Александровск. Книга про город, которого нет

Вовчик торопился домой. Он бежал быстро, но как-то чуть пригнувшись, будто бы несёт на своих плечах тяжёлую ношу.

«Вот враль. Один же идёт», – подумал милиционер, глядя на него в окно. – «Надо было его дожать. Уголовничек растёт»

К концу дня все детские головы и их голоса смешались в одного большого ребёнка. Толку от допросов не было. У пропавшей Танечки не оказалось ни друзей, ни подруг. Никого не интересовала жизнь девочки, никто и не знал, что творилось у неё на душе. Только классный руководитель – Павел Сергеевич слишком много и слишком долго нахваливал ученицу.

– Танечка она была такая хорошая. С ней и все ребята дружили, и все учителя её хвалили. Вы говорили с Тамарой Геннадьевной?

Милиционер грустно посмотрел в окно. Было темно, Павел Сергеевич последний на сегодня. Хотелось спать и есть. Милиционер вдруг почувствовал, что это он тот самый ребёнок, школьник, который сидит на последнем уроке во вторую смену, смотрит в окно и невероятно сильно хочет домой.

– Говорили, а как же…

– Говорил… А! Танечка же в конкурсе чтецов заняла первое место по школе. Должна была на краевой ехать в центр, но там, понимаете, не получилось… – зажевал конец фразы Павел Сергеевич.

– Понимаю.

– Мы с ней и плакаты делали! И на олимпиады ездили! И песню готовили. Ой, эта песня, дело-то десятое, у нас же столько всего было к празднику: стенгазета, стихи, благодарственная речь. Вы вот на праздник идёте? – неожиданно спросил Павел Сергеевич.

– Конечно, – крякнул милиционер, пробуждаясь от сна.

– Я вот тоже иду. У меня и брат идёт. Он знаете, работал на заводе, главный инженер по промышленной безопасности.

– Вот как.

– Да. Он увечья получил, и очень изменился после взрыва, – вздохнул учитель. – Немножко знаете, головой тронулся. Такой стал агрессивный, что ли. Ну, вот изменился, как у вас говорят, асоциальный образ жизни вести стал. Тяжело с ним теперь. Он, кстати, интересно так, живёт рядом с Танечкой. Соседняя квартира. Дверь в дверь. Василий зовут. Старший брат мой родной – Василий Сергеевич.

– Хорошо. Хорошо.

– Можете и его допросить, на всякий случай, может, видел чего. Только толку, конечно, немного будет, он немного головой двинулся.

– Такое бывает.

– Но вы все равно зайдите.

– Зайду, а как же. Всех соседей обойду, повторно.

Сидя вечером в тёмном кабинете и изучая исписанные листы, толстый миллионер вновь вспомнил того мальчугана, которого вызвал первым. Вовчик. Как он так быстро его раскусил? Он взглянул в треснувшее зеркало на стене. Нет, ничего не выдавало его страха и боязни. Солидное лицо, пышные усы, и пуговицы блестят. Все как положено. Все по уставу. Наверное, все дело в костюме.

Он стал начальником не так уж и давно, а казалось, что много-много лет назад. Форма все ещё сидела на нем криво, плечи жали, брюки были чересчур длины, а ботинки болтались. На самом деле это было довольно странно, милиционер был крупным мужчиной, с тяжёлой походкой, его вес не очень большой, но солидный, причинял своему владельцу постоянное неудобство, а вот стопы были маленькие, настолько не подходящие к грузному телу, что не верилось, что это части единого организма. Потому и ботинки он брал большего размера, и подкладывал вперёд ватку, так всегда делала его бабушка. Но эти ватки делали походку неуверенной и неустойчивой. А со временем скатывались, утрамбовывались, и ботинки вновь становились слишком длинными.

Надо бы конечно проверить и этого словоохотливого Павла Сергеевича, и мальчишку подозрительного, и несколько старшеклассников, и зайти к брату этого учителя, может и правда псих какой. Милиционер закрыл глаза, припоминая первый поквартирный обход. Василий. Василий. Был такой. Громила, в растянутой майке, щетина, опухшее лицо. «Алкаш» – подумал тогда миллионер, а вот оказывается как не алкаш, а больной. Ещё раз бы к нему сходить, что-то он все отмалчивался. Но тяжесть тела не давала ему встать, «да и к чему все это?» – гудело в его голове. Что изменится? Никого он не найдёт, а только шум в городе разведёт. Скоро про девчонку все забудут.

Про Рябчикова же забыли, сейчас вот говорят, что от выбросов помер, а тот сам ушёл, ушёл и пропал. И ничего.

Милиционер ещё раз посмотрел на черно-белую фотографию девочки, две косички, очки в толстой оправе, нос картошкой, такую увидишь в толпе и не заметишь, только рост большой для такого возраста. Сколько вас было таких, а сколько ещё будет.

Он с тоской поглядел на башенку из серых папок, возвышавшуюся рядом с рабочим столом, тяжело вздохнул и кинул туда ещё одну.

Глава 11

Серёга бережно положил журнальчик под подушку. Но немного подумав, переложил под матрас, а потом, ещё подумав, в портфель, а потом вытащил и положил в учебник, а потом в портфель. А сам портфель засунул под кровать. Вот так.

Журнальчик был хорош. Серёга уже пролистал его, пока дома никого не было. Обмен удачный, что ему эта старая карта? подтереться только.

В то же время его душил страх. Такая вещь в его старом, грязном, ненадёжном доме, где все проверяется, где все у всех на виду! Как долго он сможет прятать это сокровище?

Серёга и сам не знал, чего больше боится, что её найдёт старший брат и непременно отнимет или, что увидит бабушка и тогда уж точно отнимет, а ещё заставит стоять на горохе. Лучше уж старший брат, с ним потом можно договориться и хоть изредка получать журнальчик. А с бабкой невозможно. Если найдёт она, то Серёга потеряет и журнал, и всякое достоинство.

Серёга оглянул крошечную комнатку и против воли уткнулся в лица многочисленных святых. Маленькие цветастые карточки были заботливо расставлены на покосившемся серванте, соседствовали рядом с потускневшим хрустальным сервизом и грязными плюшевыми игрушками. Бабушкины святые смотрела на Серёгу укоризненно: кто шестью глазами, а кто тремя, но хуже всего было вглядываться в безглазые лица, которые, казалось, видят тебя насквозь. Чтобы избавиться от ощущения присутствия чужих в комнате, Серёга накинул на голову одеяло и отвернулся к стене. Раньше здесь висел ковёр, можно было отвлечься, разглядывая причудливые узоры, но сейчас ковра не было.

Когда уже старая карга уберёт этих мутантов? Ведь нельзя же! И почему её не посадят куда надо? Он бы и сам её сдал, если бы так сильно не боялся.

Религия была делом запрещённым, все это знали. Тем не менее, церковь Всевидящих и троеглазосвятых набирала популярность в Александровске. О церкви не говорили в открытую, но каждый знал, где проходят их собрания, что они делают и кому поклоняются. Поговаривают, что они даже писали письму губернатору, чтобы им выделили комнатку во дворце молодёжи, как кружку по интересам, но ответа не было.

Никто не признавался, что ходит в церковь, но прихожане друг друга знали. И бабка Серёги была одной из самых активных членов церкви. Самое странное, что всего-то семь лет назад она была активным членом другой партии, той самой, что в агрессивной форме отрицала все божественное. И даже сама ходила с рейдами по церквушкам и приходам, не только для того, чтобы наказать, а чтобы знать врагов в лицо. После обходов она ещё долго выслеживала прихожан и всячески понукала, ругала и глумилась над ними. Сейчас об этом она не вспоминала.

Серёга закрыл глаза и тут же перед глазами предстала рожа покойного деда, он был неправильного синюшного цвета. Серёга хорошо запомнил этот цвет и недовольное разлагающееся лицо. Бабка не разрешала хоронить деда несколько недель, намного дольше, чем было нужно. Все ждала, когда он вернётся. Проходя мимо их спальни, где лежал дед, Серёга часто слышал, как бабка шепчет покойнику:

– Как тебе не стыдно… надо жить ради детей… как был трусом, так и остался… неудачник… бездельник… так и будешь лежать… импотент проклятый… вставай…

Бабка сдалась, только когда от него стало вонять. Тогда отец Серёги большой и сильный мужчина, лично отодвинул мать от тела, завернул отца в ковёр, тот самый, что висел рядом с кроватью Серёги и унёс хоронить. И пропал. С тех пор Серёга не видел ни деда, ни отца, ни ковра. Иногда ему казалось, что кто-то следит за ним, и он не мог понять дед это или отец, который отчего-то не может вернуться домой.

Серёга посмотрел на след, оставшийся на обоях от ковра, этот участок был намного светлее остальной стены и, казалось, что это окно.

Громко хлопнула входная дверь. Вернулся Стёпка.

Серёга поморщился и ещё раз проверил портфель. Все на месте.

Стёпка был всего-то на три года старше Серёги и уже учился в техникуме. На кого точно никто не знал, похоже даже сам Стёпка не знал. Дед устроил его по старым связям, и в будущем Степану предстояло стать тружеником завода.

Завод в семье Серёги уважали, о нем говорили тихо, с почтением и никогда плохо. На нем работали почти все их родственники мужского пола, в том числе и отец. Именно он когда-то и дал Серёге карту, что он сегодня обменял у назойливого Вовчика.

Серёга не любил таких, как Вовчик: суетливых, активных, имеющих своё никому не нужное мнение. Может быть, от того, что таких ребят было тяжело испугать или задавить мнимым авторитетом, а может от того, что и сам Серёга в душе мечтал быть таким, но воспитание и страх не давали раскрыть его довольно нежную натуру, а может от того, что Серёга их не понимал, а то, что он не понимал, казалось ему чем-то неправильным.

– А че… Че так тихо? – Стёпка издал булькающий свист, и с грохотом уронил что-то на пол. – Бабка, ставь чайник!

– Ах ты, ирод треклятый! – взвыла бабушка, – вернулся! Что ж тебя черти не сожрали! Что ж ты башку свою не проломил! Ах, ты дрянь!

На кухне послышала ругань, жалобно взвыл сервиз, попадали табуретки.

«Там же мать», – подумал Серёга и дёрнулся, что бы встать, но тут же лёг обратно, сегодня её нет дома. Сегодня она в ночную.

Комнат в их квартире было всего три, в маленькой спали Стёпка и Серёга, ещё одна, та, что больше была отдана бабке и деду, а родители всегда ютились на кухне. С тех пор мало, что изменилось, бабка занимала одна самую большую комнату в квартире, а мать спала на крошечном диванчике между холодильником и столом.

После того, как отец и дед не вернулись, бабка часто била мать, в основном из-за Стёпки. Бабка считала, что его подменили, а глупая мать, даже не смогла увидеть этого и забрала из роддома какого-то смуглого, кареглазого мальчишку. Трогать Стёпку, особенно, когда тот был трезв, бабка боялась. Стёпка мать не бил, но и не защищал. Просто смотрел.

А вот Серёга был близок с матерью, маленькой, затюканной женщиной. Неизвестно, чем жила она и чем существовала её щуплое тельце. Звуков она практически не издавала, мало ела, спала как-то торопясь и почти нечем не интересовалась. Любимым её занятием было чтение, но читала она только две книги, старенький затёртый до дыр любовный роман, наполненный всяческими пошлостями вроде «стального жезла», «плоти любви», «влажных поцелуев» и ещё одну книгу, которую читали в этом доме с некоторых пор все – Книга от Триглазасвятого. Даже далёкий от религии Серёга знал, что книга эта написанная кем-то на печатной машинке и имевшая множество ошибок, отчаянно пытается копировать другие священные книги, но получалось плохо, непонятно и совсем не правдиво. Верить этому было тяжело, даже если очень хотелось бы.

– Че спишь, сморчек? – пахнуло перегаром, был четверг. С четверга Стёпка начинал пить и до субботы, в субботу бабушка колотила его большим железным черпаком, каким в банях поддают жару, и он успокаивался и до следующего четверга не пил, ходил злой и угрюмый. – Отвечай, когда старший говорит!

– Сплю, сплю, – пробурчал Серёга, старательно жмуря глаза.

С тех пор, как отец пропал, Стёпка совсем распоясался. Бил брата, шлялся по гаражам, много ругался, таскал из квартиры вещи и продавал, а что не мог продать – просто выбрасывал. В нем было так много злости, что он не знал, куда её деть. Все начиналось с безобидных придирок, подшучиваний, и постепенно Стёпка накручивал сам себя, все больше и больше распаляясь.

– Слышал, у вас девчонка пропала, а? – он то обрывал свою бессвязную речь, то немного подумав, вновь начинал говорить. – Её мать сегодня ходила, такая, фу… блин… искала… сука… мне на ботинок наступила пока бегала… у-у-у… сука… ненавижу!

– Не знаю, – отмахнулся Серёга. В такие моменты с братом лучше не говорить, надо ждать, когда хмельная бравада уйдёт, и обессиленный он ляжет спать.

– Может ты её кокнул? – влажные Степкины губы вдруг оказались надо самым ухом Серёги. – Ты же, блин, такой… сморчек, блин… ты можешь. Я же на тебя смотрю иногда ночью и думаю ты можешь, думаю тебя же убить надо пока ты сам кого-нибудь не того… а?

– Отстань, – отмахнулся Серёга. Все его тело напряглось, он был готов защититься. И такие случаи были не редки. Один раз Серёгу даже забирала скорая с вывихом руки, и он на мгновение наивно подумал, что теперь-то все увидят, какая у него тяжёлая жизнь и заберут его в детский дом или интернат. Но этого не произошло, большой мрачный фельдшер в заляпанном кровью халате лишь безразлично вправил кость и наложил тяжёлый гипс.

– Отстань? Это я теперь сука мужчина в жоме… это… доме, понятно? Ты должен тут… вот ходить у меня по струнке, блин… Брат, должен говорить мне, брат и делать все… что скажу, понял? – Стёпка все стоял над Серёгой, опасно покачиваясь из стороны в сторону.

– Понял. Брат.

– Вот тот же. Блин. Иногда убить хочу. Но не сейчас. Сейчас будем спать… устал я чет, Серёг…

И все вроде бы прошло хорошо. Слишком хорошо и гладко и от того не верилось Серёге, что так и закончиться. За свою недолгую жизнь он понял, что так не бывает. А может и бывает, но только не с ним.

– За-а-аткнись окаянный, – басовитый голос, словно мешок с песком придавил, оглушил, забил нос и уши. В дверях стояла она. Бабушка. Большая, грузная, полуслепая в выцветшем платке и с неизменным жёлтым от жира и грязи полотенцем. – Нету на вас спасу. Не-е-ту, – протянула она, и сморщенное лицо на мгновение озарила благодать. – Все-то они видят, – она ткнула в сторону уродливых изображений на шифоньере. – Каждый видит, и воздастся каждому из вас по заслугам, ироды!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.