Башни Койфара. Хроники Паэтты. Книга VIII

– Вы говорите об Ордене, учитель? – Пайтор спросил об этом без ложной скромности и робости.

– Лишь там вы удовлетворите свою жажду знаний, – чуть сухо кивнул Сурнар, который, как было известно Пайтору, недолюбливал чернокнижников. – Такова горькая правда жизни. Человеку ваших талантов возможно будет реализовать себя лишь в двух местах – или в Латионе, или же в Шатре3. Но знания классической школы я передал вам в значительном объёме, тогда как мастерство чернокнижников – обширная и неизведанная для вас территория.

– Однако же вы неоднократно давали понять, что их искусство зачастую преступает границы морали.

– Да, и потому меня гложет эта дилемма. Знания чернокнижников – яд, но мы ведь используем яды и для врачевания. Один и тот же нож режет хлеб и отнимает жизнь. Я не столько страшусь того, что вы прикоснётесь к тем знаниям, ибо они – лишь инструмент, сколько опасаюсь, что вы поддадитесь тлетворному влиянию Ордена. Увы, они давно уж служат не науке, но себе и императору. А когда магия идёт в услужение властям или страстям – жди беды.

Пайтор смиренно внимал этим нравоучениям. Он понимал, что ещё слишком юн, чтобы иметь собственное мнение по данному вопросу, и потому воспринимал суждения мессира Сурнара как должное. Хотя, говоря откровенно, если бы тот удосужился узнать мнение своего ученика, юноша вынужден был бы признать, что ему очень хочется попробовать на вкус это новое запретное знание. Оно дразнило его тем сильнее, чем больше наставник пытался предостеречь от него своего подопечного.

– Впрочем, хвала богам, вы ещё слишком юны, чтобы Орден охотно принял вас в свои ряды, – продолжал меж тем маг. – Несмотря даже на ваши таланты, эти напыщенные лизоблюды всего вернее вас выставят вон из башни Кантакалла. И это, пожалуй, будет даже к лучшему. Полагаю, ваш дар не останется незамеченным, и какой-нибудь чернокнижник с радостью возьмёт вас в ученики. Так вы сможете постигать основы их наук, и при этом не становиться частью Ордена. По крайней мере до тех пор, покуда вы достаточно не окрепнете умом и сердцем, чтобы уметь обуздывать свои желания.

На том и было решено. Уже на следующий день молодой Пайтор Дегальда оставил аскетичный дом своего учителя и отправился в Золотой Шатёр. Но прежде, хотя для этого и нужно было сделать порядочный крюк, он решил заглянуть в родное имение и навестить отца, с которым, как он знал из весьма редких писем, не всё было хорошо.

И вот теперь он сидел у постели отца и понимал, что всё, судя по всему, гораздо хуже, чем он себе представлял. Жестокая болезнь и старость изглодали старика почти до костей, и было ясно, что ему вряд ли дотянуть и до зимы. Ужасней всего было то, что этот великий человек, которым Пайтор всегда гордился, умирал теперь вот так – в полном одиночестве, брошенный не только единственным сыном, но даже и собственным управляющим. Один, в вонючей тёмной комнате постепенно ветшающего особняка…

Будь отец уже мёртв, Пайтор, не задумываясь, выставил бы имение на торги и продал бы его за любую цену, какую ему предложили. Он понимал, что его жизнь и его судьба не связаны с этим местом, этим домом и даже старыми могилами, где покоились все его родные. Здесь ничто не держало его, и даже более – здесь всё было ему отвратительно.

Но теперь, похоже, его планы кардинально менялись. Молодой человек понимал, что не сможет уехать, оставив здесь всё так. Отец заслужил умереть достойно, как подобает представителю рода Дегальда. А затем уж пусть это место даже обратится в прах – неважно!

– Тебе, должно быть, темно, сынок, – меж тем проговорил отец. – Слуги держат окна и шторы закрытыми. Говорят, чтоб не налетела пыль. Но ты распахни шторы, да открой окна. Я хочу почувствовать солнце на своей коже и вдохнуть немного свежего ветра.

Пайтор, подавив вздох, поднялся на ноги и направился к окну. В целом, он уже подготовил себя к тому зрелищу, что ожидало его при ярком солнечном свете. Он уже не раз замечал, что обладает удивительным даром – его сознание умело словно перестраиваться под новые реалии, принимая их и включая в общую картину мира уже как данность.

Так было и в детстве, когда почти все, кого он любил, умерли от синивицы. Мальчик поубивался об этом буквально день или два, а затем в его мозгу будто бы что-то провернулось, словно гномье зубчатое колесо, и он вдруг принял настоящее таким, каким оно теперь было.

Так бывало с ним и впоследствии, когда на него выпадали те или иные испытания. Вот и теперь – повернувшись спиной к слепящему свету, он уже без содрогания поглядел на тщедушное тельце, беспомощно и неподвижно лежавшее в постели. Образ отца, каким он помнил его с детства, был помещён в отдельный уголок памяти так, чтобы он больше не мешал воспринимать настоящее таким, каким оно было теперь.

Пайтор вновь присел в кресло, стоявшее у кровати, и они проговорили с отцом, наверное, больше часа, покуда старик вновь не стал то и дело впадать в дрёму. И лишь тогда юноша вышел, оставив окно в комнате распахнутым настежь.

Глава 2. Встреча

Несмотря на слепоту, сеньор Дегальда, похоже, мог видеть душу сына насквозь. Не прошло и двух дней с его приезда, как он впервые заговорил о том, что Пайтору пора собираться в дорогу. Он уже знал, что сын твёрдо намерен и дальше двигаться в выбранном направлении. Юноша проводил много времени с больным стариком, и подробно рассказал всё, что случилось с ним за годы отсутствия, хотя, говоря откровенно, вряд ли в этом было много интересного для несчастного слепца. Впрочем, ему, похоже, было вполне довольно просто слушать голос сына.

Но так или иначе, а сеньор Дегальда знал, что Пайтор вообще-то изначально не планировал надолго оставаться в отчем доме, собираясь вскоре отбыть в Шатёр. И хотя родительское сердце сжималось при мысли об этой разлуке (тем более что оба понимали, что если юноша уедет, то в этом мире им уже больше не свидеться), сеньор Дегальда всё более настойчиво стал подталкивать сына к отъезду.

– Твоё присутствие, сын, уже ничем мне не поможет, – стараясь вздыхать не так часто и не так тяжело, увещевал старик. – Не хочу, чтобы ты глядел, как я валяюсь тут будто бревно, медленно превращаясь в труху. Ты много раз говорил мне, что твоё будущее – не здесь, не в этом имении. Я всю жизнь радовался и гордился тем, что мои виноградники дают доброе вино. У тебя другие интересы, сын, которые мне непонятны, но… Я хочу, чтобы ты тоже жил, гордясь тем, что делаешь. Тогда и я, и твоя матушка, и твои несчастные сёстры будем счастливы, глядя на тебя.

Можно сказать, что Пайтор разрывался сейчас на части, но, говоря откровенно, эти части были неравнозначны. Да, его сердце сжималось от жалости к отцу, но, с другой стороны, он понимал и признавал верность всего сказанного. И, надо сказать, эта часть заметно превалировала над первой. Отец сам отпускал, едва ли не прогонял его. Так нужно ли противиться его воле?

И вновь та самая черта характера, которую мы упоминали выше, очень пригодилась молодому волшебнику. Едва он сумел всё разъяснить самому себе, как груз моральной дилеммы тут же упал с его души. Великодушно он решил задержаться дома на целую неделю, чтобы окончательно исполнить долг перед отцом, и добросовестно, со всем тщанием любящего сына, он исполнил это решение день в день.

И когда он удалялся от унылого имения по пыльной дороге, сидя на своей немолодой, но всё ещё выносливой и покладистой кобыле, то на сердце у него было почти покойно.

***

В Золотой Шатёр Пайтор въехал на почтовых. Та самая кобылка, что служила ему верой и правдой последние два или три года, внезапно околела на одном из постоялых дворов, из тех что во множестве льнут к обеим сторонам Великой имперской дороги. Пайтор попробовал было поскандалить с трактирщиком, пытаясь убедить его в том, что бедное животное умерло из-за плохой пищи, но, признаться, из этого ничего не вышло.

Трактирщик, прожжённый малый с лицом ветерана гвардии и фигурой кузнеца, не стал вступать в перепалку, видя, что перед ним хотя и небогатый, но очевидно знатный человек. Вместо этого он просто отвёл юношу на конюшню, где показал с десяток отличных лошадей, которые явно не страдали от недостатка ухода. Не успокоившись на этом, хозяин продолжил экскурсию, препроводив Пайтора в сенник, где стоял густой душистый запах и было так сухо, что становилось ясно, что здесь не отыскать и клочка гнилого сена.

Но дальше случилось самое странное. Трактирщик повёл гостя в амбар, полный великолепного отборнейшего овса, и даже, немало изумив юношу, захватил добрую горсть зерна и тут же забросил себе в рот, больше похожий на ящик для ножей. Более того, далее он совершенно спокойно принялся перемалывать овёс своими крепкими зубами, испытующе глядя на скандального постояльца.

Впечатлённый увиденным и сражённый столь наглядной логикой, Пайтор даже извинился, чем растопил сердце сурового хозяина. Увы, денег, чтобы купить новую лошадь, у юноши не было. Отец, похоже, вытряхнул в тощий кошель сына почти всё, что ещё оставалось в его жалком имении, но этого всё равно было недостаточно, тем более, что молодого человека ожидала жизнь в одном из блистательнейших и дорогих городов мира.

Поэтому дальше, как мы уже упоминали, юноша двинулся в путь на почтовых. Более того, ему удалось изрядно сэкономить, разделив экипаж с каким-то курьером, направлявшимся в Шатёр кажется из Сеала. По сути, он даже скорее воспользовался гостеприимством последнего. Курьер как раз обедал на том самом постоялом дворе, и потому был свидетелем всего описанного выше. Он сжалился над молодым человеком и пригласил его отправиться дальше вместе за весьма символическую плату, на что Пайтор с удовольствием согласился.

Таким образом, юноша въехал в столицу великой империи с севера. Золотой Шатёр представлял собой громадный город, бо́льшую часть которого составляли, правда, неприглядные трущобы. Чтобы объехать Шатёр полностью кругом, потребовался бы не один час на доброй лошади.

Город был похож на расплывшуюся по столу догоревшую свечу. В центре его возвышался знаменитый Койфар – довольно высокий холм, кажущийся ещё более высоким из-за настроенных на его вершине зданий, а особенно – своих башен, известных во всём цивилизованном мире. Одной из них была та самая башня Кантакалла, куда в скором будущем надеялся попасть Пайтор.

Но подобно воску свечи, пригороды и городские окраины были размазаны на много миль от центра. Если бы кто-то мог взглянуть на Золотой Шатёр сверху, то он увидел бы что-то вроде огромной уродливой кляксы, одним боком прильнувшей к Калуйскому океану, но неряшливо и безобразно расплескавшейся во все другие стороны.

В отличие от многих других городов Паэтты, крепостная стена в Золотом Шатре проходила не по его краю, а гораздо глубже, опоясывая Койфар и защищая его обитателей от необходимости созерцания неприглядного нутра Нижнего города. Тем же, кому не так повезло в жизни, приходилось как-то выживать на этих грязных, вонючих, прогнивших от сифилиса улицах древнейшего из ныне существующих городов.

Венчали Койфар так называемые Сады императора – беспрецедентный в своих масштабах и роскоши дворцовый комплекс. Властителям Саррассы было мало одного дворца. Им было мало даже двух или трёх. Только в Садах императора насчитывалось семь крупных императорских дворцов, не говоря уж о том, что и прочие постройки на вершине этого холма не величались дворцами лишь из подобострастия перед правителями. Почти любой из так называемых домов высшей знати, что располагались в Садах императора, своими размерами и богатством посрамил бы резиденцию любого из правителей Паэтты, будь то латионский король, дюк Кидуи или даже богатейшая и могущественная Палата Гильдий Палатия.

Именно это стало вдруг препятствием для Пайтора – тем более неожиданным, что возникнуть оно могло лишь в единственном городе на земле. Благодаря удачному знакомству, юноша пересёк мерзкие кварталы пригородов в закрытом экипаже. Самый настоящий провинциал, он с огромным любопытством разглядывал проносящиеся мимо пейзажи через небольшое окошко в дверце кареты, хотя увиденное, надо признаться, скорее озадачивало его, нежели восхищало.

Но вот экипаж остановился у массивных ворот перед стеной, казавшейся белоснежной после мрака кареты. Курьер, улыбнувшись попутчику, выбрался наружу, а Пайтор слегка замешкался, не понимая, что делать дальше. Он услыхал, как курьер что-то говорит вознице, видимо, расплачиваясь за проезд, но всё ещё продолжал сидеть неподвижно, не зная, как поступить.

– Всё в порядке, сударь? – встревоженно заглянул в открытую дверцу курьер. – Вам дурно?

– Вовсе нет, – чуть смущённо и удивлённо ответил Пайтор. – Почему вы так решили?

– Но вы не выходите из кареты.

Во время путешествия они почти не разговаривали. Пайтор был погружён в свои мысли, а курьер, понимая свою незначительность рядом с молодым дворянином, да ещё и, как выяснилось из их краткого знакомства – начинающим волшебником, не досаждал ему беседами, которые юный мессир наверняка счёл бы скучными и глупыми. Пайтор знал, что курьер направляется в Сады императора, и ему этого было достаточно, поскольку сам он направлялся туда же. И о подобном препятствии речь как-то не заходила. Курьер считал это само собой разумеющимся и, очевидно полагал, что любому подданному империи хорошо известна эта столичная особенность.

– Разве мы уже прибыли? – с удивлением оглядывая вполне приличные, но никак не шикарные особняки вдоль улицы, спросил юноша.

– Разумеется, – озадаченно ответил курьер. – Почтовый экипаж не может въехать внутрь без особого распоряжения. Мне нужно отпустить возницу, поэтому вам следует выйти.

– Хорошо, – растерянно ответил Пайтор, но безропотно выбрался из экипажа и вытащил свои пожитки.

Ему пришлось посторониться и едва не прижаться к стене одного из домов, поскольку на не слишком-то широкой улице развернуть экипаж было не так просто. Он заворожённо следил за умелыми манипуляциями возницы, и потому совершенно упустил из виду, что курьер, по-видимому, уже вошёл в ворота через небольшую дверцу. Когда карета задорно помчалась вниз к подножию холма, Пайтор заметил, что на улице перед воротами нет никого кроме двух неприветливых стражей, каждый из которых габаритами вполне мог бы соперничать со створками самих этих ворот.

– Позвольте мне войти, – сделав несколько шагов по направлению к стражникам, проговорил Пайтор.

Вообще он никогда не считал себя робким человеком, да и не был таковым, но сейчас он робел. Его давила нависающая стена, густо скученные, словно выводок цыплят, окружающие улицу дома, и эти два гвардейца, словно две башни, преградившие ему путь.

– У вас есть пропуск? – лениво поинтересовался один из них.

Стражи Садов императора повидали много важных персон на своём веку, и потому без особого пиетета относились к людям вроде Пайтора. Они, разумеется, не преступали границ приличий, но всё же, разглядев в пришедшем не шибко богатого и благородного провинциала, вели себя высокомерно ровно настолько, чтобы это нельзя было бы счесть грубостью.

– Я собираюсь искать место в Ордене чернокнижников, – пояснил Пайтор, словно и впрямь надеясь, что это вмиг откроет перед ним все двери. – Мне не назначено, но я направляюсь в башню Кантакалла.

– У вас должен быть пропуск, сударь, – услыхав, что имеет дело с магом, стражник всё же чуть убавил спеси в голосе. – Без пропуска никто не сможет пройти за стену.

– Но я прибыл без приглашения… – окончательно смешался Пайтор. – У меня нет такого пропуска, и я до этого момента даже не знал, что он может потребоваться.

– Правила для всех едины, сударь, – с явно ложным сочувствием ответил страж. – Вам нужен пропуск.

– Но как же мне получить его? – от накрывшего юношу чувства безысходности внезапно захотелось заплакать.

– Напишите письмо в секретариат чернокнижников, – посоветовал великан. – Если они будут заинтересованы, то пришлют пропуск на ваше имя.

– Благодарю вас, сударь! – воспрял духом Пайтор. – Вы очень любезны! Погодите, пожалуйста, я сейчас напишу письмо!

– Можете не спешить! – несколько меланхолично усмехнулся страж. – Я тут до самого вечера.

Пайтор суетливо принялся копошиться в своём мешке, сам не зная – зачем. Он знал наверняка, что у него нет при себе ни бумаги, ни пера, ни чернил. Будь у него хотя бы грифель – он, пожалуй, не пожалел бы вырвать лист одной из своих драгоценных тетрадей с записями. Но даже грифеля у юноши не было.

– Прошу прощения, любезнейший, – собравшись с духом, он вновь обратился к стражнику. – Не найдётся ли у вас бумаги и чернил?

– Мы стражи, а не писари, сударь, – осклабились оба гвардейца. – Вон там есть трактир. Видите, на углу стоит голубой дом? Поверните там и пройдите немного вдоль улицы – вы не пропустите его. Полагаю, там вы получите всё необходимое.

Пайтор побрёл в указанном направлении, костеря себя на чём свет стоит. Он осознавал, насколько жалким выглядит сейчас, и в красках представлял те издевательские выражения, что, должно быть, в этот миг красовались на физиономиях стражников. Его первое знакомство с Золотым Шатром оказалось совсем не таким, как он ожидал, и порядком сбило гонор с самоуверенного обычно юноши.

Он действительно без труда нашёл упомянутый трактир, и там действительно нашлись и бумага, и писчие принадлежности, хотя и то и другое было весьма скверного качества. Особенно перо – оно было заточено, наверное, ещё во времена Древнейшей империи, и Пайтор намучился, пока нацарапал письмо, удовлетворившее его. Перед этим он с досадой разорвал два или три листа, поскольку ему казалось, что тон их получается каким-то чересчур заискивающим и просительным.

В общем, всё это заняло довольно много времени, и обратно к воротам он вернулся спустя почти два часа. Как и обещал здоровяк-стражник, оба они всё ещё были тут. Насколько позволял устав, они старались прильнуть к створкам ворот, чтобы хоть как-то укрыться от палящего солнца.

На сей раз кроме них рядом с воротами стоял ещё какой-то молодой человек, годами близкий к Пайтору, и был он явно не в духе. Судя по всему, у него тоже не было заветного пропуска, и его также не впускали внутрь.

– Ещё раз повторяю вам, сударь, что пропуск на ваше имя всё ещё не поступал, – удручённые жарой, оба стражника были порядком раздражены и едва сдерживались, чтобы не нагрубить молодому человеку. – Может быть и вовсе никакого пропуска не будет. Мы – простые стражники, к нам-то какие претензии?

– Бьюсь об заклад, моё рекомендательное письмо так и пылится где-то в вашей караулке! – потный от жары и гнева юноша был также не в духе, и лишь необъятные габариты и наличие оружия у гвардейцев ещё заставляли его придерживать язык. – Не может того быть, чтобы на моё письмо не ответили!

– Я вижу вас впервые, сударь, – всё больше теряя терпение, проговорил всё тот же стражник, что до того разговаривал и с Пайтором. – Я понятия не имею – что у вас было за письмо, и кому вы его передавали. Я знаю лишь одно – никаких выписанных пропусков у нас сейчас нет. Ни на чьё имя.

– Вы же понимаете, что однажды я окажусь по ту сторону стены, и вы станете кланяться мне, едва завидев вдали? – сверкая глазами, воскликнул юноша. – Молитесь о том, чтобы я не узнал вас тогда!

– Спасибо за предупреждение, сударь, – с искусно завуалированной усмешкой ответил стражник, который, стоя здесь, у этих ворот, являющихся местом притяжения сотен, если не тысяч людей, наверняка навидался и наслушался уже всякого. – Я непременно учту это. А, вы вернулись, сударь! – завидев подходящего Пайтора, он демонстративно перевёл всё внимание на него. – Разыскали трактир?

– Да, – Пайтор невольно косился на разгневанного молодого человека, но постарался принять самый независимый и гордый вид. – Вот письмо, любезнейший. Пожалуйста, передайте его в секретариат чернокнижников.

– Я обещаю лишь передать его своему сержанту, сударь, – лукаво поглядывая на второго собеседника, ответил страж. – Дальнейшая судьба этого письма не в моей власти. Но я уверен, что оно дойдёт по назначению! – прибавил он, видя, как вытянулось лицо Пайтора.

– Как же! – раздражённо фыркнул слышавший этот диалог молодой человек. – Поверьте моему опыту, сударь, ваше письмо сгинет в их вонючей караулке так же, как и моё!

– Вы так полагаете? – обеспокоенно спросил Пайтор.

– Ещё бы! – вскинул голову его собеседник. – Четыре дня назад я точно так же передал рекомендательное письмо, адресованное мессиру Тербьену, одному из весьма влиятельных членов Ордена. И что же теперь? Я каждый день прихожу сюда, но пропуска по-прежнему нет! И тому есть лишь одно объяснение – эти олухи либо потеряли его, либо просто в силу своей лени и тупости не удосужились доставить его адресату!

– Я могу взять вас под арест за подобные оскорбления, сударь! – потемнел лицом стражник. – Мы – гвардейцы его величества императора, а не какие-то там «олухи»! Вам лучше удалиться сейчас, пока солнце окончательно не напекло вам голову и не отняло последние остатки благоразумия! А вы, сударь, давайте своё письмо и тоже покамест удалитесь. Нечего создавать суматоху у императорских ворот! Придите завтра, быть может, пропуск уже будет готов.

Пайтор, видя, что дела принимают не слишком-то благоприятный оборот, послушно сунул конверт в громадную ладонь и, чтобы как-то сгладить неловкость, обратился к незнакомому молодому человеку:

– Пойдёмте, сударь, нечего искать себе неприятности! Представьте себе, какое совпадение – я тоже являюсь соискателем для вступления в Орден, можете поверить? Мне кажется, сама судьба свела нас здесь сегодня! Пойдёмте, если вы не против – познакомимся и пообедаем. Признаться, в последний раз я ел ещё рано поутру, в одном из трактиров на Великой дороге.

Незадачливый юноша, которого явно напугала угроза стражника, с благодарностью ухватился за эту возможность выйти из назревающих неприятностей, не потеряв лица.

– Благодарю вас, сударь, – учтиво поклонился он и промакнул потный лоб платком. – Вы правы – это удивительное стечение обстоятельств! Вы уже нравитесь мне, а впоследствии, когда мы узнаем друг друга получше, то бьюсь об заклад – мы станем хорошими друзьями! И уж во всяком случае, ваше общество мне гораздо приятнее компании этих… господ… – он всё же позволил себе последний укол в адрес гвардейцев, но при этом сумел удачнее подобрать слова.

– Ну вот и славно! – искренне обрадовался Пайтор, которому сейчас действительно не помешал бы друг в этом враждебном городе. – Пойдёмте, здесь поблизости есть трактир. Пока я писал письмо, я обратил внимание на ароматы, царившие там. Полагаю, там весьма неплохой стол!

– Могу подтвердить это собственнолично, поскольку снимаю в нём один из номеров, – улыбнулся незнакомец. – Как я понимаю, вы только что прибыли в Шатёр. Если вам негде остановиться – предлагаю остановиться там же! Номера вполне приличные, и главное – недалеко отсюда. Я надеюсь, что в самые ближайшие дни я окажусь по ту сторону стены, если, конечно, дождусь пропуск!

– С удовольствием принимаю ваше предложение! Позвольте представиться. Меня зовут Пайтор Дегальда, и я – к вашим услугам!

– Как интересно всё сходится! – всплеснул руками юноша. – Определённо, мы связаны общей судьбой, господин Пайтор! Меня зовут Паллант Свенант, и я также к вашим услугам4!

Молодые люди с искренней радостью и симпатией пожали друг другу руки. Они действительно сразу же почувствовали взаимное расположение, которое, судя по всему, было обречено превратиться в крепкую дружбу.

Глава 3. Стена

Уже после беглого разговора за столом в том самом трактире стало понятно, сколь много общего между двумя недавними знакомцами. Кажется, что даже встреться они при иных обстоятельствах, то всё равно были бы обречены на дальнейшую дружбу.

Почти одногодки – Паллант лишь на пару лет старше – они выросли в очень похожих условиях. Отец Палланта также был помещиком-виноделом, хотя его имение располагалась на противоположном краю Саррассанской империи, у самого побережья Загадочного океана, всего в каких-нибудь полусотне миль от знаменитой на весь мир долины Бирри – жемчужины виноделия на юге Кидуи. Так что хотя вино из имения Свенант не было известно так же, как драгоценный напиток северного соседа, оно зрело на том же солнце и тех же почвах.

Паллант, правда, в отличие от своего нового товарища, куда больше интересовался земледелием вообще и виноделием в частности, и был, кажется, искренне удивлён брезгливому равнодушию Пайтора. Впрочем, он объяснил это для себя весьма просто – поскольку имение Дегальда, в отличие от его собственного, находилось в запустении, то было бы затруднительно ожидать от приятеля особой любви к нему.

Однако же, несмотря на то, что отец Палланта не бедствовал, он, похоже, был порядочным скрягой. Пайтор вскоре понял по горьким полунамёкам и кислым полуусмешкам собеседника, что тот также не может похвастаться тугим кошельком. Более того, Паллант, вынужденный снимать комнату в далеко не самой дешёвой гостинице, явно переживал на сей счёт и потому сам предложил разделить с ним номер.