Выбирай сердцем

Теперь понятно, откуда в ней изящность и грация. Я непроизвольно выправила спину и поставила ноги в третью позицию, а Лариса Владимировна улыбнулась ещё шире и сказала:

– Ксения, расслабьтесь, вы же не у станка. Идёмте чай пить. Разогреемся перед ужином.

В отличие от нашей, на этой кухне свободно умещались рабочая зона во всю стену со множеством шкафов и круглый обеденный стол. Мне досталось место справа от Жеглова. Стол был сервирован фарфором, а от количества вкусного на нескончаемых блюдцах глаза разбегались. Вот это я понимаю – разминка!

– Мать, ты расстаралась! – оглядывая ассортимент вкусностей, высказался Жеглов-старший. Как и положено лесорубу, голос у него был низкий, вибрирующий, но не строгий, с шутливыми нотками. – Хотя согласен, повод отменный – сын первый раз девушку в дом привёл.

– Пап, – Самурай был явно смущён таким замечанием.

Серьёзно, ты умеешь смущаться? Посмотрим, насколько сильно.

– Матвей – первый парень, которого я привела в свой дом.

Говоря эту фразу, я с нежностью взглянула на Самурая. Тот с сомнением посмотрел в ответ, но встретил лишь милую улыбку. Зато его папе мои слова явно понравились, он одобрительно крякнул и закинул в рот печеньку.

– Матвей сказал, вы учитесь в одном классе? – Теперь была мамина очередь задавать вопрос.

– Да, а на химии ещё и сидим вместе.

– Надеюсь, вы сможете повлиять на нашего оболтуса, наставьте его на путь истинный. – Папа успел дожевать своё печенье и снова вернулся в беседу.

Я скромно потупила взгляд и ответила:

– В этом вопросе, скорее, наоборот получится – у Матвея оценки лучше моих. Честно сказать, я очень рада, что могу рассчитывать на его поддержку и помощь.

В моём понимании сценария на этих словах героиня должна выказать искреннюю симпатию к своему партнёру. Поэтому я положила свою левую руку поверх его правой, свободно лежащей на столе, и легонько сжала её. Жеглова словно током ударило: он резко выпрямил спину, но, поняв, что такой реакцией может себя выдать, медленно расслабился. Руку свою не убрал, заинтригованно смотрел, как мои пальцы скользнули по ладони, прошлись по её мягким подушечкам, в то время как большой палец поглаживал острые костяшки кисти. За мгновение до того, как Жеглов решился сжать мою ладонь в ответ, я убрала её к себе на колени, и ему достался лишь воздух в кулаке. Он пристально посмотрел на меня, и искра негодования сверкнула в глубине его чёрных глаз.

Под жёстким наблюдением со стороны Самурая, которое его родители, надеюсь, расценили как «глаз от неё оторвать не может», я успела сделать пару глотков чая и откусить один раз нежнейший грушевый пирог. И тут мне прилетел новый вопрос от мамы:

– Ксения, а как вам его работы?

Мы с Жегловым переглянулись. В наших беседах никогда не всплывала тема его «работ». Всё бы ничего, но он в тот момент только откусил большой кусок от торта и при всём желании не смог бы даже помочь мне выбраться из этой ловушки.

– С недавних пор он всерьёз занялся фотографией. Пришлось даже купить ему дорогущий фотоаппарат. – Спасибо, Глеб Васильевич, за ваше своевременное пояснение!

– Мы ведь так и познакомились с Матвеем: он предложил мне стать его моделью. – Я посмотрела на жующего Самурая с вызовом, вспоминая, к чему привела его любовь к фотографии. – Но остальных работ не видела. Видимо, он стесняется.

Пока я говорила, мой парень всё старался справиться с тортом. Эх, Жеглов, погубит тебя когда-нибудь твоя страсть к сладкому и большим кускам. Даже перепачкался весь. Я, не отдавая отчёта тому, что решила сделать, большим пальцем правой руки смахнула крошки с его губ. Теперь током пронзило меня. Это ощущение мягкости губ под моими пальцами… Я замерла с широко открытыми глазами, соображая, что только что наделала, да ещё и у его родителей на виду. Но большей жути на меня нагнали самурайские раскосые глаза: тёмная бездна, на дне которой теперь плясали языки пламени. Самурай громко звякнул своей чашкой о блюдце, резко поднялся, потянув меня за собой за руку, которую крепко, словно тисками, держал за запястье:

– Самое время показать тебе фотографии. Спасибо за чай, мам.

С этими словами он повёл меня по коридору в глубь квартиры.

Глава 21

Можешь спросить меня…

Жеглов резко развернулся и толкнул дверь своей комнаты, чтобы та захлопнулась за моей спиной.

– Кажется, кто-то настаивал на запрете физического контакта… – Он говорил очень тихо, еле разжимая зубы, и пристально смотрел мне в глаза. – Или я что-то пропустил?

В его глазах продолжало полыхать пламя, затягивая, проникая в самое сердце. Злится? Неужели так взбесился из-за прикосновения?

– Я… – Мой язык еле ворочался, словно рот набили сухой ватой. Попытка сглотнуть тоже провалилась.

– Ты – что?

Самурай смотрел не моргая, а я, как заколдованная, не смела отвести от него взгляда, всё глубже погружаясь в эту чёрную бездну, подсвеченную яркими всполохами. Жеглов притянул меня ближе, навис, отчего мне пришлось поднять голову. Сердце стучало уже где-то в горле, отдаваясь дрожью в барабанных перепонках. Это был не страх, скорее шок от собственной реакции, я не ожидала, что мимолётное прикосновение сможет так взбудоражить. «Давай, мямля, соберись! Пауза чересчур затянулась. Приди в себя, иначе Самурай надумает лишнего».

– Я слишком вжилась в роль, – мне с трудом удалось выдавить из себя хоть что-то, – плохо себя контролировала… Очень натурально вышло, не находишь?

Вслед за вернувшимся даром речи пришло осознание того, что я могу шевелиться. Высвободила свою руку, которую Самурай продолжал с силой сжимать, отступила в сторону, опустила голову, сумев наконец избавиться от его цепкого взгляда. На запястье левой руки от крепкого захвата проступили красные полосы, правой я стала растирать их, гадая, появятся ли завтра синяки. Жеглов проследил за моим движением, увидел следы от своих пальцев, поджал губы и спрятал руку-виновницу в карман джинсов:

– Извини, не рассчитал силу.

– Мы оба сегодня не рассчитали свои силы, – с усмешкой сказала я, показывая, что не сержусь.

Напряжение между нами стало спадать. Я смогла расслабиться, ритм моего сердца возвращался к нормальному. Я обошла Самурая сбоку, осмотрелась и замерла с открытым ртом: стол, шкаф, кровать те же и на тех же местах, что и в моей комнате. Больше рамок на стенах, другие названия на корешках книг в стеллаже, но в целом впечатление, словно я домой попала. Определённо, наша мебель была куплена в одном и том же магазине.

– Обалдеть! Разве такое бывает? – с удивлением спросила я, оглядываясь.

– Ты о чём? – не понял он.

– У нас с тобой комнаты одинаковые! Ты разве не заметил?

Тот лишь неопределённо пожал плечами. Эх, мужчины, до чего ж к деталям невнимательные! Я снисходительно посмотрела на Жеглова и вернулась к осмотру комнаты. Стену с фотографиями можно было смело отнести к арт-объекту. Снимков было так много, что они, как мозаика, закрывали почти всю стену напротив кровати от пола до потолка. Некоторые приходилось рассматривать, задирая голову, а для некоторых – опускаться на корточки. И все они были выполнены с эффектом сепии[6], выгодно сочетаясь с цветом мебели. Больше всего я насчитала пейзажей, реже попадались натюрморты, портретов было всего два: Ларисы Владимировны и… мой. То самое фото, которое я не увидела на телефоне. То самое, из-за которого началась вся эта канитель. Моего лица, как и говорил Жеглов, не видно, зато композиция и свет действительно очень удачно сложились в этом кадре, даже несмотря на то, что он был сделан на телефон. Если не брать во внимание, каким образом фотограф его добыл, стоило признать – фото крутое.

– Я могу получить себе одну копию? Как модель…

Самурай, увидев, на какое именно фото я показываю пальцем, забегал глазками, понимая, что его поймали с поличным. Как маленький ребёнок! Привёл меня в комнату и думал, я не замечу свою фотографию, висящую на стене? Или в его планы просто не входило приводить меня сюда?

– Извини за тот раз, – через столько времени Жеглов всё-таки решился произнести эти слова, – я не должен был врать. Но очень не хотелось удалять фото…

– Ты ведь тоже не думал, что мы станем одноклассниками? – зачем-то спросила я.

– У меня был шок, когда ты первого сентября появилась в классе. – Он по-доброму усмехнулся своим воспоминаниям.

– Я специально это устроила. Иначе как бы я получила это фото?

В моих глазах плясали весёлые чёртики. Все прошлые обиды казались мелочными и далёкими. Наши отношения с Самураем более-менее налаживались, выходили на другой уровень, и всё чаще, общаясь со мной, он не надевал свою маску, не старался казаться отстранённым. Вот как сейчас: широко улыбаясь моей шутке, он сел на кровать, расслабился, всем видом показывая, как рад, что я не держу на него зла. Я вернулась к фотографиям, стараясь найти хоть один кадр с Жегловым. Но ни на стене, ни в других частях комнаты его фотографий не было.

– Ты говорила, что у тебя тоже должна быть встреча. – От поиска меня отвлёк его голос.

– Вчера был семейный совет.

– Родители общаются после развода?

– Им пришлось начать общаться из-за меня. Встреча и подкинутые мной проблемы тому посодействовали.

Я села на стул напротив него, понимая, что этот вопрос не последний.

– Проблемы? – Жеглов выглядел действительно заинтересованным.

– Решали с моим поступлением, репетиторами. Плюс рассказала вчера, что распрощалась со спортом.

– Как отреагировали?

– Ну были удивлены, конечно, но не больше, чем моим выбором будущей специальности.

Самурай решил сменить позу и теперь полулежал, опираясь на предплечье правой руки, одну ногу согнул в колене, а вторую свободно вытянул.

– А что за специальность?

– Я не пойму, ты возомнил себя царём, а я, как Шахерезада, должна тебя рассказами развлекать? – спросила вместо ответа.

– Почему бы и нет, – широко улыбаясь, ответил он.

– На сегодня с меня хватит ролевых игр. – Я тоже не смогла удержаться от улыбки. – Теперь моя очередь спрашивать.

– Поменяемся местами? – Жеглов, всё ещё улыбаясь, поиграл бровями.

Если это он таким образом старается меня смутить, ничего у него не выйдет. У меня на его шуточки и сарказм уже иммунитет выработался.

– Мне и на стуле очень даже удобно.

– Как скажешь. – И тут же добавил: – Только у меня условие: отвечу всего на три вопроса.

– Почему только три? – попыталась возмутиться я.

– Царь так желает.

– А царю корона не жмёт?

– Не беспокойся. Лучше хорошенько подумай, о чём спрашивать будешь.

Стоило ему произнести это, как все мои мысли разлетелись в разные стороны. Я так много хотела у него спросить, но теперь не знала, с чего начать. Когда есть ограничение, труднее сделать выбор. Как понять, что действительно является важным? Это как с лепестками волшебного семицветика: только к последнему понимаешь, что все предыдущие потрачены зря. А у меня даже не семь было, всего лишь три. Я покрутилась на стуле из стороны в сторону, пытаясь вернуться от хаоса в мыслях к рассудительности. Я не знала о Самурае практически ничего, и эти три вопроса вряд ли смогут спасти ситуацию.

– Так сложно решить? – Он был явно удивлён моим замешательством. – Могу предложить маленький бонус. Мой любимый цвет – чёрный.

– Спасибо за бонус, учту. – «Да твой образ всплывёт первым, если меня спросят: „Ваша ассоциация с чёрным цветом?“» – Но спрошу о другом. Расскажи, кто такой Венедикт Карлович?

– Серьёзно?! Венедикт Карлович? – Жеглов был изумлён и не готов к такому вопросу.

Я утвердительно кивнула, всем своим видом показывая, что именно это хочу услышать.

– Как скажешь. Венедикт Карлович – профессор кафедры сопромата нашего Политеха. Познакомился я с ним ещё в детстве. Жена профессора, Марта Захаровна, была маминым педагогом в балетном училище, относилась к ней как к дочери. Мы часто ходили к ним в гости. Лет девять назад, когда Марта Захаровна умерла, Венедикт Карлович очень сильно запил с горя, его пробовали лечить, кодировали. Но всё зря. Его уволили из университета, благо к тому времени ему уже было за шестьдесят и он получал пенсию, детей у них с женой не было, только мы с мамой навещали его. Причём мама пошла на хитрость: она часто просила профессора присмотреть за мной, мотивируя тем, что мои бабушки-дедушки живут в других городах и больше просить некого. Хотя мне было почти десять, я и сам мог дома спокойно посидеть. Венедикт Карлович охотно соглашался, обещая, что при мне пить не будет. Мы гуляли, читали книги, играли. Он пил всё меньше, читал всё больше, говорил, что раньше на художественную литературу у него времени не хватало. Мама же помогла ему устроиться в школу сторожем, на пенсию особо не проживёшь. Ещё года через три, когда он окончательно завязал с алкоголем, ему предложили вернуться на кафедру, он всё-таки крутой теоретик. Но из школы профессор увольняться не стал, говорит, тяжко ему одному дома по вечерам. Ну а я до сих пор поддерживаю с ним связь, книжки подкидываю. Вечно он жалуется, что читать нечего, а покупать книги – удовольствие не из дешёвых.

Он замолчал, а я кивнула в знак того, что ответ засчитан. На это и был расчёт: я задала вопрос о постороннем человеке, но так много узнала о самом рассказчике. Из его слов стало понятно, что сидящий напротив меня парень отзывчив, не лишён сострадания. А ещё – что в нашем городе у него, кроме родителей, родственников нет.

– Второй вопрос, – объявила я. – Почему ты так отреагировал на новость о моём уходе из спорта?

И снова удивление в его глазах. Самурай сел, подался вперёд, опершись локтями о колени. Взгляд его сделался тяжёлым, словно затронутая мной тема была ему неприятна. Я заёрзала в кресле, почувствовав себя неуютно от такой перемены настроения собеседника, не понимая, что с моим вопросом могло быть не так, пока он не заговорил:

– С девяти лет я занимался волейболом. Мне очень нравилось играть, нравилась моя команда, тренер. Лет с шестнадцати мною стали интересоваться скауты взрослых команд, поступило несколько предложений от университетов. Это было похоже на мечту. Я не рвался вперёд, просто играл в удовольствие, считая, что всё должно идти своим чередом. Знал, что мечта отца – видеть меня военным. Такой вариант своего будущего я тоже рассматривал, выбирал военные вузы.

Жеглов замолчал, перевёл взгляд с меня на свои руки, которые потирал друг о друга, словно ему не хватало сил продолжать дальше. Вскинул голову и, грустно улыбнувшись, продолжил, глядя мне прямо в глаза:

– А потом я сломал шею, пятый позвонок. Неудачно нырнул в речку.

Я вжалась спиной в кресло, вдохнув так глубоко, что даже захлебнулась воздухом. Не хотела этого, не собиралась ковырять его незажившую рану. О том, что она ещё не зажила, говорило его тело: потухший взгляд, нотки затаённой злости в голосе.

– В один миг всё рухнуло. Спорт и военка стали мне заказаны. Меня успокаивали, настаивая на том, что это чудо, что меня не парализовало. Но я потерял не только мечту, но и себя. Когда ты так легко сказала: «Я ушла из спорта», – я хотел завопить от несправедливости. Как будто для тебя все прошедшие годы и сам спорт ничего не значили… Хотя это твой выбор. У меня же его не было…

Я не знала, что говорить. Не жалеть, это точно, жалость Самурай не примет. Нужно поддержать. Но как? Что я могу ему советовать, когда сама в своей жизни видела только спорт? Но я понимала его чувства. Одно дело – осознанно прийти к своему решению, другое – вынужденные меры. А Жеглов всё говорил, но уже куда-то вниз, пряча от меня свои глаза:

– Больше всего бесит, когда в голову начинают лезть мысли «а что, если?..». А что было бы, если бы я тогда не нырнул? А что, если меня взяли бы в сборную? Становится ещё паршивее …

Я подвинулась на стуле так близко, что наши колени соприкоснулись:

– Посмотри на меня. – Он не послушался. Пришлось самой взять его лицо в ладони. – Посмотри на меня! – Как только Жеглов решился поднять взгляд, я заговорила: – Не бывает этого «если»! Ты с таким же успехом мог заработать разрыв мениска или межпозвоночную грыжу, поверь, я видела немало гимнасток, которых выносили из зала на носилках. Ты живёшь – вот что главное. Значит, у кого-то там, наверху, на твой счёт свои планы. Горе от потери мечты ничто по сравнению с горем от потери близкого человека. Подумай над этим. И хватит уже жалеть себя. Тебе это не идёт.

Говорила быстро и запальчиво, будто боялась не успеть донести свою мысль. Остановилась, отдышалась и поняла, что всё ещё держу лицо Жеглова в руках. Почувствовала шероховатость кожи из-за пробивающейся щетины (а я даже не думала, что он бреется), увидела его губы слишком близко от своих. Он смотрел спокойно и внимательно, ожидая моей дальнейшей реакции на осознание происходящего. Я резко развела руки в стороны и откатилась на кресле назад. Уши вспыхнули, выставляя на обозрение моё смущение.

– Я смотрю, сегодня ты решила превысить лимит прикосновений по полной.

Хриплый голос заставил меня покрыться мурашками. Где-то в глубине его чёрных глаз снова разгоралось пламя. Остатки разума наставляли меня на путь истинный: «И даже не смей думать, почему он так реагирует на твои прикосновения. И почему ты так реагируешь на прикосновение к нему. Беги!»

– Мне пора домой.

Встала, шагнула. Ноги слушались – и на том спасибо. Движение позади подсказало, что меня так просто не отпустят. Воздух в комнате вмиг стал густым. Горячий шёпот в самое ухо настиг меня, когда я потянулась к дверной ручке:

– У тебя остался ещё третий вопрос.

– Приберегу на потом. – Я замерла, боясь пошевелить головой, но ответить смогла.

А вот заставить себя открыть эту чёртову дверь не могла, словно все силы вмиг испарились. Жеглову удавалось подавлять мою волю одним своим присутствием, жаром тела, стоящего позади. Стук в дверь заставил меня вздрогнуть и отдёрнуть руку. Что для Самурая это вторжение также стало неожиданностью, я могла только предполагать.

– Дети, ужин готов.

Не думала, что эта фраза, сказанная из-за двери певучим голосом Ларисы Владимировны, меня настолько обрадует. Теперь у меня точно появился шанс на бегство.

Глава 22

Внезапно

Я всё-таки сбежала. Правда, перед этим мне пришлось изображать спокойствие и аппетит за столом. Лариса Владимировна поставила передо мной тарелку с салатом и рубленым бифштексом. Еда выглядела потрясающе, щекотала ноздри шикарным ароматом, но я не могла заставить себя проглотить ни кусочка, на автомате ковыряясь вилкой в салатных листьях. Своё поведение остальным присутствующим за столом я смогла объяснить тем, что отвыкла ужинать из-за необходимости следить за весом. Хотя на самом деле причина потери аппетита сидела по левую руку от меня. Жеглов спокойно ел, поддерживал беседу с родителями, в то время как я могла лишь натужно улыбаться и нервно поглядывать на часы. Пятнадцать минут за столом показались нескончаемыми, кажется, я даже вздохнула с облегчением, когда пришла пора убирать со стола. У Самурая зазвонил телефон, и он, извинившись, вышел из зала. Я воспользовалась моментом, попрощалась с Ларисой Владимировной и Глебом Васильевичем, заверив, что очень рада знакомству, пообещала чаще заглядывать в гости, молясь про себя о том, чтобы успеть уйти до того, как их сын договорит по телефону и вернётся.

Второй раз мне повезло дома, где меня вместо мамы ждала записка «Ушла с Тасей в кино». Не в обиду, но разговаривать сейчас мне не хотелось ни с кем. Сил хватило только на то, чтобы, не включая свет, рухнуть на кровать. Поза зародыша позволяла почувствовать спокойствие, защищённость. Но не в моём случае. Нельзя защититься от мыслей, от чувств, распирающих изнутри, от жара, разбегающегося от сердца по всему телу. Я закрыла глаза, стараясь усмирить взбудораженное нутро, но темнота, словно проверяя меня на прочность, подкинула мне новую дозу адреналина в образе Самурая: тёмные глаза со всполохами, изгибающиеся в усмешке губы, чёткая линия ключиц под смуглой кожей… В ту же секунду во рту пересохло, по шее побежали мурашки, словно тот был здесь, за моей спиной, снова жарко дышал мне в ухо. Я со стоном перевернулась на спину, раскинула руки и ноги, попыталась максимально расслабиться. Мысли продолжали свой хоровод, кружили, не отпуская ни на минуту мозг. Почему пальцы до сих пор жгло от прикосновения к его губам? Почему хотелось снова почувствовать тепло его кожи своими ладонями, и не только ими?..

Телефон тонко пискнул от уведомления о новом сообщении в мессенджере.

Чёрт! Почему-то я расценила эту фразу как угрозу. Закрыла глаза, с силой прижав к ним основания ладоней. Когда же меня отпустит? Внезапно меня пронзило догадкой – не сегодня и не в ближайшее время. Потому что он мне нравится. Мне до смерти нравится этот парень! Поражённая этим выводом, я медленно открыла глаза, наткнулась на очертания всё ещё висящих под потолком шаров. Неужели всё так просто? Словно кто-то нажал нужную кнопку, и внутри вспыхнула любовь, как лампочка? Но если копнуть глубже, стоит признаться, что моё сердце уже давно сделало свой выбор, простоя осознала его только что.

Хорошо, что завтра воскресенье, – лишнее время, чтобы успокоиться, поразмыслить, привыкнуть к новому чувству внутри себя. Нести доверху наполненный стакан так, чтобы не расплескать, – тоже нужно приноровиться. Кто ж знал, что влюбиться так круто! Разум возвращал меня в реальность, напоминая, что наши «отношения» начались из-за шантажа, что Матвей не тот человек, который поддаётся давлению, он не любит, когда решают за него. А вот что он действительно чувствует ко мне – это тайна, покрытая мраком, и у меня вряд ли хватит смелости спросить об этом напрямую. Но сердце не принимало в расчёт негативные умозаключения, во мне сейчас было слишком много ощущений и желаний. Постоянно слышала лёгкий звон в голове, но не нудный, наоборот, высокий, едва осязаемый – звук скрипки в ля мажоре, словно душа пела, пытаясь всем рассказать о моей влюблённости. Хотелось выйти на улицу и кругами ходить вокруг дома в надежде на случайную встречу (о том, что я могу просто позвонить Самураю сама, даже речи не могло быть!), но в то же время боялась столкнуться с ним лицом к лицу, потому что не была уверена, что смогу себя контролировать. Хотелось рассказать маме, что я наконец-то влюбилась, но не могла, ведь из-за устроенного нами спектакля она думает, что это случилось значительно раньше. В общем, осталась я со своими чувствами один на один.

Жеглов:

Увидимся в понедельник.

Кто сказал, что тяжело учиться в одном классе с тем, кто тебя бесит? Попробуйте находиться изо дня в день в одном кабинете с человеком, в которого влюблены, стараясь при этом не выдать своих чувств и делая вид, что всё как обычно. Когда, не контролируя себя, высматриваешь его фигуру в шумных коридорах школы. Когда глупо улыбаешься самой нелепой из арсенала своих улыбок, просто услышав в стороне его смех. Когда, открыв рот, ловишь каждое его слово, если он отвечает у доски, а смысл ответа ускользает мимо.

А Матвей своим поведением только добавлял мне лишний повод для проверки самоконтроля. Мало того, что он стал приветливым, общительным, чем немало шокировал не только меня, но и всех остальных одноклассников, так ещё и завёл привычку перекинуться словцом с Татой, которая с готовностью демонстрировала, что победила-таки свою боязнь общения с ним. Вот и перешучивалась эта парочка почти каждую перемену возле нашей парты (откуда только темы для бесед находились?), и в столовой Матвей выбирал стол поближе к нашему. Вслед за ним тянулись Лёшка с Никитой. Видя такой поворот событий, к нам с Татой в подруги записалась Дина Абрамова, такая же любительница поговорить, как и моя соседка по парте, затем нашим «кружком» заинтересовалась Ларина. И теперь я постоянно находилась в эпицентре хохочущей компании. В большой толпе, конечно, легче затеряться, удобнее отсидеться за чужими спинами, но даже так мне с трудом удавалось контролировать свои эмоции. Стоило расстоянию между нами с Самураем сократиться до метра, как взрыв дофамина в щитовидке заставлял бабочек в моём животе танцевать канкан. Я, как и прежде, старательно огрызалась на его подколы, язвила и была крепким орешком. И только дома могла позволить себе расслабиться. Точнее, позалипать на его фоточки, которые сохранила в галерее своего телефона из соцсетей (главное разочарование – все наши совместные фото остались у Жеглова в телефоне!), вздыхать, слушать меланхолические песни Ланы Дель Рей.

Больше всего меня угнетало то, что Матвей никаким образом не поменял своё отношение ко мне, словно не случилось той субботы, и искра, проскочившая между нами, была замечена только мной. Нет, он общался со мной, как и две недели назад, по необходимости, на отвлечённые темы, в общей компании. А как же те огненные всполохи в его чёрных глазах? Привиделось? Или то, что я приняла за искру чувств, было всего лишь раздражением? Ля мажор плавно перетёк в до минор, отражая переживания моей души по поводу неразделённого чувства. Пару раз у меня появлялось желание отправить ему сообщение: «У нас договор. Приходи». Но я так и не решилась, в сердцах забрасывая телефон подальше. Потому что теперь мне стали не нужны договорные отношения, хотелось, чтобы всё было по-настоящему. Самой сказать, что пора заканчивать этот фарс, не хватало смелости. Ведь если пролонгация договора была инициативой Самурая, значит, и заканчивать тоже ему? А тот молчал, словно его всё устраивало. Я молчала тоже.