У горизонта событий. Том II

– Я слышал, раньше у вас было принято знатных преступников сбрасывать с Усыпальницы или с колоколен, – заметил Ханлах Сэйд.

– Да, – кивнул хоремиец. Лицо его дернулось и исказилось, рот съехал куда-то вбок. – Настоящий полет человеческого гения.

– Чем вы занимались в жизни? – спросил Ингар.

– Пустословием. Я философ. И немного натуралист. Меня зовут Халид Тарек, и я буду ходить по улицам Элмадена и говорить то, что вы от меня хотите.

– Мне знакомо это имя, – сказал Сэйд. – Я не так давно читал записи о зверствах гухулов – за вашим авторством.

– Наверное, я тоже их читал… – Ингар поскреб шрам под повязанной косынкой. – Вы – отчаявшийся человек?

– Да. – Хоремиец снова вскинул подбородок. – Я потерял всех, кто был мне дорог, и всё, что было мне дорого в жизни. И Урхандж… «Красота дворцовой части города и Львиной площади сравнима с весной. Прекрасные пруды, благоухающие сады, изысканные цветники, статуи львов, тротуары из оникса, стены из прекрасного мрамора. Сам Дворец Правителя украшен звездами, полы в нем – из чистого серебра, а стены – из литого золота». – Халид Тарек глубоко вздохнул и пояснил: – Это не я написал. Это задолго до меня. Замечательные писатели, изысканно владевшие словом. Вот еще, из Дженаха Диури:

Я помню сад, гранаты, розы, лавры,

И мраморный фонтан, упрятанный от солнца,

Среди тенистых миртовых деревьев.

И статую богини с львиной головою

И рыболовной сетью, чуть прикрывшей груди…

Похоже, хоремиец не на шутку увлекся, но потом он замолчал, и на лицо его вновь легка печать скорби.

– Мы всегда состязались с белярцами, кичились друг перед другом. У них была Колонна Небесного Отца, у нас – Усыпальница и Львиноголовая богиня. Элмаденцы не могли ничем похожим похвастать! Но теперь… оба города обратились в развалины.

Про будущую участь Элмадена он ничего не сказал – мудро с его стороны, вместо этого продекламировал очередные стихи:

И вижу я: конец уж недалек,

Нарушен мертвый сон тысячелетий,

И завершен подсчет грядущих дней,

Поглотит мир безжалостная бездна,

И чаша бытия опорожнится.

Ингар почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок. Ерунда! Это всего лишь слова, сложенные в ритмичные строки.

– Что за стихи? – ему пришлось приложить усилия к тому, чтобы голос звучал ровно и невозмутимо.

– Я не знаю их автора. – Халид Тарек пожал плечами. – Я услышал их от отца, но едва ли это он их сочинил… Я отчаявшийся человек, вы верно заметили, – добавил философ после паузы. – И, признаться, не надеялся, что жизнь моя сегодня продолжится. Но, раз уж так – я буду стараться. У меня теперь есть цель. Очень неплохая, принимая во внимание все обстоятельства.

ГЛАВА 9 Ингар совмещает приятное с полезным

Элмаден

Ингар

На утро Ингар запланировал еще одну проверку. Вслед за отправкой очередных подкреплений в форты Нал-Чорук и Индирим, расположенные у речной переправы, он решил сплавать туда самолично. Нужно разведать местность, определить гухульские позиции и понять, можно ли перебраться через Зай-Атиш на других участках. Дальше на севере в Зай-Атиш впадал его самый крупный приток, Давшан – на этой реке стоял Беляр.

Как обычно, Ингара сопровождал десяток гвардейцев, которых отобрал лично Маттис Брензайн, который, в свою очередь, дал слово Кори ограждать командующего от опасных телодвижений. Охранники следовали за Ингаром по пятам, даже в уборную, выполняя строгий наказ Брензайна, по-видимому, подозревавшего, что на драгоценного генерала Бьоргстрома коварные враги могут напасть даже из выгребной ямы, вонзив копье в эээ соответствующее место. О подобных случаях Ингар слышал – в сказках, которыми в детстве пичкала его Илинора. Впрочем, в Элмадене, как и в Лоретто, многие отхожие места обустраивали над проточной водой – наверное, пробраться туда было проще, чем в выгребную яму.

Помимо гвардейцев, Ингар решил прихватить с собой Керта Тривима, надеясь побеседовать с ним, если не один на один, то в условиях, когда магистрату некуда будет улизнуть.

На восточной окраине Элмадена раскинулись поля, фруктовые сады и заливные луга, также там была дамба, предохранявшая город от наводнений. Внутри стен протекал судоходный рукав Зай-Атиша, оборудованный речными воротами и небольшим шлюзом. Вода в шлюзе слегка отдавала гнилью, а деревянные створки быстро зарастали водорослями и хрупкими пресноводными ракушками.

У протока стояли пороховые мельницы. Они грохотали день и ночь: дробили, крошили и перетирали селитру и уголь. Свежий черный порох ссыпался в колоду. Его прессовали в лепешки, лепешки ломали, обкатывали в барабане, просеивали через решета. Получившиеся зерна трясли на ситах, чтобы они терлись друг от друга и полировались, затем сушили в стоявших рядом банях и укупоривали в дубовые бочки.

Рядом с улицей, по которой Ингар со своей свитой добирались до шлюпок, проходила другая – по ней гнали скот на водопой. Она так и называлась – Навозная дорога. Не дорога – а грязное месиво, истоптанное копытами.

Вдоль берегов протока стояли свайные дома, покрашенные в белый цвет, с причалами и привязанными лодками – немного похоже на Лоретто или Виттерлаг. В заводях были устроены большие садки, где выращивали рыбу. Вообще, в низовьях Зай-Атиша рыба кишмя кишела, на любой вкус: осетровые, сазаны, сомы, щуки, лещи. Те из лиорентийских солдат, кому знаком был рыбацкий промысел, не упускали случая и ходили на реку рыбачить.

В путь к фортам снарядили три тридцативесельных шлюпки, на каждой было по две гаубицы и по несколько мелких пушек в довесок. Элмаденцы стращали Ингара мошкой – мелкой, но злой и голодной, способной чуть ли не заживо сожрать – так ему говорили. И что вода в реке будто кипит, когда из нее вылетают насекомые, превратившиеся из личинок во взрослые особи. Мошки, к счастью, вилось не так много. Рассказы о ней пугали больше.

Течение было слабым, и грести вверх по протокам и ерикам не составляло труда. Ориентироваться же, несмотря на наличие карт, оказалось гораздо сложнее. Тростник вымахал местами в три человеческих роста высотой, его развесистые метелки, если подплыть близко, заслоняли солнце. Плотными рядами стоял рогоз, покачивая коричневыми соцветиями-початками. Камыши и кустарники сплелись в непроходимые заросли. Настоящий лабиринт, в котором ничего не стоит заблудиться. Вдоль проток росли лох и галереи ив, где селились пестрые дятлы и черные бакланы.

Ингар разглядывал в подзорную трубу заросшие берега, выискивая следы гухулов, а заодно наблюдал за птицами. На ветвях прибрежных деревьев расселись орланы-белохвосты. Пара орланов летала над водой, высматривая рыбу. У тростниковых островов бродили цапли, ходулочники, каравайки. Чайки и крачки оглашали воздух беспокойными криками, носились над водой, зависали, стараясь углядеть стайки мелких рыбешек.

Нерест уже закончился, с заливных лугов ушел паводок, но воды было все равно много. Ерики и протоки, встречаясь с морем, образовывали огромный залив. Его поверхность напоминала плотное пестрое покрывало, сотканное из многочисленных растений. Повсюду торчали глянцевые листья лотосов – восковый налет не позволял каплям прилипать к листьям, и вода скатывалась с них, оставляя их сухими. Некоторые листья облюбовали крачки, занимавшиеся тщательным выщипыванием перьев. Пора цветения лотосов еще на наступила, зато кувшинки и желтые кубышки цвели вовсю, а на дне разрослись настоящие луга из водорослей, кишевшие рыбой. За ней охотились не только птицы, но и змеи – водяные ужи и узорчатые полозы.

В некоторых местах было настолько мелко, что громадные сазаны не плавали, а, скорее, ползали. Будь борта шлюпки пониже, можно было бы, перевесившись, схватить их голыми руками. Весла путались в сети водорослей и стеблях водных растений.

Снявшись с раскидистых прибрежных ив, к заливу понеслась вереница черных бакланов. Они окружили обнаруженный с воздуха косяк рыбы и, снизившись, хлопая по воде крыльями, погнали его в нужном направлении. Неплохо придумано!

У входа в очередной ерик раскачивались висячие гнезда, похожие на маленькие пушистые лукошки.

– Это гнезда? – удивленно присвистнул один из гвардейцев. – Что за птица такие чудеса творит?

– Ремезы, – ответил Ингар. – Эти пичуги меньше воробья. Они строят гнезда из пуха, шерсти, растительных волокон и клейкой паутины, а хозяев паутины попутно съедают.

Ингар принялся рассказывать и про других птиц – их тут было видимо-невидимо: цапли, утки, гуси и лебеди со своими многочисленными выводками, кудрявые пеликаны с черными кончиками крыльев, каравайки – клюв у них серповидный, а черные перья отливают медно-красны цветом. Самые смешные – ходулочники. Они питаются головастиками, водяными клопами и жуками, нащупывая добычу длинным тонким клювом, а чтобы поесть или отдохнуть, им нужно сложить ноги пополам.

Ну и все в таком роде…

Да и вообще Ингар же весь этот поход затеял, на самом деле, чтобы природой полюбоваться, на птичек и рыбок поглазеть!

Гвардейцы слушали, раскрыв рты, одаривая его восторженными взглядами: «Какой умный у нас командующий! С ним, даже если птицы в плен захватят, не пропадешь!» Тривим тоже смотрел с изумлением. Глупее всего было то, что Ингар собой гордился!

– А я недалеко от Аптечного канала живу, в Четырехдомном переулке – так что мы с вами почти соседи.! – похвастался старший – командир плутонга, выслужившийся из солдат. – Ваша жена принимала у моей жены роды. Целых два раза! – В голосе гвардейца звучала неприкрытая гордость: – Красивая – ух! И вежливая – все время добавляла «Будьте любезны» и «Пожалуйста». Но приказывает будь здоров – ясно, четко и строго по делу. Мы у нее все по струнке бегали! – При этих словах гвардеец с намеком покосился на Ингара: Вы, мол, дорогой генерал, небось, дома тоже по этой самой струнке ходите?

Наверное, на лице Ингара отразилось что-то неуместно мечтательное, солдаты заулыбались и отвернулись кто куда, делая вид, что разглядывают уток с лебедями.

Дом. Джионна. От одного ее имени у Ингара перемыкало мозги.

– Вы много знаете, – заметил Керт Тривим, как показалось Ингару, не без уважения. – Особенно для человека, который родился и жил далеко от Элмадена, и который не принадлежит к ученым.

Не принадлежит к ученым! Ну прямо очень лестно!

– Я сам немного натуралист, – продолжил Тривим. – В мирное время мы с друзьями любили плавать по реке. Один из них – кстати, лиорентиец, много всего знал о повадках здешних птиц и рыб. Так что, не поймите неправильно – я вовсе не считаю, что лиорентийцы, или там военные, неучи и невежды… Этот мой приятель любил говорить: надо помнить, как чудесен наш мир. Это помогает жить, особенно в сложные времена.

– А магов в приятелях у вас, случаем, не водится?

– Пытаетесь поймать меня на слове? Вы меня в чем-то подозреваете?

– Нет-нет, что вы! – Ингар миролюбиво поднял руки, развернув ладонями к магистрату. – Вам показалось.

– И кто же из магов – из настоящих, могущественных магов, по-вашему, станет якшаться с обычными людьми?

– Ну, я одного такого знаю. Может, и еще найдутся, если поискать.

– Может, и найдутся, – согласился Тривим, глядя на Ингара одновременно настороженно и с интересом.

– Вы, как и магистрат Сэйд, занимаетесь производством шелка? – Ингар решил немного отступить от небезопасной для Тривима темы.

– Да. Это очень выгодное предприятие. Правда, тот мой лиорентийский знакомый посетовал – гусениц, мол, жалко.

– Гусениц? – поморщившись, переспросил Ингар.

– Куколок, если выразиться точнее. Перед разматыванием нити, коконы обрабатывают горячим паром, и личинки внутри варятся заживо.

– Говорят, что у вас дома в фонтане плавали осетры и сазаны. И на ваших приемах гости устраивали состязания, кто поймает руками больше рыбин, – протянул Ингар.

Керт Тривим заметно покраснел и пробормотал что-то типа того, что сейчас совсем другое время.

– Другое время? – фыркнул Ингар. – В смысле, пригретые вами беженцы поели у вас дома всех осетров?

Солдаты дружно прыснули от смеха, а вслед за ними и гребцы на веслах. Щеки Тривима сделались пунцовыми.

– Я богат, да! Ну и что? В отличие от Лиоренции, у нас не принято лицемерно прятать свое богатство, похваляясь при этом своей добродетелью.

Гляди-ка! Уже не в первый раз говорит то, что думает, а ведь боится! Какой свободомыслящий человек! И об Абре не так давно помянул.

– Тяга аристократии к роскоши при правильной расстановке приоритетов способствует развитию искусств, – продолжал Тривим. – Когда становится модным держать дома картины, изысканные безделушки, статуи, украшать интерьеры и фасады, придумывать новые фасоны одежды. А мода на книги – очень полезная вещь во всех отношениях!

Вот же… мыслитель!

– Вы на редкость откровенны, – тактично заметил Ингар.

– Возможно, на мою откровенность влияет опасность нашего положения. Хотя всей тяготы осады городу пока не довелось испытать, и, глядя на окрестные пейзажи, я не хочу верить, что рядом идет война… Я понимаю, это – неизбежный в наших условиях исторический процесс…

– Вы имеет в виду войну? – спросил Ингар, удивленный такой постановкой проблемы.

– Нашествие кочевников, – уточнил Тривим. – Сейчас это гухулы, до них были балюли, до них – другие племена. Это некие периодические волны. Когда численность кочевников в степи возрастает, им нужно больше скота, а стадам, соответственно, нужно больше пастбищ, которые просто так ниоткуда не возьмутся – их требуется захватить у других народов.

– Я знаком с подобной концепцией, – кивнул Ингар.

– Это не концепция. Это теория, подтвержденная наблюдениями! Есть определенные научные понятия и математические законы, которые описывают рост населения!

Ишь какой образованный! Ингар поскреб шрам на скуле, думая, как бы половчее перевести разговор на более полезную тему, но Керт Тривим и сам решил не посвящать Ингара глубже в теорию кочевых нашествий и добровольно вернулся к прежним предметам обсуждения.

– Некоторые мои иностранные приятели потешались над «любовью элмаденцев к роскоши», как они это называли. А другие, напротив, завидовали, – заметил магистрат.

– А этот ваш знакомый лиорентиец? – спросил Ингар.

Ему и в самом деле было любопытно, да и тема, в отличие от гухульской, была многообещающая. Вдруг Тривим сам выведет себя на чистую воду, где-нибудь проговорится? Вдруг среди этих «иностранных приятелей» есть и маги?

– О! Он-то как раз потешался больше всех! – Керт Тривим улыбнулся – видно, чувствовал себя свободно. – Впрочем, он над всеми потешался, и над собой тоже. Пока я не поехал жить в Лиоренцию, я думал все лиорентийцы такие. Оказалось, нет. Ничего подобного.

– Лиорентийцы разные, – заметил Ингар. – Как и люди в целом.

– Верно. Но все же в представителях одного народа есть и общее, благодаря среде, в которой они выросли – не в характере, так в мировоззрении и разделяемых ценностях.

– Отчасти, – уточнил Ингар.

– Отчасти, – снова не стал спорить магистрат. – У вас власть предержащие играют в свою игру – в равенство и непритязательность. Нобили делают вид, что не сильно отличаются от простолюдинов. Что перед законом и Пророком – точнее, перед Церковью – все равны.

– А вы называете это лицемерием.

– Да, – открыто признался Тривим. – Потому что равенства в Лиоренции на самом деле нет, и большинство граждан это понимает. Но считает, тем не менее, что лучше притворное равенство, чем никакого. Я думаю, до Катастрофы тоже было так – ведь люди разные, как вы сами справедливо заметили.

Ну вот, они так и болтали. Магистрат говорил крайне опасные, крамольные вещи, Ингар его не одергивал, но ничего полезного пока узнать не удалось.

– Значит, вам не понравился Лоретто? – спросил Ингар.

– Отчего же?

Керт Тривим вежливо похвалил архитектуру, термы, картины, театр, даже балы и поэтические вечера.

– Ну, ваш-то особняк был одним из самых роскошных в городе, – продолжил Ингар тему. – И о вашей привезенной в Лоретто коллекции я слышал, хотя вы и не сочли меня достойным увидеть ее.

– Мы с братом не знали! – Тривим опять покраснел. – Не знали, что вас интересуют подобные вещи! И, к сожалению, не имели чести водить с вами личное знакомство, иначе, конечно же, при первом вашем слове…

Ингар хмыкнул. Однако Тривим хоть и смутился, но упоминание сокровищницы его не встревожило, будто бы они с братом не держали там ничего противозаконного.

– Мне рассказывали, что среди предметов вашей коллекции были и заспиртованные человеческие органы.

– В чем вы меня подозреваете? – Уже второй раз за сегодняшнюю прогулку вскинулся Тривим, и даже голос у него сорвался. – В том, что я имею отношение к смерти их прежних владельцев?

– Упаси, Пророк! Ни в чем таком! – снова принялся отнекиваться Ингар.

– Анатомическое препарирование необходимо для развития медицины и науки! – с горячностью воскликнул магистрат.

– Безусловно! – примирительно заметил Ингар. – Моя жена не устает мне повторять то же самое!

С передовой шлюпки раздался предостерегающий возглас:

– Гухулы по левому борту!

Ингар приставил к глазу подзорную трубу, изучая заросли. И вправду – гухулы, пришли поить коней и верблюдов.

– Зарядить ружья! Развернуть пушки!

– Ложитесь на дно и не высовывайтесь! – приказал Ингар Керту Тривиму. – У вас ни оружия, ни доспехов.

Только шлем – Ингар убедил магистрата надеть его перед отплытием. На всякий случай.

Солдаты, оперев локти о борт шлюпки, нацелили ружья. Сам Ингар вынул из-за пояса пистолет, но приказ стрелять пока не отдал. Гухулы сначала замешкались, но потом очухались и похватались за луки. Все – стычки не избежать. Ингар не стал ждать, пока лучники натянут тетивы, и скомандовал:

– Пли!

Зашипел на полках вспыхнувший порох и грянул залп. Из дул двух небольших пушек, которыми была вооружена лодка, с раскатистым грохотом вырвались снопы дымного пламени. Пушки откатились. От жесткой отдачи доски под ногами содрогнулись. За протокой испуганно заржали лошади, вскрикнули угодившие под картечь и пули враги, над лодкой просвистели стрелы, еще пара ударили в борт.

Гребцы налегли на весла, гухулы скрылись в зарослях. Во всяком случае, преследовать шлюпки по берегу они не смогли бы, даже если бы захотели.

– Никто не ранен? – на всякий случай спросил Ингар.

Гребцы и гвардейцы отозвались дружным «Нет». Керт Тривим тоже ответил: «Нет». Он и испугаться, похоже, не успел, зато счел нужным сообщить Ингару:

– Я читал у среднезападных историков про случай, когда гухулы, которые, как известно, являются великолепными наездниками, направили в реку коней и вплавь, верхом, подобрались к врагам, обстреливая их из луков.

– Я тоже про такое читал, – кивнул Ингар. – Но через низовья Зай-Атиша им верхом не переправиться. Вы лучше меня знаете – дно илистое, ландшафт сложный. Протоки, тростниковые заросли, топкие берега.

Через два часа показались насыпи и мост, соединявший Нал-Чорук и Индирим. Сначала шлюпки пристали к индиримскому, западному, берегу. У причалов стоял храм с тимпаном и тремя главками – не гофрированными, как в самом Элмадене, но тоже крытыми керамической плиткой.

Солдаты форта вели себя так, будто не было никакой войны – охотились на птиц, ловили рыбу, жарили добычу в котле с маслом. Сытые, довольные, благодушно настроенные. Чуть в стороне от причалов коптили и вялили улов, свежевали и разделывали туши животных, а куски мяса бросали в бочки с рассолом. Въезд на мост и небольшой внутренний двор форта были загромождены бочонками с солониной и рыбой, корзинами яблок, мешками муки, коробами сыра.

Увидев все это, Ингар устроил разнос встретившему их шлюпки офицеру.

– У ваш что тут, базарный день? – рявкнул он. – Почему веде бардак? А ну убрать все в хранилище! Где командир?

Офицер не успел раскрыть в ответ рта, как подскочил запыхавшийся полковник:

– Здесь! Виноват!

– Будьте любезны навести на вверенном вам форте порядок! – потребовал Ингар. – Очистите двор! Чем вы вообще заняты?

– Эвакуацией жителей на другой берег! – отчеканил полковник. – Припасы готовят к отправке – они для беженцев. Ждем возвращения подвод.

Ингар хмыкнул, поскреб рубец и соизволил извиниться:

– В таком случае прошу простить мою скоропалительность.

Полковник вытянулся в струнку и щелкнул каблуками, не найдясь с ответом. Но он явно испытал облегчение, что гнев начальства, поначалу направленный на него, быстро улетучился. Все-таки в положении командующего есть свои преимущества – если бы Ингар вздумал дома так на кого-нибудь рявкнуть, его бы разделали с потрохами.

– Доложите обстановку! – уже спокойно попросил Ингар.

– Подойти можно только по насыпной дороге, она под прицелом наших пушек, – отрапортовал полковник. – Вокруг настоящие тростниковые заросли – вы и сами видели, пока сюда плыли. Мы держим наблюдательные посты, регулярно высылаем патрули, прочесываем местность. Не раз встречали гухульских разведчиков. На тот случай, если враги все-таки захватят мост, заложены пороховые заряды. Если нам придется отступить к Нал-Чоруку, мост будет взорван.

– Ваша задача – не довести до этого.

– Ясно, генерал-командующий!

– Давайте пройдем в форт, – предложил Ингар.

Он провел полный обход, надиктовывая адъютанту рекомендации насчет количества людей, размещения пушек, зон обстрела каждого из орудий, проверил боезапас и помещения, оборудованные под казармы и будущий перевязочный пункт.

– Маловероятно, что гухулы станут атаковать в лоб, наступая по дороге, – сказал Ингар. – Скорее всего, будут стараться подкрасться незаметно, снять караульных. Усильте патрули, продолжайте проводить разведку.

– Будет исполнено! – Полковник наклонил подбородок и стукнул кулаком в грудь.

Выйдя наружу, Ингар втянул носом воздух, покосился на солдатские костерки и понял, что проголодался. Он подошел поближе, с интересом заглянул в котелки, увидев уху и шкворчащую в масле жареную рыбу.

– Не угостите? – прямо спросил он без намека на правила этикета. – Уж больно пахнет аппетитно, аж слюни текут!

Ну, его и угостили – накормили до отвала. А заодно и гвардейцев, которые с ним приплыли. И Керт Тривим тоже от обеда не отказался. Ингар попросил не бегать вокруг него и стол не накрывать, присел на бревно рядом с двумя солдатами, с дымящейся миской и деревянной ложкой в руках, и за жизнь поговорил.

– Хорошо тут у вас, – признался Ингар, облизнув ложку. – Птицы поют, рыба плещется. Стрекозы с бабочками летают. Красиво и спокойно. Пока. А форт обязательно держите.

– Конечно, удержим, генерал-командующий! – уверил самый бойкий солдат. – Не сомневайтесь!

В город они вернулись на закате. Все – и небо, и река, и тростниковые заросли окрасились в мягкие, теплые тона, линии и силуэты казались нерезкими, словно смотришь через мутноватое желтое стекло.

Целый день на птиц любовался вместо того, чтобы разбираться с вопросами обороны. Ну ладно, ладно – делом он тоже занимался.

Птицы птицами, природа природой, а осада продолжалось. Однажды гухулы зарядили мортиры своей батареи отрубленными головами пленников и выстрелили, метя поверх стен, внутрь укреплений. Бессмысленный акт устрашения, никак не приблизивший их к захвату города. Нелюди. Орда дикарей с луками и стрелами, как громогласно заявлял тупица Зуйль… Между прочим, поддержанный Советом Двенадцати и Сенатом! Вспоминая об этом, Ингар скрежетал зубами.

Называть осадившую город армию гухульской – конечно, лишь условность и вопрос удобства именования. Среди штурмовых отрядов, как и вообще среди пехотинцев, саперов или артиллеристов, собственно гухулов – раз-два и обчелся. Они – это, прежде всего, конница, легкая и тяжелая. А также движущая сила, согнавшая сейчас под стены Элмадена огромную разноплеменную массу людей. Пленники, наемники, подневольные и вольные союзники… Маги, которые, вроде бы, стоят за Верховным Кааном, пока никак не проявляют себя. Не лезут, берегутся – а ведь могли бы помочь хотя бы расколошматить форты.

Передовые бастионы, по-прежнему, подвергались непрерывному обстрелу. Увы, никакие укрепления не вечны. Стены, изъязвленные ядрами и пулями, в слабых местах просели и осыпались, обломки образовали завалы, пыль висела в воздухе бурой завесой. На Северном появилась неприятная брешь. За ней сложили баррикаду из мешков с землей, битого кирпича и прочего мусора. Вдоль ее внутренней стороны стояли мушкеты, заряженные и готовые к бою. В плетеных корзинах ждали своего часа чугунные гранаты с пороховым зарядом.

ГЛАВА 10 Пусть из гостей. Очередные разговоры

К Белзейским горам

Сю-Джин

Их путешествие, которое правильнее было бы назвать бегством, несмотря на всю его утомительность, хлопотность и спешность, вышло отнюдь не безынтересным и в чем-то даже, можно сказать, приятным.