Вдохновленная Хаосом

Это он… Арес.

От неожиданности я выронила телефон на пол, чем привлекла к себе внимание.

– Мисс Деймос, – обратился ко мне профессор Рид, добавив нотки укора голосу. – Хочу напомнить, что я не приветствую использование телефона на моих лекциях. Пусть даже сегодня она носит скорее формальный характер.

Осторожно подняв мобильный, я молча спрятала его в карман, не удостоив Уильяма и взглядом. Сердце колотилось в неистовом ритме. Глупо было надеяться, что Арес просто так от меня отстанет. Иначе зачем ему проникать в мастерскую – неожиданно я утвердилась в мысли, что все же запирала дверь – и оставлять мне столь ужасающий «подарок». С трудом уняв пугающие мысли и гулкий стук сердца, попыталась сосредоточиться на речи профессора. Несмотря на всю мою ненависть, он оставался моим преподавателем. В стенах университета мне следовало проявлять уважение.

– Итак, сегодня, в честь возвращения, я решил, что не хочу грузить ваши умы унылой информацией, поэтому предлагаю просто порассуждать. – Уильям закатал рукава рубашки и прислонился бедром к столу, прежде чем продолжил, поймав заинтересованные взгляды: – Все мы знаем миф про Ариадну и Тесея. Он не единожды вдохновлял творцов, которые оставили после себя выдающиеся произведения искусства, посвященные образам из мифа. На одной из дискуссий в Нью-Йорке у нас со студентами завязалась интересная беседа: что же все-таки олицетворяет собой эта история?

Профессор окинул взглядом аудиторию, вновь слегка задержавшись на мне.

– Ну же, смелее. Давайте. Начнем с простого: кто главное действующее лицо?

– Ариадна? – раздался голос с первого ряда.

– Допустим, – кивнул Уильям, сложив руки на груди. – Развивайте мысль. Сегодня баллы снимать не буду. Представьте, что мы просто ведем дружескую дискуссию.

– Да что тут дискутировать? – нахально фыркнул Оливер, капитан университетской футбольной команды, сидящий прямо позади меня. – Очередной сопливый миф о всемогущей любви.

Профессор Рид усмехнулся.

– Боюсь, сама Ариадна с вами не согласилась бы. Да, они сбежали с Крита, но Тесей оставил ее. Напомню, что Ариадна стала женой Диониса. Оказалась вдали от любимого. – Я старательно пыталась вспомнить детали мифа, пока профессор Рид продолжал: – Еще варианты? О чем нам могла бы поведать их судьба?

– Без нити Ариадны, Тесей бы никогда не нашел обратного пути из лабиринта. Яркий пример, что без нас вы, мужчины, как без рук.

Волна смеха бушующей волной пронеслась по аудитории.

– Разумеется, мисс Перкинс. – Даже Уильям позволил себе легкий смешок. – Весьма занятное наблюдение. И, знаете, оно очень перекликается с тем, как многие авторы и мыслители видели в Ариадне олицетворение самоотверженной любви. Хотя, к примеру, Фридрих Ницше в своем стихотворении «Жалоба Ариадны» делал акцент на чувствах девушки и предательстве. Он считал этот миф образным ударом по женскому сердцу. А еще Ницше был первым, кто наделил образ Ариадны не только положительными качествами. В его строчках она вспыльчива и стремится как можно больнее уколоть Тесея за его выбор.

– Ну еще бы, – не сдержавшись, фыркнула я.

– Вам есть что добавить, мисс Деймос? – тут же воспользовался моментом Уильям, обратив внимание на мой комментарий, полный презрения.

Я смело встретила его взгляд, вздернув бровь.

– Тесей оказался лживым предателем. – Я с силой сжала ручку, лежавшую на столе. – Чем бы ни обернулся гнев Ариадны, он вполне оправдан.

Профессор Рид не сводил с меня изучающего взгляда, будто пытаясь пробраться в голову. Я поерзала на месте, надеясь усмирить внутреннюю злость, но она вспыхнула с новой силой, когда с губ Уильяма слетели следующие слова:

– Однако самые романтичные представители искусства не раз фантазировали на тему их воссоединения. – В глазах профессора заискрилось нечто такое, чему я не смогла найти объяснения. Мольба? Отчаянное желание? Или… вызов? – Не раз задавались вопросом: чем бы закончилась их история, разверни Тесей корабль и вернись он к Ариадне.

– К чему пустые догадки? Предавший однажды, предаст и второй раз, – твердо заявила я, не смея разорвать наш зрительный контакт и даже не моргая. На миг показалось, что мы в аудитории одни. И разговор ведется уже вовсе не о мифических героях…

– Хотите сказать, мисс Деймос, – продолжил Уильям, слегка понизив тон, – окажись вы на месте Ариадны, не приняли бы возлюбленного обратно?

Все тело зудело от потребности прямо сейчас сорваться с места и покинуть чертово помещение. Сбежать подальше от абсурдной беседы, подальше от внезапно свалившегося на голову Уилла, подальше от себя и тех эмоций, что я не желала сейчас испытывать. Меня устраивала пустота, я не хотела вновь ощущать себя израненным зверем…

Но вместо того, чтобы трусливо сбежать, поджав хвост, я слегка наклонилась и растянула губы в ухмылке, прежде чем ответить:

– Почему же? Я бы приняла его с распростертыми объятиями. – Заметив, как слегка потеплел взгляд профессора, тут же добавила, едва удержавшись от того, чтобы скривить губы в злобном оскале: – Чтобы первой же ночью собственноручно перерезать ему глотку.

Откуда-то сбоку раздались смешки, кто-то удивленно ахнул, а пара парней позади меня присвистнули. В то время как лицо Уильяма помрачнело, утратив былую невозмутимость. Хотя он быстро взял себя в руки и, прокашлявшись, отвел наконец от меня взгляд.

– Что лишний раз подтверждает, насколько же иными стали современные взгляды. Впрочем, мы несколько отклонились от курса беседы. – Уильям снова окинул студентов пристальным взглядом, на этот раз старательно избегая смотреть на меня. – Самое интересно, что не все мои студенты в Нью-Йорке согласились, что Ариадна – главное действующее лицо. Есть предположение, какой ответ набрал почти такое же количество голосов?

– Чудовище из лабиринта?

– Минотавр, – скрупулезно поправил его Уильям. Точность он любил, этого у него не отнять. – И нет. Однако вы близки.

Других ответов не последовало.

– Сам лабиринт, – выдохнув, пояснил профессор. – Сам лабиринт, по мнению многих, является главным действующим лицом. И теперь мне, пожалуй, стоит пояснить, почему я вообще захотел обсудить с вами данный миф.

– Да, было бы неплохо, – снова подал голос Оливер, будто специально пытаясь задеть профессора. Но его реплика разбилась о стену безразличия Уильяма.

Он лишь невозмутимо продолжил:

– Все мы люди искусства. Верно? Так давайте рассмотрим миф с творческой позиции. Что, если лабиринт Минотавра – всего лишь проекция нашего внутреннего творческого пути? – Уильям приложил руку к груди, и я заметила, как завороженно студенты впитывали каждое его слово и действие. – Мы блуждаем по нему, зачастую поворачиваем не туда, заходим в тупик, пытаемся схитрить и проломить стены. И все ради того, чтобы добраться до самого сердца лабиринта – до самого темного проявления нашей сущности. Ведь, как известно, центр лабиринта принадлежит Минотавру. – Рид прошелся вдоль стола, и взгляды всех присутствующих в аудитории проследовали за ним. Даже мой. Не стану отрицать, что теперь меня увлекла его речь. В аудитории царила благоговейная тишина, нарушаемся лишь бархатным голосом профессора: – Которого, к слову, все тот же многоуважаемый Фридрих Ницше, наравне с Зигмундом Фрейдом, считали проявлением самого хаоса. И, если вернуться к нашей творческой проекции, выходит, что устрашающий страж лабиринта – это часть нас, часть нашего пути, величайшая преграда, олицетворяющая наши главные страхи. Из чего следует, что каждой творческой личности, приложив достаточно усилий и терпения, отыскав путь к самой сердцевине, предстоит побороть или же приручить образного монстра. Или же убить. Лишь тогда, приняв даже самые темные уголки души и сильнейшие страхи, мы сумеем воплотить в жизнь величайшие творения. Только тогда познаем истинный источник вдохновения. Здесь. В хаосе нашей души. Окончательно приняв себя.

Слова Уильяма оглушили меня. И до окончания лекции я могла думать только о них. Фраза про хаос души задела внутренние струны. И напомнила мне о словах психолога, к которому я ходила в надежде починить то, что, очевидно, сломалось внутри меня. Жаль, ничего из этого не вышло. Однако доктор Стайн убеждена, что дело даже не ситуации с Уильямом, она просто стала точкой кипения. Последней каплей. С раннего детства я подавляла часть эмоций в себе. Запирала негатив. Старалась быть примерной дочерью, участливой подругой, кроткой ученицей. Любая истерика подавлялась стремлением быть удобной.

Однако всем не угодишь.

Вот только поняла я это слишком поздно. И совершенно не представляла, как теперь примириться с той стороной души, что всегда жаждала нанести ответный удар вместо того, чтобы подставлять другую щеку. Однако доктор Стайн считала, что без этого я не сумею вернуть себе целостность, без которой не разжечь творческую искру.

– Мисс Перкинс и мисс Деймос, прошу вас задержаться на пару минут, – голос профессора прорвался сквозь липкую пленку страха и замешательства. Я приподняла голову, услышав свою фамилию. – Остальные могут быть свободны.

В недоумении взглянув на часы, поняла, что лекция уже успела подойти к концу, пока я предавалась очередному приступу жалости к себе.

Собрав вещи и перекинув лямку рюкзака через плечо, я настороженно приблизилась к столу профессора и встала рядом с Мариссой, спиной к двери.

Дождавшись, когда студенты покинут помещение, профессор Рид обратился к нам:

– Утром я успел пролистать регистрационные листы и заметил, что вы двое до сих пор не внесли данные по выпускному проекту. Тем временем, срок подачи, как всегда, ограничивается Рождеством.

Марисса принялась щебетать что-то о том, что вносит последние штрихи в макет и уже до конца недели зарегистрирует свой проект, в то время как я, кусая губы, судорожно пыталась придумать внятные отговорки. До Рождества оставалось всего-ничего. Я знала это, но понятия не имела, что мне делать…

Вновь затерявшись в мыслях, я не заметила, как ушла Марисса. Очнулась лишь когда услышала позади щелчок замка, а следом размеренные шаги.

Сердце забилось быстрее.

Идиотка. Думала, с тобой он тоже просто обсудит проект?

К горлу подкатил комок тошноты, когда носа достиг знакомый запах сладкого парфюма.

Уильям подошел вплотную со спины и обнял меня за талию. Когда-то привычный жест теперь казался омерзительным.

– Отпусти, – тихо произнесла я, тщательно скрывая эмоции.

Разумеется, Уилл не привык, что ему отказывают.

– Значит, ты бы предпочла перерезать горло раскаявшемуся возлюбленному? – усмехнулся он. – Не замечал ранее за тобой подобной жестокости. До чего же разительные перемены. – Его вкрадчивый шепот обжигал, сродни раскаленному железу. Он наклонился и проведя носом по моим волос, шумно втянул воздух, прежде чем вновь заговорить: – Даже парфюм поменяла?

Как и все, что могло напоминать о прошлом: духи, прическу, стиль в одежде, прежние привычки. Я перекраивала себя заново, потому что не представляла, как собрать воедино старую версию себя.

– Отпусти, – повторила все тем же бесстрастным тоном.

Уильям только крепче прижал меня к себе, скользнув рукой под расстегнутый край толстовки и положив руку мне на живот.

Я замерла.

Будто вернулась в прошлое.

На миг даже показалось, что ощутила металлический запах крови. Зажмурившись, стиснула кулаки и впилась ногтями в ладони.

– Так что с твоим проектом? – продолжал задавать вопросы Уилл, будто не замечая, что я буквально окаменела. Казалось, толкни меня на пол, и я разлечусь на куски.

Оставайся в реальности. Оставайся в реальности. Оставайся в реальности.

Зацикленные мысли успокаивали, но не избавили от тяжести в груди.

– Лайла? – Он все никак не мог оставить меня в покое. – Что не так?

– Убери. От меня. Руки, – наконец выдавила я. На сей раз не скрывая злобы. – И не делай вид, будто тебе есть дело. Или ты вернулся, чтобы окончательно меня добить?

Какого черта он вел себя так, будто не причастен к моим проблемам?

Вздохнув, Уильям отпустил меня и отступил на пару шагов.

– Не драматизируй.

Спокойно, Лайла.

Он – твой преподаватель.

Вы в стенах университета.

Держи себя в руках, Лайла.

– А я-то думал, что полгода более чем достаточно, чтобы ты успела остыть.

Вспышка ярости затмила все вокруг.

Как там он сегодня говорил? Нам следует принимать себя целиком?

Нить напряжения в груди лопнула, и я, повинуясь эмоциям, резко развернулась и влепила Уильяму пощечину.

Он не ожидал. Его голова дернулась в сторону, а я тем временем уставилась на свою дрожащую ладонь, теперь горевшую от контакта с его кожей.

Меня будто окатили ледяной волной.

Ярость спала, уступив место панике.

Я ударила профессора…

Вотжечерт.

Глава 3

Бежать?

Молить о прощении?

Или, наплевав на будущее, добавить еще?

Мозг разрывался от многообразия выбора, однако никак не мог отыскать единственно верное решение.

И пока я терялась в мыслях, Уильям уже успел прийти в себя.

Я ожидала вспышку гнева. Он никогда не поднимал на меня руку, но и я никогда прежде не позволяла себе переходить границы. К тому же, он тоже мог измениться за это время… А может я и вовсе никогда не знала его настоящего.

Однако вместо ожидаемой злости меня встретила довольно добродушная усмешка.

И на миг все мысли свелись к одному вопросу: как мы к этому пришли?

В ту ночь, в переулке, Арес назвал меня Мойрой. Божеством из древнегреческой мифологии, ответственным за судьбу.

Кто-то верит, что наша судьба в руках каждого из нас. Иные полагают, что все важнейшие события в жизни предопределены. Как бы мы ни пытались от них сбежать, так или иначе, судьба все равно преподаст заготовленный урок. Я не относила себя к сторонникам фатализма, а вот Линдси, напротив, считала, что именно она запустила неминуемую цепочку событий, которые привели меня в текущую точку.

Прежде, – сейчас кажется, будто это было уже в другой жизни, хотя по факту минула лишь пара лет – я наравне с другими студентками восхищалась профессором Ридом издалека. Не мечтала о большем. Не грезила о несбыточном. Но когда два года назад Линдси угодила в больницу, я случайно столкнулась с Уильямом в фойе клиники. Он привез друга, по неосторожности упавшего с лестницы. Заметив меня, профессор не смог пройти мимо, а после пригласил выпить чашечку кофе. В тот момент меня ослепляли эмоции, в груди разлилось тепло и восхищение, в животе запорхали бабочки. Я понимала: то был лишь жест вежливости, однако все равно с радостью приняла приглашение.

Глупая.

Позже Уильям вызвался подвезти меня. В пути мы так разговорились, что не заметили, как уже доехали до моего адреса. Просидев целый час в его машине, продолжая болтать обо всем на свете, я думала лишь об одном: вот бы этот день никогда не заканчивался. Мне хотелось вечно сидеть рядом с профессором, подмечать каждый его жест, жадно впитывать слетающие с губ слова, наслаждаться теплотой взгляда. Уильям, будто уловив мое желание, предложил взять что-нибудь перекусить и немного покататься по городу. Домой я вернулась только утром. С багажом приятных воспоминаний – нет, между нами ничего было, кроме разговоров, взглядов и единственного поцелуя, который Уилл запечатлел на тыльной стороне моей ладони на прощание – его личным номером телефона в мобильном и невероятным зарядом вдохновения. Весь следующий день я не вылезала из мастерской. У меня будто выросли крылья. Только спустя сутки энергия схлынула, позволив мне отправиться спать, пусть даже ценой пропуска пары занятий.

И все же я оставалась реалисткой. Согласно уставу университета, отношения между преподавателями и студентами под запретом. Мне не хотелось тешить себя никому ненужными надеждами, поэтому я так ему и не написала. В больнице мы больше не сталкивались. На занятиях профессор Рид продолжал относиться ко мне как прежде: как к одной из сотен студенток. Ни больше, ни меньше.

Но судьбу уже было не остановить, как позже заметила Линдси. Спустя две недели мы с Уильямом столкнулись на выставке, посвященной античной скульптуре. Он первым заметил меня. Первым подошел. Первым заговорил. Первым сказал, что скучал по нашей непринужденной беседе. А я первой предложила снова прокатиться по городу.

Вновь долгие разговоры по душам, заинтересованные взгляды, улыбки и прощальный поцелуй, на этот раз в щеку. Бабочки неистовствовали, почти причиняя боль. Но я ее не замечала. После второй встречи руки постоянно тянулись к мобильному, умоляя написать ему, но я ждала. Тогда мне захотелось хотя бы раз в жизни действительно довериться судьбе: если произойдет еще одна случайная встреча, я сдамся на ее волю.

Все решилось спустя неделю. Другой конец города, богом забытый маленький букинистический магазин и… Уильям. Сосредоточенно изучавший потрепанный том исторического трактата, небрежно прислонившись к стеллажу в углу магазина.

Возникшее в тот миг удивление на его лице подделать невозможно. Мне так казалось. Он в шутку бросил, что, судя по всему, нас действительно продолжала сводить сама жизнь. Фатум. Судьба… Снова судьба…И тогда я с ним согласилась.

Той ночью, после очередной поездки по городу, я сама сделала первый шаг. Пусть даже теперь крылья бабочек, словно тонкие лезвия, наносили раны, но я верила, что профессор стоит того: стоит каждого укола боли и сумеет исцелить меня.

Как только Уильям затормозил на парковке возле моего дома, я, отбросив страхи и сомнения, потянулась к нему и поцеловала.

Не просто легко коснулась губами его губ и замерла, а пустилась в настоящую атаку. Сперва Уильям замер, опешив от моего напора, но уже спустя миг перенял инициативу. Я перебралась к нему на колени, продолжая упиваться сладостью запретного плода.

Спустя вожделенно-мучительные минуты, когда мы наконец смогли оторваться друг от друга, и, тяжело дыша, изучали друг друга сияющими глазами, Уилл хрипло прошептал: «Покажешь мне свою мастерскую?».

Мне следовало отказаться.

Мое согласие снесло остатки преград между нами. Их буквально смыло цунами.

Мягко очерчивая контур глиняной виноградной лозы, я неустанно ощущала на себе взгляд Уильяма. Мельком оглянувшись на него, улыбнулась. Он расслаблено сидел на диване, обезоруживая своим великолепием, и следил за каждым моим движением.

Спустя несколько минут послышались шаги, и Уилл встал позади меня, пока я продолжала попытки довести скульптуру до идеала.

– Великолепно, – прошептал он совсем рядом со мной.

– Спасибо, мне тоже нравится результат, – улыбнулась я, испытывая особое удовольствие от того, что именно Уильям похвалил мою работу.

– Я не о скульптуре, Лайла,

Когда я резко повернула голову, оказалось, что нас разделяло всего несколько дюймов. Уилл смотрел только на меня. Его губы растянулись в обворожительной улыбке.

– Нет, твоя работа, безусловна, прекрасна, но прямо сейчас я восхищаюсь девушкой, которая все это сотворила, – ответил он, обводя рукой мастерскую.

Уильям дотянулся до моей все еще влажной от глины ладони.

– Что ты делаешь?

– Тш-ш. – Он приставил к моим губам теперь уже испачканный палец.

Рядом на столе стояла размоченная глина, профессор опустил в нее руку, затем вынул и долго разглядывал, прежде чем обхватить этой же ладонью мою шею.

От прохладной субстанции с губ сорвался рваный вздох.

– Если бы я мог… – Наклонившись, он приблизился к моим губам, а ладонью провел по ключицам, – если бы умел придавать глине форму так, как это делаешь ты, я бы изобразил тебя. Само совершенство.

Прикосновение его губ было прекрасным, хоть и лживым обещанием. Соблазнительной ловушкой, в которую я с радостью положила голову, понимая, что рано или поздно, капкан захлопнется. Но в тот момент я была рада обмануться, заткнуть внутренний голос с его чертовыми советами и ответить на поцелуй профессора со всей страстью, на какую только была способна.

Все закрутилось с такой бешеной скоростью, что я не сразу осознала, как мы уже оказались на полу, по пути сбив со стола глину и остатки воды. Понимание пришло лишь когда футболка пропиталась насквозь, холодя адски разгоряченную кожу, а ладонь наткнулась на прохладу глины. Я инстинктивно сжала ее в кулак, а следом потянулась к Уиллу, зарываясь перепачканными пальцами в его светлые локоны. Срывая с его губ, которые лишь на миг оторвались от меня, легкий стон удовольствия.

Я перестала понимать, где мы находились, кем являлись и какая пропасть зияла между нами. Все, о чем могла думать – прикосновения Уилла, дыхание Уилла, тяжесть тела Уилла.

Уилл, Уилл, Уилл… Казалось, иные мысли просто вылетели из головы, оставив место одному единственному слову.

В воздухе повис запах мокрой глины, вперемешку с ароматом яблока и корицы, будто насквозь пропитавшим самого Уильяма. Я потянула за ворот его рубашки, опустилась ниже, лихорадочно пытаясь поскорее расстегнуть пуговицы, избавить нас от преград, мешавших единению тел.

Уильям усмехнулся на мое нетерпение и сам снял рубашку, а следом стянул и мою футболку, отбросив ее в сторону. За ней же последовал и лифчик. Пронизывающий холод теперь уже влажного бетонного пола резко контрастировал с обжигающим горящим взглядом профессора. Он буквально впивался в меня, разя невесомым прикосновением, посылая восхитительную волну мурашек до самых кончиков пальцев.

Подняв ладонь, я коснулась его крепкой груди, провела вниз, очерчивая рельефный пресс, и поддела пальцем край ремня, чуть вопросительно вскинув бровь. Мысленно бросая ему вызов. Опустив взгляд, Уильям заметил светлую дорожку – следы от глины, на которую ранее будто и вовсе не обращал внимания, будучи целиком поглощенным моментом. Дразнящая улыбка тронула уголки его губ, когда рукой он дотянулся до мягкого комка глины рядом с перевернутой емкостью. Дыхание участилось, пока я наблюдала, как он, соединив ладони, размазывал ее по коже, будто надевая перчатки. А затем резко опустил их мне на талию, срывая с губ рваный вздох.

Я слегка выгнулась в спине, когда профессор принялся вести ладонями вверх, к груди. Его прикосновения были наполнены одновременно нежностью и страстью. Прикрыв глаза, ощущала, как прохладная жидкая субстанция покрывала кожу тонким слоем – глина стала свидетелем нашей страсти, запечатлев невысказанную историю чувств. С каждом прикосновением хотелось ощутить Уилла еще ближе, жестче, глубже. Исследуя мои изгибы перепачканными глиной руками, он будто ваял собственную скульптуру, наполняя ее моей сущностью. Открыв глаза, я тотчас заметила его внимательный взгляд, на миг представив себя ценным произведением искусства, достойным восхищения.

– Уильям, – позвала его, более не в силах сдерживаться, а следом застонала, когда его пальцы сомкнулись на моих сосках. Тело будто подключили к электросети, пустив разряд тока.

Отреагировав на мою немую просьбу, Уилл опустился пальцами к поясу юбки и медленно стянул ее, вместе с нижним бельем. Вклинившись меж моих ног, он навис надо мной и оставил нежный поцелуй на лбу, следом опустившись к виску, и, дразняще проведя губами по скуле.

– Боже, что ты делаешь со мной, Лайла, – хрипло прошептал он, в то время как мои пальцы вновь нетерпеливо стали оглаживать его грудь, скользнули за спину, а следом снова опустились к ремню, желая уже наконец избавить Уилла от чертовой одежды целиком.

– Вы мне скажите, профессор, – дразняще подначила его, намеренно обратившись по статусу.

– Я не должен тебя желать, не должен желать всего этого…

За миг до того, как его губы накрыли мои в сводящем с ума поцелуе, из его горла вырвался рычащий звук, проникший в самое нутро и осевший между ног пульсирующим, нестерпимым желанием.

– Уильям, – больше мольба, нежели просьба. – Пожалуйста…

Оттолкнув мои пальцы, Уилл наконец расстегнул ремень и джинсы. Спустив их вместе с боксерами, он снова навис надо мной, в то время как я уже потянулась, чтобы обхватить его член. Однако руки снова не достигли цели. Уилл перехватил мои запястья и поднял над моей головой, одной рукой пригвоздив к полу.

– Не так быстро, милая, – улыбнувшись, произнес он и свободной рукой сам обхватил член, принявшись дразняще проводить ими меж моих складок.

– Уилл, – уже захныкала я, желая поскорее ощутить его внутри. Все тело горело, кожу приятно стягивало от подсыхающей глины.

И вот, когда я уже прикрыла веки, ощутив, как он направил головку члена ко входу во влагалище, Уильям резко отстранился.