Выбирай сердцем

Совсем не свихнуться от тягостных мыслей мне помогли репетиторы, так вовремя организованные мамой и папой. Теперь у меня были заняты вечера вторника, среды, пятницы и послеобеденное время в субботу. Я грустно улыбнулась, глядя на своё недельное расписание, ведь понедельник и четверг, дни, когда мы с Матвеем должны готовиться к химии, остались не заняты, будто судьба оставляла мне маленький шанс. Только вот напарник по химии выбора мне не оставлял, ссылаясь на лёгкость изучаемых тем и свою занятость, предлагал готовиться отдельно, а трудные задачи мы решали на перемене сразу после очередного урока химии.

Так прошли две недели октября. Всё чаще небо затягивало тяжёлыми тучами, холодный дождь, стоило только выйти на улицу, хлестал по щекам, пытаясь выбить из моих глаз глубоко спрятанные слёзы. Но я держалась, пусть небо плачет за меня. Репетиторы на дом задавали много, приходилось часа по три сидеть над их заданиями, не считая школьной домашки. Голова пухла от количества информации, но лучше уж так, чем терзать душу мыслями о Матвее. Вот как сейчас, время было почти десять вечера, а я всё ещё сидела за конспектами. Звонок телефона оторвал меня от написания очередного эссе по английскому, и я, не глядя на экран, ответила:

– Слушаю.

– Привет. Не отвлекаю?

Знакомый мужской голос в трубке заставил меня напрячься.

– Привет, Фил. Что-то случилось?

– Обязательно должно что-то случиться, чтобы я мог тебе позвонить? – Он пытался шутить, но звучало это как-то грустно. Молчание. Не дождавшись ответа на свою реплику, добавил: – Сень, я скучаю. Ты говорила, что я могу позвонить, когда соскучусь.

Я отложила ручку и откинулась в кресле.

– Рассказывай, что нового? – спросила я.

– Нового – ничего. Каждый день, как день сурка, только даты в календаре меняются.

– Много работы?

– Не в работе дело… – Голос друга детства звучал глухо, и мне представилось, как он сидит за столом, одной рукой обхватив низко опущенную голову, а во второй держит телефон. – Так паршиво на душе…

– У меня тоже, – честно призналась я и посмотрела в окно, стекло которого снова было исчерчено дорожками дождевых капель. – Это всё из-за осени…

– Может, из-за осени, – чувствовала, что слова давались ему всё труднее, словно через силу, – а может, из-за тебя…

Чёрт, я так и знала! Вздохнула, потёрла глаза пальцами, стараясь придумать, как вырулить из этой ситуации. Не успела.

– Сень, давай встретимся? Просто поговорим и всё, ок?

– Фил, мы сейчас разговариваем…

– Это не то. Я хочу увидеть тебя. – Голос Фила ожил, зазвучал твёрже.

– В ближайшее время точно не получится. У меня куча занятий у репетов, времени на сон не хватает, не то что на встречи. Мы сможем увидеться на дне рождения папы. Там я точно буду, и тебя в любом случае он пригласит.

– Это будет в ноябре…

– Фил, честно, раньше – никак. Знаешь, чем я буду заниматься после твоего звонка? Писать эссе на английском, ещё две темы осталось.

– Хочешь, помогу?

– Хочу. Как тебе такая тема: «Образование помогает формировать хорошие черты личности и исправляет плохие»? In English, please.

В трубке послышался смех:

– Я понял. Не буду тебя больше отвлекать… Спокойной ночи, Сень.

– Спокойной ночи, Фил.

Не успела я отложить телефон, как он зазвонил снова. На экране высветилось «Наталья Леонидовна». Да что происходит?

– Здравствуйте, Наталья Леонидовна.

– Добрый вечер, Ксения. Не разбудила?

– Ещё занимаюсь. Что-то случилось? – Один и тот же вопрос за последние десять минут.

– Хочу попросить тебя об одолжении. – Тренер всегда была человеком прямолинейным и издалека разговоры не начинала. – Двадцать шестого октября День гимнастики. В спортшколе решили приурочить к празднику и День открытых дверей. Мне нужно, чтобы ты приняла участие в показательных выступлениях.

Вот так, просьбы тренера начинаются со слов «мне нужно», не та профессия, чтобы быть мягкой. Я могла, конечно, отказаться, но это было впервые, чтобы Наталья Леонидовна о чём-то просила. И имела на свою просьбу право – столько сил в меня вложила за прошедшие годы.

– Я выступлю, – долго раздумывать не приходилось, – только у меня очень мало времени на подготовку. Куча репетиторов. – «Звучу, как заезженная пластинка». – Свободными остались только воскресенье и… понедельник с четвергом.

– Думаю, тебе этого хватит. Можешь заменить сложные элементы и связки на более лёгкие. В этот раз мне нужно шоу, оценки за сложность никто выставлять не будет.

Я слушала, кивая в знак согласия, мысленно прокручивая свои программы, выбирая, которая из них подойдёт для этого мероприятия. И только потом, когда закончила разговор и отложила трубку, поняла, что у меня не осталось ни одного свободного дня. Работа на износ – лучшее лекарство от безответной любви. Я горько усмехнулась своим мыслям и придвинула ближе тетрадь с английским.

Прошло три дня. Сегодня впервые за неделю показалось солнце. Краешком в маленькое окошко, прорезавшееся в плотных сизых тучах, напоминая, что небо может быть голубым. Но даже этого маленького светлого пятна хватило, чтобы настроение поднялось. Я пила чай, рассматривая через окно парк с облетевшими листьями, поймала себя на мысли, что в этом году даже не успела прошуршать ими, потому что вместе с листопадом пришли дожди.

Среда, а значит, пора было собираться на занятие по английскому и ехать на другой конец города. Выходила я всегда с запасом, никогда не любила опаздывать, тем более к репетиторам. А сегодня, в честь солнца и ясного неба, которого становилось всё больше, решила позволить себе маленькую прогулку по всё ещё разноцветному, хоть и значительно поредевшему, парку. Улыбалась, предвкушая, как подставлю лицо долгожданным солнечным лучам и лёгкому, пусть и осеннему ветру. На ходу застёгивая молнию на куртке, вылетела из подъезда и растерянно остановилась: около подъезда возле своей машины стоял Фил. Я, убрав улыбку с лица и мысленно попрощавшись с прогулкой (понятно же, что быстро от него не отделаюсь), подошла ближе. Середина рабочего дня, а он в джинсах, свитере и куртке. Что-то произошло? Свой вопрос я задать не успела. Фил отлип от машины и сделал шаг мне навстречу:

– Я решил, что до ноября слишком долго ждать. Привет.

Его глаза странно блестели от азарта или от предвкушения – разобрать я не смогла. Фил смотрел на меня, не моргая, и от этого взгляда хотелось сильнее надвинуть на глаза шапку.

– Привет, – ответила я. Правил приличий всё-таки никто не отменял.

– Ты сегодня рано.

– Переквалифицировался в сталкера?

– Скажем так, частично знаком с твоим расписанием. – Фил говорил, наклоняя голову то вправо, то влево, будто картиной любовался.

– Очень интересно. – Надеюсь, мой сарказм дал ему понять, что я не рада такому вмешательству в свою жизнь.

– Не подумай ничего плохого…

– Уже.

– …но репетитора по английскому дядя Серёжа нашёл через меня. И договаривался с ним о твоих занятиях при мне.

– Тогда я должна сказать тебе спасибо. Репетитор очень хороший, обещает, что сдам на восемьдесят пять плюс, а если очень постараюсь, то и на девяносто.

– Я не за этим приехал, Сень. – Голос Фила стал тише, а сам он сделал ещё один шаг ко мне. – Просто действительно очень соскучился.

Я опустила голову, ковырнула носком кроссовки мелкий камушек. Скажи он мне это месяц назад, всех собак на него спустила бы. Но сейчас, когда у самой сердце скулило от невозможности быть рядом с любимым, поведение Фила и его стремления не казались мне такими уж неправильными.

– Фил, прости, я не могу тебе ничем помочь. – Голос звучал глухо, виновато. Я немного откашлялась и продолжила: – Мой ответ не изменится – мы можем быть просто друзьями.

– Что я должен сделать, чтобы ты поменяла своё решение?

В его взгляде читалась тоска, желание что-то делать. И мне очень неуютно было в этот момент. Не могла быть грубой или резкой. Но и обещать или давать надежду тоже не могла.

– Фил, что ты чувствуешь?

– Что? – Казалось, я огорошила его своим вопросом.

– Ты смотришь сейчас на меня, девушку, которая, как ты говоришь, очень тебе нравится, по которой сильно скучаешь, а что ещё? У тебя перехватило дыхание, когда я вышла из подъезда? Или сердце сдавило, когда ты увидел мою улыбку? Или у тебя все мысли путаются только от того, что я стою сейчас настолько близко?

– Конечно! Я каждую секунду думаю о тебе. Даже с работы сбежал, чтобы увидеться с тобой. И сердце ёкнуло, когда тебя увидел. Ты веришь мне? – Его глаза заблестели ещё сильнее.

– Верю, Фил, верю… – Чёрт, почему столько печали в моём голосе? – Толькоя ничего не чувствую к тебе. Ничего такого, понимаешь? Не вижу в тебе мужчину, только друга.

Видно, зря я это сказала, всё равно что плеснуть бензина в затухающий костёр. Улыбка вмиг сползла с лица Фила. Он стиснул челюсти так, что скрипнули зубы, глаза блеснули холодной сталью. Подошёл вплотную, крепко сжал мои плечи чуть выше локтей и потянул на себя.

– Тебе показать мужчину?

Его лицо было слишком близко от моего, и я автоматически отклонилась назад, увеличивая расстояние между нами. Фил разгадал моё стремление, переместил руки мне на спину, стараясь прижать меня к себе ещё сильнее, не забыв при этом блокировать мои руки, чтобы не смогла оттолкнуть.

– Фил, остановись. Не делай того, от чего тебе самому потом будет стыдно, – говорила, а сама продолжала отклоняться, теперь уже корпусом.

Да у моего друга детства, кажется, снесло крышу! Он всё сильнее вжимал меня в себя, тянулся вперёд, не сводя лихорадочного взгляда с моих губ:

– Говорят, один хороший поцелуй может перевернуть всё.

Я не придумала ничего лучше, чем сильнее упереться пятками в землю, напрячься, продолжая отклоняться, и, если понадобится, стать в мостик, резко отвернула голову максимально влево, отчего моя шапка, сделав кульбит, улетела на асфальт, и твёрдо сказала:

– Поверь, потом ты пожалеешь.

К тому, что случилось в следующую секунду, не были готовы ни Фил, ни я. Молниеносное движение над моим правым плечом, звук удара, от которого Зиберт отшатнулся, ослабил свою хватку, а я, вместо того чтобы шмякнуться на асфальт от потери опоры, упёрлась в кого-то спиной и устояла.

– Что за чёрт?! – Фил, утирая кровь с разбитой губы ладонью, зло смотрел за мою спину. – Ты кто такой?

Мне даже поворачиваться не нужно было, чтобы понять, кто стоит сзади. Мой Самурай. Можно, конечно, высокопарно выражаясь, заявить, что я узнала его по стуку сердца. Но в действительности его выдал аромат парфюма. Счастье переполнило меня настолько, что затопило все доводы рассудка.

– Это мой парень, – выпрямляясь, сказала я максимально равнодушно, насколько чувство влюблённости и бешено бьющееся сердце могли в тот момент мне это позволить.

Матвей, убедившись, что я вернула себе устойчивость, поднял мою шапку, отряхнул, но не отдал, а надел на меня сам:

– Ты в порядке? – Брови нахмурены, глаза мечут молнии, губы плотно сжаты. Похоже, Матвей был в бешенстве.

– Всё нормально, – выдавила я из себя, стараясь не умереть от щекотки взбесившихся бабочек в животе.

– У тебя есть парень? – Удивлению Фила не было предела. – Но ты никогда не говорила…

– И это даёт тебе право набрасываться на неё? – Самурай сжал кулаки и сделал движение в его сторону.

– Матвей, не стоит! – Я двумя руками вцепилась в его запястье.

Он посмотрел мне в глаза, потом на мои руки, расслабил кулак и крепко обхватил мою ладонь:

– Пойдём, ты опоздаешь.

Я, ошалелая от теплоты самурайской руки, от всего произошедшего, покорно пошла за ним, оставляя позади взбешённого Зиберта. А через несколько шагов услышала его нервный смешок и голос:

– Сень, это он, да? Мужчина, от чьей улыбки у тебя перехватывает дыхание?

Я готова была провалиться в тот момент под землю, но Матвей уверенно шагал вперёд (не подал вида или не расслышал?), не ослабляя хватки своей руки, оставляя колючий от бессилия смех Фила всё дальше за нашими спинами.

Глава 23

Показательное выступление

Мы шли через парк в молчании. Я отмеряла шаги, как лепестки ромашки, гадая, слышал или не слышал. Впереди замаячила остановка, побуждая нас замедлиться. И важным казалось уже не то, что Матвей слышал, а именно эта минута, крепко сплетённые пальцы, то, что мы вместе. Где же моя крёстная фея со своей волшебной палочкой? Пусть превратит эту дорогу в бесконечную. Идти рука об руку с любимым человеком – о чём ещё можно мечтать? Краски стали ярче, небо – выше, солнце – жарче. Я бросала мимолётные взгляды на идущего рядом со мной парня. Солнце било в глаза, заставляло щуриться, мешало мне любоваться резкими, словно росчерк пера, чертами его профиля. Но я умудрялась выхватывать в слепящем блеске светила высокую линию скул, тонкий нос, чувственный изгиб рта. И непонятно, что больше ослепляло: солнечные лучи или красота этого лица.

Внезапно, словно опомнившись, Матвей отпустил мою руку, и она сиротливо зависла в воздухе. Я возмутилась про себя, несогласная с его решением, и, набравшись наглости, сама потянулась к его ладони, но он уже спрятал обе руки в карманы куртки. В его движении прослеживалась какая-то поспешность, будто моё присутствие стало смущать или, того хуже, раздражать. Радость в моих глазах потухла мгновенно, словно спичку задули. Резкий порыв холодного ветра окончательно вернул в реальность.

– У тебя английский сегодня? – Голос Самурая звучал глухо, потому что он зарылся в высокий ворот парки по самые глаза.

– Ага, – ответила я, пряча в карманы своей куртки вмиг озябшие без тепла рук Матвея пальцы.

– Не опаздываешь?

– Ещё нет.

Моё сердце снова радостно подпрыгнуло. «Значит, он думал обо мне, прислушивался к нашим с Татой разговорам». И поразилась сама себе: если несколько минут назад я обозвала Фила сталкером за такую же осведомлённость о моём расписании, считая это вмешательством в личную жизнь, то интерес Матвея мне льстил. Явный признак влюблённой дуры, не иначе. Молчание затягивалось, заставляя меня чувствовать себя всё более неуверенно, нужно было срочно его нарушить, и я выдала:

– У меня в субботу показательное выступление.

– Ты вернулась в гимнастику? – От удивления Матвей даже вынырнул из тёплого ворота.

– Временно. Тренер попросила выступить с программой на празднике.

– Праздник по случаю начала осенних каникул?

– Нет, – усмехнулась я, – праздник по случаю Дня открытых дверей и Дня гимнастики. Два в одном.

– Такое разве бывает? День гимнастики?

– Шутки у тебя сегодня не особо. – Я, воодушевлённая показавшимся на лице Матвея неким подобием улыбки, продолжила: – Сможешь прийти? Как фотограф… Раз выдался такой случай, подумала, что хочу фотографии на память о последнем выступлении… Я отправлю адрес и время…

Чем больше говорила, тем больше смущалась и под конец уже мямлила что-то нечленораздельное. Самурай снова спрятался в ворот, оставив без ответа мою просьбу, лишь задумчиво смотрел вдаль, размышляя явно не над моими словами. Я поникла головой и медленно брела рядом.

– Наверное, мне не стоило действовать столь резко, – вдруг выдал Матвей и покосился на меня в ожидании ответа.

В первую секунду я не поняла, о чём он говорит, но потом дошло. Видимо, ему стало не по себе от выписанного Зиберту удара.

– Ему только на пользу, – рассуждала я вслух, – хоть мозги на место встанут. Фил спасибо тебе должен сказать, когда поймёт, что мог натворить. Думаю, ему уже стыдно. Но приложил ты его, конечно, крепко…

– Думаешь, мне интересно это слушать? – Самурай пристально смотрел на меня. – Я хотел узнать о тебе,твоём отношении к произошедшему. Почему ты всё время говоришь о нём?

Я удивлённо уставилась на него. Снова злится?

– Да что не так?

– Ты так печёшься о своём друге! «Фил славный, он всё осознает и исправится». – Матвей кривлялся, стараясь подражать моей интонации. – Может, мне вообще не стоило вмешиваться, сами бы разобрались?!

– Я не говорила этого! – От возмущения я повысила голос: – Почему ты всё выворачиваешь?

– Потому что потому!

– Прекрати вести себя как ребёнок и объясни нормально!

– Нечего объяснять! Всё, давай, – Самурай легко подтолкнул меня в сторону дороги, – вон твой автобус.

А сам развернулся и быстро зашагал в другую сторону, оставив меня одну, огорошенную и растерянную. К остановке подъезжал сорок первый номер, действительно мой. Откуда такая информированность у Самурая? И этот следил за мной? Невозможный человек, придумал сам себе что-то, выводы сделал, а все остальные виноваты! А поговорить слабо? Прав был Белов, с Самураем невозможно разговаривать нормально. Слишком много мнит о себе. На место растерянности пришла злость. Двери автобуса закрылись за моей спиной, громко лязгнув друг о друга, словно выполнили моё желание с силой жахнуть дверью. Я уселась на свободное место, сложила руки на груди, насупилась и запыхтела, источая всем своим видом обиду. Только обижалась на что? На то, что сама выбрала такого вспыльчивого, влюбилась без оглядки и долгих рассуждений? Да и какому парню понравится, когда девушка при нём другого обсуждает? Но всё равно, не прав-то он, Самурай.

И началась холодная война. Мы с Жегловым зыркали друг на друга из разных концов школьных кабинетов, как голодные волчата. Он – в обиде, что не поняла и не признала вину, я – из гордости, что нормально не объяснил и ни в чём я не виновата. Такое поведение осталось незамеченным, наверное, только слепым. Все остальные одноклассники, особенно «весёлая компания», с интересом наблюдали, как мы делаем вид, что не замечаем друг друга, но при любом удобном случае бросаем в спину «врага» испепеляющий взгляд. А в пятницу, последний школьный день перед каникулами, он вообще не пришёл к первому уроку, потому что это была химия.

– Вы поругались с Жегловым? – спросила Тата, когда я, отсидев в одиночку положенные сорок минут, вернулась за нашу с ней парту.

– С чего ты взяла? Всё как обычно. – И я пожала плечом, мол, ума не приложу, о чём ты.

– Ага, я так и поняла, – не без иронии добавила подруга.

Чтобы сменить тему, я спросила:

– Хочешь увидеть моё выступление? Последний шанс.

– Серьёзно, можно? – Глаза Таты заблестели от предвкушения.

– Конечно, можно! Мне приятно будет. И с девчонками тебя познакомлю, как обещала.

– Круто! – Она беззвучно зааплодировала, чего не делала при мне очень давно. Значит, действительно рада. – А ещё будет кто-нибудь?

Этот вопрос застал меня врасплох, напомнив о человеке, которого мне действительно очень хотелось видеть там. Я поспешила отвернуться, пряча от подруги потухший взгляд, хоть и продолжала тянуть улыбку:

– Кто тебе, кроме меня, нужен?

– И то правда!

Субботнее занятие у репетитора пришлось отменить. Начало программы показательных выступлений было назначено на двенадцать, а моё выступление, согласно расписанию, будет в полпервого, но в спортшколу я пришла к девяти утра, решив устроить себе дополнительную тренировку. Хоть Наталья Леонидовна и настаивала на том, что это всего лишь шоу, но выходить неподготовленной (что такое пять тренировок перед выступлением?) у меня не было никакого желания. А ещё накраситься, собраться, с Настями поболтать…

За пятнадцать минут до торжественного начала мероприятия в мессенджере пришло сообщение, что Тата прибыла и ждёт меня в центральном фойе. Натянув мохнатые чёрные угги, которые были мне вместо тапок на всех соревнованиях, в полной боевой готовности (золотистый купальник, гладко зачёсанные в высокий узел волосы и броский фиолетовый «смоки айс») помчалась её встречать.

– Тата, привет! – махнула я рукой, увидев её в толпе перед гардеробом.

Подруга при виде меня просияла ответной улыбкой:

– Привет. Шикарно выглядишь! Смотри, кого я привела.

Человек, стоящий позади Таты, обернулся, и я столкнулась с цепким взглядом чёрных глаз:

– Привет.

От шока я замерла на секунду с открытым ртом. Он пришёл! Матвей с интересом рассматривал мой новый для него образ, и там, где моей кожи касался его взгляд, она становилась горячей. Сердце забилось как бешеное, а я пожалела, что не накинула олимпийку, ведь тонкий купальник, как мне казалось, не мог скрыть счастливой вибрации моего тела.

– Ты говорила, что хочешь фотографий на память. Вот я и попросила Матвея, – заговорила Тата, даря мне лишнее время, чтобы окончательно прийти в себя.

В подтверждение её слов Матвей демонстративно поправил висящий на груди массивный фотоаппарат. А мне большего и не надо было. Значит, он отпустил свои обиды и захотел увидеть меня, разговаривать со мной. Услышал мою просьбу там, в парке, решил исполнить моё желание. Я улыбалась всё шире, попеременно переводя счастливый взгляд с Матвея на Тату и обратно:

– Я так рада, что вы смогли прийти, – на местоимении «вы» посмотрела Матвею прямо в глаза, чтобы он понял, кто именно доставил мне такую радость.

Тёмные глаза блеснули ликованием, губы сложились в ответную улыбку, но Матвей, видимо смутившись своей реакции на мои слова, или того, что Тата могла её заметить, с преувеличенным вниманием стал рассматривать свой фотоаппарат.

– Пойдёмте, я провожу вас. – Я поманила за собой долгожданных гостей.

Я вела их по коридорам на трибуны, Тата взяла меня под руку и защебетала в самое ухо:

– Сенька, ты такая красивая! Видела бы тебя сейчас Кузьменко, позеленела бы от злости. Почему ты так в школу не ходишь?

– Как, в купальнике?

– Нет, с макияжем. И в юбке короткой. Прятать такие ноги – это же преступление! Правда, Матвей? – Она обернулась к Самураю.

– Ей парень не разрешает ходить в коротких юбках, – отозвался тот на полном серьёзе.

Если это было сказано в шутку, то она вышла неудачной. Если же Матвей таким образом высказывал свои пожелания… Уши вспыхнули, и мне с трудом удалось подавить желание хорошенько стукнуть идущего сзади. Чёрт, неужели он не может пропустить ни одной возможности меня зацепить?

– Парень? Сень, у тебя что, парень есть? – Тата вмиг загорелась этой мыслью и пытливо посмотрела на меня.

– Нашла кого слушать, Тат. – Я бросила на идущего сзади предостерегающий взгляд, чтобы не болтал лишнего. – Но даже если парень появится, не думаю, что стоит у него просить разрешение на длину юбки. Заходите здесь и выбирайте места. – Я показала рукой на секцию «В». – Мой выход приблизительно в полпервого. Потом я сразу свободна.

– А ты где будешь до выступлений? – поинтересовался Матвей, когда Тата вошла в указанную мной дверь.

– Там, за углом, дальше по коридору, наша раздевалка и проход в зал для спортсменок.

Я говорила, а в голове крутилось «Как же я по тебе соскучилась!». Сама не ожидала, что мне будет стоить больших усилий не наброситься на парня. Сцепила свои пальцы, чтобы утихомирить желание прикоснуться к Матвею. Зато он не стеснялся: теперь, когда Таты не было на горизонте, смотрел, не моргая, словно пытался гипнотизировать. Глупый, гипноз ни к чему, всё уже случилось, я влюбилась в тебя по полной. А Матвей вдобавок ко всему опять улыбнулся, отчего по моему затылку побежали мурашки. Держать себя в рамках приличия мне становилось всё труднее.

– Я пойду, – сказала на выдохе, проклиная своё тело за такую податливость.

– Удачи. – Матвей махнул рукой и зашагал по проходу к трибуне.

Никогда ещё я не ждала своего выхода на ковёр с таким воодушевлением. За тяжёлой шторой-ширмой, отделяющей часть спортивного зала для разминки от ковра для выступлений, стоял гул. Все понимали, что сейчас не соревнования, поэтому на лицах спортсменов было больше улыбок, слышались шутки и смех. Даже Наталья Леонидовна казалась расслабленной.

– Девочки мои, – сказала она, собрав нас тесным кружком, – никаких установок сегодня давать не буду. Просто работайте от души и получайте удовольствие.

Передо мной выступала восьмилетняя Маша, старательно отрабатывая свою программу под зажигательную песню «Валенки». А я, стоя возле ширмы наготове, пробежалась глазами по трибунам, стараясь отыскать знакомые лица. Вот Тата, сияя глазами-блюдцами, помахала мне. Но Матвея рядом с ней я не увидела. Борясь с накатывающим волнением (да где же он?), задержав дыхание, я заскользила взглядом по лицам медленнее, всматривалась и облегчённо выдохнула, найдя нужное. Матвей стоял на паркете почти у самого края ковра по диагонали от меня. Заметив, что я его увидела, отсалютовал мне фотоаппаратом.

– На ковёр приглашается мастер спорта по художественной гимнастике Ксения Керн!

Я подула на ладони, сильнее прижала правым предплечьем к телу мяч. Краем глаза заметила, как Матвей вскинул фотоаппарат к лицу. Стала в точку, обратный отсчёт, музыка. Никогда ещё я не чувствовала в своём теле такой лёгкости. Не было судей, соперниц, зато был он. Тот, для кого я хочу быть лучшей, в чьих глазах хочу видеть восхищение. И шпагат в прыжке получался с бо́льшим провисом, и планше[7] крутилось чище, и равновесие я держала увереннее. Мяч, как на верёвочке, после бросков возвращался точно на кончики пальцев, аккуратно, словно сам боялся упасть, скользил по спине, плечам, рукам. В каждой точке ковра я старалась поймать взгляд Матвея, пусть и через объектив фотоаппарата. Хотела, чтобы он понял и оценил, сколько усилий, часов я потратила на то, чтобы сейчас с лёгкостью выполнять наисложнейшие элементы, не вняв предложению тренера заменить их для показательного выступления на более простые. Я замерла вместе с последним звуком музыки, и зал взорвался аплодисментами.