Калинов Мост

Прохор молча сидел, прислонившись к холодной стене сарая. Голова гудела от удара, а в ушах стоял звон, будто в них залетел целый рой разъярённых шершней.

«Вот так всегда», – подумал он с горькой усмешкой. – «В книгах герои находят подземные ходы или мастерят взрывчатку из подручных средств, а в реальности ты сидишь в сарае, как мешок с картошкой, и даже не можешь развязать верёвки на запястьях.»

Его взгляд упал на Лизу. Девушка сидела, обхватив колени, и смотрела в пустоту. Её глаза, обычно такие живые, теперь напоминали потухшие звёзды.

«Если бы я был героем», – подумал Прохор, – «я бы уже придумал, как нас спасти. Но я всего лишь историк, который копается в земле и верит, что прошлое может изменить будущее. Хотя сейчас прошлое кажется куда безопаснее.»

Он закрыл бесполезные в такой темноте глаза. Но темнота в сарае была не просто отсутствием света, она была живой, плотной, словно вязкое болото, затягивающее в себя надежду. Прохор сидел, прислушиваясь к хриплому дыханию мужчины, который лежал рядом, согнувшись в неестественной позе. Трудно было рассмотреть, но Луна помогла через дыру в крыше. Его лицо было изуродовано побоями, а пальцы на одной руке сломаны и, кажется, не в полном составе, сложно понять в темноте, да ещё когда рука перевязана грязной тряпкой.

– Как Вас зовут? – тихо спросил Прохор, наклоняясь к нему.

– Стас… – сказала темнота и донёсся слабый, прерывистый смешок. – Да, теперь просто Стас.

– Как себя чувствуешь Стас?

– Как… как чиновник после отчётного периода… – прохрипел Стас. – Только без бонусов.

Прохор невольно усмехнулся. Даже в таком состоянии этот человек находил в себе силы шутить.

Стас лежал на гнилой соломе, прижимая культю правой руки к животу. Сломанные пальцы левой торчали под неестественными углами, словно кривые ветви мёртвого дерева. Он хрипел, но не от боли, смеялся.– Про нас, наверное, слышал, как Витя рассказывал, а сам то, как тут?

– Знаешь, профессор, какая ирония? – его голос напоминал скрип ржавой двери.

– Я десять лет жил как король, не просто так, конечно, воровал из бюджета. Дороги, которые рассыпались через год… Детские сады из картона…

А всё ради вилл в Испании.

Он плюнул в темноту, но слюна с кровью повисла на подбородке.

– Когда на меня вышли, я свалил. Думал, на Украине отсижусь, у меня же там друзья-бизнесмены! Ха…

– На границе меня сдали свои же. Те самые, кому я когда-то откатывал. Сказали: «Москаляку на гіляку!»

Прохор молчал. Даже Лиза, казалось, на секунду вышла из ступора, повернув голову.

– Они отрубили руку не сразу. Сначала заставили писать признание в «военных преступлениях». Я писал… Потом они потребовали пароли от счетов в офшорах. Я дал…

Стас скривился в улыбке.

– Но они не спросили про битки. Триста штук, всё, что осталось. В углу сарая заплакал ребёнок.

– Раньше я думал: если наказание придёт, буду молиться, каяться… – Стас поднял изуродованную кисть, разглядывая её в луче света из щели.

– Но, когда они резали меня, я просто орал. Никаких мыслей о Боге. Только страх. Он внезапно схватил Прохора за рукав:

– Возьми их. Купи этим детям будущее… Чтобы они не стали такими, как я… Если встретите мою бывшую жену… Скажите, я потратил всё на благотворительность. Пусть хоть так соврёт красиво.

Он замолчал, и в тишине стало слышно, как где-то за стенами сарая кричит сова.

– Знаешь, Прохор… – вдруг заговорил Стас, и его голос стал глубже, будто он обращался не к нему, а к самой тьме.

– Я от сюда уже не выйду, они отбили все что можно, изуродовали руку и у меня уже началось заражение. Ты же знаешь, что такое крипта? – Он резко закашлялся, и Прохор почувствовал, как его колотит.

– Да, что-то слышал.

– Хорошо… Наклонись ко мне! Я не могу говорить громко! – И он зашептал прямо в ухо, – 300 биткоинов, это около двадцати миллионов долларов, если выберешься потрать их на доброе дело!

Стас, прошептав пароль от крипто-кошелька откинулся и потерял сознание. Темнота будто сгустилась, впитав в себя его слова. За стеной раздались выстрелы, испугав всех.

В этот момент дверь сарая резко распахнулась, и луч фонарика врезался в темноту, ослепляя их.– Потрачу на доброе, сам и потратишь как выберемся! – твёрдо сказал Прохор.

– Вы кто? – прошептал Прохор…

– Не время для разговоров, – коротко сказал Лекс, – нам нужно уходить. Сейчас.

– Ну вот… а я уже начал привыкать к интерьеру… – пробормотал Прохор, тяжело поднимаясь.

Над лесом уже занимался рассвет. Лекс шёл впереди, его автомат наготове, глаза постоянно сканировали местность. За ним, с трудом передвигаясь, брели спасённые: женщина с детьми, Витя, поддерживающий Лизу, и Прохор, который тащил на себе обессилевшего Стаса. Группа двигалась медленно, но Лекс знал, останавливаться нельзя. В любой момент их могли настигнуть бандеровцы. Лес был густым, ветви хлестали по лицам, корни цеплялись за ноги. Дети плакали, но женщина, которую звали Вера, уговаривала их терпеть. Лиза шла, словно в трансе, её глаза были пустыми, а движения механическими. Витя то и дело оглядывался, словно ожидая, что из темноты выскочат преследователи

– Держись, – шепнул он Лизе, но та не реагировала.

Прохор спотыкался на каждом шагу. Стас, несмотря на раны, пытался идти сам, но силы оставляли его. Он хрипел:

– Оставь меня… Я только замедлю вас…

– Молчи, – сквозь зубы процедил Прохор. – Мы уже почти…

Лекс поднял руку, сигнализируя остановиться. Впереди, сквозь деревья, виднелись огни, это было место раскопок. Но что-то было не так. Там горели костры рядом стояли палатки и какие-то люди что-то копали что-то несли, явно строили оборонительную полосу, а в воздухе стоял запах гари.

– Это больше не наше место, – тихо сказал Лекс. – Здесь уже ВСУ, пропала машина, чертыхнулся сквозь зубы.

– Что будем делать? – спросил Витя, голос дрожал. Лекс задумался. Возвращаться назад, значит снова попасть в лапы бандеровцев. Идти вперёд, рисковать нарваться на украинских военных. Но третьего пути не было.

– Обойдём, – решил он. – Есть тропа через болотце. Я видел на карте. Там их не будет.

– Болото? – переспросила Вера, сжимая детей. – Но дети…

– Или болото, или смерть, – резко сказал Лекс. – Выбирайте.

Группа двинулась в обход. Тропа была узкой, земля под ногами предательски хлюпала. Стас, стиснув зубы, шёл, опираясь на Прохора. Витя поддерживал Лизу, которая, казалось, уже не чувствовала боли. Дети шли, крепко держась за руки матери.

Внезапно вдалеке раздались выстрелы, затем крики. Лекс мгновенно пригнулся, сигнализируя остальным сделать то же.

– Это не по нам, – прошептал он. – Но близко. Быстро!

Они ускорили шаг, но болото замедляло их. Вода доходила до колен, холод проникал в кости.

Наконец, они выбрались на твёрдую землю. Лекс проверил карту на планшете, принимавшим данные с GPS-трекера.– Ещё немного, – ободрял Прохор, хотя сам едва держался на ногах.

– Впереди должна быть деревня. Если её ещё не заняли…

Они шли ещё почти час. Ноги отяжелели, дыхание стало прерывистым. Но когда лес расступился, перед ними открылся вид на маленькую деревушку. Дома стояли целыми, в некоторых горел свет.

– Кажется, мы сделали это, – выдохнул Витя.

Но Лекс не расслаблялся. Он знал: опасность могла поджидать где угодно.

– Остаёмся настороже, – предупредил он. – Идём к крайнему дому. Если там свои, то попросим помощи. Если нет, все уходим, я прикрываю.

Они приблизились к первому дому. Лекс постучал, но ему никто не открыл. А вот в третьем, по счёту, доме дверь открыла пожилая женщина, её глаза расширились от ужаса при виде вооружённого человека.

– Мы свои, – быстро сказал Лекс. – Помогите. Раненые, дети…

Женщина оглядела их, затем кивнула:

– Заходите, быстро. В доме было тепло. Дети сразу притихли, поражённые неожиданным уютом. Вера опустилась на лавку, закрыв лицо руками. Прохор осторожно уложил Стаса на пол, тот уже был без сознания.

– Нужен врач, – сказал Лекс.

– В деревне есть фельдшер, – ответила женщина. – Я позову.

Лекс кивнул, затем подошёл к окну. Где-то вдалеке снова раздались выстрелы. Он знал, это ещё не конец. Но сейчас, хоть ненадолго, они получили передышку.

– Спасибо, – тихо сказал Прохор, глядя на Лекса. – Без тебя мы бы…

– Не благодари, – прервал его Лекс. – Мы ещё не дома.

Деревня, которая ещё минуту назад казалась островком спокойствия, в одно мгновение превратилась в ад. Гул двигателя бронемашины «Козак-2» разорвал тишину, за ним последовали крики и первые выстрелы. Выглянув в окно, Прохор увидел, как бандеровцы в начале единственной улицы вываливаются из машины, разбиваясь на группы. Их смех и похабные шутки разносились по округе.

– Людоловы, – прошептал Лекс, доставая «Муху», гранатомёт, который он очень не зря взял в довесок. «Серый» оказался прав, пригодилась.

– Если они пальнут по нам из пулемёта, мы все тут сгорим.

Прохор кивнул в сторону двора, где женщина, фельдшер, делала перевязку Стасу, а её муж уже грузил детей в «буханку».

– Я помогу им, – сказал он, и рванул из дома.

Лекс прицелился через окно, оценивая расстояние до «Козака», крайне неудобная позиция, попасть ещё можно, но получится ли вывести из строя в лоб… ой не факт. Резко передумав, выскочил во двор и приставив лестницу полез на крышу.

Граната вырвалась из ствола с глухим хлопком. На секунду показалось, что она пролетит мимо, но затем огненный гриб взметнулся у заднего борта бронемашины. Чёрный дым повалил из-под брони, а пулемёт, шевелившийся до этого, выискивающий цель, бессильно повис.

– Попал! – крикнул Лекс, но радость была преждевременной.

Из горящего «Козака» выскочили трое бандеровцев, а остальные, услышав взрыв, начали стягиваться к месту боя.

– Быстрее грузите! – Крикнул Прохору и бросив, пустой гранатомёт, схватил автомат. – Я прикрою!

Прохор сунулся помогать водителю. Тот, неистово матерясь ковырялся в моторе видавшего виды УАЗика, который никак не хотел заводиться. «Буханка» была уже переполнена: Вера, дети, Витя и Лиза втиснулись в салон, а Стаса с окровавленными бинтами укладывали прямо на брошенный на пол старый матрас. Кроме бывших заложников эвакуировались и некоторые жители деревни, старики ехать отказались. Наконец, чихнув машина завелась.

– Ехать! – прохрипел Прохор, хлопая по крыше.

Водитель, бледный, но собранный, резко включил передачу.

– А вы?..

– А мы как-нибудь!

– В крайнем дворе у Петровича Нива была на ходу, ключи в бардачке! Удачи вам!

«Буханка» рванула в сторону поля, под прикрытием дыма от горящей бронемашины. Прохор, с каким-то облегчением вздохнув, побежал в конец деревни. Нива была на месте.

Лекс отступал, отстреливаясь короткими очередями. Бандеровцы, остервенев, шли напролом. Один из них, высокий детина с татуировкой «Слава Украине» на шее, почти вплотную подбежал к крыльцу. Лекс сразил его выстрелом в живот, но тут же понял: патроны на исходе.

– Прохор! – не глядя крикнул он. – Если у тебя есть идея, сейчас самое время!

Тот не ответил. Вместо этого со стороны крайнего дома раздался рёв двигателя и на улицу вылетела старая «Нива» с выбитыми стёклами.

Лекс прыгнул в салон, едва успев захлопнуть дверь, как пули застучали по кузову.– Садись! – Прохор распахнул дверцу, одной рукой удерживая руль.

– Где нашёл?

– Во дворе у деда. – Прохор лихо развернул машину, снося забор.

Лекс, высунувшись в окно, дал очередь по преследователям. Один упал, остальные залегли.

– Гони! – скомандовал он.

«Нива», подпрыгивая на кочках, рванула за уехавшими беглецами, оставляя позади дым и крики. Через полчаса они догнали «буханку», которая остановилась у ручья, чтобы перевести дух. Стасу стало совсем плохо. Немного погодя, колонна тронулась дальше и, хотя сил больше не было, но сидя можно было дождаться только оккупантов. Лекс шёл замыкающим. К вечеру, после очередного поворота, огибавшего пологий холм, они увидели реку и временный КПП с таким знакомым триколором у моста. Дошли!

Гул дрона раздался внезапно, словно зловещее жужжание гигантской осы. Прохор первым высунул голову в окно и увидел в небе стремительно приближающуюся точку. Бандеровцы по своему обыкновению мстили всем беженцам без разбора. А в УАЗик попасть проще, да и жертв может быть больше.

– Дрон! – крикнул он, но было уже поздно.

Маленький, но смертоносный аппарат нёсся прямо на «буханку», его двигатель работал на пределе. Лекс мгновенно оценил ситуацию и выжал педаль газа на максимум: дрон был начинён взрывчаткой, и через несколько секунд он превратит переполненный людьми УАЗ в груду обломков.

Прохор понял его без слов и одобряя сжал плечо. Машина рванула вперёд, подставляя свой бок под удар. Раздался оглушительный взрыв. УАЗик вздрогнул, его кузов принял ударную волну, стёкла вылетели, осыпая осколками пассажиров, а колёса почти оторвались от земли.

Но «буханка» уцелела и даже не перевернулась. Весь удар приняла на себя «Нива», и, хотя она теперь напоминала груду искорёженного железа, её жертва не была напрасной.

Витя, выглянув из окна УАЗа, увидел дымящиеся обломки. Его лицо исказилось от ужаса.

– Нет… – прошептал он.

Вера закрыла глаза детей, чтобы они не видели этого кошмара. А Лиза впервые за все время заплакала. Витя прижал её к себе понимая, что только сейчас она получила надежду.

«Буханка» увозила спасённых…

Глава 3 На той стороне

«Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя.»

Тьма.

Абсолютная, беспросветная, словно чёрная вода, заполнившая лёгкие и вытеснившая последний глоток воздуха. Ни звука, ни света, ни даже ощущения собственного тела, только смутное понимание, что он ещё существует.

«Я мёртв?»

Мысли приходили обрывками, как вспышки угасающего сознания. Дрон. Прохор, толкающий его в плечо. Дети в «буханке». Взрыв. И эта странная, навязчивая фраза, крутившаяся в голове:

«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих…»

Кто это сказал? Дед? Голос похож был и звучал так близко, будто он стоял рядом, шепча прямо в душу. Но вокруг не было ничего, только пустота, медленно поглощающая его. Полное безмолвие. Ничто. И он становится этим Ничто. Оно растворяет его. Тела у него не было, тогда что растворяет… Мысли и память… Он провёл уже вечность в этом, и оно хочет впитать его полностью.

«Нееет!» – он рванулся вперёд, к едва уловимому проблеску вдали. Вперёд, вверх, вниз, в сторону? Здесь не было направлений, но он чувствовал этот свет. Движения не было. Только яростное желание вырваться, пробить эту тьму, даже если для этого придётся разорвать себя на части.

Боль. Острая, жгучая, как будто каждую клетку его тела пропустили через раскалённые иглы. Он закричал, но звука тоже не было.

И вдруг падение.

Лекс очнулся от пронзительной боли, которая разливалась по всему телу, словно раскалённый металл. Он жив! Попытался пошевелиться, но конечности не слушались, они были чужими, слабыми, словно принадлежали другому человеку. Но чувства возвращались, холод. Ледяной, пронизывающий, будто лёд под кожей. Потом боль, разливающаяся волнами от макушки до пят. Он попытался пошевелить пальцами, но тело не слушалось.

«Где я?..»

Веки словно были налиты свинцом, но сквозь щель ресниц он уловил тусклый свет. Оранжевый, дрожащий… огонь. Запах дыма, кожи и чего-то металлического… крови. Мысли путались, как нити в клубке. Воспоминания о взрыве, о спасённых заложниках, о бандеровцах, всё это казалось далёким сном. Но тут же в сознание врывались другие образы: холод степи, жуткий ночной рёв, тепло костра… Лекс попытался сжать кулаки. Острая боль от ощущения, как его память вливается в теперь уже его голову и потерял сознание.

Следующее пробуждение было ещё более мучительно. Лекс открыл глаза, и в первую секунду его сознание пронзила острая, почти физическая боль. Он лежал на грубой шкуре, под ним холодный камень пещеры, а над головой нависал тёмный свод, усеянный тенями от угасающего костра. Холод пробирался под кожу, но мысли жгли сильнее.

«Где я? Как я здесь оказался?»

Мысли неслись с бешеной скоростью, цепляясь за обрывки знаний из прошлой жизни. Он вспомнил научные статьи, которые когда-то читал за компьютером: квантовая физика, теория сознания, загадка человеческого разума.

«Это сон? Или я действительно умер?»

Он сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Боль была реальной. Значит, и этот мир тоже.

Как-то скучающему Лексу попались работы нобелевского лауреата Роджера Пенроуза и анестезиолога Стюарта Хамероффа, которые предположили, что сознание может быть продуктом квантовых процессов в микротрубочках нейронов. Как показали эксперименты с запутанными частицами, информация действительно может передаваться мгновенно, принцип нелокальности бросает вызов эйнштейновской физике. Если это так, то человеческий разум не просто электрические импульсы, а сложная система, где возможно все что угодно.

Исследования двадцатых годов уже XXI века в области эпигенетики демонстрируют удивительный факт, травматический опыт предков буквально вписывается в наши ДНК через метильные метки. Возможно, сознание использует аналогичный механизм? Профессор Роберт Ланца в теории биоцентризма идёт дальше, утверждая, что смерть есть иллюзия, а сознание фундаментально для мироздания.

Это наводит на мысль о квантовой голограмме сознания, которая при определённых условиях, возможно это резонанс нейронных структур, может проецироваться в новый мозг. Как в эксперименте 2022 года в Делфтском университете, где информация сохранялась после разрушения носителя.

А что, если в момент смерти это поле сознания не разрушается, а лишь перестраивается? Ведь согласно принципу запутанности, частицы могут мгновенно влиять друг на друга, независимо от расстояния. Если сознание просто информация, закодированная на квантовом уровне, то почему бы ей не передаться в новую систему?

«Чёрт…» – Лекс стиснул зубы. – «Если Пенроуз прав, и его микротрубочки, это квантовые антенны…» – он сжал виски, пытаясь ухватить мысль, – «то эта боль не просто физическая. Это перезапись.»

Но тогда, где хранится память? Мозг новорождённого чистый лист, но что, если данные предыдущего «я» не исчезают, а просто не могут быть считаны? Возможно, при квантовом резонансе или стечении обстоятельств, старая информация «перезаписывается» в новую нейронную сеть, но доступ к ней возможен только при особых условиях.

Он находил свидетельства того, что дети слишком рано начинающие говорить выдавали очень странные фразы, доказывающие обладание информацией, которой у них быть не должно в принципе. Вспомнился случай из исследований Такера, мальчик в Ливане, который в три года опознал место своего «прежнего» убийства и назвал имя убийцы. Позже выяснилось: такой человек действительно существовал и погиб ровно за год до рождения ребёнка…

Лекс ощущал, как реальность пульсирует на грани распада. Каждая мысль рождала новые вопросы, разрывая привычные рамки миропонимания. Дети, помнящие «прошлые жизни», не просто курьёз, а трещина в самой ткани реальности.

Даже религиозные концепции рая и ада можно переосмыслить: что, если это метафора для перехода сознания в новое состояние? Реинкарнация, переселение души, не архаичный миф, а интуитивное предвосхищение квантовой теории информации.

Костер потух окончательно и только пара угольков ещё краснели под пеплом.

«Нет больше той любви…» – эхо фразы пронзило его, сливаясь с темнотой. Теперь он понимал: положить душу, не конец, а квантовый переход. В его случае жертва это резонанс волновой функции сознания. В момент выбора между жизнью и смертью сознание не исчезает, а переходит в суперпозицию… пока новое тело не станет «наблюдателем», фиксирующим его в новой реальности. Но не любая жертва подходит. Только созидающий процесс, пустое саморазрушение приведёт и к разрушению сознания, и вместо Дара случится Потеря…

– Так вот что за бабочка была в стихотворении! Прохор получил доказательства, что мы не умираем. Ну по крайне мере не все. Я-то жив! – осенило Лекса. – Но что за доказательства он смог найти? Загадка…

Где-то в пещере капнула вода. Звук, похожий на тиканье часов. Или на шаги по тонкому льду между мирами…

Лекс с трудом поднялся на ноги, его голова гудела от боли, а тело дрожало от слабости, но жажда жизни разгоралась в нем ярче костра, к которому он подполз, чтобы подбросить хвороста, раздуть огонь и осмотреть пещеру, пустую, кроме шкуры-лежанки и следов собственного, а точнее прежнего хозяина этого тела, полубессознательного труда по заваливанию входа от хищников.

Он провёл остаток ночи, сидя у костра, прислушиваясь к каждому шороху за стенами пещеры. Голова всё ещё ныла, но боль стала притупляться. Лекс прикрыл глаза, втягивая холодный ночной воздух, и вдруг ощутил их. Не мыслями, не звуками, а чем-то глубже. Будто тонкая дрожь в крови, едва уловимый импульс, тянущийся из темноты подсознания. В пяти метрах от пещеры, под корнями старого куста, копошилась пара мелких грызунов, не испуганных, не настороженных, а просто живущих своей тихой жизнью. Он чувствовал их спокойствие, ленивую сытость, даже образ их движений: один копался в земле, другой чистил шёрстку.

А чуть дальше, за камнями у речушки, что-то крупнее. Голод. Острое, ненасытное, хищное. Не мышь, не птица, что-то гибкое, низкое к земле. Лиса? Дикая собака? Он не видел её, но ощущал, как она крадётся, нюхает воздух, выискивает добычу. В её чувствах не было злобы, только холодный расчёт. Образ мелькнул в сознании: вытянутая морда, прижатые уши, жадный блеск в глазах.

Лекс замер. Это… было новое. Раньше он не замечал за собой такого. Но теперь, когда боль отступала, а тело медленно оживало, словно открылась какая-то давно забытая дверь. Эмпатия, не человеческая, не рассудочная, а древняя, звериная. То, что когда-то помогало первобытным учуять опасность, найти добычу, почуять сородича за версту. То, что цивилизация стёрла, заглушила механизмами, стенами, словами. У них не было ни зубов, ни когтей. Зато было это.

Это снова напомнило квантовую запутанность, как будто его нейроны теперь резонировали с нервной системой других существ. Как в тех экспериментах со «спутанными» фотонами, где изменение состояния одного мгновенно влияло на другой…

Только здесь связь шла через что-то более древнее, особое состояние материи и пространства, пронизывающее всё живое. Наверное, в этом лежит основа методики лечения у знахарей прошлого. Они просто подключались к больному и исправляли повреждения, если это возможно. Даже в двадцать первом веке такие встречаются. Шарлатанов много, но есть единицы, где-то далеко от шумовых помех, наведённых проводами, вышками связи и прочей техникой, должны быть. Ведь слепые люди видят цвета, а это электромагнитные волны, на которые реагирует мозг, минуя глаза.

Он прислушался к чувствам лисы, или собаки, неважно. Она ещё не учуяла его, но, если выйдет ближе… Лекс замер в пещере, почти перестал дышать, представил себя камнем и слился со стеной пещеры. У него появилось преимущество! Он не мог драться, но мог предвидеть. Не мог бежать быстро, но знал, куда бежать. Это была его новая, первобытная способность находить и прятаться.

– Не слабый «рояль в кустах»! – весело прошептал Лекс.

Когда первые лучи рассвета прокрались сквозь щели заваленного входа, он наконец решился выбраться наружу.

Медленно, превозмогая слабость, он начал разбирать груду камней и веток, которыми завалил проход. Свет усиливался, и вскоре перед ним открылся вид на утренний мир, свежий, омытый росой, ещё не до конца проснувшийся. Пещера оказалась на отшибе, искусно спрятанной среди густых кустарников. Если бы не случай, или инстинкт, вряд ли кто-то смог бы её найти.

Он выбрался, щурясь от яркого света, и осмотрелся. Местность была холмистой, поросшей низкорослым колючим кустарником, а чуть ниже, в стороне от пещеры, бежала узкая речушка, сбегающая в каменистую расщелину. И там, ближе к воде, среди потрёпанных ветром камней, он заметил остатки стойбища.

Несколько полуразрушенных шалашей, обгоревшие колья, разбросанная утварь и тела, мужские без головы, детские и даже вроде бы несколько стариков, всё говорило о том, что было нападение и племя проиграло битву. Была попросту резня. Лекс не спеша подошёл ближе, переворачивая ногой обломки.

«Значит, я не один был в этих землях…» – подумал он, и в груди затеплилась надежда. Если здесь были люди, значит, где-то есть и другие. Осталось только выжить достаточно долго, чтобы их найти, прекрасно понимая, в одиночку, в этом странном первобытном мире никто не смог бы выжить.

Он глубоко вдохнул свежий воздух, ощущая, как слабость понемногу отступает. Теперь у него была цель, понять, куда двигаться дальше. А для начала нужно осмотреть стойбище повнимательнее. Вдруг там осталось что-то полезное…