Вороньи сказы

– Куда мне ученицу, девка! Я уж столько отучил, а не сегодня-завтра Морива за мною прискачет. Обдурю её, стану кощеем, так тебя ж первую, дурёху, сожру. А ты ещё и невеста Тёмнова, вот уж мне с ним проблем ни к переду ни к заду.

(То, что я невеста, кстати, понял без всяких змей да жаб, лишь глянув).

– Ты хоть расскажи самую соль, как колдуны колдуют! Тайны хочу понимать. А я уж и за избою пригляжу. И вообще я писать да читать умею, ещё как! Буду тебе и лягух пасти, если надо, и росу утреннюю собирать. А потом я своей дорогой пойду, не останусь бисем на шее! Ну пожалуйста, мудрый ты человек!

Поглядел Хлад на меня, поскрипел, в затылке почесал.

– Так-то, конечно, дома у меня сорно, что в храховом логове, Мориву встречать стыдно. А с другой стороны, я её один хрен обдурить хочу… Ай, да ладно, оставайся! Тайны с тебя возьму в плату.

– Ой… нет у меня тайн-то, я как вон татей отвадить не знаю, а ты про тайны!

– Как нету?! Ты, дурёха, с них вся и состоишь, – и смеётся, как ель на морозе трещит.

У меня глаза по солнышку, видать, сделались, так что Хлад совсем раздобрел (ну любят колдуны умом красоваться), в дом меня пустил и каши навалил полну миску.

– Жуй да слушай. Всё на свете Светлом и Тёмном в Уложение Мира записано, оттого у всего есть своя тайна на книжном языке богов. У вещей простых, навроде, вот, стола иль скамьи, иль миски, у каши тоже, у животного, у не колдуна тайну эту еле видать, если и прочитаешь, то в голове она не заночует. А у всего, в чём хоть крупинка колдовства есть, тайны эти яркие. И по многу тайн бывает, чем колдовства больше, тем тайн больше. Прочитаешь, так она в разуме у тебя устроится намертво, ляжет в копилочку знаний, как монетка. Ей, как монеткою, и пользоваться можно. Хошь – отдай или обменяй, хошь – перекуй, хошь – в зелье завари, хошь – выкинь прочь. Надо только научиться читать по-божьи. Колдуны хоть самые завшивые, язык этот знают, с колдовскою искрою в огонёк души проникает. Да только знать и прочитать – вещи разные. Вон ты читать умеешь, а дай книгу чурбану какому, так он ею сраку подотрёт. Вот так и с божьей речью, надо учиться понимать, как оно в Уложении пишется.

Я сижу, двух ушей не хватает слушать. Хлад оторвался водички попить, а я уж встреваю:

– Это что мы, все божьими буквами исписаны?

– Ну, вродь того. Если хочешь колдуньей знаткой быть, тебе надобно учиться буквы эти понимать.

– Я готова! – так подскочила, что чуть кашу не перевернула.

– Да тишь ты, едрёна. Вот гляди на меня, до ряби в глазах гляди, чтоб зенки повыскакивали.

Я давай тужиться да пыжиться. Вроде что-то вокруг Хлада летает, мельтешит, но будто бы просто пятна в глазах от солнышка в оконце. И ощущения такие, небывалые, будто вот-вот пойму что-то.

– Эх, да уж. Так до Моривы не управимся…

– Ох! А покажи, как сам читаешь. Может, я и пойму.

Хлад смехнул в усы:

– Ну гляди.

И смотрит на меня просто, совсем не тужится. Сморгнул только пару раз, будто не понял чего, ну и говорит:

– Вот, к примеру: ты – невеста Тёмнова из Левоморского княжества.

– Ого! Прям на мне написано?! А чего ещё там?!

Хлад глазами впырился сильно, глядит, не оторвать. А потом вдруг будто и дышать перестал.

– Ну что? Хлад, ты чего?

– Истории ты в пути решила записывать, вот такая тайна.

– Ага!

– Ну, доедай давай, а потом и прибираться пора! Возьму тебя поучиться ненадолго, будешь у меня каждый день на колдовское глядеть, мож и почуешь буквы.

А чувствую – не то сказал, что хотел. Но приставать не стала, чтоб, не дай Светл, не прогнал меня.

Теперь уж буду у него учиться, что успею, что подхвачу. Буквы бы эти разобрать, а там и проще станет.

Какие колдуны бывают

Нелегко у Хлада учиться, но интересно. По дому много чего делаю, да много по колдовству помогаю – травы перебираю, косточки вывариваю, озеро да лес обхожу с Хладовыми заданиями, навроде найти гнездо лешего, в котором змея поселилась. Совсем немного времени сказы писать, ну я уж попусту марать бумагу не стану, буду пусть реже, но самое главное рассказывать.

Не соврал Хлад – увидала я буквы! Пока только с его помощью. Оказывается, тайны эти из копилочки можно брать да ими что-нибудь подписывать: для этого желание нужно и вслух произнести. Хлад на мне так тайну того, что он умелый колдун, написал – и я ярко буквы божьи увидала, и даже слова разобрала. Но выветрилась тайна (Хлад сказал, что будто бы сам мир скоро понимает – не так что-то, и меняет всё обратно, вроде как угольком тайна писана, стирается быстро), и опять пред мною не буквы, а точно мошкара в воздухе дребезжит.

Ещё стал меня Хлад учить колдовать, по-настоящему, а не как я до того. Выйдет с утреца на порог, потянется, воздуху озёрного дыхнёт – и как зачарует меня, чтобы дорогу к дому найти не могла или чтоб на каждом шагу спотыкалась, или чтоб мёрзла иль горела вся как огнём. Хлад смеётся, кричит мне, пока я, как кутёнок слепой тычусь:

– И чего ты молчишь? Сила – в словах! Ежели я тебя заговариваю: «Как туман над водицею, как снег в оконце, марево глаза закрой, взгляд отведи…» так ты возражай мне давай словами. У тебя колдовская душа, хоть Тёмн её и подпортил, похотник старый. Я те «туман», ты мне «ясно», я те «снег», ты мне «огонь». Вот, давай, говори, да от всего сердца, из души: «Как ясное солнышко огнём своим тьму прогоняет, так я марево развею, дорогу себе освещу».

Я повторю пару раз – и получается, вновь понимаю, где что, не морочит голову Хлад больше.

– Так, конечно, на всякий случай заклятий не наготовишь. Надо на ходу уметь их складывать. Какие-то всегда при себе держи, ну навроде от стрелы там, от меча, от дурного глаза, от нечисти разной. А дальше уж по наитию. Из тайн знамых слова бери, они силою божьей обладают.

Я отдышусь, и давай опять отбиваться, как Хлад учил, одни слова супротив других. Так, конечно, цельный день можно, если б язык уж не немел.

– А что, Хлад, только так колдовать можно? А я слыхала лютые охотники без наговоров умеют и огонь зажечь или ещё чего!

– Пфф, разве ж это колдовство? Баловство! Может, и без наговоров, да только всё равно хоть единое слово, но говорят, ну навроде «Гори!». Тебе волю свою колдунскую надо миру сообщить, а то как он поймёт, что менять?.. Да и заклятия у лютых на один пшик, а у настоящего колдуна долго заклятие мир не затирает, так оно крепко сказано. А для крепкого сказа нужно, чтобы слов побольше, да покрасивее, похитрее. Ежели ты доску на один гвоздь приколотишь, её и ребятёнок вырвет. А ежели на десять? Во. Одну веточку кто хошь согнёт, а цельный веник? То-то. Ну давай, расколдовывайся, пойдём в избу, я тебе расскажу, как разные колдуны колдуют…

Ну а что мне, расколдовалась с десятого разу и пошла слушать, теперь вот записываю. Даже человеку знаткому такое интересно б было, а уж мне, которую колдуны не учили, и подавно!

Когда рождается дитя, с первым вздохом вдыхает оно огонёчек солнечный, Светлом посланный, душу человечью. Некоторые из этих огонёчков благословлены богами на то, чтобы мир менять. Это души колдовские. Спит сила в ребёнке до тек пор, пока он в отрочество не войдёт, тогда пробуждается.

Девочку ещё сверх благословить Светл может или Тёмн. Но с Тёмном это как поглядеть, с одной-то стороны, конечно, и нечисть невесту Тёмнову не очень-то трожит, злое колдовство легко выходит, и всякое она такое умеет, что никто не умеет, ну, навроде заглянуть на перевёрнутые страницы Уложения, в прошлое стало быть, а с другой – втемяшится Тёмну, так он её и живую в подземное царство заберёт. А Светл-батюшка нет, добр, невест своих только любит, он их не для себя, для людей выбирает, чтоб помогали, исцеляли, защищали. Светлова невеста пригожа да здоровьишком пышет, всё у неё ладится, колдовство ей легко даётся, по одному слову.

Мальчики же, кому колдовские души достались, либо колдунами и становятся, либо охотниками лютыми. Как Хлад мне сказал, так тупые да сильные в охотники идут, а умные да хитрые – в колдуны. Ещё бывают девицы с колдунскою душою, которых боги то ли проглядели, то ли не захотели в невесты взять. Так те тоже лютыми или колдуньями становятся.

Колдуны учатся всю жизнь, тайны мировые собирают, силу колдовскую растят, до таких-то высот, что уж почти как боги мир менять могут, хоть и не навеки. Заклятия выплетают, чем длиннее, тем лучше, тем сильнее. Ну и меж собой длиною да витиеватостью заклятий меряются.

Лютые ратному делу учатся, чтобы людей от нечисти защищать, кто даже и за бесплатно. Колдовство их короткое да несильное: огонь зажечь, заклятье дурное разбить, рану заживить, всё, что в их ратном деле сгодится.

И получается так, что вроде невесты Тёмновы и колдуны – это знаткий люд, тайною тёмной овеянный, к царству подземному близкий, а невесты Светловы и охотники лютые ближе к людям да солнышку. Но Хлад сказал, что всякое бывает. И колдуны добрые, и невесты Светловы, что против людей повернулись… Потому как вместе с жизнью вдохнул Светл в нас разуменье. А кто своей головою думает, тот и путь свой сам выбирает.

И правда, я вот зла людям не желаю, хоть и обидно мне думать, что Тёмн меня забрать может. Ну так уж вышло, не с людей спрашивать за то. Лучше я буду знания копить да помогать, чем смогу. Может, найду так заклятия да друзей добрых, что Тёмну в руки меня не отдадут.

Я это Хладу рассказала, а он посмеялся.

– Ой, не могу… Ну чего ты скуксилась как упырь на крупу. Я смеюсь-то не с твоейной душеньки доброй, а с того, что знаний ищешь, а к Тёмну не хочешь.

– А что, дед, такого? Ты вон сам тайн сколько ведаешь.

– А то, что умных Тёмн любит. Я уж не знаю, чегось у него на такое колышек вздымается, но сколько раз видал, чем знаткей невеста, тем быстрей он за ней придёт. Ты ежели к нему не хочешь – дурёхой оставайся, оно спокойней.

Я ещё больше насупилась, конечно, но колдовское дело не брошу с такого.

Какая нечисть бывает

Не только колдовать дед Хлад меня учит, но и многое про нечисть уже рассказал. В округе, на озере и в лесу, её полным-полно, но вся присмиревшая, Хладом запуганная. Я вот его и решила расспросить:

– А чего ты её всю вовсе не прогонишь? Добра людям не хошь, так луньками возьми!

– Э, младоумка ты, Врана. Ты иди вон лучше сома моего прикорми и слезу у него собери зеркало колдовское протереть, потом бы перьев леших набрать на оберег, тайну надо у водяницы выведать, я её в зелье заварю…

– Ой, да поняла я, дед! Без нечисти и колдовства не будет. А зелья и обереги потом людям помогут.

– Во. Растёт ум-то, как на дрощах!.. Но, раз уж сам взялся с умишки тваго колобок лепить, расскажу тебе кое-что про нечисть… Ты прикормку-то сомью бери, не отлынивай.

Я ведро с овечьими головами взяла, волоку, а Хлад рядом шагает, покряхтывает, будто это он тяжёлость тащит.

– Не всю нечисть, конечно, прикармливать стоит. Некоторая тобою прикормится – пикнуть не успеешь.

– Вроде кощея?

– Ну да, кощеи, марьки, люти… С какой-то нечистью и договориться можно, не обязательно её рубить на рожки да ножки. Если волк не королобый, так с ним за кровь сговоришься шерсти с него начесать. Какую нечисть и припугнуть можно. А какую и распотрошить без лишнего словца. А дело в том, что бывает она разумная и не очень-то. Та, что разумная, она чаще из людей родится, из семечка лунного, что Тёмн в душу человеку кладёт. Только кто в канаве помрёт – ну вот, получай нежить. Не сожжёшь такое семечко, она и проклюнется. Какая нежить выйдет – это от человека зависит. Был, скажем, крестьянин простой, так из него ничего путного да страшного не выйдет, разве побродяк какой. Побродяки, к словцу, скорее уж неразумные, даром, что из людей. А, скажем, колдуна ежели не сжечь, это вурдалак будет, сам колдовством владеет да портить его умеет. Вот ты если помрёшь где без костра, царевна ночная с тваго тела выйдет. Но ты-то скорее живой в темна-навь отправишься, особливо если много уши развешивать будешь.

– Сколько её, нежити разной?

– Да только Тёмн и знает. Это её скока в Рувии разномастной, а есть своебытная и в Рийне, и в Нёдланде, в Тузулькесе тож, в Великой Степи. А кто говорит, что и за морями земли есть, и там своя нежить из людей родится.

– Ух! Как бы её всю поглядеть…

– Ну то ж, девка, жизни не хватит. И это только та, что из людей. А есть, что из природы родится, вроде вот леших или домовых. Тёмн семечки свои, знаешь, везде раскидывает. Упадёт лунное семечко туда, где кровь человечья пролилась – и уж кикимора оттуда растёт. Она не зверь и не человек – дух нечистый. Тож с разуменьем бывает, ну вон как наша водяница озёрная, а бывает и не умнее животины. Животина тоже нечистью бывает, это, стал быть, третий её род. Пока Светл всяких нужных животных лепил, Тёмн обзавидовался, и давай в них лунные семечки сажать. Ну и сам чего-то там уродливого налепил. И вот тебе и храхи, и пыри и заглоты болотные. Ну и есть волки. Эти вообще особливо стоят. Не с любого волк выйдет, а только с того, кого волк и покусал. Да только человечий разум сохранит, не совсем Тёмновым дитём станет. У него вроде как одна часть души от Светла остаётся, а у других-то она отлетает, только Тёмного семя растёт, поэтому и может волк в лапы себя взять да на людей с ходу не кидаться. Но то и хуже. Ему средь людей легче прятаться.

Я головы под бережок сваливаю, только булькают, Хлада слушаю. Сом приплыл, усами колышит, лицо разевает, будто тоже слушает.

– Хлад, а сом твой – это нечисть?

– Не, это рыба моя колдовская. Я его зачаровал, чтоб поумнее был, крошечку своей души ему скормил. Он мне на дне тайны квасит. Не самому ж в озеро нырять.

– Как же ты от души крошечку отделил? – дивлюсь.

– Я б тебя научил, но ей-Светл, некогда, а там учёбы не на лучинку, знаешь. К концу лета прочь тебя погоню, у меня там осенний урожай и тайны, которые никому глядеть нельзя.

– Ох, ну чего ты интересней-то делаешь!

– Ну тык.

Я только вздохнула и остальные головы сому вывалила. Ну уж что, когда-нибудь да научусь и заведу. Кошку, может, или вообще ворона – мне и по имени, и для колдуньи птица что надо.

Как колдун Хлад с лютью справился

Стирала я давеча Хладовы рубахи вечерком. Водица плещется, рыбка реденько играет, а вокруг тихо так, как до рожденья мира. И слышу вдруг – воет кто-то вдалеке, надрывается. Ну я скорее к Хладу.

– Ты, – говорит, – не бойся, не волк это, а лешки-пересмешки, курицы драные. Намудрились по-волчьи выть, сам, бывает, ночью подскочу, а нет, прислушаюсь, не волчий вой.

– На волка похоже, жуть! – говорю.

– Э-э-э, девка, это ты волков мало слыхала, – и ус потёр, довольный.

Я и правда волков пару раз всего слышала (если, конечно, это не лешки были), но всё равно ж не отступилась:

– А если не лешки, а если просто не волк, а лють уже!

– Ну тоже, лють. Лють ты ни с волком, ни с лешкой, как она стараться не станет, не перепутаешь. Лють когда воет – кровь в жилах подземным холодом скрадывает, и понимаешь – ну всё, Тёмн тебя щас на уд посадит.

Я прикраснела немного. Ругался Хлад, конечно, будто я и не девица тут, и не невеста. Вот уж с ним говорить должно быть страшно, как про матушку что скажет – так проклятие и полетит. Но чего я заметила, так это что, когда ведаешь, как колдовать, проще колдовство в себе удержать. Ругнёшься – а ничего, если взаправду дурного не хотела.

– Говоришь, дед, будто сам слыхал. Только что-то ты живёхонек для того, кто лють слышал…

– Малознайка ты, Врана. Я лють не то, что слыхал – видал. И под землю, стервь, загнал.

– Да ну!

– Ну да. Было дело. Молодой был, только из обучения вышел. Приспичило мне, такому красавцу, на озеро к русалкам. Вроде как колдун, человек ведающий – не страшно с нечистью порезвиться. Груди они груди и есть, хоть мокрые, хоть какие. На озеро пришёл, а там ни то, что русалок, даже водяницы какой нет. Озеро чёрное, холодное, луна на нём бликами играет, и тихо так… И вот в этой-то тиши она и завыла. Чуть душу Светлу не отдал, как услыхал я ейный вой. Смотрю – на том берегу в темноте глаза горят огнями, да не волчьими красными, а холодными голубыми, Тёмновыми огнями. Ежели бы снег гореть мог, вот он бы так и горел. Сама лють – здоровенная, что два волка вскладчину, зубы оскалила, руки у неё длиннющие, когти огромные, землю скребут. Завыла ещё разок и как кинется вдоль берега. Я бежать хотел броситься, да спасибо учителю моему – вбил в головёху, что сперва подумай, а потом уж делай. Вот и думаю я – хрена дивьего я от ней убегу. А вот как сладить с лютью знаю с учительских рассказов. Я скорей тростинку выдернул, нашептал заклятье, чтобы играла сама собою. Хорошее заклятье, девкам очень нравится. Но да не про то. А лють уж рядом совсем, у меня губы трясутся, руки трясутся, чуть портки не обмочил, а заклятье всё ж договорил – и заиграла свирелька моя. Лють только услышала – встала как вкопанная, пасть открыла, с пасти смрадом таким несёт, что я чуть и не преставился. Но смотрю – стоит, не кинется, свирель слушает. А после легла на землю да глаза закрыла. Ну я ещё и нашептал, чтобы земелька её, значит, прибрала. Теперь у озера местечко есть, там завсегда летом лютики цветут – это в месте, где лють под землю ушла…

– Погоди-ка, тут что ли? У озера, где я портки твои стираю?!

Хлад давай хохотать, пень скрипучий.

– Да не. Хоть глазки у тебя такие, чтоб наврать мне тебе в ответ веселее, а нет всё же. Храбрость – это к лютым охотникам, колдуну умом шевелить надо. А тут наука простая – видишь лютики, беги прочь. Хрен же ж её, лють эту, знает, когда проснуться ей вблажится. Они бешенные совсем, безразумные. Может говорим мы, а она там уже людей потрошит. А, может, корешками её всю перевило, не выбраться, и только воет в землю глухо, и вой этот катится по озеру…

– Ух, сказы у тебя под стать имени, дед! – я уж на печь залезла, а всё равно холодком прошибло, как представила.

– Ну тык.

Послушала я так Хлада и решила, что недурно и свирельку с собою носить. Не приведи Светл, конечно, да вдруг с лютью встретиться придётся.

– Вырезать бы мне свирельку. Играть я малёк умею.

Хлад цокнул.

– Эт всё хорошо, но ты девка с оглядкою с этим вот. Ты, конечно, Тёмнова невеста, и он за тобою поглядывает, но, знаешь, есть ещё всякие охотчики на девицу, особливо, если она колдовство ведает, да особливо, если на свирельке играет…

– Что ж за охотчики такие? – мне смешно даже стало – ну кто в своём уме на Тёмнову невесту заглянётся.

– Ну ты смейся, смейся, а опаску имей. Слыхала про паренька, которого Пастухом зовут? Только пасёт он не овечек да коровушек, а огни болотные, души потерявшиеся. На свирельке им играет.

Я такого не слыхала, уцепилась за Хладовы слова тут же:

– Расскажи! Не слыхала, а теперь уж интересно, сил нет!

– Ну, я-то, положим, немного знаю. Слыхивал, что девок он за собой в болото уводит, особливо колдуний. Поиграет им на дудочке-то, и поминай, как звали…

– Кровушку что ли пьёт? Кощей какой, может?

– Не кощей, нет. Он из тех, кто давненько по миру ходит. Из нечистых он Князей, должно быть, из Былинных. Ну и силушку за это время нагулял такую, что только Тёмн и страшнее. Слыхивала про Былинных Князей?

– Это вроде хозяйки Сребрых гор? Сказки слыхала, конечно.

– Ну то сказки, в сказках Княгиня-Ящерица добра обыкновенно. А они хитрые и вовсе недобрые, берегись их.

– Да хорошо, дед Хлад! Только как бы мне понять, кого беречься. Я слыхала, что вроде бы их много, не одна Княгиня, как пойму, что Князь нечистый предо мной?

– Они сильнее любого знаткого, но слабее Тёмна со Светлом. Мир меняют вокруг легко. Тайны ведают такие, о которых живые и не слыхивали, да и навы тож, обличия меняют… Ну да, девка, хрена ты поймёшь, что с таким повстречалась, если уж он не в своём обличье излюбленном выйдет. Ну вот Княгиня, говорят, красавица, чернобровая. Высокая, платье ейное из камня зелёного, а струится, как ткани рийнские, и венец княжий на голове с каменьями. А ещё ящерица огромадная, как гора – она же.

– Да уж, такую, пожалуй, не спутаешь ни с кем… А Пастух этот почему Пастух, а не Князь? Странно назвался.

– Этого я не ведаю, – Хлад говорит, и всё глядит на меня странно так.

Не пойму, чего он про Пастуха этого заговорил, раз уж не стал больше про Князей Былинных рассказывать. Я спрашивала – а он отмахнулся, мол, устал.

Жалко, скоро уж лета конец – придётся мне от Хлада уходить. Я бы и дальше у него училась, вон уж буквы божьи разбирать стала и навострилась тайны в головушку складывать, и заклятия выплетаю нехудо, и с лёту тож выдумываю. И гадать показал, как, и зелья кой-какие варить научил. За лето больше, чем за четыре года до того смогла!

Думаю, как выучусь полновесно, вернусь сюда глянуть, что с Хладом сталось, умудрился ли покощееться. Интересно же ж.

Как я Пастуха повстречала

Уж пламень загорелся листвою, потух и любий начался, как я у деда Хлада в гостях побывала. За то время помоталась по Игривскому княжеству, где польза от меня была, там людям помогала, и они в долгу не оставались – кто угощеньицем, кто монеткой радовал. Теперь уж я не безучка совсем, а колдунья молодая, кое-чего ведаю. Тайны вот начала собирать, простые сначала: с кикимор на болоте, с храха. Полевика даже встретила: ком такой кореньев большущий, по полю катился, на меня сперва кинулся, но не тронул, крутанулся противосолонь и в землю упрятался. Стало быть, тоже невесту Тёмнову за свою считает.

Я ещё свирельку купила, красивую такую, у одного деда в деревне. Он по дереву узоры распрекрасные пускает, нашла среди его свирелек одну с вороном, её и взяла. Чтоб в дороге веселее было, ну и чтобы от люти беречься.

И вот среди бродяжничеств моих подвернулась мне вблизи деревушки Сорки работёнка. Осень уж глубокая, всю работу брать надобно, а то былинку сморгнуть не успеешь, а там зима, и на зиму надо где-то остановиться. Луньки мои быстрее выходили, чем я сперва подумала. Ну ясно, не умею я денежки считать и беречь, никогда таким не занималась. Сапоги купила очень хорошие вместо лаптей, кожушок новый на меху, простенький, без вышивки, но тёплый. На еду деньги тратила, чтобы кашу горькую не жевать. И ещё купила бутылочек разных, скляночек для зелий и чернил. Вот и приходится по монеточке всё скапливать теперь, чтобы на зиму дом себе взять, если учителя так и не найду.

Так вот, старшой этой Сорки, Крепен, говорит:

– Ты, гляжу, сведущая… Есть беда у нас тут, под боком, цеховые не берутся, мол, покуда вас не едят, так и неча отвлекать. Ну, за монету, стал быть, хотят! Болото у нас тут рядом, да ты, небось, видала по дороге, там, где роща берёзовая будто, вот там и болото. И на болоте этом уж с месяцок кто-то каждую ночь стонет. И на разные голоса, и баба вроде, и мужик, и ребёнок. Ночью жутко из дому в нужник отойти! Может ты глянешь, чего там такое-то? Ребятишек днём отряжу, они тебе болота покажут, ребятишки ловкие, за ягодой туда ходят. Ночью уж одна, ребяток боязно отпускать. Мы тебе тут и лавочку выделим, и накормим от пуза, и кое-какую монетку-то наскребём, но не как лютому, ты уж звиняй, не богаты мы.

А я уж на всё согласна:

– Давай, – говорю, – посмотрю, что у вас тут на болотах.

– Вот и славно-то как! – засветился аж весь старшой. – Ну спасибо тебе, Вранушка!

– Погоди благодарить, может, так выйдет, что и поделать ничего не смогу. Ну коль не смогу, там решать будем. Ты мне расскажи, Крепен, не выходил никто с болот, за собой не звал? Может фигуры туманные какие с огоньком в груди?

Крепен аж сплюнул, видать, доводилось про моро́к слышать.

– Не, такого не бывало, Светл миловал. Отдельно огоньки, бывает, светят на болоте. Ребятишки говорят, что и днём их видали, но тут не знаю, мож и брешут. Вишь, цеховые не взялись, ну, значит, не пожрут нас всех, но ночью прям сил нет, как стонут.

– Ладно, пойду с ребятками погляжу болота, а ночью сама схожу.

Ну и пошла. Отрядили мне пятерых ребятишек, троих мальчишек и двоих девчонок, всех младших. Белобрысые все, весёлые, болота и вправду знают до того, что про каждую кочку мне рассказывают. Поводили меня, показали всё, заодно ягодок насобирали. Огоньков никаких не видали, стонов не слышали, вообще не болото, а загляденье так-то: берёзочки торчат, где водица, а где и сухо, воздух холодный птичьими песнями полнится, ягод видимо-невидимо…

Погуляли с ними, а уж как солнышко обратно к Светлову терему покатилось, я одна вышла. Днём ещё ребята справили мне посошок берёзовый, а я лучинку зачаровала, чтоб горела долго да ярко, нож взяла, простой, не золотой, так скорее для собственного упокоя, и оправилась на болота.

Покуда солнышко совсем не опустилось, всё чин чином было, и не жутко вовсе. А вот как потемнело, да луна ярко разгорелась, тут-то я и услышала стоны эти. Будто жена по мужу убитому надрывается, или ещё горе какое. Похолодела вся, но иду. Раз уж не съели до сих пор никого, может, и не нечисть какая, может, колдовство… Лучинку на посохе ближе к земле держу, чтоб не оступиться и в болото не ухнуть. И вижу – замаячили вдалеке огоньки. Один, другой, да и третий показался. Голубенькие, красивые, так и манят следом. Но знаю я такое наваждение, огоньки и зачаровать можно, и нечисть всякая их послать может, потому сразу нашептала заговор от очарования-то. А они всё равно кружат да будто за собою зовут, и стон этот то умолкнет, а то заново другим голосом начнётся. Решила я пойти за огоньками. Очень уж интересно мне стало поглядеть на того, кто души заблудившиеся заставляет людей подманивать, да сказать ему пару Тёмновых слов, чтоб уж впредь всё желание отбило на такое. Но иду за огоньками, и никого вокруг, только живность всякая беспокоится. Мелькнуло что-то чёрное во тьме, вроде как кикимора. Я тогда заторопилась, а то вдруг не кикимора. Уж перепрыгиваю с кочки на кочку, бегу почти, и огоньки припустили, а стоны всё ближе да ближе. Гляжу – огоньки остановились, и давай хоровод водить. И стоны-то сразу стихли. Ничего такого вокруг, только камень большой из болота торчит. Днём такого не стояло, да и мокрый весь, хоть дождя и не было. Будто из трясины только поднялся! Давай я на него светить лучинкой… и уж тут обомлела вся. Вижу на камне лица человеческие, которые будто статуи рийнские, а которые и черепа.