Александровск. Книга про город, которого нет

Вовчик медленно водил ложкой по уже остывшему, загустевшему супу. Есть не хотелось, макароны в постном бульоне разбухли и склеились, а прошлогодняя картошка скрипела на зубах.

– А я тут при чем? – пробурчал Вовчик. – Она сама к нам подошла. Мало мне этого инвалида, – он скривил лицо и посмотрел на Кирилла, – так я ещё и за Танькой должен следить что ли?

– Хорошо, хорошо… – покачала головой мать, будто бы соглашаясь с кем-то. – А зачем брата потащил на свалку?

– Я не таскал, он сам пошёл, – Вовчик отодвинул тарелку и с вызовом посмотрел на мать. – Ты же сама говоришь, бери с собой Кирилла! Не оставляй Кирилла! Он же твой брат! Ему скучно! – передразнил мальчик тонкий голос матери, – вот и взял его. Сама же просила, а теперь не рада…

– Его сторож привёл! – мать хлопнула по столу ладонью и скривилась от боли, – ты, что идиота из себя корчишь? Ты же понимаешь, о чем я говорю. Ему общения нужно, а ты его в мусоре тащишь копаться?

– Пусть сам себе друга найдёт, – забубнил Вовчик. – Почему это я должен с ним ходить? У него там полный класс таких же. Сдружится с кем-нибудь.

– С ненормальными? – прошипела мать, – ты его не приравнивай к этому сброду. Он не такой. Ты ведь знаешь, он не такой! Ему нужны обычные дети.

– Обычные дети этим и занимаются, мам. Ты думаешь, мы с Валькой сидим, и книжки через руку слушаем? Или мертвяков видим? Или что он ещё там делает…

– Опять с этим Валькой ходишь? С сыном фельдшера бешённого? Не общайся с ним, у них вся семья с мозгами набекрень, – мать присела на край покосившегося табурета и прижала руку к груди. – И не ходите больше на эту свалку. Там грязно, там не только все отходы из города, там ещё и с завода всякую дрянь сбрасывают. Уж я-то знаю. Оно там все ядовито, это радиация. Помрёте, как тётя Глаша со второго подъезда. Помнишь её? Волосы все попадали, сама, как скелет. Ты так же хочешь? И себя и брата сгубить? Я не позволю. Я не для того… – голос матери дрогнул.

– Хорошо, – под столом Вовчик скрутил фигу. – Ладно, мама, что ты, в самом деле? Я же сказал, не буду, значит, не буду.

– Вот и молодей. Вот и хорошо. Ешь давай. И… наказание тебе… наказание, два дня, нет два мало, неделю без прогулок, как раз до праздника. Дома сиди с братом общайся.

– Нет. Пусть папа накажет.

Мать устало махнула рукой и ничего не ответив вышла из кухни.

– Не очень-то и хотелось, – пробурчал ей в след Вовчик. – Я тоже спать.

Он встал из-за стола и, вдруг подпрыгнув, задел рукой люстру.

Раскачивающаяся лампа тускло освещала то ржавую плиту с четырьмя газовыми конфорками и кастрюлей супа, то облупившийся подоконник с засохшим цветком, то покосившиеся шкафчики, наполненные кухонной утварью. На кастрюле были нарисованы вишни, отчего суп внутри неё казался ещё более не вкусным. Усталый холодильник работал с надрывом, гудел и кряхтел, а когда он все же замолкал, по кухне разливалась блаженная тишина.

А лампа все качалась и качалась, выхватывая из темноты: две крошечные столешницы, заставленные тарелками, кружками, солью, спичками, чугунную раковину с проплешинами, подтекающий кран. Белый столик сиротливо стоял в углу комнаты. Клеёнка выцвела. На столе так и остался недоеденный суп, кусок хлеба, крошки. И три табурета вокруг стола.

Глава 8

Павел Сергеевич курил в окошко. Он любил это дело после выбросов. Противогаз лежал тут же, словно сброшенная вторая кожа.

Мама говорила, что шторы, и тюль, и накрахмаленные салфетки, и подушки, и ковёр все впитывает запах табака, а у неё астма. Мамы давно не было в живых, но Павел Сергеевич по-прежнему оберегал общую квартиру от запаха дыма.

У Павла Сергеевича было много дел: срочных и неотложных, тех которые нужно сделать прямо сейчас и тех, которые можно сделать чуть позже, а он все не мог приступить. За это он практически ненавидел себя, за свою такую мягкотелость, неорганизованность. Мама так и говорила: «Пашенька, какой ты у меня тюфяк. Вот умру я, что будешь делать? Как жить? Надо тебе жену, чтобы из моих ручек в другие». И вот мамы уже давно нет в живых, а «Пашенька» живёт, справляется и не хуже, чем другие.

При том на прошлой неделе он был в ударе. Мужчина зажмурился от приятных воспоминаний. Чего он только не делал: выступал на педсовете, готовился к празднику, написал план занятий, помогал красить в подъезде, даже ходил в гости к брату.

А сегодня? Сегодня не хотелось даже вставать с кровати. Павел Сергеевич с отвращением посмотрел на красный стационарный телефон и представил, как приложит к уху холодный пластик и услышит прокуренный голос брата. Невольная дрожь сковала тело мужчины. А ещё этот плакат. Наполовину раскрашенный ватман был расстелен на полу, кончики его, все норовившие скрутиться в привычную форму, подпёрты тяжёлыми книгами.

«Как там говорила Таня? Цвета совсем не яркие» – Павел Сергеевич прищурился, – «Вполне даже яркие, лучшие краски, между прочим. Маленькая гадина, только измалевала все, а так и не доделала, теперь надо так же наслаивать и наслаивать краску».

Взгляд мужчины вновь невольно упал на телефон. Нужно взять себя в руки, нужно сделать это сейчас, иначе весь вечер все мысли будут только об одном.

Сжав зубы, так что на щёках появились уродливые уголки выступающей челюсти, Павел Сергеевич быстро набрал номер и уселся на пол, прижав к себе колени, точно испуганный ребёнок.

«Только бы не взял, только бы не взял…» – положенные четыре гудка вежливости уже прошли и Павел Сергеевич выдохнул с облегчением, но стоило ему это сделать, как послышался щелчок и голос.

– Кто там?

Голос был грубый, и даже какой-то неряшливый. Сразу представлялся небритый мужчина, в растянутой майке, с опухшим то ли от пьянства, то ли от безделья лицом.

– Это я, – прохрипел Павел Сергеевич. – Вася, это я – Паша. Хотел узнать, как у тебя дела?

– Хорошо, – кажется, на том конце провода Павла Сергеевича так и не узнали, потому говорили насторожено, отрывисто. – А у тебя как?

– Тоже хорошо.

С минуту молчали. Павел Сергеевич надеялся, что может быть, связь оборвалась, что может быть вообще телефон вышел из строя и теперь можно просто молчать. Но на другом конце провода шумно вздохнули.

– Вася, ты пьёшь? Таблетки пьёшь?

– Да. Да.

– Какие?

– Жёлтые. И белые. И синие.

– Синих не было.

– Синих не было, – неожиданно легко согласился Вася. – Не было. Вот я их и не пью. А мама когда придёт?

– Мама? А она не придёт. Нам самим нужно сходить.

Помолчали. Каждый думал о своём.

– Весна уже, – неожиданно произнёс Вася.

– Весна, – удивлённо подтвердил Павел Сергеевич, – Сирень цветёт, аж голова болит. У тебя болит?

– У меня болит.

– И у меня болит.

– Надо маме отнести. Она любит сирень.

– Любила.

Снова молчание, но теперь не тягостно-душное, а правильное молчание, когда никому ничего не надо говорить.

– Скоро же праздники, – вспомнил Павел Сергеевич и косо глянул на недорисованный плакат. – Пойдёшь?

– Не хочу.

– Тебя будут ждать. Уже и приглашение дали, – сказал мужчина и тут же прикусил язык, дать его дали, а вот куда он его сунул, понятия не имел. – Ты все-таки почётный работник завода.

– Не надо, – устало выдохнул Вася, и Павел Сергеевич будто бы ощутил едва заметный запах чеснока. – Я все равно не пойду. Стыдно.

– Будут дети, и подарки обещали.

– Не надо – практически плача сказал Вася. – Я не пойду. Не пойду я.

– Все будут тебе аплодировать и стихи читать в честь спасателей, и в честь работников, что положили свою жизнь во благо нашего города. Вы смогли отстоять его в борьбе со случаем, со злым роком…

– Не на-а-адо, – жалобно заскулила трубка.

– Как не надо? Мой брат герой! Все должны это знать! Пойдёшь, пойдёшь, как миленький…

– Не пойду-у-у!

– Почему?! Все будут ждать тебя. Они буду скандировать герой! Герой! Герой! Никто же из них не знает, кто на самом деле виноват, кто тот злодей. Мы им и не скажем, мы тоже будем кричать…

Долгие гудки. Назойливый звук заползал в ухо словно сороконожка, что хочет отложить яйца в теплом податливом мозгу.

Павел Сергеевич устало сел на пол. Опять он это сделал. Зачем он снова об этом говорил? Все закончилось, как и всегда. Может мама была права.

Павел Сергеевич посмотрел на красные пятна на полу. Нужно убираться.

Глава 9

– Слышал? Танька Семенова пропала! – вместо приветствия сказал Валька. – Вчера её мама к нам приходила…

– И ты ей все давай рассказывать, трепло! – махнул рукой Вовчик.

– Чего это трепло? – засопел Валерка. – Что было, то и сказал. Нам че скрывать есть чего? Про свалку я не говорил.

– Тише ты, – буркнул Вовчик, и покосился на старушку-гардеробщицу. – Вечно кричишь, буду вместо тебя брать Тольку-немого, этот точно не проболтается.

– Ну и дружи с Толькой, – обиженно сказал Валерка и выпятил нижнюю губу. – Он толстый и неповоротливый, и помогать просто так тебе не будет, у него мать торгашка, и его такому же научила.

«Точно ребёнок», – подумал Вовчик глядя на дрожащую губу друга.– «На него и обижаться, как-то не получается».

В школьных коридорах было немноголюдно, ученики в большинстве своём уже сидели в классах, прилежно разложив на парте письменные принадлежности и учебники. Однако и тех, кто опаздывало было не мало, в основном это были старшеклассники, неторопливо бредущие вдоль стен, нарочито громко разговаривая и нелепо смеясь.

– Ладно тебе, Валька, мы же с тобой дружная товарищеская ячейка, как говорит Павел Сергеевич, – примирительно сказал Вовчик. – А про Таньку, не знаю… В лес же не собиралась?

– Вроде бы нет. Танька правильная, если сказали, что в лес нельзя она и не пойдёт.

– Ну, вот видишь, значит, и бояться нечего.

– А Кирилл её не видел? Ух, смотри куда идёшь, – Валька припугнул стайку опаздывающих, а от того нервных первоклашек кулаком. Те отбежали, усмехнулись и состроили ему рожи.

– Кирилл что-то приболел, – ответил вмиг почерневший Вовчик, – лихорадило ночью. Мама говорит это из-за нас.

– Так он сам…

– Это не важно, – отмахнулся Вовчик. – Ты лучше скажи, математику сделал?

– Сделал, весь вечер сидел, – Валька показательно потёр правую ягодицу, – папка объяснял, как мог.

– Ну и ты понял? – усмехнулся Вовчик.

– Ни черта не понял. Может задница поняла.

– Тогда сымай портки, пусть объяснит мне сто восьмой номер.

Громкий хохот прокатился по коридору.

Вовчик с трудом отсидел три урока до большой перемены. Минутная стрелка будто бы дразнила мальчика и ползла еле-еле. В тот момент, когда прозвенел звонок, и Вовчик хотел было сорваться и сбежать из класса, в кабинет зашёл Павел Сергеевич.

Вовчик влетел в учителя аккурат у самой двери. Павел Сергеевич громко ухнул и схватился за живот, а из его маленьких глаз брызнули слезы.

– А ну, Вова, – громко дыша, прохрипел Павел Сергеевич, – сядь на место.

– Я в туалет хочу, – заныл Вовчик поглядывая в коридор, где уже стали выходить ребята из других кабинетов. На мгновение ему показалось, что он видит сутулую спину Серёги. – Мне срочно надо.

– Сядь, – рявкнул учитель. – А то мать вызову в школу. Опять.

Вовчик кивнул и уселся за парту. В отместку он стал демонстративно смотреть в окно и громко вздыхать, держась за живот. Пусть думают, что у него несварение, что у него может быть какой-нибудь заворот кишок, и он помрёт тут в мучениях по вине Павла Сергеевича, но тому, кажется, не было никакого дела до Вовчика.

– Сегодня после уроков, попрошу всех задержаться. Вы, наверно, уже слышали, что пропала ваша одноклассница Танечка Семенова.

– Вот как! – всплеснула руками подошедшая Тамар Геннадьевна учительница истории. – Танечка!

– Вот так вот, Тамаргеннадьна, вот так вот. Её мама тут утром такой шухер навела, – прошептал Павел Сергеевич, склоняясь к седой голове коллеги. – Столько шума было. Визжала, как порося на убое.

– А меня-то утром не было, я сегодня с третьего. Ой-ой-ой, это же та Танечка, что в самодеятельности участвовала? Пела вроде… Кто же теперь будет?

– Не знаю, не знаю, – покачал головой Павел Сергеевич и, повысив голос произнёс. – Самое главное! После уроков не расходимся! Не убегаем! У нас тут товарищ пришёл… из милиции, будет опрос проводить. Индивидуальный!

Ученики дружно заныли, никому не хотелось отрывать кусок вольной жизни ради Таньки.

– Каждого, каждого опросит! – Павел Сергеевич постучал ручкой по столу, призывая к тишине. – Чтобы все были!

Не успел учитель договорить, как уставшие ученики высыпали в коридор. Вот где было раздолье, вот где кипела жизнь. Смех, слезы, крики и шепотки соседствовали рядом и часто прервались одно другим. Школа бурлила, школа кипела, школа была живой.

Растолкав пару младшеклассников в больших не по размеру пиджаках, Вовчик занял свою «точку», где проходила вся торговля. До конца большой перемены оставалось всего каких-то десять минут, а Серёги не было видно.

«Только бы не пошёл курить!» – пронеслось в голове Вовчика. – «Тогда вообще его сегодня не увижу. Сбежит! Сбежит ведь, если из школы выйдет!»

А между тем перед наспех разложенным «товаром» уже стали собираться «покупатели». Мальчишки смотрели на вещи деловито, трогали, стучали по ним, и причмокивали губами.

– Почём? – кучерявый пятиклассник Толик Десяткин по кличке немой потряс перед носом Вовчика стеклянным шариком, заполненным блестящей жидкостью.

– Дорого, – буркнул Вовчик, – у тебя столько нет.

– А откудава ты знаешь, скока у меня есть? – обиженно протянул мальчик, залихватски вытирая мокроту под носом.

– Оттудава, – передразнил его Вовчик. – Вся школа знает, что вы из деревни всей сворой приехали без ничего. У бабки своей живёшь в коммуналке. Вон у тебя даже ботинок с дыркой.

Толик охнул и посмотрел на ноги, так словно видит собственную обувь впервые в жизни.

– Это все потому, что моего отца трактором переехало. Я без папки теперь живу, сирота значит. Это горе большое! – Толик разочарованно вздохнул, заметив, что никто не посочувствовал его тяжёлой судьбе. – И, вообще, у меня много че есть, но за такое барахло и давать не охота, – сказал Толик, но шарик из рук не выпускал.

– Да нет у тебя… – начал было Вовчик, и тут же осёкся. – Хочешь?

– Хочу. Тока у меня сейчас ничего с собой нет, я завтра принесу. Не продавай никому. Все будет…

– Да, подожди ты, – оборвал Толика Вовчик, и заговорщицки наклонившись вперёд сказал. – Знаешь Серёгу из восьмого? Серёгу Бровкина? Тощий такой, весь в прыщах.

– Ну.

– Найди его, и пройдись мимо со своим другом каким-нибудь, будто бы обсуждаете, что, мол, у Вовчика сегодня такие крутые вещицы, вся школа собралась. И даже скажи, – Вовчик перешёл на шёпот, – для взрослых кое-что есть. И будет тебе шарик, – Вовчик ловким движением забрал товар из рук Толика и спрятал в кулак.

Толик немного подумал, но все же кивнул и скрылся в толпе школьников. Вовчик нетерпеливо переминался с ноги на ногу, оставалось каких-то семь минут. От невнимательности он уже продал сломанный будильник с заграничной мультяшной картинкой всего-то за леденец на палочке, и книгу с картами за ластик, но это его мало волновало. Выдохнул он только, когда впереди замаячила взъерошенная шевелюра Серёги.

– Здарова, мелочь. Чего тут у тебя есть?

– А-а-а, это ты? Чего пришёл? – Вовчик даже не посмотрел на Серёгу. – Ничего для тебя нет.

– Откуда ты, сопля зелёная, знаешь, что для меня есть, а чего нет? Я и сам решить могу, – с вызовом сказал Серёга, подходя ближе к столу, попутно грубо расталкивая младших школьников. – Показывай, я же этот… клиент! Клиент всегда хорош… или как-то так.

– Ну, ладно, ладно… есть кое-что, – Вовчик оглянулся по сторонам, – но я вообще-то девятиклассникам уже обещал. Это не для детей, понимаешь? Вдруг твоя мамка увидит, или бабка, мне проблем не надо.

– Да ты че? – Серёга округлил глаза и, обойдя стол, ткнул грудью в плечо Вовчика, – ты че? Думаешь, я мамку боюсь? Думаешь, бабку боюсь? Показывай, давай!

– А старшеки?

– Плевать на них, показывай.

Вовчик потянулся было куда-то под стол, но тут, словно что-то вспомнив вновь распрямился.

– Чем платить-то будешь?

– А это че? Уже, не надо? – Серёга похлопал себя по нагрудному карману.– Знаешь же что там, то, что давно хочешь.

– Серёг, – покачал головой Вовчик, – уже не интересно. Слышал? У Кольки из девятого полная карта есть, и нормальная, а не как у тебя – подтёртая.

– У меня подтёртая?! – брызжа слюной, вскрикнул Серёга. – Да у меня лучший вариант! Сам ты подтёртый!

– Да? Тогда покажи.

– Ну, смотри, дурья башка.

Воровато оглянувшись, Серёга полез двумя пальцами в карман, аккуратно достал клочок бумаги и бережно развернул его. Вовчик прищурился и долго всматривался в блеклые очертания. «Не получу, так хоть запомню» – вертелось у него в голове.

– Хорошо, – сказал он, наконец, – пойдёт. Сейчас ты смотри, только это… руками не трогать! И малышне не смотреть!

Вовчик воровато достал из-под стола портфель, открыл его и показал краюшек цветастого журнала.

– Т-ю-ю-ю, журнал! – усмехнулся Серега, подмигнув товарищам. – Весёлые картинки?

– Почти, – сощурив глаза, усмехнулся Вовчик, – картинки-то есть. Только с девчонками.

– Да ну, врёшь…

Вовчик не дал договорить Серёге и развернул одну из страничек на которой, бесстыдно красовалась девушка в маленькой юбочке. Кто-то присвистнул.

– Какова? А?

Серёга замер и, кажется, перестал дышать, он весь побледнел и даже немного посинел. Постепенно на его лицо вернулась краска, и оно стало пунцово-красным.

– А что… там все на иностранном? Ни одной буквы непонятно…

– Т-ю-ю-ю, – передразнил Вовчик Серёгу, – ты читать, что ли будешь? Берёшь или нет? Скоро звонок уже.

И словно в подтверждение этих слов в коридоре раздалась звонкая трель, которую тут же заглушил топот учеников спешащих в класс.

Серёга искоса посмотрел на журнал.

– Там юбка такая красивая. Маме пошью. На день рождения.

– Ну-ну, швея мотористка третьего разряда Бровкин Сергей, – Вовчик говорил без злобы, без подтрунивания, говорил, так, будто бы сделка уже свершилась, – будешь брать или как? Звоночек. И желающие есть…

Серёга недолго колебался, лишь на мгновение в его голове возникла мысль: а нельзя ли будет выручить чего больше от паренька? Но Серёга тут же отогнал её и протянул сложенный листок Вовчику.

– А, бери! Все равно никакой пользы.

– Настоящая? – голос Вовчика предательски дрогнул.

– Это я уже не знаю, – Серёга торопливо спрятал журнал под пиджаком, с опаской оглядываясь по сторонам. – Рисовал не сам. Это от отца осталась. Ну, бывай, – он протянул руку Вовчику, как делал с ребятами из своего класса, но тут же одумался, и сделал вид, что убирает редкие волосы со лба.

В класс Вовчик шёл на негнущихся ногах. Карта приятно грела грудь. Мальчик отчего-то не решился развернуть её там, в коридоре, а теперь на уроке вдруг понял, что и не видел её в своих собственных руках. А ещё и Валька, что сидел впереди Вовчика спросил:

– Получилось?

– Получилось, – Вовчик осторожно достал лист из нагрудного кармана и развернул его под партой. – Похоже, настоящая, – прохрипел он, проводя пальцем о многочисленным коридорам и шахтам. – Вот тут название даже есть «Завод Укрощённой Атомной Энергетики», вот год 1977 – год постройки. Вот только… падла, это кусочек от карты.

– Почему? – спросил перегнувшийся через парту Валерка.

– Ну, ты чего? Смотри, вход к поезду есть, а как до него дойти? Вот тут дверь в электрощитовую. Вот тут станция обслуживания, а платформа-то где? Где электрощитовая? Как к поезду-то пройти?

– И что? – не унимался Валька. Он уже настолько перегнулся, что казалось, сейчас полностью переползёт к Вовчику.

– Мальчики, тише! Что такое! – взвизгнула Тамара Геннадьевна. – Что там у вас?! Немедленно убрать! Немедленно!

– Ничего Тамаргенадьина, – ответил Вовчик, поспешно спрятав карту в карман. – Уже все.

Валька тут же вернулся на своё место, но не прошло и пяти минут, как он вновь повернулся.

– Так что?

– Что, что – раздражённо отозвался Вовчик, – Теперь надо думать, как попасть в электрощитовую.

Глава 10

Толстый милиционер смотрел на Вовчика немного искоса, словно жирный кот, что приценивается, достаточно ли хороша мышь, чтобы погнаться за ней или не стоит и сил тратить?

– Маньяк? – неожиданно начал разговор мальчишка.

– Чего-о-о это? – взревел милиционер. – Какой ещё маньяк?

– Да так просто, спросить. Сначала бабушка Серёжки, потом Танечка, вот и думаю, может маньяк? Найти не можете? – сказал мальчишка, откинувшись на спинку стула, глазами лениво шарясь по плакатам кабинета биологии.

– Ты такое маленький думать! Это мне надо думать. А тебе не надо думать, – милиционер не выдержал и тоже посмотрел туда, куда был направлен взгляд мальчишки. «Скелет человека» – прочитал миллионер про себя, – «черти что преподают!»

– Так думайте тогда, чего уж тут… – добродушно разрешил мальчишка. – Только побыстрее можно? Мне домой надо.

Милиционер чуть крякнул, дунул в пшеничные усы, и ещё раз осмотрел мальчика с ног до головы. Теперь это был взгляд практически уважительный, немного даже боязливый.

– Ты меня, щегол, не торопи, не дорос ещё торопить. Сидеть, значится, будем столько, сколько надо. Ты мне лучше расскажи Владимир… Вова значит?

– Можно просто Вовчик, меня так все называют.

– Ну-ну, мы пока без фамильярностей, Вова. Вова, я ведь не зря тебя вызвал первым, – милиционер улыбнулся, но поймав на себе строгий взгляд мальчишеских глаз, стал вновь серьёзным. – Знаешь почему?

– Понятное дело, – ухмыльнулся мальчишка, – Танька ушла из школы и пропала. Больше её никто не видел. А я значится последний, с кем она говорила, и кто видел живой – это я. Так?

– Так, значится, – крякнул милиционер.

– Я все расскажу, можете записывать. Видел её, когда стоял на крыльце школы после уроков, ждал брата Кирилла.

– Кирилл? Ага, вот вижу. Близнец?

– Близнец, – согласился Вовчик.

– А что ты его ждал?

– Его класс задержали.

– Это как-то так? – нахмурился милиционер. – Учитесь вместе, а задержали только его. Прогуливаешь?

– Кирилл в другом классе учится. Для… отсталых, как там… класс коррекции, во. Но он не отсталый, просто так уж определили. Да там все нормальные, в основном. Просто тех собрали, кто от взрыва больше всего пострадал. Он вот в окно смотрел и врач сказал маме, что там что-то с роговицей стало и теперь он не видит. Зато слышит, знаете как! Ого! Как летучая мышь…

– Так, постой, я ничего не понимаю, – пробормотал милиционер. – Зубы-то мне не заговаривай, Вова. Ещё раз, стоял, значится, один, ждал своего брата из школы…

– Я был не один! Со мной Валька был.

– Валентина, значится? Таких девочек же нету у вас в классе.

– Так это не девочка! – засмеялся Вовчик. – Это мой друг Валерой зовут, но Валька как-то удобнее, и он уже привык. Но только ему такое не говорите, все равно обижается, когда от посторонних слышит. Девчачье же имя…

– Хватит! – лицо милиционера покраснело и надулось, ему окончательно разонравился этот самоуверенный мальчик. – Говори, что дальше было по порядку.

– Хорошо. Ждали мы, значится, Кирилла, – Вовчик исподлобья глянул на милиционера и улыбнулся краешком рта, – чтобы пойти домой. И тут она выходит, ну Танька, и говорит, я пойду с вами до вашего дома, там ей в хозмаг надо было, что ли… Мыло, вроде, купить хотела. Или порошок. Хотя порошка сейчас не найдёшь, все на хозмыле сидят…

– Значится, не отходим от темы. Вы вместе пошли?

– Нет. Нам в другую сторону надо было. Она одна пошла.

– Так – милиционер сжал виски и закрыл глаза. – Так ты же сказал, что вы шли домой, и ей этой… Татьяне тоже нужно было домой. Почему вместе-то не пошли?

– Ну, мы по другому пути пойти хотели и без девчонок. Без девчонок, понимаете? И она ушла.

– И?

– И все. Больше я её не видел. Можно домой?

– Посиди-ка ещё. Отвечай: ничего подозрительного не видал? Может, кто следил за вами?

– Нет. Не помню такого.

– Может, она чем-то расстроена была. Грустная ходила. Может про смерть говорила?

– Нет.

– Может к кому-то собиралась?

Вовчик на мгновение задумался, но тут же покачал головой.

– К учителю вроде, к Палсергеичу. Я вам все, что знаю, сказал. Можно домой? Мне ещё брата проводить надо. Он же совсем ничего без меня не видит, – Вовчик опустил голову и тихо всхлипнул.

Милиционеру вдруг стало как-то гадостно на душе. Вот жизнь довела, школьников допрашивает.

– Иди. Иди и скажи другим, чтобы пока не заходили. Минут десять пусть подождут.

Едва за Вовчиком закрылась дверь, как милиционер рывком открыл окно и закурил, стараясь перебить неприятный стойкий запах. В воздухе пахло школьной столовой. Картошка и тушёная капуста смешивалась с детским мылом и мелом, создавая тот самый, знакомый каждому с детства запах казённого учреждения. Это все навевало на милиционера одновременно неподъёмную обречённость существования и тепло детских воспоминаний.