103 истории. Часть первая

– На ЭКГ без существенных изменений. – Несколько лет назад я и мечтать не могла, что буду расшифровывать пленки за пару секунд. – Только вот видно, что вы гипертоник со стажем и давление «на ногах» переносите. – В грудных отведениях красовались высоченные зубцы R.

– Она просто нервничает все время и других нервирует, – буркнула дочь.

– Это кто еще кого нервирует! – Сопротивление атмосферы росло.

– Спокойно, девочки… – улыбнулась я медленно и тихо. Клиническая ситуация и ее душевная подоплека не были сложными. Десятки тысяч таких ежедневно возгораются в ячейках общества. И иногда люди призывают экстренные службы поучаствовать. Или посочувствовать. – Сейчас все решим. До нас что-нибудь принимали?

– Не успела. Да у меня и моксонидин кончился. Что-то последнее время часто пью его.

– Ага. А что-то ежедневно принимаете от давления?

– Энап по пять миллиграмм. Но он что-то перестал помогать. Я раньше хорошо себя чувствовала при 120, а теперь 140/85 – мое рабочее.

– Я правильно понимаю, что бо́лей в грудной клетке у вас нет и ранее не было инфарктов и инсультов?

– Не дождутся, – женщина тяжело вздохнула. Мы обменялись взглядами с напарницей, и она достала из ящика конвалютку физиотенза[63] по 0,4 миллиграмма.

– Давайте начнем с вашего любимого моксонидина. Рассасывайте таблеточку.

– Так тут же какое-то другое название, – больная встрепенулась.

– Не волнуйтесь, это один и тот же препарат.

– А… Слушайте, но у меня 190 никогда не было.

– Сейчас посмотрим. Если таблетка не поможет, будем укол делать.

– Горячий? – женщина имела в виду магнезию[64].

– Нет, магний мы сейчас не делаем, к сожалению. Это действительно хороший препарат. Но нам нужно более длительное действие. Чтобы после того как мы уехали, у вас снова не было подъема. Поэтому используем не просто сосудорасширяющие, а более сложные лекарства центрального действия.

– Как интересно. – Напряжение атмосферы падало. Фокус страдалицы сместился с собственного «я», и ей понравилось говорить о фармакологии.

– А теперь самое главное, дорогие. – Дочь стояла, прислонившись к дверному косяку. Я немного развернулась на стуле, чтобы видеть глаза обеих женщин. – Первопричина всех сердечно-сосудистых заболеваний – стресс. Знаете, я человек верующий и поэтому думаю, что над нами не всегда главенствует физиология. Напротив, если всмотреться в каждого из нас поглубже, можно увидеть такую пирамиду. Тело-душа-дух. Дух – это некая высшая, божественная составляющая. То добро и любовь, которое есть абсолютно в каждом человеке…

– Даже в Чикатиле? – Дочь покачала головой.

– Я верю, что да. Просто он далеко закопал их внутри и запачкал грязью. Или в принципе был душевнобольным человеком. Так вот. Между духом и телом то вниз, то вверх все время мечется душа. Это наша личность. Понимаете, о чем я? – Сопротивление еще присутствовало в атмосфере, но уже не было таким тяжелым. – Знаете, что прежде всего характерно для личности? Принимать решения. Только я решаю: сказать мне доброе слово или злое. Да, есть еще эмоции. Во мне они так же очень сильны, и слова часто воробьями вылетают, не дождавшись команды. Но давайте подумаем, кому от этого хорошо? Уж точно не моим близким. Скажите, пожалуйста, Евгения Васильевна, вы любите вашу дочь?

– Ну как же, конечно.

– Вы ведь тоже маму любите, правда?

– Да… – теперь всхлипывала молодая женщина.

– Я уж не знаю, о чем вы поругались, – это не мое дело. Но ведь если вы друг друга любите, то, немного смирившись, каждая внутри себя, вы же можете договориться?

– Попробуем, – тихо произнесла больная. Я выдохнула. Атмосфера разрядилась.

– Умницы, девочки. Таблетку рассосали?

– Да. И знаете, уже гораздо легче. В голове проясняется.

– Замечательно. А знаете, почему? Вы отдали управление своей высшей ступени – духу. Любви, которую вы испытываете к дочери. Вы сделали это своим непростым решением – смирившись. А физиология, то есть тело, просто подтянулась. Вы – большая молодец, Евгения Васильевна. Гипертоническая болезнь – это повышение давления, правда? И получается, что не только артериального, но и личностного, то есть душевного. Есть такой секрет, лайфхак, как сейчас модно говорить. Перевести все это напряжение туда, где более разряженная обстановка. То есть вверх. К духу. А это значит, к Богу. Принять решение в сторону любви. Это зачастую не просто, но очень действенно.

– 160/90, – Вика перемерила давление, и результат порадовал.

– Очень хорошо. Чтоб вы понимали, препараты действуют инертно. Поэтому мы не снижаем давление до рабочих цифр. В течение нескольких часов, если вы не будете снова нервничать, оно должно нормализоваться. Ложитесь спать и не о чем не беспокойтесь. Завтра на свежую голову поговорите. – Я перевела взгляд на дочь. Она кивнула. – И надо бы терапевта посетить. Таблеточки для постоянного приема, возможно, заменить. Договорились?

– Да. Спасибо вам.

Мы спустились в машину, и я оформила карту вызова. «ГБ без криза» – самое простое описание.

Я была рада, что удалось помочь женщинам. Всем сердцем я понимала их. Знала, что и сама в любой момент могу повздорить с мамой и у нее может подскочить давление.

Не трогай

– Твою дивизию… – не скажу, что нас с Вовой можно было сильно удивить, но реагировать спокойно не представлялось возможным. Обшарпанная деревянная дверь квартиры на пятом этаже была приоткрыта. На пороге встречали насекомые разных размеров и мастей и уже въевшийся в стены омерзительный запах. Нотки дешевого табака, всех видов испражнений и перегоревшего суррогатного спирта стремительно пропитывали спецодежду. Не люблю хлипкие одноразовые маски. Они мешают дышать, едва ли защищая дыхательные пути. Я надела респиратор и, с радостью нащупав в кармане запасной, протянула его ответственному по бригаде.

– Спасибо, – закашлявшись, улыбнулся товарищ. Повсюду валялись испитые бутылки и выкуренные до фильтра бычки.

– Приехали, наконец-то, – из единственной комнаты выглянула «измученная нарзаном», но все же сохранившая человеческий образ женщина. – Вот, смотрите. Что с ним делать?

Пробираясь через груды мусора и полчища тараканов, мы проникли в комнату. Ставить ящик и кардиограф было некуда. Садиться – и подавно. На диване у окна, в которое светило тусклое сентябрьское солнце, полусидя на боку располагался голый мужчина. Он часто дышал и смотрел на нас недобрым взглядом.

– Я вот с дачи приехала, а тут такое. – Вопрос о том, сколько времени горе-спутница жизни болящего провела на даче, был излишен. Я подошла ближе и, надевая перчатки, украдкой глянула на рабочий планшет в Вовиных руках. «Затрудненное дыхание. Употребление алкоголя». Получается, в любом случае надо начать с ЭКГ.

– Мой хороший, надо на спину повернуться, снять кардиограмму.

– Не могу. И не хочу. Уходите.

– Давайте я вам помогу, – я попыталась улыбнуться и взяла мужчину за крупные плечи. Не трогай! – прозвучало внутри. Серо-зеленый цвет кожи больного еще больше подчеркивал тотальную отечность.

– Анасарка[65].

– Вижу, блин. Анасарка, не то слово, – Вова жестом указал на область ниже живота. Половой член больного напоминал бутылку минералки, свисая под своим весом с огромной отекшей мошонки.

Я отпустила плечи и потрогала живот. Похожий на круглый глиняный горшок, он не поддавался пальпации. После моего прикосновения на коже остался вдавленный, будто на пластилине, след. Не трогай! «Господи, что ж делать-то с ним, не трогая?» – я негодовала.

– Вов, тут везде вода, – констатировала я, имея в виду ткани. Не нужно было быть крутым диагностом, чтобы распознать у бедолаги тяжелейшую и, вероятно, давнюю хроническую сердечную недостаточность[66].

Я еще немного помялась, пытаясь уложить-таки мужчину на спину. Но при каждом моем движении тестообразный агрессивно бурчал.

– Не трогай! – шипел бедолага, вторя Богу, который будто одергивал меня от тела, не давая ничего сделать.

На мгновение перед внутренним взором предстала картина. Будто старый сайгак, заплетаясь копытами, шкандыбает в укромное место умирать. Он еще жив, но за ним след в след воздухом идет стая стервятников. Они знают, что вот-вот немощный испустит дух и можно будет разодрать его по лакомым кусочкам. Уже наяву я почувствовала запах. Это был запах смерти. Он не был омерзительным. Его пронзительная неизбежность несла очищение и омывала кишащую зверьем комнату. Вова будто побывал со мной в той степи. В его глазах читалось: надо уходить. Бог подтверждал эту великолепную идею внутри меня. Навигатор проложил маршрут вниз к машине и высветил на табло примечание: «Cito»[67].

По традиции я проверяла себя. Мысли об ответственности и желание помочь бились о факт неизбежности. Гриф точит клюв возле кустарника, а стая хищников похоронной процессией медленно и низко парит в тугом воздухе. Инстинкт самосохранения рисовал на внутреннем мониторе следующую картину. Отекший начинает задыхаться и теряет сознание, вскоре прекратив дышать. Самое время для реанимации. Но на полу этой комнаты даже негде поставить оборудование, не то что разместить больного. Сколько он весит – страшно представить. Предполагаю, что сам по себе он не полный, но с учетом отеков потяжелел и увеличился не менее чем в два раза. Даже если мы героически начнем качать квазимоду и, проявляя неимоверную ловкость рук, запустим в короткую шею трубу[68], успех этих мероприятий стремится в минус бесконечность.

Пока дама сердца загорала на грядках, вместе с легкими медленно, но верно у «сайгака» отекал мозг. Власть в его организме захватила вода. И она не уступит нам. Особенно в такой обстановке. А вот заработать пневмонию после вдыхания всей этой дряни легкими, требующими усиленной вентиляции во время нагрузки, становится для нас с коллегой таким же стопроцентным исходом. Надо уходить. Это был Божий глас и мой окончательный вывод. Но мы не могли сделать это по-английски.

– Я правильно понимаю, что вы отказываетесь от осмотра? – на весу Вова заполнил графу отказа и протянул мужчине ручку. – Надо расписаться, и мы уйдем.

– Ничего подписывать не буду. Проваливайте! – видимо, квазимодо хотел кричать, но способен был лишь на грозный шепот.

– На нет и суда нет, – с облегчением вздохнул Вова и направился к двери. Встревоженная дачница приняла позу сахарницы и преградила бригаде отходной путь.

– В смысле? Куда это вы? Че мне с ним делать прикажете? – Навигатор внутри меня уже мигал красным. Похоже, наша безопасность под угрозой.

– Понимаете, мы не можем лечить больного без его согласия, – я смотрела женщине в глаза, медленно приближаясь к двери полубоком-полуспиной. – А тут еще и агрессия с его стороны. Попробуйте поговорить с ним. Может, он передумает, согласиться на осмотр и вы сделаете повторный вызов. Всего доброго! – Вова прикрывал меня сзади, одновременно открывая обшарпанную дверь. Не дождавшись ответа, мы выскочили в подъезд и засеменили по ступенькам.

– Надо скорее отзваниваться и стартовать, похоже, он вот-вот тромбонет, – я имела в виду осложнение в виде тромбоэмболии легочной артерии.

– Или фибрильнет[69]… – Вова почесал затылок, быстро прикуривая сигарету.

– Или закипит[70]… Пожалуй, у больного с ХСН это наиболее вероятно.

Как же свежо было на улице. Ответственный по бригаде быстро провел дистанционный консилиум. По алгоритмам, в случае отказа от осмотра необходимо «второе мнение». Вова кратко, но красочно рассказал всю горькую правду этого вызова, получил заветное «Q»[71] и незамедлительно нажал на планшете кнопку «Завершить вызов».

Через пятнадцать минут на пятый этаж поднялась другая бригада СМП и констатировала биологическую смерть.

Бог всегда действует по любви. Но Он не бывает предсказуем. Его пути невозможно просчитать, как ни крути. Если берешься за это, однозначно облажаешься. Его любовь и забота сохранили безопасность бригады. Он знал, что и Вова, и я, застав клиническую смерть, без сомнения сделали бы все по максимуму, даже понимая неизбежность десятого результата[72]. Бог, любящий нас настолько, что стал человеком, не понаслышке знает, как смерть очищает душу, освобождая от бренного тела – теперь просто набора химических элементов. Вероятно, отекший, погрязший в собственных испражнениях бедолага нуждался в этой чистоте гораздо больше, чем в наших «танцах с бубном»[73].

С удовольствием еще раз вдохнула чистого относительно царства тараканов воздуха. Я не чувствовала угрызений совести. Только благодарность. Слава тебе, Боже! Слава Тебе!

Мерцательная аритмия (пароксизм[74])

В тот день лето окончательно передало смену осени, и последняя стихийно встала на линию. Еще вчера глядевшие с деревьев листья сегодня обрушились на мокрый асфальт под воздушным цунами промозглого ветра. Свежий ковер устилал путь к подъезду.

– Сердце сбилось опять. С семи утра, как загнанный зверь, скачет и все будто промахивается, прихрамывает и проваливается, – пожилая женщина красиво и очень правильно описывала свои жалобы (студентам рекомендую под запись).

– Давно страдаете мерцательной аритмией? – пока я накладывала электроды ЭКГ, мой доктор, словно снайпер, точечно задавала необходимые вопросы.

– Давно, лет двадцать.

– Часто приступы бывают?

– Ну раз в месяц уж точно.

– Что кроверазжижающее принимаете?

– Ксарелто каждый день по расписанию.

– А током вас лечили когда-нибудь?

– Да, в семнадцатом году. С тех пор еще ни один приступ не удалось дома вылечить. В больницу надо, – бабушка покачала головой, а мы с врачом переглянулись.

– Смотрите, по нашим правилам мы все равно должны сначала провести лечение. Если оно будет неэффективно, тогда поедем.

– А мне говорили, что после вот этого лечения током, как в фильмах показывают, лекарствами ритм уже не восстановить, – чувствовалось, что бабулька подкована на все сто и знает о своей аритмии больше, чем профессор-кардиолог. Отчасти это было так, потому что нет лучшего изучения болезни, чем личный опыт. Из кардиографа выехала термобумага с нерегулярными частыми комплексами. Зубец Р[75] перед каждым комплексом вел себя по-разному. То появлялся, то менял форму, а чаще всего просто исчезал из виду в дрожащей изолинии. Мерцательная аритмия – это состояние, при котором в миокарде предсердий хаотично сокращаются отдельные мышечные волокна, при этом сокращение предсердий как единого целого отсутствует, а за каждым сокращением предсердий не следует сокращение желудочков. Как следствие, мотор выдает рваный, несимметричный ритм. Чем это опасно? Тем, что в сосудистом русле при такой канонаде создается турбулентный поток (а должен быть ламинарный). Это нефизиологичное движение крови способствует образованию тромбов. Последние налипают на атеросклеротические бляшки и даже закупоривают сосуды, порождая инфаркты, инсульты, ТЭЛА[76], мезентериальный и прочие не жизнеутверждающие тромбозы.

– Давление 140/80. Чем вас обычно скорая лечит, кордароном?

– Да чем только не лечит. Только все без толку. И вен вы у меня не найдете. Надо в интенсивную терапию ехать, – больная стояла на своем. Было неприятно, но я старалась не раздражаться. Не мне ее судить. Можно подумать, будто я не любитель, чтобы все было по-моему.

– Мы поняли, что вы хотите в стационар, – доктор виртуозно сохраняла самообладание, – но давайте сделаем хотя бы одну попытку купировать приступ, ладно?

– Если вы доверитесь нам, то и вены убегать не будут. Кстати, там на улице ураган начинается. Не самое лучшее время выходить из дома, а уж тем более ехать на машине. Давайте попробуем, хорошо? – я была согласна с тактикой и от души поддерживала коллегу.

– Ну давайте. Вы мертвого уговорите, – бабуля недовольно усмехнулась. Я набрала две ампулы кордарона и приступила к поиску вен. Первые две попытки не увенчались успехом.

– Я же говорю, не найдете.

– Конечно, не найду, если вы будете так настроены. Процесс лечения никогда односторонним не бывает. Нужно ваше желание и доверие.

– Ну ищите, ищите ветра в поле.

Мы с доктором снова переглянулись и вздохнули. Когда вены убегают или разрушаются от введения препаратов, жгут стоит отложить в сторону. В таком случае синий сосуд можно фиксировать левой рукой или попросить о помощи напарника. «Господи, если Ты действительно хочешь купировать этот приступ, дай мне ее вену. Ну а если нет, дай нам всем смирение и укажи путь». Тонкая бабочка нашла похожую на себя по калибру, наиболее крепкую вену. Кордарон пошел. Я закрыла глаза и постаралась мысленно выйти из пахнущей нафталином комнаты. «Спасибо Тебе, Господи. Знаешь, у меня нет совершенно никакой личной заинтересованности и чувств к этому человеку. Это и не важно. Потому что меня здесь нет. Есть Ты и она. Пожалуйста, если Ты хочешь, восстанови ритм ее сердца. Мы примем любое Твое решение». Я по-прежнему держала глаза закрытыми, но уже не говорила к Богу. Меня все еще не было в темной комнате.

– Ну как? Ничего не изменилось?

– Как будто бы немного, – старушка впервые за тягучее, как глюкоза, которой разбавлялся антиаритмик, время просветлела. Я перевела взгляд на монитор Альтона. Частота сердечных сокращений снизилась. Перед каждым комплексом QRS красовались полукруглые аккуратные Р-шки[77].

– Что ж, и ритм у вас после укола синусовый.

– Это прямо чудо какое-то, девочки, спасибо. Мне лучше. Я и в больницу-то не хотела. Просто не верила, что укол поможет. Знаете, как неприятно с таким дребезжащим сердцем жить?

– Ну да, это как машина с троящим двигателем, в котором один цилиндр барахлит, – я вспомнила свою первую лошадку – старую «Ниву».

Мило распрощавшись, мы вышли. Осень больше не серчала, осваиваясь в своей временной резиденции. Свершилось ли чудо или набор благоприятных физико-химических реакций, сложно сказать. Но определенно можно отметить, что если пригласить Бога в любую жизненную ситуацию, выключить личную заинтересованность и позволить Ему действовать, смиренно ожидая любого результата, что-то из этого да получается.

Кардиоверсия

Работать с Димой мне не особо нравилось. Фельдшер 74-ой подстанции, куда вашу не очень покорную слугу сослали в однодневную командировку, был педантичен там, где я и не думала душнить. В вопросах же, которые считала важными, случайный напарник, напротив, казался сущим раздолбаем.

Мы ехали из 15-ой больницы. Работать оставалось два часа. Ранний октябрь в тот вечер источал непривычно весенние ароматы с легким арбузным оттенком. Я сидела в салоне со спокойной улыбкой и размышляла о наилучшем расположении повседневных дел. Существует мнение, что позитивное планирование наряду с благодарением за мелочи и физическими упражнениями – один из трех механизмов выработки счастья.

Газель сбавила ход и свернула во двор. Знакомые дома. Похоже на Новокосино. Пока витала в облаках, дали вызов.

– Нарушение ритма, низкое давление, было раньше, – Дима сообщил повод. Я пожала плечами и повесила на одно из них кардиограф. Уже на пороге почувствовала, что здесь придется стрелять[78].

– Ей очень плохо, – двери были открыты настежь, встречала встревоженная дочь больной, – у нее бывает иногда аритмия, но чтобы так…

– Когда ритм сорвался? – Дима тронул за плечо стонущую бабушку.

– Минут сорок назад, милок. У меня инфаркт был два года назад, я ксарелто пью. И аритмия у меня мерцательная. Но сейчас сердце так колотится, ух… не могу говорить, – больная тяжело дышала и бледнела на глазах, сказывалась декомпенсация гемодинамики. Скорее ЭКГ. Частокол из острых высоченных комплексов QRS. Перед каждым из них проглядывалась микроскопическая бусинка – P-шка. Значит, не мерцает. Признаков перегрузки правых отделов сердца не наблюдалось. Значит, не ТЭЛА. Получается, наджелудочковая, видимо, предсердная тахикардия.

– Какое для вас давление рабочее?

– 130/80, не меньше.

– Сейчас 80/50, – я отправила пленку на кардиопульт, но уже не сомневалась, – стрелять надо, Дим.

– Ты уверена? – коллега, который был явно опытнее меня, старался не выдавать волнение.

– Конечно. Сходишь за дефом? Пока вену поставлю. Кислород возьми, – я была спокойна. Легко быть смелой, когда ты не первый номер.

– Сейчас, солнце мое, полечим, не волнуйтесь.

– Спасибо, вы такие хорошие, – улыбка синеющих губ не портила милую бабушку. От души хотелось помочь ей и сохранить жизнь. Напарник не заставил себя ждать. Я сняла пластиковые прищепки кардиографа и приклеила на грудную клетку три одноразовые липучки. Монитор нового китайского дефибриллятора Mindray Beneheart дублировал ранее полученную картинку. Приступ продолжался. Дима сообщил, что ему звонил кардиопульт и рекомендовал стрелять.

– Я еще реаниматологам набрал. Они сказали, что если мы умеем, то спецов не пришлют. Я ответил, что справимся, – коллега уже набрал сибазон (он же реланиум). Первый в комбинации из двух препаратов – для выключения сознания. Кардиоверсия, как вы догадываетесь, болезненная процедура.

– Ой, дорогие, плохо совсем.

– Все-все-все, сейчас хорошо будет, – я медленно вводила первый препарат и вслед за больной уносилась в молитве. Дима надел на бабушку маску и открыл кислород. В общем-то, все банально. Женщина засыпала. Молитва продолжалась, только теперь под кетамин – второй и более важный препарат премедикации. Ритм с частотой 170 ударов в минуту по-прежнему выматывал видавшее виды сердце. Уснула окончательно. Итак. Я подвинула Beneheart ближе. Ручная дефибрилляция. Режим синхронизации. Уровень заряда.

– Начнем с пятидесяти?[79]

– Ну да, по алгоритмам.

Я выставила желаемое значение и нажала на кнопку «Заряд». Портативная трансформаторная будка загудела, наливаясь электричеством. Гель – на утюги[80]. Знаю, что так не положено. Но я не собиралась тереть их между собой, чтобы размазать улучшающую проводимость липкую суспензию, как показывают в американских фильмах. Тем самым риск внепланового разряда оставался минимальным. Вроде, все. Нет! Кислород надо отключить. Ух! «Господи, спасибо, что напомнил».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

С 2000-х годов московская служба скорой помощи оснащена портативными навигаторами-планшетами. В виде СМС-сообщения диспетчер посылает бригаде всю необходимую информацию о поступившем вызове. На профессиональном жаргоне навигаторы называют «тамагочи», «балалайка», «говорилка».

2

В большинстве регионов России бригады СМП (скорой медицинской помощи) делятся на специализированные и линейные. Спецы – белая кость и голубая кровь скорой. Педиатры, реаниматологи, психиатры, урологи и даже неонатологи. Линейные медики – этакие универсальные солдаты, которые ездят на все вызовы, не исключая роды (акушерские бригады в Москве упразднены в 2010-х годах). Линейные экипажи бывают врачебные (врач плюс фельдшер или медсестра) и фельдшерские (фельдшер плюс фельдшер или медсестра). На врачебных бригадах, ясное дело, главный – врач. На фельдшерских – один назначается ответственным (первый номер), другой помощником (второй номер). Ответственный по бригаде не только принимает решения и поручается за это головой, но и делает самое нудное – пишет карту вызова, никогда не забывая о том, что его целевой аудиторией может стать прокурор.

3

Noli nocere (лат.) – Не навреди. Один из главных принципов медицины.

4

Подробнее об этом можно прочитать в моей книге «Внутренний навигатор».

5

Международный алгоритм реанимационных мероприятий проводится по принципу АВС, где А – airways – обеспечение проходимости дыхательных путей.

6

Попеременное увеличение и уменьшение в объеме грудной клетки, наличие которого подтверждает, что человек дышит. В – breathing – наличие дыхания.

7

Если интересно, поясню. Нам нужно выполнить принцип С – circulation – поддержка кровообращения. Руководствуясь международными стандартами, мы обычно не тратим время на определение пульса на сонной артерии. В этот момент можно ошибиться, ощущая собственную пульсовую волну. Поэтому если вы, не имея аппаратуры, заподозрили, что человек не дышит (в течение десяти секунд ни одного дыхательного движения), приступайте к непрямому массажу сердца. Мы же накладываем электроды кардиографа (а лучше сразу дефибриллятора), чтобы проанализировать сердечный ритм.