Там, где цветёт папоротник

Анна Корнова

Там, где цветёт папоротник

Чистоту, простоту мы у древних берём,

Саги, сказки из прошлого тащим,

Потому что добро остаётся добром —

В прошлом, будущем и настоящем.

Владимир Высоцкий

ПРОЛОГ

Меня убьют завтра на рассвете. Принесут лютичи мою жизнь в жертву Радегасту, своему злому богу, чтобы стал он к ним милосерднее, не забирал бы для поминальной тризны лучших бойцов.

Ещё на утренней заре была я счастлива, а теперь, на вечерней зорьке, лью горькие слезы над своей печальной судьбинушкой. Думала, что на радость еду, а попала на беду. Провожали меня из родного Чичерска в дальнюю дорогу, как и положено провожать княжескую дочь, и хоть был на мне венок из полыни и пели мне подружки песни-печали о прощании с девичеством, с вольной жизнью и родительским домом, не было грусти в моей душе. Ведь ехала я в Смоленск, город, сказывают, немалый – детинец каменный, а вокруг посад на тысячи домов, улицы многолюдны, дома высоки. И суждено было мне жить в этом чудном городе в княжеском тереме, быть женой Борифслава, старшего княжича, а значит, придёт время, и самой стать смоленской княгиней. А уж как доволен батюшка был, когда меня сговорили, отрадно ему стало, что радимичи с кривичами через меня роднились. Сказывал батюшка, что теперь радимичам не грозит, что киевский князь данью вновь обложит – вместе с кривичами они сами Киев одолеют. Но моя душа пела не от того, что Смоленск будет с Чичерском союзничать, а потому что суженый мой Борислав (кто в Смоленске бывал, сказывают) собой хорош, в бою удал, а нраву доброго да весёлого, о таком женихе всякая дева мечтает.

Не боязно, а радостно было мне покидать отчий дом, верила, что счастье впереди ждёт, словно мотылёк на огонёк, торопилась. Во дворе нагрузили две телеги коробами и сундуками с приданым, добрые кони дружинников забили копытами, готовясь в путь, брат Добрята весело подмигнул мне и вскочил в седло, чтобы возглавить свадебный поезд. Посадили меня в повозку, увешанную оберегами, и повезли по левому берегу Сожа к лесам, сквозь которые дорожка ведет в смоленские земли. Весело ехали, песни пели (Белоус, воеводы сын, хорошо петь умел, его всегда спеть просили), и день хороший, ясный был, а как в лес въехали, дорогу волк перебежал, встал на обочине да так зло глянул, что жутко стало. Чернавка Первуша зашептала: «Не к добру! Так не зверь глядит, а злой человек». Над Первушей посмеялись, а как стемнело да встали на ночлег, так и напали на нас лютичи, не случайно встретили, а караулили большим отрядом, окружили и перебили всех дружинников-радимичей, родных и слуг, что невесту в Смоленск провожали.

Всех на месте убили, а меня оставили для жертвенника: княжеская дочь на молодом месяце – хороший подарок Радегасту. Наша вера не дозволяет людей в жертву приносить, ведь человек Дажьбогом сотворён, а стало быть, люди – дети бога, как их убивать? А лютичи, что с запада приходят, такие страшные жертвы творят, вроде, и говорят по-нашему, а совсем иначе живут, разбоем промышляют, волчьи головы к поясам цепляют, себя венедами зовут, а лютичами их мы называем за лютый нрав, за беспощадность и ярость.

Бросили меня в избушку тёмную, на пол земляной, холодный, оконце-щель под крышей крохотное, лишь ветка вяза видна, самый краешек. Сорвали с меня серебряную шейную гривну, все обручья да кольца-усерязи, в одной рубахе оставили, да ещё плат не забрали, видать, не рассмотрели в темноте, что ткань непростая, византийская. Я сама плат мелким крестом расшивала: вот зелёный Алтырь-цветок – оберег от любой болезни, от зла и зависти, а вот Белобог, алой ниткой вышитый, бережёт счастье в доме, чистоту души, Родовик защиту от порчи и сглаза даёт… Да не уберегли меня знаки волшебные. Уронила я плат расшитый, и полились из глаз горькие слёзы. Готовились родные мои к свадебному пиру, а придется им тризну по мне справлять.

Глава 1. Москва, 2023 год

Начало июля выдалось на редкость жаркое, пропитанный солнцем воздух разгонял столбик термометра выше тридцати градусов. Света мечтала, что, вернувшись домой, сразу встанет под холодный душ, а потом, придя в себя от июльской духоты, подумает, как отметить свою маленькую победу – в тот день она сдала последний экзамен, и первая летняя сессия была закрыта полностью на «отлично». Наверное, они пойдут с Владом в кафе. Влад – это парень Светланы. Лишь полгода прошло, как Света переехала к нему, а уже ей трудно представить, что когда-то их жизни текли отдельно.

Полтора года назад у Светланы умерла бабушка. Родителей девочка не помнила: они были геологами, занимались разведкой рудных месторождений далеко на Севере и, возвращаясь из экспедиции, погибли в авиакатастрофе, когда их дочери едва исполнилось три года. Остались фотографии – молодые, красивые, сидят у костра, поют под гитару, смеются… Фотографий было много, девочка любила их разглядывать, представляя себя рядом со счастливыми мамой и папой. Но рядом с ней они были в мечтах, а в реальной жизни самым родным человеком стала бабушка. Бабушка научила Свету вязать спицами и крючком, печь пироги, солить огурцы, а ещё научила быть всегда честной и верить в свои силы. Когда бабушки не стало, Света ощутила вокруг себя беспредельную пустоту, но жизнь не остановилась: несмотря на свалившееся горе, девушка с медалью окончила школу, поступила в университет. Бабушка говорила, что внучке с её коммуникабельностью надо найти живую работу, быть с людьми, вот Светлана и выбрала специальность «Реклама и связь с общественностью». Учиться было легко, в группе появилось много друзей, нашлась и подработка на бирже копирайта – жизнь понемногу налаживалась, только вечерами не хотелось возвращаться в квартиру, где не было бабушки.

А потом Света познакомилась с Владом. Сломался компьютер, однокурсница Даша дала телефон знакомого айтишника, тот приехал, переступил порог, улыбнулся, и у Светы сердце забилось силнее. Влад потом говорил, что с ним произошло то же самое. Через неделю они стали жить вместе. Светлана сдала свою квартиру, переехала к Владу. И пришло счастье: Света больше не была одна, рядом находился самый лучший человек из всех, кого она знала. Светлана просыпалась ночью, слышала ровное дыхание Влада и понимала, что жизнь прекрасна.

А тем жарким летним днём Света, изнемогая от духоты, открыла дверь квартиры с одним желанием – скорее в душ. И тут она с удивлением услышала женский смех, доносившиеся из комнаты. Странно: кто бы это мог быть? Влад только вечером придёт. Но тут Света услышала голос Влада, слов не разобрать, но интонация весёлая. От этого низкого голоса, как всегда, стало тепло на душе. Светлана разулась, пошла в комнату и замерла в дверях. Голая Даша, хохотала на диване, изгибаясь загорелым телом, от смеха её большая грудь тряслась, а абсолютно раздетый Влад сидел напротив и что-то тихо рассказывал. И по его позе, и по довольному, «сытому» взгляду было понятно, что между ними всё только что произошло.

Света стояла в дверях, как изваяние. Смех прекратился. Дашка торопливо стала одеваться, испуганно косясь на Светлану. Влад как ни в чём ни бывало весело посмотрел на вошедшую:

– Ну, как? Сдала культурологию?

Света безотрывно рассматривала мускулистое тело любимого, словно видела его впервые, и не могла вымолвить ни слова.

– Жарко сегодня, вот и разделись, – ухмыльнулся Влад.

– Ну, я пошла. Свет, дай пройти, – Даша остановилась перед застывшей в дверном проёме Светланой.

И тут Свету прорвало. Она кричала, как никогда прежде. Это была настоящая истерика. Даша метнулась на кухню и принесла воды. Влад не спеша натягивал трусы, косо посматривая на подругу. А когда Светлана немного успокоилась и только всхлипывала, стуча зубами о край принесённого Дашей стакана, парень произнёс:

– Света, ты не дура, всё видела, значит, всё поняла. Мне твои упрёки не нужны. Я живу так, как мне удобно, а ты мне постоянно мозг выносишь.

– Чем выношу? Я же тебя люблю, – прошептала Светлана.

– Ты этой своей любовью меня задушила. Владик, где ты? Владик, с кем ты? Ты меня уже достала за этот год.

– За полгода, – тихо поправила Света.

– С тобой год за три идёт.

Потом, как ни старалась, Светлана не могла вспомнить, каким образом, забыв про кроссовки, выскочила из квартиры, побежала босиком по раскалённому асфальту и только на набережной остановилась. Зачем жить, если Влад её не любит? Зачем жизнь, в которой нет Влада?

Света поднялась на мост, посмотрела вниз, в тёмную толщу воды. Основной пролёт метров на пятьдесят возвышается над водой. Если прыгнуть с такой высоты, то сразу ко дну пойдешь. Девушка приблизилась к чугунной ограде, готовясь её преодолеть, и почувствовала, что кто-то взял под локоть. Обернувшись, Светлана увидела высокую старуху, хотя нет, старухой назвать незнакомку будет неправильно. Гордая осанка, прямая спина, белоснежный льняной костюм и живые лучистые глаза – какая же старуха? Просто очень немолодая женщина.

– Девушка, не расстраивайтесь. Всё не настолько плохо, как Вам кажется, – голос мягкий, обволакивающий.

– Нет, всё очень-очень плохо, – покачала головой Света.

– Идёмте со мной, я живу рядом, – женщина неопределённо указала в сторону набережной.

– Зачем?

– Хотя бы затем, чтобы обуться. Я дам Вам туфли тридцать седьмого размера, чтобы Вы не жгли ступни.

Только при этих словах Света почувствовала, как горяч асфальт.

– Откуда Вы знаете, что у меня тридцать седьмой размер?

– Я вижу, – незнакомка улыбнулась, – идёмте. Поверьте, это лучше, чем бросаться с моста. Меня зовут Стефания Стефановна.

Света пошла за новой знакомой – было всё равно куда идти. Девушка смотрела по сторонам, но ничего не видела: перед глазами тряслась от смеха голая Дашина грудь.

– Перестань думать об этой гадости! – перейдя на «ты», неожиданно строго произнесла женщина.

– Вы о чём?

– Ты знаешь о чём.

Через несколько минут они подошли к обычному многоэтажному дому, поднялись в лифте на седьмой этаж – ничего особенного вокруг не было, но у Светы отчего-то громко забилось сердце.

– Заходи, не бойся, – женщина распахнула дверь.

Несмотря на яркое полуденное солнце, в квартире незнакомки стоял полумрак и царила прохлада, видимо, был включен кондиционер. Чёрный пушистый кот спрыгнул откуда-то сверху и, наклонив голову набок, рассматривал Свету. От этого не по-кошачьи внимательного и долгого взгляда Свете стало окончательно не по себе.

– Вот, надевай туфли, – Стефания Стефановна протянула новую пару лаковых красных лодочек, – тебе будут в самый раз. И дай мне слово, что больше не пойдешь топиться.

Светлана молчала.

– Поверь моему опыту: ничего ужасного не произошло. Есть тысячи людей, которые прямо сейчас, в данную минуту, оказываются в центре настоящих трагедий. А ты страдаешь из-за какой-то пошлой измены любовника.

– Он меня больше не любит, а я без него дышать не могу, – Света уже не удивлялась, что странная женщина читает её мысли. – Вы, Стефания Стефановна, правы: конечно, есть настоящие трагедии – смерти, болезни, но для меня моя беда самая страшная. Я бы с радостью оказалась на месте любого другого и приняла бы любые страдания. Хуже, чем мне сейчас, уже не может быть.

Женщина с интересом посмотрела на девушку:

– Светлана, ты серьёзно хочешь оказаться на месте чужой трагедии, чтобы забыть свою?

– Да, хочу, – Света кивнула, думая, что не помнит, когда назвала женщине своё имя.

– Хорошо, – задумчиво произнесла Стефания Стефановна, – сейчас одной девочке надо помочь. Ты справишься. А обратно захочешь, сорвёшь на Ивана Купалу цветок папоротника и с ним вернёшься.

– Папоротник не цветёт. Это выдумка. Я со школы помню, что папоротники не цветут, а размножаются спорами.

– Была бы выдумка, люди забыли про неё, а не искали бы тысячелетиями цветущий папоротник.

– Но ведь его ещё никто не нашёл.

– Почему же? – Стефания Стефановна с удивлением посмотрела на Свету. – Вот, пожалуйста!

В руках у женщины откуда-то появился цветок, алый в середине, ярко-оранжевый по краям. Подобно орхидее из цветочного магазина, стебелёк растения был заключен в капсулу.

– Поезжай домой и подумай ещё раз, хочешь ли уйти от своих бед, оказавшись на чужом месте, и если решишь, то трижды его попроси, – странная женщина кивнула на цветок. – У тебя час в запасе, через час лепестки поникнут и портал закроется.

– Как в «Золушке»: ровно в двенадцать карета превратится в тыкву, – пробормотала Света.

– Ну, ты уже приходишь в себя и можешь вспоминать ещё что-то, кроме сисек своей знакомой, – в голосе женщины послышалась ирония. – Слева за углом остановка триста десятого автобуса. Доедешь прямо до дома своего возлюбленного. И ещё раз подумай: надо ли тебе узнавать, что бывают состояния намного тяжелее, чем разыгравшиеся гормоны.

Света, как в тумане, спустилась по лестнице, вышла из подъезда: палило июльское солнце, спешили по своим делам прохожие. Всё обычно – всё как и всегда. А сумрачная, прохладная квартира? Была ли она на самом деле или всё случившееся померещилось? Из-за угла показался автобус, триста десятый, как и сказала эта странная Стефания Стефановна. В автобусе не работал кондиционер, пассажиры, обливаясь потом, кляли жару, духоту и транспортную компанию. Светлана попыталась разобраться в случившемся, но мысли путались. Наконец девушка пришла к выводу, что от июльской жары и перенапряжения из-за экзаменов с ней случилось что-то вроде солнечного удара, вот и привиделись дикая сцена измены Влада, его слова «С тобой год за три идёт». В реальности этого не могло быть, это противоречит здравому смыслу, как не могло быть загадочной Стефании Стефановны, читающей чужие мысли. Но почему тогда она стоит на автобусной остановке в красных лодочках на высоченном каблуке, а в руках у неё пакет, в котором лежит неизвестный цветок?

Светлана открыла дверь подъезда, где полгода они с Владом жили, счастливо, как ей казалось, жили, и столкнулась с Дашей. Одногруппница весело сбегала по ступенькам и, увидев Свету, остановилась:

– Свет, ты не психуй. Всё в жизни бывает. У нас с Владом второй год уже отношения. Просто мы с ним как-то поругались, а тут ты и влезла. Влад с тобой на зло мне стал встречаться. Ну, а ты прилипла, как банный лист к заднице. Он уже не знал, как от тебя отделаться. Ты же ничего не видишь вокруг – прешь, как танк. Вот сегодня: культуролог тройки автоматом всем бы и так поставил, как в нашей подруппе, так, ты же вылезла, что сдавать будете, а кроме тебя этого никому не нужно было…

Даша ещё что-то говорила о Светиной упёртости и непробиваемости, но Светлана её не дослушала, да и зачем слушать, если главное было сказано: «Ты прилипла, как банный лист к заднице. Он уже не знал, как от тебя отделаться…»

Молча обойдя Дашу, девушка стала медленно подниматься по лестнице, а на площадке перед дверью квартиры Влада открыла пакет, извлекла странный цветок и трижды произнесла:

– Забери меня отсюда! Я готова терпеть что угодно, только не это.

Не то от жары, не то от возбуждения всё поплыло перед глазами, стены раздвинулись, и за ними оказалась кромешная тьма.

Глава 2. Лошинский лес, 945 год

Глаза понемногу привыкли к темноте, и Света рассмотрела деревянные стены, низкий потолок. Было холодно и сыро. На земляном полу валялась какая-то тряпка, вроде, вышитое полотенце. Светлана подняла: похоже, что чистое (сухое, пахнет каким-то цветочным ароматом дорогого кондиционера), накинула на плечи: конечно, не согреет, но всё же не так будет зябко. Наверное, это и не полотенце вовсе, а палантин, причем большой, легкая ткань на ощупь приятная, шелковистая. Девушка осторожно обошла комнату, боясь наступить на что-то мерзкое или опасное, в темноте нащупала дверь, толкнула, но дверь с другой сторону была чем-то завалена. Лунный свет проникал через узкое крохотное оконце под самым потолком, но посмотреть в щель-окошко, чтобы понять, где оказалась, возможности не было. Ясно было только, что сейчас ночь, а судя по абсолютной тишине, нарушаемой только криком ночной птицы, Света оказалась за городом. В углу обнаружилась охапка сена, на неё девушка и села, опасливо поджимая ноги и судорожно вспоминая всё, что ей известно про змей, крыс и опасных насекомых. Но неожиданно навалилась усталость, и Света погрузилась в полудрёму – в беспокойный полусон. Светлана не понимала, сколько времени она сидит на мягкой сухой траве, закутавшись в расшитую разноцветным орнаментом ткань, но вот через оконце под потолком проник утренний свет, и за дверью раздались голоса.

В избушку зашли странные люди (Света подумала, что слово «странный» за последние сутки ей вспомнилось не один раз). У некоторых волчьи головы и хвосты болтались у пояса, и у всех были спутанные волосы, нечёсаные бороды, холщовые грязно-серые длинные рубахи, и сами вошедшие были какие-то непромытые, пахнущие потом и ещё чем-то неясным, неприятным и кислым, явно мылом и шампунем эти люди не пользовались. Они говорили на непонятном языке, вроде и на славянском, но не по-польски, не по-сербски (сербский Светлана слышала под Белградом, где с бабушкой отдыхала три года назад). Говорили вошедшие громко, спорили, стараясь перекричать друг друга. Вдруг в перепуганных мозгах Светы словно что-то щёлкнуло, и она стала понимать незнакомую речь. Откуда-то в памяти всплыл этот певучий и одновременно гортанный язык; показалось, что она сможет и говорить на этом, прежде незнакомом ей наречии.

Не будем вместе со Светланой постигать премудрости пятнадцати падежей и пяти склонений древней славянской грамматики. Поэтому всё, сказанное в 954 году, будет в этой истории записано на нашим современном русском языке, исключая тех слов и выражений, замены которым у нас с вами сегодня нет.

Удивительно, особых способностей к языкам у Светы не наблюдалось: много лет учила в школе английский язык, но толком не освоила, а тут мозг моментально переводил незнакомые слова. Девушка слушала этих неприятных людей и понимала каждое слово, но лучше бы ей не понимать! Её должны подарить какому-то Радегасту, а для этого предстояло её убить. Что за некрофил этот Радегаст, Светлана не знала, но что это не программа «Розыгрыш», а окружившие её настроены вполне серьёзно, было очевидно. Девушка прижалась спиной к стенке, но её грубо подняли, сорвали с плеч платок и в изумлении замерли. Немой восторг вызвал набивной ситец – крупные букеты полевых цветов на ярко-голубом фоне. Даже при слабом свете, пробившемся в окошко-щель, невиданная ткань поражала яркостью. Потом перевели взгляды на подол. Длинное ситцевое платье закрывало ноги почти по самые щиколотки, но красные туфли даже в утреннем полумраке потрясли собравшихся. Потом вошедшие загалдели все разом – решали: отправить невесту к Радегасту в этом удивительном наряде или оставить эту красоту себе. Княжеская дочь, даже раздетая, – сама по себе хорошая жертва.

В избу заходили новые люди, сурово смотрели на Светлану, одобрительно цокая языками, трогали ситцевый подол, наклоняясь, гладили лакированные мысы туфель. Вдруг за дверью раздались крики, и избушка мгновенно опустела. Света присела на охапку сена, не понимая, как ей теперь поступить. Её деятельный ум искал выход из страшной ситуации, но найти не мог: сопротивляться нескольким десяткам сильных мужиков бесполезно, но погибать непонятно где и неизвестно почему, девушка не собиралась. С улицы доносились отчаянные вопли, удары, не хватало лишь выстрелов, чтобы решить: за дверью идут бои.

Но бой действительно шёл, до огнестрельного оружия люди, столетиями стремящиеся извести себе подобных, ещё не успели додуматься, однако визг летящих стрел был слышен даже в избушке, где, забившись в угол, сидела Света. Может, надо убежать, пока они там дерутся, чтобы не стать мёртвой невестой загадочного Радегаста? Но выйти из своего укрытия девушка опасалась: злобные выкрики и удары слышались под самой дверью. Наконец Светлана накрылась вышитым палантином (отчего-то в нём было спокойнее) и приготовилась встать и выбраться наружу, но в этот момент дверь распахнулась и проеме показалась высокая мужская фигура. Пригнув голову, чтобы не удариться о низкий дверной косяк, мужчина перешагнул порог, распрямился и с интересом посмотрел на пленницу. Как ни была Света напугана всем происшедшим с ней, она не могла не отметить, что перед ней настоящий красавец богатырь – широкие плечи, голубые глаза, прядь русых волос выбилась из-под шапки на высокий лоб.

– Здравствуй, Снежана. Вот пришли тебя вызволять у лютичей. Боялся, что не поспеем, да, спасибо Сварогу, ты жива.

– Вы кто? – только и могла произнести Света.

– Я Борислав, твой наречённый. Ждать тебя в Смоленске мочи не было, поскакали встречать, на ночь встали за Днепром, думали там подождать. А под утро дружинник ваш прискакал, рассказал, что лютичи всех перебили, а тебя на жертву оставили.

В избушку вошли ещё два молодых мужчины, с интересом посмотрели на закутанную в покрывало девушку и быстро стали что-то говорить Бориславу.

– На возы грузите, – скомандовал он и вновь обратился к Свете: – Снежана, не бойся. Всё плохое завершилось.

– Я не Снежана, а Светлана, – поправила Света.

Борислав вскинул брови:

– Ты не дочь чичерского князя?

Светлана растерялась: её хотели принести в жертву как княжескую дочь, потом как княжескую дочь спасли, а теперь, узнав, что она никакого отношения к чичерскому князю не имеет, ещё неизвестно, что захотят с ней сотворить.

– Дочь, – утвердительно кивнула Света.

– А почему Светлана? Может, ты от страха ума лишилась? Тебя Снежаной родители нарекли.

Светлана про княгинь читала: Екатерина Трубецкая, Елизавета Воронцова… А здесь выбрали имя для княжеской дочери – Снежана. «Интересно, другую дочь князь Анжелой, наверное, назвал», – подумала Света, но вслух произнесла:

– Я сестра Снежаны.

– А Снежана где?

– Не знаю. Я ничего, что здесь было, не знаю, – искренне призналась Света.

Борислав рассматривал девушку: напугана (это понятно – у лютичей в плену побывала), но очень много непонятного в этом нападении было. Как лютичи прознали про свадебный поезд, что отправился из Чичерска в Смоленск? Ведь не случайно наткнулись, поджидали, засаду подготовили.

Накануне рано утром из Смоленска отряд дружинников пошёл на полюдье – на сбор дани для князя. Борислав с отроками за ними отправился, не терпелось невесту увидеть. В Изяславле заночевали – дружинники собрались дальше путь на рассвете держать, а Борислав приготовился в Изяславле остаться свадебный поезд гостей-радимичей встречать. Уже спать легли, когда прискакал в Изяслав окровавленный человек, прошептал: «Мы из Чичерска шли, всех лютичи на месте порубили, Снежану в жертву утром принесут» – и сознания лишился. Вскочил на коня Борислав, и следом за молодым княжичем помчались смоленские дружинники не дань по сёлам собирать, а искать супостатов, что напали на княжескую невесту. Нашли и наказали жестоко: без погребальных костров, без тризны остались лежать лиходеи между сосен. Прямой путь им в Навь – в царство, где властвуют тёмные божества, в Правь к светлым богам их никогда не допустят. А троих разбойников в живых оставили, повязали, чтобы ответ держали, откуда прознали, что обозы с добром поедут через лошинский лес. Они толком объяснить ничего не смогли, зато указали на охотничье зимовье, где сидела назначенная в жертву их злому богу пленённая княжна.

Вбежал княжич и тёмную клеть и в полумраке увидал забившуюся в угол девицу. Ждал увидеть суженую – старшую дочь чичерского князя Снежану, но оказалось, что на охапке сена сидела сестра её Светлана. Имя хорошее, светлое, а сама она вся какая-то мутная. Бориславу известно было о красе своей невесты – высокая, белокожая, брови соболиные, румянец – яблоко наливное, глаза – синь небесная. А у этой её сестрицы даже косы, девичьей красы, нет, так, по плечам волосёнки рассыпаны. Девушки свои косы, бывает, распускают, но это гривы, как у кобылиц, по пояс спину закрывают, а здесь коса явно обрезана была (большего позора для девки и вообразить нельзя), а эта Светлана в плат по плечи кутается, вместо того, чтобы голову им покрыть, чтоб посрамление своё скрыть. И спасению своему будто и не рада. Чудна эта сестра невесты!

– Ну, пошли Светлана Славомировна, отвезем тебя к батюшке, – Борислав протянул Свете руку, помогая подняться.

«Вот сюрприз будет этому Славомиру, когда меня привезут», – мелькнуло в перепуганном мозгу Светы, но что делать, она пока не знала, поэтому встала, отряхнула былинки сена и вышла следом за княжичем из избушки.

Глава 3. Лошинский лес, 945 год

Светлана вышла из своего заточения и растерялась: множество странно одетых бородатых мужчин замерли, уставясь на неё. Да и Борислав, увидев девушку в утренних лучах, застыл, разглядывая невероятной красоты подол дешёвой китайской продукции. Наряд будто шёлковый, но не шёлк – как живые, по лазоревому тонкому полотну разбросаны редкой красоты ромашки, колокольчики и ещё какие-то прекрасные цветы; таких диковинных тканей никто не видал – не из Византии, ни от сарацинов ничего подобного не привозили. А на ногах у Светланы были, как назвать Борислав не знал, не башмаки, не поршни, а что-то с открытой стопой, блестящее, такое, что луч солнца отражался в алых мысах, сделанных не из телячьей кожи, не из фракийского сафьяна, а невесть из чего. Волосы девушки при дневном свете вновь Борислава удивили, уже не длиной, как в полумраке избушки, а цветом, даже цветами – кончики светлые, как солома, сами же пряди то светло-русые, то тёмно-русые. Лошади пегие бывают, но, чтобы у человека волосы разноцветными росли, такого княжич не видал прежде. А сама девка неплохая – худовата очень, зато лицо хорошее, гладкое, не рябая, не веснушчатая, глаза ясные, губы пухлые. И подумал Борислав, что вено – выкуп за невесту – заплачен, а коли сгинула Снежана, то пусть Славомир другую дочь отдаёт. Добряту, старшего сына чичерского князя лютичи убили, сейчас его изрубленное тело смоленские дружинники в Чичерск отцу повезут, а больше сыновей у Славомира, вроде бы, нет, так, может, став его зятем, Борислав поможет Смоленску о правах на земли радимичей разговор вести.