горы.

– Доброго утра, – мрачно заключил Кирилл, и Ксюша снова засмеялась.

– Да ладно тебе! – Она поднялась на локте, сонно почесывая глаза. – Разве не поэтому ты с ним дружишь?

– Именно поэтому, – тяжело вздохнул Кирилл, закутываясь в одеяло, словно в плащ. – Пойду поищу себе глухой свитер. Ты случайно не видела где-нибудь такой?

– Мой не трогай, – хмыкнула Ксюша, возвращаясь на подушку. – Я его первая у Артема откопала.

– Вот оно, сестринское сердце… – пробурчал он. Плотнее кутаясь в одеяло, грустно поплелся в сторону веранды, чтобы порыться в шкафу в поисках чего-нибудь теплого. Утро, в отличие от дней, которые по-прежнему щедро грели, встречало прохладой, как бы напоминая, что за окном уже не июль, когда солнце с первыми лучами начинает выжигать все живое.

Ксюша выбралась из кровати, собирая одежду. Вещи, оставленные слишком далеко от обогревателя, словно специально напитались ночной сыростью, сделавшись еще прохладнее. Укутываясь в свитер, она зашла на веранду и тут же сморщилась от утреннего холода. Пронизывающий осенний воздух ущипнул ее и без того заледеневший нос.

На влажной траве сосредоточенно отжимался Артем, выдыхая через зубы каждое свое движение. Его галоши тихо поскрипывали, а растянутые семейники казались чем-то совершенно неуместным и забавным. Но сам Распутин оставался абсолютно серьезным. Руки ритмично уходили в траву, губы шептали угловатый отсчет:

– Двадцать пять… Двадцать шесть…

Ксюша остановилась рядом, грея ладони в ткани свитера. Взгляд скользнул по напряженной фигуре Артема.

– Очень брутально, – рассмеялась она.

– Что именно? – Распутин чуть повернул голову, продолжая размашисто отжиматься. – Двадцать семь…

– Ну, галоши твои, семейники и «Буратино» на фоне. – Ксюша кивнула в сторону магнитолы, который возле окна трещала знакомой песней.

Артем коротко рассмеялся. И внезапно вскрикнул – на его спину запрыгнула радостная Картошка, которой надоело одной гулять по огороду.

– О, утяжелитель! – Распутин ощутимо напряг спину и слегка замедлился. – Елки-палки, Картофель, у тебя лапы мокрые!

– Так роса!

– Колбаса. – Артем поморщился, но не сдался. Он сделал еще несколько отжиманий, пока Картошка уютно устраивалась на его широкой спине. А потом громко засмеялся.

– Что? – Ксюша усмехнулась.

– Убери с меня этого таракана!

– Ну, ладно. – Ксюша подошла и мягко сняла Картошку со спины Артема. Поставив собаку на землю, погладила ее по голове. – Иди мучай Кирилла, он как раз оделся.

Артем, в свою очередь, встал, отряхнул колени и руки. Глядя на него так близко, под этим слепящим утренним солнцем, Ксюша нежно улыбнулась. В дурацких галошах, в растянутых семейниках, перепачканный, он казался ей невероятно трогательным. И почему-то до громкого стука сердца – красивым.

Распутин тут же направился к столу у рукомойника, на котором стояли старые зеленые кружки и пластиковый тазик. Среди всего этого хаоса лежал небольшой букет, который Ксюша даже не заметила. Артем поднял его, подержал в руках, словно сомневаясь, а потом развернулся и протянул ей.

– Это тебе, – просто сказал он.

Ксюша замерла. Цветы источали сырой запах утренней травы, а на лепестках серебрилась роса. Она осторожно прижала букет к груди и подняла взгляд.

– Спасибо. Такие красивые.

Он только пожал плечами и махнул рукой как-то рассеянно, будто это было дело сущего пустяка.

– Нарвал тут, побирушка, по огороду.

– Ты же сам их выращивал, – возразила Ксюша.

– Ну да, выращивал. И сам сорвал. Значит, официально побирушка.

– В них вложено твое время, – напомнила девушка, с нежностью касаясь бутонов.

– И между прочим, моя прикормка от всяких бекарасов! – перебил он с веселой важностью. – Так, пойду умоюсь.

– Там же вода ледяная!

– Самый самолет!

Ксюша уже направилась было в сторону кухни, но вдруг застыла. Артем уверенным движением, хлопнул себя по коленям и зашагал к умывальнику. В этих давно растянутых семейниках, которые лихо болтались на бедрах, и изрядно поношенных галошах.

Распутин остановился возле рукомойника и открыл кран. Вода с шипением вырвалась наружу, и в тот же миг Артем надрывно охнул. Видимо, совсем ледяная. Но, вместо того чтобы испугаться, резким движением подставил руки и умыл лицо. Потом вздрогнул, еще раз вскрикнул и плеснул себе на шею, будто проверял самого себя на прочность. Выпрямившись, отряхнул руки, провел ладонями по скулам. И вдруг широко и беззаботно улыбнулся.

Ксюша смотрела, не отрывая глаз. Эта улыбка была настолько неожиданной и солнечной, что перехватило дыхание. Она невольно обняла себя рукой и прижалась к дверному косяку, чувствуя, как по телу пробегает теплая волна.

Так, готовить завтрак. Срочно. Не глазеть.

Кириллу там нужна помощь.

Второй шанс

Кирилл

После завтрака Артем отправился в теплицу, чтобы убрать старые кусты огурцов, а затем снова все вскопать. Ксюша попыталась ему помочь, но Распутин убедил ее пойти пофотографировать в лес или за огород.

Помыв посуду, Кирилл нехотя уселся за отчет. Устроился на уютном кресле в комнате и поставил на колени ноутбук. Работа двигалась очень вяло. А настойчивые мысли улетали к рукописи.

Его роман уже больше недели лежал заброшенным. Но таким живым в своей недосягаемости, будто существо, зовущее на помощь. Страницы дневников всплывали в сознании полароидными снимками, словно просили облечь себя в слова.

И вдруг внутри разлилось что-то ледяное и удушающее.

«Так ты никогда не закончишь. Ты еще ни разу ничего не закончил. Ты бездарь, атакующий клавиши, который так ничего в своей жизни и не создал».

Кирилл поморщился. Белый экран отчета вдруг начал нестерпимо слепить глаза. Чертыхнувшись себе под нос, он открыл вкладку с рукописью. Сначала просто молча пролистывал, судорожно разыскивая след той глубины, которая еще в июле казалась немыслимо оригинальной и человечной. Где осталось то летнее пламя вдохновения? Оно ведь светилось, горело! А что теперь? Груда безликих строк. Текст, приевшийся и вымученный.

Кирилл откинулся на спинку кресла и уставился в потолок. В голове снова зазвучал тот самый голос.

«В твоем возрасте другие уже добиваются признания: публикуют книги, дают интервью, собирают читательскую аудиторию. Они востребованы. А ты на их фоне выглядишь совершенно обычным, одним из миллионов незамеченных. Ты ничем не отличаешься от той массы, которая бесконечно публикуются на сайтах самиздата. Так и останешься лежать там мертвым грузом».

Кирилл почувствовал, как к щекам поднимается тепло. Гнев? Разочарование? Или все сразу?

Где-то за окном промелькнул ксюшин силуэт. Девушка ловила последние летние лучи сквозь листву деревьев и ни на минуту не выглядела опустошенной. Просто жила и дышала тем, что делала. А Кирилл, раб своей нерешительности, продолжает днями всматриваться в одни и те же строчки.

– Да чтоб тебя!

Он решительно захлопнул ноутбук. Отчет подождет. А роман пускай растворится где-нибудь. Пусть даже ноутбук сгорит, чтобы ничего нельзя было восстановить.

Кирилл выдохнул. Устало и вымученно, словно поставив завершающую точку в эпитафии. Раздраженно ударив ладонями по ручкам кресла, вскочил, не замечая, как успели задеревенеть ноги. Слова сорвались непроизвольно, будто взрываясь на губах накалом злости:

– Да ну его к черту! Кто я такой, писатель, что ли? Офис хоть деньги приносит, а это…

Последние слова словно ошпарили. Захотелось крикнуть так, чтобы вывернуло наизнанку все растрепанные сомнения. Чтобы вылилось наружу гнетущее чувство беспомощности.

И вдруг Кирилл уловил мелькнувшую тень – движение в коридоре. Медленное, но слишком явное, чтобы игнорировать. Он резко повернулся и застыл.

В дверном проеме стоял Артем, с трудом удерживая сигарету в уголке губ. Внушительные плечи, укутанные в старую штормовку, рабочие перчатки, заляпанные влажной землей. Не осуждая, не жалея, он просто смотрел, подняв брови.

Кирилл почувствовал, что лицо горит и тут же нырнул взглядом в пол.

– Извини, – бросил он. Хотелось, чтобы слова как можно скорее испарились. И вернули его в тот момент, когда еще был шанс заткнуться. Но Артем ничего не ответил. Медленно вытащил сигарету изо рта и бросил куда-то в карман куртки. А потом шагнул вперед.

Стало еще хуже. Удушающий стыд подпрыгнул к горлу. Обнаженную вспышку – беспомощную и голую ярость – видел человек, перед которым слабости показывать не хотелось.

– И чего? – только и спросил Артем, кивнув на ноутбук.

– Ничего, – огрызнулся Кирилл. Но Артем только пожал плечами и почесал нос тыльной стороной ладони, чтобы не пачкать лицо.

– Не пишется? – Голос звучал спокойно, даже мягко. – Напишется. Ты ведь не бросишь, да? Кто бросает, если так бесит?

Кирилл вскинул взгляд, его глаза сверкнули. Но Распутин улыбался. Будто уже привык уклоняться от гнева, который к нему не относится.

– Что?!

– От любви до ненависти. – Артем усмехнулся и кивнул на ноутбук. – Когда что-то выращиваешь с чистого листа, то невозможно испытывать одну только всепрощающую любовь. Правда?

– Я ненавижу эту писанину, – выдохнул Кирилл. В голосе появилась какая-то болезненная злоба. – Ненавижу.

– Значит, еще не вызрело.

– Что, черт возьми, значит «не вызрело»?! – Кирилл вспыхнул. – Люди штампуют свои книги, словно с конвейера, а я даже одну закончить не в силах!

– Ну, наштампуешь еще… В чем проблема? – Артем прервался, будто пожалел о своих словах. Его попытка сказать что-то невзначай не сработала – друг рассердился еще сильнее.

– Да ни в чем! – отрезал Кирилл и в порыве бессмысленной злости толкнул Артема, чтобы протиснуться на веранду.

– Дайте ходу пароходу, – проворчал Распутин, устремляясь вслед за другом. – Что я сказал такого?

– Если тебе по барабану, хотя бы не лезь под горячую руку!

Кирилл злобно пошарил взглядом вокруг себя и зачем-то схватил стоявшее рядом ведро с водой. Стараясь не расплескать, двинулся в сторону бани. Почему Распутин просто не может пройти мимо? Зачем пытаться помогать, если себе-то помочь не можешь?

– Ты куда рванул, терминатор?! – Артем остановился на входе в дом, устало недоумевая. – Это для кухни.

– Ладно, обратно, – буркнул Кирилл, развернувшись. Сопя, двинулся чуть медленнее и водрузил ведро туда, где взял. – Все, закрыли тему.

Артем внимательно посмотрел на друга. Уж Распутин точно знает, как это работает. Если рот запломбирован обидой, велика вероятность, что эту пломбу сорвет в лоб тому, кто пытается помочь.

– Прости, – Артем неожиданно отвел глаза. – Я ничего не понимаю в творчестве… Герман тоже сердился, когда я не придавал значения его неудачам.

Кирилл замер. Герман – имя, которое Артем избегает произносить вслух. Имя, что вспыхивает обжигающей стрелой в воспоминаниях, снах, не отпуская ни на день. Каждый раз это имя срывалось с губ раскаленным ожогом – болью и тоской по тому, что больше не вернуть.

Кирилл сам не знал, почему фраза «тоже сердился» неожиданно заставила уступить. В словах Артема чувствовалась такая искренность, на которую Распутин был способен только, когда говорил о своем брате.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.