Выбирай сердцем

Вот не видела её, но была уверена, что Настька сейчас глаза зажмурила в ожидании моей реакции на услышанное.

– На длинного повелась, – не могла не подколоть я подругу, но впервые за день улыбнулась от души, действительно радуясь за неё.

– Сень! Не называй его так!

– Я ещё первого сентября поняла, чем это твоё «разведу длинных на мороженку» кончится.

– Он меня потом провожать пошёл… – Судя по голосу, Настя тоже улыбалась.

– Всё с вами понятно! Ну что ж, совет вам да любовь! – Ни капли зависти в моих словах не было, только искренняя радость за подругу.

Разговор с Настей действительно смог отвлечь меня от хандры, вернул в тёплый сентябрьский вечер, в котором мы с баскетболистами зависли после тренировок в кафешке. Ещё тогда мне показалось, что Артём слишком учтив с Поповой, и сел он рядом с ней, опередив – на самом деле просто оттолкнув Алана – неспроста. Настя оказалась ещё той кокеткой: глазками стреляла, ресничками хлопала, мило улыбалась и от нескромных шуток заливалась нежным румянцем. Эх, Артёмка, у тебя просто не было шанса!

Новый телефонный звонок заставил меня вздрогнуть. Сама не заметила как, но задремала. Кто сказал, что гаджеты и технический прогресс облегчают людям жизнь? Они её портят! Вот как сейчас: человек отдыхал, а эта бездушная машина продолжала звонить. Хотела сбросить вызов, но желание нахамить пересилило.

– Да, – не очень приветливо проскрипела я в трубку, увидев на экране незнакомый номер.

– Ксения, здравствуй. Извини, если отвлекаю. Это Лариса Владимировна.

Голос в трубке казался чужим, но имя заставило меня резко сесть, а сердце заколотилось:

– Здравствуйте.

– Я знаю, что вы с Матвеем немного… – Женщина на том конце замялась, подбирая нужное слово. – …повздорили. Но мне больше не к кому обратиться. Мы с мужем сейчас в Москве…

Я бежала по ступенькам вниз, забыв, что в нашем доме есть лифт. А в голове вспышками появлялся голос Ларисы Владимировны:

– Он заболел ещё в четверг… температурил всю ночь… просила остаться дома, но он всё равно пошёл в школу, хоть и опоздал к первому уроку. – В то время как я эгоистично думала, что он не пришёл на химию из-за меня. – …В субботу под снег с дождём попал, ноги промочил, и стало хуже… с нами не поехал, остался дома… а сегодня я ему дозвониться не могу…

Чёрт! Чёрт! Почему я была уверена, что ему стало хуже из-за меня?

Когда же третий этаж?! Я, запыхавшись, остановилась напротив нужной двери, за которой лежал запасной ключ от квартиры Жегловых. Позвонила, а в ответ тишина. Снова нажала на звонок, теперь настойчивее, потому что Лариса Владимировна сказала, что бабушка Валя точно дома. Время тянулось бесконечно, пока звук шаркающих тапок приближался к двери. Наконец дверь открыла старушка с поджатыми губами и нимбом из седых, будто накрученных на мелкие папильотки, кудряшек. Подозрительно щурясь на меня, спросила:

– Чего трезвонишь?

– Вот, – я протянула ей свой телефон, нажав кнопку вызова рядом с номером Ларисы Владимировны.

Бабулечка слушала внимательно, изредка кивала, но на меня смотрела всё так же пристально.

– Лара, я поняла, не паникуй, – подала она голос. – Всё сделаю.

Договорив, сунула телефон мне в руку и снова скрылась в тёмных недрах своей квартиры. Тут же её место на пороге заняли два кота, больше похожие на сторожевых псов. Они, не отрываясь, смотрели на меня и били своими хвостами по полу, отчего я даже шевельнуться боялась. Тапки снова зашаркали в сторону входной двери. Бабушка Валя протянула мне заветный ключ, но руку свою сразу не разжала:

– Как зовут?

– Ксения, – ответила я, стоя с протянутой рукой, словно подаяние просила.

– В какой квартире живёшь?

– Сорок восьмая.

– А, новенькие. Я тебя запомнила. – После этого ключ оказался в моей ладони, а дверь с шумом захлопнулась перед моим лицом.

Бежать на тринадцатый этаж по ступенькам было неразумно, и я шагнула в сторону лифта, который по известному закону подлости ехал ко мне очень долго. Через несколько долгих минут я стояла перед дверью с номером 67, но не могла заставить себя повернуть ключ в замке. Я знала, что Лариса Владимировна томится в ожидании моего звонка («Позвони мне сразу, как попадёшь к нам»), а у меня всё не получалось унять дрожь в руках, да и во всём теле. Выдохнула. Дверь отворилась, впуская меня в душную темноту чужой квартиры.

– Матвей?

Ответом мне стала тишина, которая казалась зловещей, давила на психику, заставляя думать о худшем. Из-под двери зала пробивался тусклый свет. Я резко открыла её, отшатнулась и осела на пол. На диване, прикрытый тонким пледом по самую шею, с закрытыми глазами лежал Матвей. Его хриплое, рваное дыхание не позволило думать о самом плохом. Справившись с шоком, я на коленях в полумраке (был включён только торшер в дальнем от входа углу комнаты) подползла к нему, зацепив ненароком табурет с наставленными на нём чашками, блюдцами, россыпью блистеров с какими-то таблетками. От толчка не удержался, свалился на ковёр термометр, благо был в футляре. Я потянулась рукой к лицу Матвея, бледному, осунувшемуся, прижала ладонь к пылающему, но сухому лбу. От холодного прикосновения тот вздрогнул, но глаз не открыл.

– Лариса Владимировна, он дома. Очень горячий… – Стоя на коленях, я аккуратно оттянула ворот футболки и поставила больному градусник: – Измерю температуру и перезвоню.

Я прислонилась спиной к дивану и огляделась вокруг. Телефон Матвея валялся невдалеке без признаков жизни, сбоку от дивана стояли пустые бутылки из-под минералки. Я ни о чём не могла думать в тот момент, чувства будто отупели: ни жалости, ни угрызений совести, ни страха. Запретила себе плохие мысли. Зато почувствовала сильное желание делать что-то правильное, полезное. Я собрала по комнате мусор, отнесла грязную посуду на кухню, поставила на плиту чайник. Вернулась, проверила градусник. Ничего утешительного, точнее, всё было очень печально.

– Тридцать девять и шесть, – сообщила я в трубку.

На другом конце зашумели, обеспокоенно загомонили. Из общего гвалта ухо выхватывало бас Глеба Васильевича, слышался голос Ларисы Владимировны.

– Ксения, я беру билет на ближайший поезд, – взволнованно сказала она, – но всё равно раньше утра не получится…

– Я побуду с ним до вашего возвращения, – заторопилась я, зная, что не смогу оставить небезразличного мне человека одного в таком состоянии. Да и любого другого не бросила бы.

– Уверена? – Я кивнула, а Лариса Владимировна, словно увидев это, продолжила: – Тогда так. От такой температуры ему поможет только одно. Иди сейчас в кухню…

Я суетилась на чужой кухне, выполняя чёткие указания хозяйки по телефону. Достала нужные таблетки, отмерила дозы. Нашла в холодильнике ещё одну бутылку минералки. Пообещав, что скоро перезвоню, вернулась в зал.

– Матвей, – позвала я, изначально понимая всю тщетность попытки, – Матвей, нужно встать, выпить лекарство.

Ничего. Отложила таблетки на табурет, понимая, что в таком состоянии он их просто не сможет проглотить, метнулась на кухню. Вернулась с ложкой, в которой размяла и растворила лекарство в воде. Снова отложила ложку, теперь очень аккуратно, чтобы не пролить драгоценную жидкость. Подсунула руки под плечи Матвея, попыталась поднять его. Кряхтела, задерживала дыхание, напрягала поясницу, потому что он был слишком тяжёлый для меня. Смогла наконец, а что дальше? Нужно умудриться удерживать его одной рукой, второй взять ложку с лекарством, а где найти третью, которая разожмёт его зубы? Чёрт! Снова уложила бесчувственное тело на диван. Думай, Сеня, думай. Попробуем так: поднять только его голову и поднести к сухим губам стакан с водой.

– Матвей, пей. – Ничего. Повысила голос и настойчиво проговорила: – Открой рот и пей.

Наклонила стакан чуть сильнее. Вода пролилась с края на его губы, не попадая в рот, потекла дорожкой по шее. Я снова позвала. Матвей наконец подчинился, но глаз не открыл, начал пить медленно, но тут в нём проснулась жадность, и глотки стали всё больше.

– Захлебнёшься же! – причитала я, убирая стакан ото рта.

– Ещё хочу, – Матвей заговорил, с трудом разлепляя глаза. – Мам, ещё!

Так, понятно, кое-кто явно не в себе. Я поменяла стакан на ложку:

– Открывай рот. – И когда больной выполнил мой приказ, влила мутную жидкость ему прямо в горло. Тот начал крутить головой из-за горечи, но я уже была наготове с водой. – Запей.

С этим справились. Оставалось только ждать, когда лекарство подействует. Я привалилась спиной к дивану, чтобы перевести дыхание, но свист чайника заставил меня снова бежать в кухню. Заварила свежий чай, малиновое варенье не нашла, зато был мёд. Вернулась к пациенту, которого вовсю начало трясти от озноба. Теперь мне нужно было решить квест «Найди тёплое одеяло в чужой квартире». Ума хватило добежать до ближайшей, родительской, спальни и стащить одеяло с кровати. Свернула его вдвое и накрыла дрожащего Матвея. Так, что ещё? Я попыталась вспомнить, что ещё надо делать в таких ситуациях. Много пить и потеть. И еще температуру сбивать, конечно же.

– Мам, у нас есть шиповник и варенье малиновое? – спросила я по телефону без всяких объяснений.

– Ты из своей комнаты звонишь, что ли? – удивилась мама, но я решила ничего не объяснять, а просто сбросила вызов.

Точно, она же не видела, как я из квартиры выскочила после звонка Ларисы Владимировны. Я кинула обеспокоенный взгляд на Матвея, притихшего под одеялом, поправила его край, чтобы не закрывало лицо, и снова пустилась в забег по подъездным лестницам.

– Откуда ты? – ошарашенно посмотрела на меня мама, когда я пулей влетела в нашу квартиру.

– От Матвея. Он заболел, – бросила я на ходу, осматриваясь на кухне. – Мама, где варенье и шиповник? И термос, чтобы не искать его там…

Я второпях открывала все шкафчики подряд, но толку в этом никакого не было. Мама со словами «отойди от греха подальше» отодвинула меня в сторону, и вот уже передо мной стояли банка варенья, лимон, пакет сушёных плодов шиповника, термос.

– Мёд нужен? – поинтересовалась мама, складывая всё это в пакет.

– Мёд есть, – отмахнулась я, добавляя в пакет свою зубную щётку.

– А это зачем? – насторожилась она.

– Переночую сегодня там.

– С парнем? – Глаза моей родительницы округлились до размера блюдец, даже Тату обогнала.

– О чём ты только думаешь? – осуждающе покачала я головой. – Этот парень лежит тряпочкой, бредит из-за температуры и называет меня мамой. Кстати, его мама приедет домой ближайшим поездом. Дождусь её и вернусь.

Мама пристыженно поджала губы и молча пошла провожать меня. Уже в дверях я обернулась и без всякой бравады, выдавая своё волнение, спросила:

– Мам, я позвоню тебе, если что, ладно?

– В любой момент, – с готовностью отозвалась та.

Так началась моя первая в жизни бессонная ночь наедине с мужчиной, то есть с больным парнем.

Пациент мне достался, скажем прямо, трудный. То чай ему слишком горячий, варенье слишком сладкое, а лимон чересчур кислый. Температура не хотела сбиваться, а тело больного отказывалось потеть, сколько бы жидкости я в него ни вливала, да и в себя он ни разу так и не пришёл, бредил больше. Я запрещала себе бояться или опускать руки. С перебоями работающие мозги подкинули мне новую идею – обтирание уксусом. Если и это не поможет, придётся вызывать скорую. Бутылка с уксусом нашлась далеко задвинутой на самой верхней полке кухонного шкафа, и была в ней ровно одна столовая ложка. Я вылила остатки не особо приятно пахнущей эссенции в тёплую воду, даже бутылочку прополоскала, чтобы ни капли не потерять, взяла старое полотенце и приступила к процедуре. Матвей сжался, как только я откинула одеяло, повернулся ко мне спиной. Хорошо, начнём отсюда. Я задрала его футболку и несколько раз прошлась влажным полотенцем по его спине, стараясь не обращать внимания на перекатывающиеся под ладонью мышцы и загорелую кожу. Матвей выгибался от прикосновений, шипел, снова перевернулся на спину. Отлично, то, что нужно. Я потянула за край футболки вверх, и чем больше обнажался его плоский живот с проступающими от тяжёлого дыхания кубиками пресса, тем суше становилось у меня во рту. Ещё чуть-чуть, и я облизываться начну. Очнись, ненормальная! Парень в горячке, а ты о чём думаешь, извращенка! Легко сказать, но где взять столько силы воли, чтобы не скользить пальцами по этой гладкой коже и не смотреть на тонкую дорожку тёмных волос, убегающую куда-то под резинку его спортивных штанов…

– Да холодно же! – Матвей рассеянно водил по моему лицу мутным взглядом, а я от страха, что меня поймали за таким постыдным занятием, онемела и выпучила глаза. – Мам, серьёзно!

Это его «мам» меня немного отрезвило.

– Матвей, надо! – И я принялась обтирать обнажённый живот, а затем и грудь, напевая про себя песню «Десять негритят», чтобы отвлечься от плотоядных и очень нескромных мыслей.

Матвей упирался, вырывал из моих рук край своей футболки, который я упорно продолжала тащить вверх, скулил, сучил ногами, жаловался на противный запах, но сил у него явно было маловато. Сосредоточившись на обтирании (дошла уже до убийства четвёртого негритёнка) и не обращая внимания на его слабые потуги бороться до конца, я приближалась к шее, когда больной махнул рукой так, что перевернул миску с разведённым уксусом на меня.

– Жеглов! Да чтоб тебя!..

Я с психом снова укутала его в одеяло, да так, чтобы он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, а потом водрузила мокрую салфетку с остатками уксусного раствора Матвею на лоб. Пусть полежит, пока я собой займусь. Я скинула мокрую, резко пахнущую одежду в ванной, сразу застирала, чтобы избавиться от запаха, развесила её на полотенцесушителе, протёрла свой живот, радуясь, что жидкость не успела намочить трусы. Находиться в чужой квартире в нижнем белье, даже при условии, что хозяин в беспамятстве, не вариант. Набравшись наглости, я зашла в комнату Жеглова и долго рылась в его комоде в поисках сменной одежды для себя. Все спортивные штаны были без шнурков в поясе, поэтому сваливались с меня. Зато нашлась достаточно длинная футболка. Я усмехнулась, рассмотрев на ней голову снежного штурмовика и надпись «Star Wars». То, что нужно, чтобы лечить Самурая, перешедшего на тёмную сторону. Или там говорилось про джедая?.. Не собиралась разбираться с этим, голова уже и так еле соображала.

В который раз я измерила Матвею температуру – ртутный столбик добрался до отметки тридцать восемь и пять, что уже можно считать победой. Я продолжала отпаивать, менять мокрое, теперь уже без уксуса, полотенце на лбу, укутывать, водить в туалет, за дверью которого он, слава богу, справлялся сам. В два ночи заметила, что больной наконец начал потеть. Напоила его шиповником, который успел к этому часу завариться, укутала ещё сильнее, пока Матвей не стал мокрым, как мышь. А теперь мне предстоял смертельный номер: поменять постельное белье и переодеть парня в сухую одежду. Вопрос с постелью решила кардинально – просто увела его с дивана на кровать в его комнате. Правда, с горем пополам, шатаясь и обливаясь, как и он, по́том, но результат того стоил. Матвей даже немного пришёл в себя, раз сразу не рухнул на кровать, а остался на ней сидеть. Я перевела дыхание, выудила из ящика комода первую попавшуюся футболку для него и скомандовала в надежде, что прокатит:

– Снимай мокрое.

«Ах, какой послушный мальчик! Старается, ручки поднимает, да только силушек не хватает. Горе ж ты моё луковое!» Я прижала чистую футболку подбородком к груди, чтобы помочь Матвею справиться с мокрой одеждой. Занятие действительно не из лёгких: футболка липла, отказывалась скользить, её буквально приходилось отдирать от влажной кожи, но я справилась. Зато теперь началась внутренняя борьба. Я честно пыталась отводить взгляд от голого торса Матвея, но пальцы всё равно дрожали, пока я разворачивала сухую футболку. Шумно сглотнула вязкую слюну, ощупывая взглядом широкие плечи, и не могла не залипнуть на моей слабости – его ключицах. Почему-то мне казалось, что одевать его с закрытыми глазами будет легче, но стало только хуже, ведь тактильность в темноте обострялась. Гладкая кожа Матвея всё ещё пылала жаром от повышенной температуры, и я, расправляя футболку, на несколько секунд позволила себе задержать ладонь на его груди, там, где быстро билось сердце. Я не удержалась, открыла глаза, чтобы проскользить взглядом вверх, по шее, к губам. И тут меня просто парализовало от паники: Матвей смотрел мне прямо в глаза. Я отступила на шаг, готовая бежать, но он обнял меня одной рукой за талию и потянул на себя:

– Ты мне снишься? – услышала я его хриплый шёпот.

Лицо Самурая… Глаза Самурая… Губы Самурая становились всё ближе. Моё сопротивление таяло на глазах, и я уже готова была выбросить белый флаг и завалиться на него всем телом. Меня удержала от этой безумной идеи единственная мысль: он не назвал моего имени, а значит, непонятно, кого там вместо меня могло нарисовать Матвею его воспалённое воображение. Мамой я уже была, к слову. Последним усилием воли я нехотя и со вздохом успела просунуть между нашими губами свою ладонь и накрыть ею его приоткрытый рот:

– Вернёмся к поцелуям после того, как ты выздоровеешь.

Матвей не сопротивлялся, движение губ под ладонью говорило о том, что он попытался усмехнуться. Силы его вмиг покинули, и он завалился спиной на постель. Я по инерции подалась вперёд, но устояла. Сделала пару глубоких вдохов, прежде чем снова решилась посмотреть на его лицо. Матвей казался безмятежно спящим. Я закинула его ноги на кровать. Оставалось последнее испытание. Я убрала волосы, прилипшие к мокрому лбу Матвея, погладила по щеке, укрыла одеялом, засунула свои руки под него и, взявшись за штаны по бокам, с силой сдёрнула их до щиколоток. Матвей рефлекторно зашевелил ногами, доделывая работу за меня, и пинком вытолкнул мокрые штаны из-под одеяла на пол. Я подцепила их рукой, как краном, на негнущихся ногах вышла из комнаты, и, только закрыв дверь, позволила себе растечься безвольной лужицей на пороге. За что мне такое испытание силы воли?!

Потом я, стараясь успокоиться, отпаивала чаем уже себя. Умылась холодной водой и некоторое время не разрешала даже подходить к двери в комнату Матвея. Чтобы чем-то занять мысли и руки, убрала в зале, навела порядок в кухне. Усталость дала о себе знать, и я всё активнее стала клевать носом. Полчетвёртого утра температура у Матвея упала до тридцати семи. Теперь можно было расслабиться. Я напоследок напоила его шиповником с мёдом, перетащила из зала в его комнату кресло и, кое-как устроившись в нём, забылась беспокойным сном.

Глава 26

Право на третий вопрос

Я думала, что из-за волнения буду спать чутко. По факту, судя по глубокому провалу, в который я рухнула, силы свои я переоценила и вряд ли бы проснулась от шороха или шёпота. Из лап Морфея меня смогла выцепить только дикая боль во всём теле из-за неудобной позы. Я заворочалась под тонким пледом, стараясь перевернуться на спину. «Выпрямляем левую ногу, носок максимально натянут; теперь правую руку, кисть в позиции алёнже[10], вторая нога…» Услышав хриплый вскрик со стороны кровати: «Что за чёрт?!», я скинула с себя плед, резко села и повернулась на голос Матвея:

– Доброе утро. Как самочувствие?

Тот смотрел на меня во все глаза сначала испуганно и напряжённо, постепенно расслабился и откинулся на подушку:

– Керн, твою ж дивизию! Я думал, у меня глюки из-за температуры – нападение человекообразных пауков-гигантов. А это ты в кресле барахтаешься, конечности свои вытягиваешь.

– У тебя снова температура? – Это единственное, что мой мозг уловил в услышанном.

…Мне хватило двух шагов, чтобы оказаться возле кровати Матвея. Я положила свою руку ему на лоб:

– Даже если температура и есть, то незначительная, – констатировала я.

И только теперь я заметила, как Матвей смотрел на меня. Видимо, его очень удивили мои спокойствие и отрешённость. Попутно я вспомнила, что на мне из одежды только футболка, причём его, Матвея. Пришлось вернуться к креслу и обернуться пледом на манер сари. Я чувствовала свербящий пристальный взгляд между своих лопаток, но продолжала двигаться как можно спокойнее.

– Ты можешь мне объяснить, что здесь происходит? – не выдержал Матвей. – Почему ты без штанов спишь в моей комнате в кресле? – На секунду завис, заглянул под своё одеяло, и мне прилетел новый вопрос: – Почему я без штанов?

– Если не вдаваться в подробности, я тебя лечила, чтобы ты мог дожить до приезда своей мамы. Закончим пока с вопросами, – решительно обрубила я, видя его попытку продолжить допрос. – Мне нужно заняться завтраком. А ты полежи ещё.

Дверь в комнату Жеглова закрылась за моей спиной. Странно, но сейчас я не чувствовала замешательства и не млела от его пристальных взглядов. Бессонная ночь и усталость притупили мои чувства, что неплохо сыграло мне на руку, зато снабдили тупой головной болью и тёмными кругами под глазами. Из положительного – пришло облегчение от понимания, что мы пережили кризис.

Прибираясь под утро на кухне, я откопала в недрах морозильника куриное бедро, из которого решила сварить диетический супчик. Каждый раз, когда я болела, мама варила мне суп-лапшу, и это блюдо я могла воспроизвести с лёгкостью (куда уж найти рецепт проще). Поставила воду на бульон, почистила зубы, наполовину переоделась в своё. Оказалось, футболку я вчера развесила плохо, и она всё ещё оставалась влажной; со штанами повезло больше, у них сыроват был только пояс, который неприятно холодил кожу, но выбора не оставалось.

Я вернулась на кухню, зажгла газ под чайником и с головой ушла в готовку. Сняла с бульона пенку, несколько раз пробовала на соль, почистила и нашинковала репчатый лук. Когда потянулась к полке, на которой стояла банка с лапшой, боковым зрением уловила, что, привалившись плечом к стене и скрестив руки, за мной с интересом наблюдал Матвей. Вздрогнув от неожиданности, я нечаянно сбила деревянную мельницу с перцем. Громкого падения не случилось: я резко наклонилась вбок и вниз, вытянула руку и поймала мельницу сантиметрах в двадцати от пола.

– Да ты ниндзя! – прокомментировал Матвей мой успех.

– Когда тебе в голову и корпус прилетит булава раз сто, ещё не таким ниндзей станешь.

Я поставила приправу на место и вернулась к своим кулинарным делам.

– Ты зачем встал? Нужно что-то? – бросила я через плечо, чувствуя спиной пристальный взгляд Матвея.

– Как так получилось, что мыпровели ночь вместе?

Судя по настроению и манере речи, ему действительно стало легче. А значит, от вопросов мне было не отвертеться.

– Твоя мама попросилаоб этом. – Я решила копировать его интонацию.

– Да неужели?

– Не веришь – позвони. Откуда я, по-твоему, узнала, где взять запасной ключ от вашей квартиры? Кстати, телефон твой сдох, а зарядку я не нашла.

Я надеялась, что он ринется спасать свой мобильный, но, видимо, на кухне у него дела были поважнее, чем разрядившийся телефон, раз Матвей даже не шелохнулся после моего замечания. «Ну, как знаешь, у меня тоже дела». Я достала из кастрюли курицу, выложила её на тарелку и, не дожидаясь, когда остынет, начала отделять мясо от костей.

– А что с твоими волосами? – судя по переместившемуся звуку, теперь Матвей сидел за столом.

– Пришлось принести в жертву, чтобы тебе стало легче, – усмехнулась я и развернулась к нему. Интересно, он видел тот мульт[11], который я имела в виду?

– Я серьёзно. – В голосе Матвея не было ни намёка на смех.

– Куда уж серьёзнее, – настаивала я на своей версии, – посмотри, какой бодрый проснулся.

Он, не отрываясь, смотрел на меня, плотно сжав губы. И снова я на удивление спокойно выдержала его взгляд. Мне хотелось, чтобы Матвей и дальше продолжал задавать свои вопросы, хотелось слышать его голос, быть рядом с ним, даже несмотря на усталость и недосып. Руки чесались свободно гладить его по щеке, держать его ладонь в своей. Просто смотреть на него, как ночью. Поэтому начала говорить сама, стараясь распалить его воображение:

– А ещё я тебя отпаивала чаем, обтирала уксусом, водила в туалет, переодевала…

Моя ставка сыграла – в тёмных глазах Самурая появилось пламя. От вида этих всполохов моё сердце забилось быстрее и участилось дыхание.

– И я безропотно позволял так с собой обращаться? – с сомнением переспросил Матвей.

– Ты был верен себе, отбивался до последнего. Но, – я понизила голос, добавляя в него интриги, – я была очень настойчива.

– Мне есть за что извиняться? – вкрадчиво спросил Матвей, продолжая буравить меня взглядом.

И тут я словно удар под дых получила: вспомнила его жаркую руку на своей талии, приближающиеся губы, горящие то ли лихорадкой, то ли желанием карие глаза.

…Ты снишься мне?..

Я замешкалась с ответом, потупилась, стараясь угомонить дремавшую до этого момента чувственность. Матвей стал похож на заведённую пружину, готовый… не знаю… притянуть меня за руку к себе или самому подойти ближе. Его решимость к действию выражалась в силе, с которой он сжал левой рукой столешницу. Я затаила дыхание в предвкушении, готовая броситься к нему, когда он решится сделать первый шаг… Воздух вокруг нас вибрировал, закручивался воронкой, подталкивал друг к другу…