Кукла на цепочке

В нескольких сотнях метров от главной взлетной полосы над водой виднелись опоры шасси: «Фоккер-френдшип», готовившийся к взлету, пытался убежать от воды и не смог. Вероятно, пилот не видел стремительного приближения волны, однако еще более вероятно, что он ее видел, решил, что терять нечего, и продолжил разбег, но не успел набрать нужную скорость. Этот самолет не был поглощен водой: по сообщениям очевидцев, в момент взлета уровень воды на летном поле достигал трех-четырех сантиметров, но этого оказалось достаточно для того, чтобы попытка взлететь закончилась катастрофой.

Наземный транспорт аэропорта был просто затоплен. Кое-где торчали верхние ступеньки трапов и верхние части заправщиков. В темной воде одиноко болтались рукава переходных коридоров.

Де Грааф вздохнул, покачал головой и повернулся к де Йонгу, который невидящим взглядом уставился на скрытое под водой летное поле, словно не в силах осознать чудовищность произошедшего.

– Вы в чем-то правы, Йон. Мы с вами оба в здравом уме – по крайней мере, многие так считают, – и мы ни в коем случае не могли бы совершить столь ужасные вещи. Но это еще не значит, что преступники, ответственные за подобное варварство, безумны. Скоро мы узнаем, сами или с их помощью, какова их истинная цель. На вашем месте я бы не стал характеризовать их действия как «бесцельные» и «бессмысленные». Это вовсе не бездумный, совершенный под влиянием минуты поступок сбежавшего из клиники душевнобольного. Нет, это преднамеренный акт, предназначенный для достижения заранее запланированного эффекта.

Гигантским усилием воли де Йонг оторвал взгляд от затопленного летного поля.

– Эффекта? Дикая ярость – вот единственный эффект, который вызывает у меня все это. Какие тут еще могут быть эффекты? У вас появились какие-нибудь предположения?

– Нет. У меня не было времени поразмыслить над этим. Не забывайте, ведь я только что приехал сюда. Конечно, мы еще вчера знали об угрозах, однако я, как и все остальные, думал, что они слишком нелепы, чтобы в них поверить. Но два соображения у меня уже есть. Во-первых, мы ничего не добьемся, созерцая озеро Схипхол. И во-вторых, мы здесь никому и ничему не поможем, а только заработаем пневмонию.

Исказившееся, словно от боли, лицо де Йонга показало, что́ он думает по поводу выражения «озеро Схипхол», но он ничего не сказал.

Столовая для сотрудников аэропорта была более приятным местом, чем крыша, потому что здесь не свистел ветер, хотя теплее было ненамного. Электрические обогреватели, разумеется, не действовали из-за короткого замыкания в сети, а от принесенных сюда газовых обогревателей было мало проку. Зато в изобилии имелся горячий кофе. Де Грааф подумал, что сейчас не помешало бы выпить чего-нибудь покрепче, но любителей шнапса и джина сдерживало присутствие директора. В соответствии со своей аскетической внешностью де Йонг всю жизнь был убежденным трезвенником – довольно редкая вещь в Голландии. Он никогда не заострял на этом внимание и даже никогда не упоминал о своих убеждениях. Просто так получалось, что в его присутствии люди не пили ничего крепче чая или кофе.

Де Грааф сказал:

– Давайте кратко подытожим, что нам известно. Вчера во второй половине дня было получено три идентичных сообщения. Одно получила газета, второе – руководство аэропортом, в частности господин де Йонг, и третье пришло в Управление гидротехнических сооружений Министерства транспорта и общественных работ. – Он сделал паузу и посмотрел на плотного мужчину с темной бородой, преспокойно отравлявшего атмосферу с помощью очень старой трубки. – Да, кстати. Господин ван дер Куур, заместитель главного инженера управления. Сколько потребуется времени, чтобы очистить территорию аэропорта?

Ван дер Куур вынул трубку изо рта:

– Мы уже начали. Сейчас мы заделываем брешь в дамбе металлическими щитами. Разумеется, это временная мера, но пока этого достаточно. Потом начнем откачивать воду. У нас самые лучшие и самые большие в мире насосы. Дело несложное.

– Сколько времени это займет?

– Тридцать шесть часов. – В практическом подходе ван дер Куура было нечто успокаивающее. – Конечно, при условии, что нам будет оказано содействие со стороны команд буксиров, катеров и со стороны владельцев частных судов, которые сейчас покоятся в грязи на дне канала. С теми судами, что опустились килем вниз, проблем не будет. А вот те, что лежат на боку, вполне может затопить. Я рассчитываю на то, что их владельцы нам помогут.

Де Грааф спросил:

– Есть ли погибшие в канале? Или пострадавшие?

– Один из моих инспекторов докладывал, что у капитанов и команд судов, сидящих на мели, заметно повысилось артериальное давление. Других пострадавших нет.

– Большое спасибо. Все сообщения поступили от группы, называющей себя FFF. Никаких объяснений, что означает эта аббревиатура, пока нет. В сообщениях говорилось, что группа намерена продемонстрировать, что она в состоянии затопить любой район страны по своему желанию. Для этого им достаточно взорвать стратегически важную для конкретного района дамбу. Поэтому для начала злоумышленники провели мелкомасштабную демонстрацию, которая никому не причинила вреда и свела неудобства к минимуму.

– Минимальные неудобства! Интересный масштаб у этих людей! – Де Йонг снова сжал кулаки. – Черт возьми, что же они в таком случае считают крупномасштабной демонстрацией?

Де Грааф кивнул:

– Вот именно. Они сказали, что их мишенью является Схипхол, который будет затоплен в одиннадцать часов утра. Ни минутой раньше, ни минутой позже. Как мы уже знаем, взрыв произошел ровно в одиннадцать. Откровенно говоря, в полицейском управлении решили, что это розыгрыш. Ну как можно поверить, что люди в здравом уме могут превратить аэропорт Схипхол в настоящее море? Возможно, террористы придавали аэропорту некое символическое значение: как вы помните, голландский военно-морской флот разбил испанцев на этом самом месте и в то время здесь действительно было море. Розыгрыш это или нет, но мы не могли рисковать. Поэтому северный берег канала тщательно осмотрели с обеих сторон. Не было никаких следов постороннего вмешательства. Ничто не указывало на приготовления к взрыву дамбы. Поэтому мы решили, что это была чья-то дурацкая шутка. – Де Грааф развел руками. – Но, как мы теперь знаем, FFF шутить не собиралась.

Он повернулся к человеку, сидевшему слева от него:

– Питер, у вас было время подумать. Есть ли какие-нибудь соображения… Простите меня, господа. Возможно, не все присутствующие знают моего коллегу. Лейтенант ван Эффен – наш старший детектив. Кроме того, он является экспертом по взрывам, а также, за свои грехи, он назначен главой городского подразделения по обезвреживанию бомб. Так вот, лейтенант, удалось ли вам разобраться, как именно была взорвана плотина?

Питер ван Эффен был неприметной личностью: чуть выше среднего роста, как и его шеф, широковат в плечах и явно склонен к полноте. Старшему детективу было лет тридцать шесть или тридцать семь, у него были темные волосы, темные усы и дружелюбное выражение лица. Ван Эффен вовсе не выглядел старшим детективом. Он вообще не был похож на полицейского. Многие, включая значительное количество заключенных в голландских тюрьмах, считали его именно таким беззаботным и добродушным, каким он казался на вид.

– Разобраться было нетрудно. Задним умом мы все сильны. Но даже если бы это можно было предвидеть, все равно ничего не удалось бы предпринять. По нашим предположениям, два небольших судна, скорее всего катера, были пришвартованы вдоль северного берега канала. Это необычно, но законом не запрещается, если, допустим, у человека заглох мотор и владелец проходящего мимо катера остановился, чтобы ему помочь. Со временем наверняка выяснится, что оба судна были украдены. На канале всегда интенсивное движение, и тот, кто часто использует этот водный путь, сумеет узнать эти катера. Оба судна стояли очень близко друг к другу, может быть, даже частично борт о борт, прикрывая место, где работали аквалангисты. Если дело происходило в сумерки или ночью – а я уверен, что так оно и было, – то в это время на палубе обычно горят яркие огни, и тогда все, что находится ниже планшира, оказывается в глубокой тени. У террористов, вероятно, имелся бур вроде того, что используют на буровых, только поменьше, и работающий горизонтально, а не вертикально. Бур, конечно, электрический, питание от батарей или от генератора, потому что выхлопы бензиновых или дизельных установок производят слишком много шума. В Северном море и вокруг него работают сотни опытных специалистов подобного профиля, для них пробурить дамбу – пустяк. Бурить нужно было так, чтобы до другой стороны дамбы оставалось примерно тридцать сантиметров. Можете быть уверены, что предварительно террористы очень тщательно все измерили. Они вынули кусок дамбы и вставили туда трубку из водонепроницаемого материала, начиненную взрывчаткой, скорее всего старомодным динамитом или толом, – разумеется, настоящие специалисты использовали бы аматол. Потом люди из FFF установили часовой механизм – ничего сложного, для этой цели годится обычный будильник. Отверстие замазали грязью и галькой – один шанс на миллион, что кто-нибудь его заметит, – и преспокойно уплыли.

– Я почти поверил, лейтенант, что вы сами руководили этой операцией, – сказал ван дер Куур. – Так вот, значит, как это было сделано.

– Я рассказал вам, как бы я сам это сделал. Уверен, что террористы сделали примерно то же, с небольшими отклонениями. Другого пути нет. – Ван Эффен посмотрел на де Граафа. – Нам противостоит опытная команда, и руководят ими вовсе не дураки. Эти люди знают, как умыкнуть судно. Знают, как им управлять. Знают, как украсть оборудование для бурения. И конечно, они большие специалисты по взрывным устройствам. В этой команде нет маньяков с сумасшедшими глазами, выкрикивающих лозунги. Они профессионалы. Я просил сообщить мне, если с заводов, со складов или от розничных торговцев поступят сигналы о краже бурового оборудования. Мне также сообщат, если будут сигналы о краже судов в этом районе.

– А кроме этого? – спросил де Грааф.

– Ничего. Нам не за что зацепиться.

Де Грааф кивнул и посмотрел на бумагу, которую держал в руках.

– По поводу сообщений от FFF. В них не содержится никаких указаний на то, чем вызвана угроза – ныне осуществленная – совершить диверсию. Это просто предупреждение о том, чтобы никто не болтался на летном поле сегодня в одиннадцать утра и чтобы все воздушные суда еще вчера днем или вечером покинули аэропорт и перебрались на ближайшие аэродромы. Террористы не желали ненужных разрушений, это не входило в их планы. Я должен сказать, что с их стороны это очень благоразумно. Еще более благоразумным с их стороны было позвонить вам, Йон, сегодня в девять утра и сказать, что все самолеты должны быть немедленно эвакуированы. Но поскольку мы все считали, что это розыгрыш, то не обратили на их предупреждение никакого внимания. Йон, вы бы узнали этот голос?

– Нет. Это был молодой женский голос, говоривший по-английски. А для меня все молодые женские голоса, говорящие по-английски, звучат одинаково. – Он легонько стукнул по столу кулаком. – Злоумышленники даже не намекнули на причину своего чудовищного поступка. Чего они добились этой акцией? Ничего. Абсолютно ничего. Я повторяю, что люди, которые ведут себя подобным образом, страдают душевным расстройством.

– Прошу прощения, но я с вами не согласен, – вмешался ван Эффен. – Я согласен с тем, что сказал нам полковник, когда мы были на крыше: эти террористы такие же нормальные, как мы с вами. Ни один сумасшедший не смог бы осуществить подобную акцию. Как я уже сказал, эти люди – не те террористы с дикими глазами, бросающие бомбы на рынках. Двумя предупреждениями они сделали все, что было в их силах, чтобы не пострадали ни люди, ни имущество. Это не похоже на поведение безответственных лиц.

– Кто же в таком случае несет ответственность за гибель троих людей в «фоккере», который разбился на взлете?

– Террористы, разумеется косвенно. С тем же успехом можно сказать, что виноваты вы, тоже косвенно. Кое-кто скажет, что вам следовало рассмотреть вероятность того, что эта угроза не розыгрыш, учесть такую возможность и не разрешать «фоккеру» взлет ровно в одиннадцать часов. Но это разрешение было дано, и, насколько я понимаю, лично вами. Это так же верно, как и то, что террористы проверили расписание и убедились, что в нем нет самолетов, взлетающих или приземляющихся в одиннадцать утра. «Фоккер» был частным самолетом немецкого промышленника и не числился в расписании. Я полагаю, господин де Йонг, что нам не следует приписывать смерть этих троих кому-то конкретно. Просто невезение, трагическое совпадение, воля Божья, если хотите. Ничего этого не планировалось и не рассчитывалось, и за этими смертями нет каких-то мотивов. Тут нет чьей-то вины.

Де Йонг забарабанил по столу пальцами:

– Если эти злодеи столь благоразумны, как вы говорите, то почему же они не отложили взрыв, когда увидели на борту самолета людей?

– Но мы не знаем, могли ли они это видеть, а если даже и могли, то были уже не в состоянии что-либо изменить. Если сигнал к взрыву подавался по радио, то, конечно, люди из FFF могли остановить взрыв. Но, как я вам уже говорил, я почти уверен, что там был электрический таймер. В таком случае, чтобы предотвратить взрыв, они должны были заново проделать всю процедуру с судами, аквалангистами и буром – при свете дня и в считаные минуты. За то время, которым они располагали, этого сделать было нельзя.

На лбу де Йонга выступили капли пота.

– Террористы могли позвонить и предупредить.

Ван Эффен посмотрел на де Йонга в упор:

– Много ли внимания вы обратили на их предыдущий звонок?

Де Йонг не ответил.

– Вы только что сказали: террористы абсолютно ничего не добились. Я понимаю, вы расстроены, и, наверное, не стоило бы продолжать эту тему, но неужели вы так наивны, чтобы верить в свое утверждение? Эти люди добились очень многого. Они создали атмосферу страха и неуверенности, и с течением времени эта атмосфера станет только хуже. Если преступники уже нанесли один удар, причем без всякой мотивировки, то весьма велика вероятность того, что они нанесут и второй. Если да, то когда? Если да, то где? И прежде всего хотелось бы понять зачем. Какие серьезные причины заставляют их вести себя подобным образом? – Лейтенант посмотрел на де Граафа. – Цель подобного поведения – обработать жертву, держать ее в постоянном страхе. Это новая форма шантажа, и я не вижу причин, почему бы это не сработало. У меня предчувствие, что в самом ближайшем будущем мы получим новые сообщения от FFF. Эти люди не станут объяснять причины своих действий и даже не станут выдвигать никаких особых требований. О нет. Вовсе не так ведут психологическую войну. Просто очень медленно, через определенный период времени поворачивается колесико, подтягивающее веревку на дыбе. Это дает возможность жертве хорошенько подумать о безнадежности ситуации, в то время как ее воля сокрушается. По крайней мере, мне кажется, что именно так действовали в Средние века, когда использовали настоящую дыбу.

Де Йонг мрачно заметил:

– Кажется, вы немало знаете о том, как работает мозг преступника.

– Кое-что знаю, – улыбнулся ван Эффен. – Но я не стал бы давать вам советы, как управлять аэропортом.

– И какой же вывод я должен сделать из ваших речей?

– Господин ван Эффен всего лишь хотел сказать, что специалист всегда доводит дело до конца. – Де Грааф сделал успокаивающий жест. – Он – автор общепризнанного учебника по психологии преступников. Сам я этот учебник не читал. Итак, Питер, вы полагаете, что FFF очень скоро с нами свяжется, хотя и не для того, чтобы рассказать о себе или о своих целях. А для чего? Чтобы сообщить нам, где и когда ожидать их следующей… демонстрации?

– Конечно.

Наступило долгое и довольно тягостное молчание. Его прервало появление официанта, который подошел к де Йонгу:

– Телефонный звонок, господин директор. Лейтенант ван Эффен здесь?

– Это я.

Лейтенант вслед за официантом вышел из столовой. Через минуту он вернулся и обратился к де Граафу:

– Звонил дежурный сержант. Несколько часов назад двое владельцев прогулочных катеров заявили об их пропаже. Сержант, который принял их заявления, не счел нужным сообщать в наше управление. Совершенно правильно, кстати. Катера уже нашли. Один из них, кажется, захватили силой. Сейчас оба судна у нас. Я приказал отправить туда пару специалистов по отпечаткам пальцев, вернуть катера владельцам, но самих владельцев на борт не пускать. Если вы найдете время, господин полковник, то мы можем опросить обоих владельцев, когда закончим здесь с делами. Оба живут менее чем в километре отсюда.

– Эта ниточка куда-нибудь ведет?

– Вряд ли.

– Я тоже так думаю. Однако нужно использовать любые зацепки. Мы можем пойти сейчас и…

Ван Эффен осекся, так как перед ним появился тот же официант.

– Снова телефон. На этот раз вас, полковник.

Де Грааф вернулся через несколько секунд.

– Йон, у вас здесь есть стенографистка?

– Да, конечно. Ян!

– Да, господин директор! – ответил, вскакивая, светловолосый молодой человек.

– Вы слышали, что сказал полковник?

– Да, господин директор. – Он посмотрел на де Граафа. – Что мне ей сказать?

– Попросите стенографистку записать телефонное сообщение и отпечатать мне этот текст. Ты, Питер, определенно ясновидящий.

– Это FFF?

– Да. Точнее, это пресса. FFF решила воспользоваться услугами прессы. Обычный анонимный звонок в газету. Помощник редактора, который отвечал на звонок, оказался сообразительным и записал разговор на пленку, но я сомневаюсь, что это нам хоть как-то поможет. Кажется, сообщение было довольно длинным. Стенография – не мой конек, так что давайте наберемся терпения.

Ждать им пришлось не более четырех минут. В зал вошла девушка и протянула де Граафу отпечатанную на машинке страницу. Полковник поблагодарил ее, быстро пробежал глазами текст и сказал:

– Сегодняшняя акция была для них чем-то вроде заявки. А это, как я понимаю, уже заявление, и, надо сказать, довольно дерзкое. Здесь говорится вот что: «Вероятно, в следующий раз ответственные лица в Амстердаме более внимательно отнесутся к нашим словам. Теперь они знают, что у нас слово не расходится с делом. Нам не поверили, и из-за этого произошло много неприятностей. Ответственность за гибель самолетов несет господин де Йонг. Его предупреждали, но он эти предупреждения проигнорировал. Мы сожалеем о напрасной гибели трех пассажиров на борту „фоккера“, но снимаем с себя всякую ответственность. У нас не было возможности задержать взрыв». – Де Грааф сделал паузу и посмотрел на ван Эффена. – Интересно?

– Очень. Значит, у них был наблюдатель. Нам его никогда не найти. Он мог находиться в аэропорту, но здесь ежедневно бывают сотни людей, которые не являются сотрудниками аэропорта. По-видимому, это мог быть и кто-нибудь с биноклем за пределами аэропорта. Но интересно не это. Четверо сотрудников «скорой помощи», которые увезли трех серьезно пострадавших пассажиров, не знали в то время, живы их пациенты или мертвы. Двое из них, как я понимаю, умерли сразу после поступления, но они не могли быть официально признаны мертвыми, пока их смерть не засвидетельствовал врач. Откуда же об этом знает FFF? Никто из врачей или из сотрудников «скорой помощи» не мог проговориться – их бы быстро вычислили. Кроме них, единственными, кто знал об этих смертях, были присутствующие в этом помещении. – Ван Эффен неторопливо оглядел шестнадцать мужчин и трех женщин, сидевших за столиками в столовой, и повернулся к де Йонгу. – И без слов ясно, правда? Среди присутствующих есть информатор. У врага есть шпион в нашем лагере. – Детектив снова медленно обвел взглядом зал. – И мне хотелось бы знать, кто это может быть.

– В этом помещении? – недоверчиво переспросил несчастный де Йонг.

– Нет нужды повторять очевидное.

Де Йонг опустил взгляд на свои тесно сжатые руки, лежащие на столе.

– Да, конечно. Но тогда… тогда мы сумеем это выяснить. То есть вы сумеете.

– Вы имеете в виду обычное расследование? Проследить передвижение каждого из присутствующих после крушения «фоккера»? Выяснить, у кого был доступ к телефону и кто действительно пользовался телефоном? Конечно, мы можем это сделать. Можем провести тщательное расследование. И ничего не найдем.

– Ничего не найдете? – Де Йонг был совсем сбит с толку. – Как вы можете утверждать это с такой уверенностью, тем более заранее?

– Потому что лейтенант мыслит как полицейский, – вступил в разговор де Грааф. – Этих людей нельзя недооценивать, да, Питер?

– У нас умный противник.

Де Йонг перевел взгляд с де Граафа на ван Эффена и обратно.

– Не будет ли кто-нибудь из вас любезен объяснить…

– Все очень просто, – ответил де Грааф. – Вам это может показаться странным, но люди из FFF и не пытались скрывать, что им известно о погибших. Террористы понимали, что мы это узнаем. Как только что заметил лейтенант, они понимали, что мы сразу же узнаем об информаторе и о том, что это один из нас. Они были уверены, что мы проверим каждого из присутствующих, узнаем, мог ли кто-то из нас позвонить по телефону. Поэтому они устроили так, чтобы отсюда никто не мог позвонить. Информатор передал несколько слов сообщнику, которого в этой комнате нет, а сообщник позвонил. Боюсь, Йон, у вас здесь может оказаться не один информатор, а несколько. Вы, конечно, понимаете, что каждое сказанное здесь слово станет известно людям из FFF, кто бы они ни были. Мы, естественно, предпримем необходимые шаги и проведем обычное в таких случаях расследование. Однако это пустой номер, как уже сказал ван Эффен.

– Но… но все это кажется совершенно бессмысленным, – пробормотал де Йонг. – Зачем им проявлять такую хитрость неизвестно ради чего?

– Во-первых, они не так уж хитры, во-вторых, кое-чего они этим все-таки добились. Прежде всего, усилили нашу деморализацию. Но что гораздо важнее, дали нам понять, что они – сила, с которой нужно считаться, что они могут внедриться к нам и пробить нашу защиту, когда пожелают. Таким образом, FFF заявляет о себе как о высокоорганизованной группе, способной выполнять свои угрозы. Игнорировать ее опасно. И раз уж речь зашла об опасности и угрозах, давайте вернемся к последнему звонку FFF. Далее они говорят следующее: «Мы уверены, что народ Голландии хорошо осознает тот факт, что в случае, если на страну будет совершено нападение с целью подчинения, голландцы – самая беззащитная нация в мире. Не море является вашим врагом. Ваш враг – мы, а море – наш союзник. Все знают, что в Нидерландах около 1300 километров морских дамб. Некий Корнелиус Рийпма, президент департамента морских польдеров из Леувардена, провинция Фрисландия, месяц назад официально заявил, что в его провинции дамбы состоят только из слоев песка и что сильный шторм наверняка их разрушит. Под сильным штормом нужно понимать шторм, подобный тому, который в 1953 году пробил защитные сооружения в дельте и унес 1850 жизней. По имеющейся у нас информации, предоставленной Управлением гидротехнических сооружений…»

– Что? Что? – Ван дер Куур, покрасневший и заикающийся от гнева, вскочил на ноги. – Эти дьяволы осмеливаются намекать, что они получают информацию от нас? Это подлость! Это невозможно!

– Позвольте мне закончить, господин ван дер Куур. Разве вам непонятно, что они снова используют тот же прием – пытаются посеять среди нас недоверие? Из того, что нам стало известно об их контактах с сотрудниками господина де Йонга, вовсе не следует, что они контактировали с кем-нибудь из ваших людей. Так или иначе, но дальше они излагают самое худшее: «По имеющейся у нас информации, шторм, мощность которого составит лишь семьдесят процентов от мощности шторма 1953 года, способен разрушить дамбы во Фрисландии. Господин Рийпма говорит об уязвимости дамб. В Нидерландах 1300 километров дамб, из них 300 изношены до критического состояния. По самым оптимистическим оценкам, на упомянутых дамбах ремонт не будет производиться еще двенадцать лет, то есть до 1995 года. Все, что мы предлагаем, – это ускорить неизбежное».

Де Грааф замолчал и окинул взглядом присутствующих. В столовой царила мертвая тишина. Только двое смотрели на него; остальные уставились либо в пол, либо в никуда. Нетрудно было понять, что услышанное им не по душе. Он продолжил:

– «Дамбы нельзя отремонтировать, потому что на это нет денег. Все имеющиеся в распоряжении средства, а также те деньги, которые поступят в будущем, уже угроблены или будут угроблены на возведение защитного барьера в Восточной Шельде. Это последний штрих в так называемом плане „Дельта“, предназначенном для того, чтобы сдерживать натиск Северного моря. Стоимость работ колоссальная. Из-за серьезных просчетов, превышения сметной стоимости и инфляции стоимость строительства, по всей вероятности, превзойдет девять миллиардов гульденов. И эта фантастическая сумма будет потрачена на сооружение, каковое, по оценкам некоторых экспертов, не будет работать должным образом. Система защитных сооружений представляет собой 65 шлюзных ворот, стоящих между 18-тонными бетонными опорами. Несогласные эксперты считают, что сильное волнение моря может сдвинуть опоры, смять шлюзные ворота и затопить защитное сооружение. Причем достаточно сдвига всего в два сантиметра. Спросите господина ван дер Куура из Управления гидротехнических сооружений».