У горизонта событий. Том II

– Тебя учили ведь, Джионна, что подслушивать нехорошо? – спросил Кенлар. – Мы обсуждали личные вещи, которые вас едва ли касаются.

Лицо у Джионны побледнело, а на щеках проступили красные пятна. За четыре года Сэнни вполне изучила именно данное состояние. Для окружающих ничего хорошего оно не сулило.

– Это, очевидно, не так, – вмешалась Сэнни. – Не можете же вы полагать, что Конец света – ваше личное дело?

Она сказала «не так», не рискнув произнести слово «ложь». Она не хотела, чтобы фраза прозвучала слишком вызывающе.

Кенлар Бьоргстром посмотрел на нее – не замороженно, а примораживающе. Сэнни постаралась ответить спокойным уверенным взглядом. Глядя ему в глаза, она поняла, что больше его не боится, что ей ничего не стоит смотреть на него так, сколько ей вздумается. Это было очень странно.

– Пойдем в дом, – еще раз настойчиво позвала Илинора.

Кенлар оторвал от Сэнни взгляд и демонстративно поежился.

– Боюсь, у меня от страха перед твоей дочерью и невесткой кусок в горло не полезет.

У них всех было чувство юмора, сдобренное изрядной долей самоиронии, и Кенлар Бьоргстром не являлся исключением, хотя, как казалось Сэнни, это плохо стыковалось с его характером.

– Ты теперь и Сэнни боишься? – удивилась Джионна.

Он усмехнулся:

– Думаю, что сама шуорская Владычица демонов не могла бы смотреть более… выразительно.

Илинора не отпустила его, вынудив согласиться отобедать вместе. Сэнни с Джионной сели с одной стороны стола, а Илинора с Кенларом – напротив.

И тут с прогулки вернулись Джарн и Эйсмар с няней, огласив весь дом визгами. Кенлар дернул ртом, Джионна недовольно поморщилась. Ну и как теперь спокойно поговорить? Илинора наверняка на это рассчитывала – как на отвлекающий фактор. Сыновья носились по нижнему этажу с воплями, от которых содрогались стены.

– Пойду дам им чего-нибудь вкусненького и сладенького, – деланно засуетилась Илинора.

– Во-первых, от этого они только еще больше разойдутся. Во-вторых, от сладенького портятся зубы, – нравоучительно заметила Джионна.

– Ничего, у них потом новые вырастут. Еще больше, лучше и красивее прежних.

Джионна закрыла лицо руками, потом отняла, положила их на стол и поинтересовалась у Сэнни:

– Ты не пробовала своих детей воспитывать?

Сэнни притворно вздохнула:

– Боюсь, как и твоя мать, я в этом качестве совершенно несостоятельна и не имею представления о правильном воспитании.

– Очень плохо, – сказала Джионна.

– У тебя было тяжелое детство? – удивилась Сэнни.

– Ха-ха! Как смешно! – протянула Илинора и бросила на Сэнни очень многообещающий взгляд.

Джарн запустил в Джионну пирожком, который схватил прямо с подноса. Джионна поймала пирожок не глядя, пробормотала под нос: «надо же, сколько лет прошло, а двигательная память до сих пор сохранилась».

– При чем здесь двигательная память? – спросила Сэнни.

– При том, что их отец меня всю жизнь доставал и кидался в меня отнюдь не только пирожками. И старые навыки ловли не забылись. Это к вопросу о моем тяжелом детстве!

– О да, хорошо помню! Один раз мышь живую тебе на голову скинул! – Илинора улыбнулась, и довольно злорадно. – Я и не представляла, что ты можешь так пронзительно визжать.

– Гнусная ложь! – Джионна прожгла Илинору гневным взглядом. – У тебя, по-моему, возрастные проблемы с памятью! Это в тебя Юст мышь кинул. Отец имел неосторожность заткнуть уши – перестраховался. Напрасно – исторгнутый тобою ор был вполне выносим. А отец потом схлопотал от тебя за свое недостойное поведение…

Джионна улыбнулась так же злорадно, а Илинора рассмеялась.

«Что за чушь они тут несут!» – подумала Сэнни и поймала себя на идиотской мысли: «Было ли две мыши или все-таки одна, единая в двух лицах, то есть, мордах?» И Сэнни, уж конечно, не верила, что Илинора с Джионной настолько боятся мышей. Ну, разве что от неожиданности…

Сэнни вспомнила свою поездку с Юстом из Фар Фьоне в Лоретто. Он шагал по покрытому первой весенней травой полю, ведя под уздцы коня и довольно жмурясь на солнце. Внезапно присел, молниеносно выбросил руку, накрыв ладонью что-то маленькое и трепыхающееся, потом подошел к Сэнни с сжатым кулаком, поднес руку к ее лицу и немного ослабил хватку. Внутри что-то пронзительно пищало, а вниз свешивался тонюсенький хвостик. Юст коварно улыбнулся и, зажав в двух пальцах пойманную полевку, помахал прямо перед ее носом. Сэнни от неожиданности – исключительно от неожиданности – шарахнулась в сторону. Юст расхохотался, бережно посадил мышку к себе на рукав и погладил по короткой коричневатой шерстке.

– Ответь мне, пожалуйста, почему вы, женщины, так боитесь мышей?

Наверное, этот номер с мышью был у Юста коронным.

– Я не боюсь, – гордо возразила Сэнни. – А если не веришь – я ее сейчас возьму и засуну тебе в штаны!

– Нет! Это я сейчас засуну тебе ее за пазуху! – ухмыльнулся Юст, и Сэнни тут же трусливо отступила…

Джионна повертела в руках пойманный пирожок и положила к себе на тарелку.

– Сэнни, давай ты попробуешь избавить нас от общества своих детей хотя бы на пару часов – ради предстоящего серьезного разговора. Иначе мне придется проверить, не сохранилась ли у меня также мышечная память и на пинки с подзатыльниками, которые я отвешивала своему брату.

Угрозам Джионны Сэнни не слишком поверила, но извинилась, встала из-за стола и пошла просить слуг покормить сыновей и потом чем-нибудь занять. Когда она вернулась, Джионна с Илинорой вовсю вели перепалку, не имевшую никакого отношения к подслушанному разговору.

– Что ты, Джи! Только мягкое воздействие!

– А! – протянула Джионна. – Понимаю! Отец говорил, что ты душила его подушкой!

– Какая пошлость! Он выбалтывает тебе все наши маленькие невинные тайны!

– Меня она тоже подушкой душила, Джионна! – сказал Кенлар Бьоргстром.

– А тебя за что?

– Разве твоей матери нужен разумный повод? У нее просто было подходящее для этого настроение.

– Душила, душила, но не додушила – ни одного, ни второго, – с сожалением заметила Илинора, барабаня пальцами по столу.

Потом она обхватила Кенлара Бьоргстрома руками за шею и поцеловала в щеку. Снова не стесняясь.

Впрочем, с Хеймиром Илинора тоже никогда не стеснялась целоваться – и не в какую-то там щеку, а взасос, и при всех. И это в их-то возрасте! Инициатором обычно был Хеймир, считавший нормальным выставлять свои чувства напоказ, но и Илинора не видела в этом ничего зазорного и легко шла навстречу. Сэнни поначалу предпочитала в подобные моменты отворачиваться и радовалась про себя, что дальше пылких поцелуев и объятий дело на людях не докатывалось. Поначалу отворачивалась, но потом привыкла – настолько, что недавно заявилась к Джионне и Ингару в спальню в башне, где застала их полуодетыми.

Выносить на всеобщее обозрение всяческие выражения интимных эмоций считалось в Шуоре проявлением крайней несдержанности, да и по лиорентийским меркам едва ли было приемлемым. С другой стороны, в Лоретто процветали публичные дома и общественные термы, где зачастую устраивались настоящие оргии. Что уж там говорить о пристойности?

А Юст… Те немногие месяцы, что они прожили вместе, Юст старался вести себя с ней терпеливо, бережно и заботливо, не переступая границы того, что Сэнни считала дозволенным. Точнее, постепенно раздвигая эти границы. Хотя, очевидно, привык к более… раскованному поведению. Старался, да не всегда. Зря она подумала о Юсте. Почему, почему за почти четыре года она его не разлюбила? Это ненормально!

– У меня никогда не было ни с кем сколько-нибудь серьезных отношений! – говорила тем временем Илинора, отвечая на высказанные Джионной претензии, которые Сэнни благополучно прослушала.

– Сколько-нибудь серьезных отношений? – возмущенно переспросила Джионна.

– И, когда твой отец был в Лоретто, я ему не изменяла.

Изменяла, только когда он отсутствовал. И не так уж часто.

– Джи, я не ты. В конце концов, у него тоже были сторонние связи.

– Он тебе сам говорил?

– Да.

Кажется, Джионна слегка разочаровалась из-за такого ответа, но тут же нашла для Хеймира оправдания.

– Говорил – может быть. Чтобы не казаться полным дураком или чтобы ты не переживала из-за своих… сторонних связей.

– Я из-за них не переживаю. Нисколько! Джи, еще раз повторю – не всем же быть такими, как ты! Я люблю твоего отца, и мы с ним еще не окончательно надоели друг другу за столько-то лет совместной жизни. Чего еще надо? Нас наши отношения устраивают.

– Тебя устраивают.

– Если бы его не устраивали, он не стал бы терпеть.

– То есть, ему все-таки приходится терпеть!

Кенлар Бьоргстром спокойно слушал с несколько даже скучающим выражением на лице и не думал вмешиваться в их беседу.

– Джи, ну ты должна понимать! Даже в других условиях – ну не с Кенларом же! Да еще за спиной твоего отца! Намекни я Кенлару – он бы шарахнулся в ужасе и боялся бы подойти ко мне даже на десять шагов! Но, в конце концов, почему я не могу обнять его, если мне этого хочется, и обслюнявить его новый жилет? Твой муж проводил с Сэнни времени больше, чем с тобой, обнимал ее и, вдобавок, целовал – я сама видела. Тебе же не приходит в голову заподозрить тут что-нибудь не то и поревновать?

Джионна посмотрела на Сэнни странно, словно такая мысль, действительно, вдруг стукнула ей в голову.

– Зачем так топорно переводить разговор с неудобной темы? – спросила Сэнни у Илиноры.

Топорно или нет, а Джионна легко переключилась – и это несмотря на то, что об Ингаре они уже говорили.

– Почему он все-таки тебе нравится, мой муж?

– Да хотя бы потому, что он разобрался с моим братом, – ответила Сэнни, невольно передергиваясь при мысли об Эндериле. – Одного этого уже достаточно! Потом – с ним интересно. И он умный, честный и порядочный.

– Просто-таки ум, честь и совесть нашего времени, – саркастически протянула Илинора.

– Я же не говорю, что у него нет недостатков! И вдобавок ко всему у него огромная слепая зона.

– О! Отношения с моим братом и Кенларом – это же просто слепая зона!

Ну вот и что это? Можно подумать Джионна сама ей не говорила…

– Ты же вышла за него замуж! Ты с ним живешь столько лет! Ты его любишь. Неужели ты не считаешь своего мужа порядочным человеком?

– Ладно, – довольно резко сказала Джионна. – Лучше бы не спрашивала. Зачем я это все начала?

– Это не ты начала, – напомнила Сэнни. – А твоя мать.

Сэнни поймала на себе взгляд Илиноры, ясно обещавший: «Ну ты у меня еще за это ответишь!»

Вообще Илинора до сих пор умело избегала той темы для разговора, ради которой они, собственно, и собрались за обеденным столом. Это была такая игра с ее стороны, и она открыто забавлялась. А Джионна легко приняла правила этой игры. Может быть, это часть ее метода?

А для чего Сэнни понадобилось защищать Ингара? Потому что ей казалось, что они к нему несправедливы? Но понятно же из-за чего. Сколько лет он им жизнь ломал!

– Я… за то недолгое время, что прожила на этом свете, – начала Сэнни, – достаточно наобщалась с такими людьми, которых с Ингаром нельзя и близко в один ряд поставить. Он же в разы, разы лучше! И, кроме того, он реально великий, гениальный ученый. И военачальник, наверное, тоже.

– И ты ему, конечно, так и сказала. Призналась, как на духу – про то, что великий и гениальный, – возмутилась Илинора.

– А что в этом такого – если это так и есть?

– Он и без того себя умнее других считает! Потакать ему тут незачем, – отрезала Илинора. – Вредно для его здоровья!

– А вы представьте, когда умнее других себя считают совершеннейшие тупицы, требуя от остальных послушания и признания собственной правоты. Вы же Ингара все время критиковали и насмехались, и он это как-то сносил и привык не обижаться.

– Вместо того, чтобы хвалить и с придыханием восхищаться! – едко отметила Илинора.

Ну и куда в результате зашел их разговор? Какие тайны удалось раскрыть? Кенлар Бьоргстром сидит, попивает вино, слушает со спокойным, насмешливо-покровительственным интересом.

– Женщины, – вдохнул Кенлар, расслабленно откинувшись на спинку стула и вытянув ноги. – Вечно от вас сплошной базар!

– Тебя не устраивает наша компания? – спросила Илинора с ноткой угрозы.

– Ну что ты! – Кенлар Бьоргстром сразу пошел на попятную.

– Можешь потом завалиться в какой-нибудь матросский кабак – к настоящим мужикам.

– В кабак не хочу. У меня есть другие дела – не в кабаке.

– Пока обойдешься! К тому же ты еще не доел.

И тут Джионна сделала ход – она умела наносить внезапные удары в неожиданные места.

– Зачем ты женился на Асгерде? – спросила она.

Ее вопрос застал Кенлара Бьоргстрома врасплох. Нанизанный на двузубую вилку кусок мяса завис в воздухе. Так и не донеся его до рта, Кенлар положил вилку на край тарелки и красноречиво покосился на дверь.

– Джионна, отстань от него! – потребовала Илинора, как-то совсем вразрез с ее предыдущими репликами.

– Нет! – Джионна отрицательно покачала головой. – Я давно хотела узнать. Неудобно было спрашивать. Теперь тоже неудобно, но я решилась, раз уж у нас наметился разговор по душам.

Она подошла к двери и заперла ее изнутри на ключ, который вытащила и оставила себе.

И откуда у нее взялся ключ?

– Ты не выпустишь меня отсюда, пока я не отвечу? – спросил Кенлар, задумчиво глядя на нее.

Джионна, насколько разбиралась в ее тактике Сэнни, предлагала от нее откупиться. Предлагала тему для откровения на выбор, так сказать. И Кенлар, и Илинора это поняли.

«У моей сестры такой метод воспитания – предлагать альтернативу», – вспомнила Сэнни давние слова Юста. Теперь Джионна, видимо, сочла уместным повоспитывать подобным образом мать и свекра.

– Зачем тебе это? – Кенлар Бьоргстром пробовал сопротивляться. – Моя жизнь вообще не слишком занятная штука, а семейная – тем более.

– Я же знаю, Кенлар. Я не слепая и не полная дура.

Илинора вскинула брови, Кенлар случайно задел звякнувшую вилку.

– О, гляжу для вас это сюрприз, – иронично заметила Джионна. – Сюрприз, что я не слепая и не полная дура.

– Ты просто не давала никаких намеков, – медленно проговорил Кенлар, поглядев Джионне в глаза.

Он… все-таки боялся, или Сэнни показалось?

– А должна была? Я же сказала – мне было неудобно. Мне и сейчас неудобно. И мне не нравится, когда мне неудобно. Не нравится лезть к тебе с такими вопросами – это твоя жизнь.

– Если ты и так знаешь, тем более – зачем тебе это?

– Возможно, ты меня не так понял. Я не знаю, зачем ты женился на Асгерде.

Сэнни прокручивала в голове варианты, что всё это может значить. И зачем Джионна это затеяла. Очевидно, Илинора и Кенлар понимали, что Джионна имела в виду, а вот Сэнни – нет.

– Она мне предложила, и я согласился. Должен же я был на ком-то жениться!

– Зачем ты должен был на ком-то жениться?

Кенлар глубоко вздохнул.

– Для политической карьеры, например. Чтобы не вызывать подозрений и излишне любопытных взглядов. Лиоренция не настолько терпимая страна, знаешь ли. И очень лицемерная.

– В шестнадцать лет? Или сколько тебе было? Какие ты мог вызвать подозрения?

– Герра хотела, – сказал Кенлар, и Илинора на это тут же иронично фыркнула. Кенлар скосился на нее и добавил: – Настаивала. Потому что меня любила.

– Она… хотела, настаивала, любила. А ты?

– А я согласился. Думаешь, это я – сломал ей жизнь? Нет, это не так. Мы… нормально жили. Мы…

– Тебя ваши отношения устраивали, – язвительно заметила Джионна, повторяя недавние слова – свои и Илиноры. – И ты ей… изменял.

– Она знала, что так будет. И я себя не оправдываю, Джионна.

– Это очень благородно с твоей стороны!

Кенлар Бьоргстром… смутился. Глубоко вздохнул и уставился в свою полупустую тарелку. Сдержанный, но не бесстрастный, мучимый чувством вины.

У Сэнни щелкнуло несколько раз. Во-первых, она поняла про него и про то, что для Илиноры это вовсе не являлось секретом. Во-вторых, нужно было сделать наброс. Но пока еще рано.

– Герра бы от него не отстала, Джионна, – вмешалась Илинора. – Она не была наивной жертвой. Она сознавала, что выбирает.

– И все равно – Кенлар должен был отказаться, а она – отпустить его.

– Увы, Джионна. Всё очень непросто. Ты могла бы отказать Ингару, если бы хотела?

– Я не хотела.

– А могла хотеть?

Джионна посмотрела на мать задумчиво и качнула головой.

– Это мой случай, а не их.

Итак, Илинора готова была Кенлара Бьоргстрома выгораживать. В ущерб Асгерде, о которой Сэнни фактически ничего не знала.

– Я вполне способен ответить за себя сам, Или, – сказал Кенлар Бьоргстром.

– Конечно, – согласилась Илинора. – Но дело не только в ваших отношениях. Дело в ее болезни. Тогда всё начало меняться, пошло по нарастающей и неумолимо покатилось в пропасть. А мы упивались самообманом, не хотели видеть то, что должны были заметить много раньше. А и заметили бы – ничего бы не смогли поделать… Никто из нас.

– Откуда про тебя знает Ингар? – продолжила свой допрос Джионна.

– Это он тебе сказал?

– Нет, конечно. Ты что! Просто я достаточно хорошо его изучила.

– Я был один раз… неосторожен. – Кенлар Бьоргстром дернул ртом. – Он меня… застал с поличным. Это, естественно, только добавило теплоты в наши и без того душевные отношения.

Илинора положила свою ладонь поверх его руки, погладила, покарябав ногтями по двум массивным перстням на его пальцах.

Перстни, толстая цепочка на шее, расшитый жилет, рубашка с кружевами – в принципе, ничего особенного. Так одевались многие нобили – на грани дозволенного законами о роскоши.

– Я обычно соблюдал предельную внимательность. Лоретто – неоднозначный город. С одной стороны – распутный, с другой – лицемерно требующий пристойности и моральности, особенно от своих «слуг» – государственных чиновников, и уж тем более от членов Совета Двенадцати. Мои… наклонности мне бы не простили. Среди сенаторов всегда хватало желающих избавиться от меня, занять мое место, когда я был в Совете. Неблагопристойное поведение – достаточная причина для конца политической карьеры, если не хуже. Давать в руки своих недоброжелателей такой козырь… Но я, надо сказать, удачно прикрывался многочисленными и не особо камуфлируемыми связями с женщинами. – Кенлар скривил рот. – С куртизанками. Так что меня сложно было заподозрить в чем-то таком.

Он взял бокал, не торопясь, отпил вино и продолжил:

– В то время меня накрыло – во второй раз в жизни.

Илинора и Джионна снова поняли, о чем он. Сэнни, разумеется, нет. Но спрашивать об этом сейчас было совершенно не к месту и не ко времени.

– Ну вот – я ослабил контроль, и Ингар меня застукал. Хорошо хоть он, а не кто-нибудь еще. Меня это сразу же отрезвило и вернуло к прежней осторожности.

– А какое Ингару дело до этого? – рискнула спросить Сэнни. – Соблюдение норм общественной морали настолько важно него?

– Больно умная, да? – Илинора смерила Сэнни оценивающим взглядом. – Общественная мораль здесь – дело десятое. Это просто… мужская брезгливость.

– Будь я посторонним человеком, думаю, ему было бы наплевать. – Кенлар Бьоргстром ради разнообразия дернул плечом, а не ртом. – Но я его отец. Кому захочется иметь подобного отца? Вдобавок, у меня ощущение, что где-то в глубине себя он боится, что такой же…

– Да, – сказала Джионна. – Он тот еще идиот!

И вправду – трудно не согласиться. Что же у Ингара в голове намешано?

А Джионна – Джионна понимает намного больше, чем показывает.

– В этом разница между ним и Юстом, – добавил Кенлар. – У Юста был гораздо более веский повод… пугаться.

Это… признание? Кенлар Бьоргстром любит Юста? Не по-отечески. Замечательный поворот! А Илинора восприняла спокойно, будто ничего нового для себя не услышала. То есть, она и это знала.

Впрочем, лучше бы Сэнни дивилась себе – насколько невозмутимой осталась она сама. Она даже не понимала, какие чувства ей следует испытывать!

А Джионна была… в смятении.

– Ты что, обсуждал это с Юстом, Кенлар?

– Да, и давно, – ответил тот. – Мы прояснили ситуацию. Я не хотел, чтобы между нами были недоговоренности в этом моменте. Я ему благодарен.

– И что он тебе сказал?

– Что для него это ничего не меняет. И что он не хочет причинять мне неудобства своим существованием. Отнял у меня полагавшиеся мне слова.

– «Вам всем без меня было бы лучше», – Илинора отвернулась, и Сэнни была уверена – чтобы скрыть навернувшиеся слезы.

Джионна не удержалась и пробормотала:

– Терпеть это не могу – комплекс вины в совокупности с показушным самобичеванием! Но с Юстом, значит, ты обсуждал, а со мной не счел нужным?

Кенлар вздохнул:

– Эти… мои чувства для меня самого стали неожиданностью, поверь. Мы были в Абре. Юст всё понял и сам предпочел поговорить на эту тему.

– И ты знала, мама.

Это был не вопрос, лишь констатация факта.

– Ну, знала. – Илинора побарабанила по столу пальцами. – А что я могла сделать, Джионна?

– Твоя мать хотела меня убить, – сказал Кенлар.

– А отец?

– Его самого чуть удар не хватил. «Ты что, ничего получше придумать не мог? – вопил он и воздевал руки. – Да ты с ума сошел! Ты хочешь свести меня в могилу!»

Но им ведь и в голову не пришло с Кенларом Бьоргстромом навсегда порвать! Или пришло?

– Потом мы поразмыслили и здраво рассудили, что это гораздо лучше, чем если бы я испытывал подобные чувства к тебе, Джионна, – добавил Кенлар.

– Потому что тогда тебе бы грозила взаимность? – спросила Джионна.

Кенлар протянул через стол руки и положил свои пальцы поверх пальцев Джионны. Она их не выдернула.

– Я очень боюсь твоего мужа. – Он иронично усмехнулся. – А твоя мать наверняка изошлась бы от зависти и ревности к тебе.

Сэнни окончательно запуталась. Всё это было выше ее понимания. Ведь нельзя же было вопрос Джионны тоже счесть завуалированным признанием? И потом – какие именно чувства Кенлар Бьоргстром испытывает к Джионне? То есть, понятно, что любит. И не похоже, что совсем уж по-отечески. А что вообще значит – по-отечески?

Сэнни, наконец, решилась на наброс, прикинув, что разговор снова может свернуть не туда и более подходящего момента не будет.

– Что вас связывает с Понтификом и Великим инквизитором? Тогда, у бокового входа, вы ведь говорили о нем – когда упоминали восстановление отношений? До приемлемого уровня?

Кенлар Бьоргстром уставился на нее глаза в глаза. Его зрачки расширились. Радужка оставалось такой же светлой, почти прозрачной, но едва заметной.

– Когда-то… мы с ним очень крепко поссорились, – сказал он с расстановкой. – И с тех пор… едва перевариваем друг друга.

Еще один наброс, надо только суметь выговорить.

– Ходят слухи, что у него… такие же наклонности, как у вас.

Кенлар усмехнулся и передразнил ее:

– Это, очевидно, не так. Если бы ходили подобные слухи, их давно бы проверили и отправили под суд – либо того, кто слухи распускает, либо дорогого Арунидиса – несмотря на всю его власть. Члену Совета Двенадцати недозволительно иметь такие пристрастия. А Понтифику и Великому Инквизитору, главе Церкви – организации, которая считает себя вправе устанавливать моральные стандарты для всего лиорентийского общества – опасно для самой жизни. Так что слухов никаких не ходит.

– А маски? В Лоретто носить маски – отнюдь не редкость. И очень удобно, сохраняет анонимность. Никто доподлинно не узнает.

– Если никто доподлинно не знает, если нет доказательств, тогда это называется клевета. И клеветника пригласят на Святой остров и подвесят за ребра в пыточной.

– Но вы ведь знаете про него? Доподлинно? – Еще один намек.

– Да. – Он нахмурился, откинулся на спинку стула, но продолжал смотреть ей в глаза. – Мне пришлось использовать это четыре года назад. Еще раз в таком виде не прокатит.

Илинора бросила на Кенлара Бьоргстрома шокированный взгляд.

– Ты играл с огнем!

– А ты думала, я всемогущий, Или?

– Обещай, что больше не станешь так делать!

– Ты считаешь, что вооруженный переворот лучше?

– Я считаю, что он все равно отвертится. А ты – нет.

– Это зависит от того, как поставить вопрос.

Оба замолчали, но Илинора смотрела на него со смесью страха, негодования и, по-прежнему, шокированно. Конечно же, страха за него.

– Откуда вы доподлинно знаете про Арунидиса? – спросила Сэнни.

– А ты сама как думаешь – откуда я могу об этом знать? – выцедил Кенлар Бьоргстром сквозь зубы.

«Оттуда, что вы с ним были любовниками», – подумала Сэнни, и это был напрашивавшийся ответ, но вслух произнести такое она не могла.

Илинора схватилась руками за голову.

– Вот я дура! Дура! Как ты мог?

– Это было давно, Или! Еще до того, как он стал Понтификом – неожиданно для многих, включая меня. До того дела! Он был другим! Он хотел другого!