Принц запретов

Я склонила голову набок:

– Тогда ты перестанешь по мне скучать!

– Справедливо. – Он пробрался большим пальцем под тонкий слой кружев у меня на спине. – Но тогда можно будет меня наказать каким-нибудь другим способом.

По моим рукам побежали мурашки, а внизу живота разлился жар, от которого стало отчаянно стыдно. К счастью, он отвлекся от своего предложения даже быстрее, чем порой исчезал из поля зрения.

– Как поживают твои цветочки?

– Неплохо. Ты оказался прав: аптекарь и впрямь щедро заплатил за кору.

На наших землях было несколько ивовых рощиц. Они расположились поодаль от леса, и потому в них можно было ходить без опаски. В прошлом месяце мне не удалось выгодно продать запасы календулы, и тогда темный принц предложил торговать корой.

Он не понимал, зачем мне деньги, знал только, что я отчаянно в них нуждаюсь. Почти всегда сюжет этих снов разворачивался за пределами папиной фермы, неподалеку от моего «соляного круга». Вполне понятно, почему мне снились знакомые места, но как ему удавалось видеть то, чего я в упор не замечала, по-прежнему загадка. Так было с ивами, растущими кру'гом у самой окраины фермерских угодий, или с кустиками примулы у реки. Когда я просыпалась, всегда оказывалось, что в реальности все так и есть.

– В следующий раз попробуй наперстянку, – прошептал он мне на ухо. Его соблазнительный шепот переплетался с мелодией призрачных струн.

– Она же ядовитая.

– Лекарства – не что иное, как искусно дозированный яд.

Повинуясь его движениям, я откинулась назад, прогнувшись в спине, так низко, что смогла разглядеть потолок во всех деталях. С него, как и в предыдущем вагоне, аметистовыми гроздями свисали цветы вистерии, вот только среди стеблей угадывались еще и маленькие, ярко-синие, хорошо узнаваемые цветы с ярко-желтой сердцевиной… белладонна, или, как ее порой называют, сонная одурь.

– Твой аптекарь разберется, что делать. – Он притянул меня к груди и загадочно улыбнулся. – Пытаюсь представить, как ты будешь лежать среди этих цветов… Красота, да и только!

Еще одно зловещее предзнаменование, преисполненное шарма, столь соблазнительная угроза, что так и хочется броситься навстречу собственной гибели. Гипнотическое приглашение во тьму. Да, ровно так всегда и ощущалось его присутствие.

Последние два года я как могла старалась расшифровать смысл этих мгновений, даже накупила книг по толкованию снов. Но сколько бы ни читала, ни размышляла, ни разговаривала наедине с пастором, так и не пришла к какому-то выводу. Сны ведь не должны казаться более реальными, чем сама жизнь. И не могут ничему учить или сообщать сведения, о которых ты раньше и не подозревал. В книгах ничего стоящего я не нашла, а пастор стал меня убеждать, что я впустила в свое сердце дьявола. Увы, последнее было чистой правдой.

– Наперстянка… – прошептал он, обжигая мне шею своим дыханием и вырывая меня из потока мыслей. Он отнял руку от моей талии и показал горсть семян. – Тоже любит тень, как и белладонна. Расскажи семенам свои самые темные тайны, и цветы вырастут за две недели.

Я лукаво улыбнулась:

– Неужели и вправду сработает?

– Предпочитаешь иные варианты?

Я дернула плечом. Он снова положил руку мне на талию, и в этот миг рядом с нами полыхнула молния.

– Все не может быть настолько просто. Шепчи не шепчи, желай не желай, но роста цветов это не ускорит.

– Не надо ничего желать. Приказывай. – Он прильнул губами к моей скуле. Поцелуй был таким долгим и полным мрака, что я испугалась, как бы не растерять последние искорки света. – И цветы, и земля, и темнота, и лес – они все твои, если ты этого захочешь. Возможно, однажды ты сможешь командовать и мной.

Призрачные струны замолкли, уступив незримую сцену барабанам. Шелковое платье, которое было на мне, исчезло. Я вновь оказалась в тапочках и ночнушке. Темный принц тоже растворился в воздухе, оставив на моей липкой ладошке лишь горсть семян. Дыхание мое ускорилось, стало неровным и иступленным, как и ритм барабанов. Я…

Я проснулась. Яркий свет, бьющий в окно, заставил сощуриться. В щели под дверью было видно, как по коридору то и дело пробегают тени – это люди спешат кто куда. Просто сон, такой же, как и всегда… а может, что-то большее? Дьявол всегда подмечал то, что укрывалось от моего внимания, то, в чем я не признавалась даже самой себе. Повелевать цветами, землей, собственным воображением, им… получить всецелую власть над всем в моей жизни – вот каким было мое единственное искреннее желание.

Почти всегда я была в ужасе от мысли, что может произойти, если он и впрямь меня найдет. Но иногда втайне молилась, чтобы так и случилось.

Глава пятая

Нью-Йорк оказался огромным.

Ранним утром наш поезд прибыл в город. Мы сошли на станции «Центральный вокзал», чем-то напомнившей гигантскую пещеру, стены которой украшены позолотой, а пол выложен мрамором. Куда ни кинь взгляд, повсюду были дамы в нарядных платьях, мужчины в костюмах и дети, которые либо торговали газетами, либо кричали, что начистят обувь всего за два цента. За пределами вокзала хаос не закончился, лишь выплеснулся вместе с нами на улицы и настиг даже в подземке, где столпилось столько народа, что мне с трудом удавалось удерживать ручку своего чемодана. Мы приехали в центральный район и пробились сквозь людское море к какому-то невзрачному многоквартирному дому. Томми достал из кармана связку ключей, и мы зашли в нашу новую квартиру.

Как ни крути, а с домом ее было никак не сравнить, но я ожидала, что будет гораздо хуже. За входной дверью нас встретила просторная гостиная, от которой тянулся узкий коридор, ведущий на крошечную кухоньку. Еще в квартире было две спальни, начищенный до блеска деревянный паркет, свежевыкрашенные стены. Стоило только взглянуть на них, и я тут же затосковала по обоям в цветочек, которыми был обклеен наш фермерский домик. Мебели в квартире было не много, но зато за нее не требовали плату. На шторах собралась пыль, кровати стояли неприбранные, но в остальном здесь было довольно чисто.

– Тут без женской руки не обойтись, – подметил Томми. Он вручил мне стопку банкнот и сообщил, что ему надо ненадолго зайти в контору, а после он сразу же вернется домой. – А ты времени даром не теряй.

Вскоре я уже вышла на крыльцо нашей гигантской каменной многоэтажки, поправляя сумочку. Томми упомянул, что жить мы будем в тихом районе. Если это тихо, то что же такое громко? Я всерьез сомневалась, что вообще смогу тут уснуть.

Куда бы я ни смотрела, взгляд всегда утыкался в людей. Низеньких, высоких, богатых, бедных, молодых и старых, белых и смуглых… Люди были повсюду. Все население Фэйрвиля легко уместилось бы в старой церкви, стоявшей в городе, – там жило всего несколько сотен человек, и, кроме них, я почти никого не встречала. Иногда я заводила разговоры с теми, кто оказался в Фэйрвиле проездом, но папа относился к чужакам с недоверием, а Томми и того хуже. Это недоверие передавалось и мне всякий раз, когда эти самые приезжие мужчины слишком уж долго пялились на меня на улице. Я привыкла считать себя хорошенькой, но в Фэйрвиле толком и не из кого было выбрать. Мимо прошествовала толпа дам в дорогих нарядах. Их вид заставил меня поправить прическу и обновить помаду на губах.

Немощеных троп в Нью-Йорке почти не было, и к этому тоже еще предстояло привыкнуть. Из-под подошв не взмывали крупинки земли, зато в переулках клубился густой смог – из-за фабрик, которых тут было немало. Он смешивался с выхлопными газами и прямо-таки разъедал легкие. Люди вокруг переговаривались, беззаботно болтали, источали кипучую энергию. Дети в рваных обносках играли всего в паре футов от франтов в дорогих костюмах, которые пришли на деловую встречу. Мимо прошла группка молодых женщин в коротких юбках и фетровых шляпах. Я задержала взгляд на их лодыжках и голенях, гадая: неужели отцы и мужья отпускают их в город в таком виде? Томми вот вечно твердил, что я леди и одеваться должна под стать.

Сделав глубокий вдох, я шагнула было вперед, но тут увидела перед собой пару голубых глаз.

– Ты никак заплутала, а, цыпочка? – спросила незнакомка.

У нее была кожа цвета слоновой кости, огненно-рыжие волосы, постриженные так коротко, что едва доставали до подбородка. Круглое, будто перламутровое лицо обрамляли идеальные тугие кудряшки. Одета она была в платье и легкую куртку бордового цвета, а на ногах красовались модные туфли без единой царапинки. На шее же мерцали жемчужные бусы. Девушка одарила меня теплой, дружелюбной улыбкой, и знала бы она, как я от этого устала!

– Нет, все в порядке, но спасибо за беспокойство. Я иду за покупками.

– Боже, какой очаровательный акцент! – воскликнула моя собеседница. До чего иронично, учитывая, что ее собственная речь казалась мелодичной и какой-то аристократической – наверное, она приехала откуда-то из Европы. Незнакомка переложила бархатную сумочку в другую руку и протянула мне ладонь. Потом, немного подумав, наклонилась ко мне и расцеловала в щеки. – Хотя, наверное, ты уже устала от таких комплиментов. Понимаю! Меня ими тоже уже завалили, аж тошно. Вы, американцы, прямо помешаны на всем этом! Ладно, меня зовут Лиллиан Картер. Я живу в квартире напротив. Вы с папиком только заехали, да?

Распахнув рот, словно рыба, я судорожно пыталась придумать ответ. Лиллиан тем временем открыла сумочку и достала сигарету. Я с ужасом наблюдала, как она прикуривает и медленно затягивается.

От нее это не укрылось.

– Тут женщины могут курить – и никто им слова плохого не скажет. Недаром же город прозвали «Большим яблоком».

Все это так меня впечатлило, что я не нашлась с ответом, а сказала только:

– Мой папа умер.

С ее губ сорвался лающий смех, такой громкий, что мужчины, стоявшие неподалеку, обернулись к нам.

– Милая, да я не про папу спрашиваю! А про папика! – Я непонимающе уставилась на Лиллиан, и она снова захихикала. – Ой, да не волнуйся, ты местный сленг быстро освоишь. Не успеешь оглянуться, а уже будто всю жизнь в Нью-Йорке прожила! – пообещала она и, взяв меня под руку, потащила на тротуар. Кто бы мог подумать, что в такой хрупкой даме скрывается столько силы!

Лиллиан погладила мои пальцы своими, давая мне время хоть что-то ответить.

– Ты, наверное, видела моего брата, – проговорила я, с ужасом обдумывая истинный смысл слова «папик».

Лиллиан покачала головой и снова расплылась в улыбке:

– Вот как! Брат! Чудесно! А он с кем-нибудь встречается?

Я опять разинула рот, но моя спутница поспешила заполнить паузу:

– Мистер Уоррен предупредил меня о новых жильцах и велел устроить тебе экскурсию. Мебель у вас в квартире ничего такая, но нужна женская рука, верно? Я знаю лучшие места в городе. На Пятой авеню дивные магазины, но там все слишком дорого. А вот в районе Виллидж тебе и доступные цены, и модные штучки! – Лиллиан резко дернула нас влево и продолжила: – Нам, женщинам, надо держаться вместе. И нельзя допустить, чтобы дома было грязно и неуютно! Особенно когда начнешь принимать гостей.

Мне приходилось шагать с удвоенной скоростью, чтобы поспевать за ней, такой стройной и длинноногой.

– А кто такой мистер Уоррен?

И снова звонкий хохот.

– Кто такой мистер Уоррен? А ты шутница!

– Я серьезно. – Я шла потупившись, успешно избегая липких взглядов мужчин, стоявших по ту сторону улицы.

Лиллиан, высокая, гибкая, бесподобная красавица, забирала все внимание себе: даже разденься я и начни плясать прям посреди толпы, и то не вызвала бы такого ажиотажа. Но даже если это ее и тяготило, она не подавала вида.

Лиллиан резко остановилась, и я вместе с ней.

– Что? Ты и впрямь не знаешь, кто такой мистер Уоррен?

Я покачала головой.

– О нет… сейчас исправим!

Лиллиан потащила меня дальше еще проворнее, чем прежде.

– Мистер Уоррен – владелец всего дома, где мы живем, а если уж говорить честно, то половины города. Почти все местные жители работают на него, – сообщила она и просияла. – И жительницы тоже.

Я нахмурилась, но не успела задать свой вопрос, как Лиллиан продолжила:

– Я его секретарша. И, скажу без ложной скромности, я лучшая! – Она вновь одарила меня улыбкой победительницы. – Терпеть не могу обязательства, да и хозяйственность у меня на нуле!

Тут я выпалила, не дав Лиллиан продолжить:

– А еще одна секретарша мистеру Уоррену не нужна? Я не умею печатать, но очень быстро учусь.

Лиллиан едва заметно поджала губы:

– Ничего об этом не знаю, но спросить стоит! Я смотрю, ты пока не планируешь съезжаться с богатеньким покровителем, а?

Кажется, мой пустой взгляд все сказал за меня. Лиллиан крепче прильнула ко мне:

– Думаю, мы с тобой подружимся!

Я кивнула, не позволяя себе раскрыть рта, и прижалась к ней сильнее, пропуская двух дам, идущих по тротуару. В их нарядах, прическах и походке не было ничего необычного, а вот лица… я мгновенно узнала дриад. Они заметили, что я на них пялюсь, и многозначительно на меня покосились. А через мгновение кора превратилась в обычную кожу. Я помотала головой, гадая, уж не сошла ли с ума.

Но тут случилось нечто еще более странное. У меня резко закружилась голова, спутав все мои мысли, а по языку разлилась ежевичная сладость. По коже растекся жар, но стоило Лиллиан отстраниться, как загадочные ощущения тоже схлынули. Мысли прояснились. Я увидела перед нами внушительный фасад магазина. Лиллиан завела меня внутрь.

Когда мы выбрали новую фарфоровую посуду, тюлевые занавески и постельное белье, Лиллиан достала визитку и протянула кассиру:

– Запишите все на счет мистера Уоррена, пожалуйста.

Я бросилась было к продавцу, но тот уже проворно унес и визитку, и бумагу с моим адресом в подсобку – готовить товары к отправке.

Меня захлестнуло волной ужаса. Я и в глаза не видела этого мистера Уоррена, а его секретарша записала все мои покупки на его счет! Это же просто неприлично! От стыда у меня закружилась голова. Ох как раскричится Томми, когда узнает правду!

– Ой, да не переживай ты! – Лиллиан послала мне воздушный поцелуй. Вряд ли она догадывалась, до чего мучительными были мои мысли. – Мистер Уоррен разрешает пользоваться его счетом в любой момент. Поверь, он не будет против. Считай, что это такой подарок на новоселье.

У меня взмокли ладони и закружилась голова. Когда работник магазина вернулся и попросил завтра в десять быть дома, я и вовсе оказалась на грани паники. Что это за секретарша такая, которой позволено записывать на чужой счет любые траты? И какому начальнику по карману такие вольности? Я украдкой рассматривала Лиллиан, стоя у прилавка, скользила взглядом по ее плавным изгибам и пухлым губам и все никак не могла привести мысли в порядок. Когда она взяла меня под руку и потянула в следующий магазин, в голове по-прежнему царил хаос.

Наконец, борясь с желанием утереть пот со лба, я прошептала:

– А чем именно мистер Уоррен зарабатывает себе на жизнь?

– Да много чем, он крупный предприниматель. Свой первый капитал он сколотил несколько лет назад, когда обнаружил нефть на своем участке американской земли. Потом окончательно перебрался к нам из Уэльса. И вот с тех пор понемногу занимается то одним, то другим. Автомобили, поезда, инфраструктура, всякие гнусные делишки. – Предпоследнее слово она произнесла, многозначительно поигрывая бровями. – Впрочем, тебя это все совсем не должно тревожить.

Легко сказать: не должно тревожить. Мы ведь поселились в доме у этого самого дельца, а ровно в эти минуты мой брат подписывал контракт с ФБР! Мы прошли мимо газетного киоска, где уже выставили свежую прессу. Мне тут же вспомнился заголовок, который я заметила вчера краем глаза, пока Томми читал газету. Нефтяная компания «Дж. У.».

– А какое у мистера Уоррена имя?

– Джек. – Лиллиан цокнула языком. – Вот только его так мало кто зовет.

Одному Богу известно почему, но я ни капельки не сомневалась, что во вчерашней газете упомянули именно нашего домовладельца.

И снова покупки, снова милые безделушки для дома. Напоследок я прихватила пачку сигарет «Лаки страйк» для Томми, а потом Лиллиан проводила меня домой. Всю дорогу она болтала о городе, о нынешней элите, о вечеринках, о том, как порой скучает по Уэльсу, откуда эмигрировала вскоре после Джека Уоррена. Когда я отперла дверь нашей квартиры, голова у меня была уже до того тяжелой от ее рассказов, что даже думать получалось с трудом.

Лиллиан снова расцеловала меня в щеки:

– Какой насыщенный денек! Увидимся ближе к вечеру, так ведь?

Я вцепилась в дверную ручку с такой силой, что пальцы побелели.

– Сегодня? – переспросила я.

– А как же! На вечеринке! – Лиллиан кокетливо улыбнулась, и почему-то по моей коже пронесся холодок. – Цыпочка моя, ты просто прелесть! – Тут она подергала меня за рукав летней куртки и нахмурилась. – В восемь принесу тебе что-нибудь из одежды. Обязательно плотно поужинайте с братом, это не помешает! – Я хотела было возразить, но Лиллиан в мгновение ока пересекла коридор и скрылась за дверью своей квартиры, подмигнув мне напоследок.

Вот черт!

Томми позвонил и предупредил, что вернется поздно, но ужин ему можно не оставлять. Когда телефон, будь он проклят, зазвонил, я едва из кожи не выскочила от неожиданности: я ведь прежде ни разу не пользовалась этой штукой. Она так истошно трезвонила, что я едва не оглохла, пока не разобралась, где расположен динамик.

Лиллиан, как и обещала, постучала ко мне в дверь в восемь, уже разодетая, аки царица Савская, хотя нет, гораздо скандальнее! У меня челюсть отвисла, как только я увидела ее голые коленки, подвернутые чулки, сверкающий наряд, расшитый перьями. Лиллиан словно бы явилась к нам из другого мира. Блестки на щеках и драгоценные камни, сверкающие чуть ли не на каждом дюйме кожи, только усиливали это впечатление. А когда она показала мне наряд, который должна была надеть я, я покраснела до корней волос:

– Я не могу это надеть.

– Еще как можешь. – Лиллиан положила платье мне на кровать и оглядела мою фигуру с таким видом, точно я была ее фарфоровой куклой.

Если я наряжусь в том же духе, что и она, Томми удар хватит!

– Мой брат такое не одобрит.

– А почему надо во всем его слушаться? – Не предложив компромиссов, Лиллиан решительно подвела меня к зеркалу, слегка забрызганному краской. – Может, мы тебя подстрижем? Ты сильно против?

Я покосилась на ее отражение, разглядывая дерзкую стрижку. Сама я всю жизнь носила длинные волосы, но в Нью-Йорке все леди ходили с короткими. Я пожала плечами, маскируя страхи безразличием. Не то чтобы я любила перемены. Не то чтобы горела желанием в корне преобразить свою жизнь или подстроиться под новые традиции, но я ведь дала Томми обещание, что попытаюсь… В Фэйрвиле я так и не смогла влиться в общество, но, может, здесь у меня что-то получится? Нужно ведь как-то продержаться до тех пор, пока мы не заработаем денег и не вернем кредит банку.

Я кивнула, вручив Лиллиан бразды правления. Она так этому обрадовалась, что у меня даже голова закружилась, но это было приятное головокружение. Лед, сковывающий мое сердце, слегка расплавился от ее восторга. Если не считать братьев Бейкер и моей родни, никто рядом со мной еще так не радовался. Никогда прежде у меня не было друга.

Когда она закончила, мои веки окутало синевато-золотой дымкой, по щекам разлился нарисованный румянец, а губы приобрели винный цвет и соблазнительную пухлость, совсем как у самой Лиллиан. За столь яркий макияж меня бы взашей выгнали из Джорджии, но в слабом свете моей новой спальни мой облик казался волшебным, утонченным, магнетическим – и я с трудом узнавала саму себя.

Потом Лиллиан помогла мне облачиться в новое нижнее белье со словами: «Дорогуша, корсеты – это последний писк моды!» – и надеть через голову платье. Как я и боялась, оно едва доставало мне до колен. Фасон у него был слегка ампирный, с низкой талией, и потому оно скрадывало формы, но мой стилист остался всем доволен. Темно-изумрудные рукава, украшенные кружевами и драгоценными камушками, обтянули мои плечи. Камнями был усыпан весь наряд – их тут набралось бы на целое состояние, – а снизу платье было отделано золотой бахромой, которая щекотала лодыжки. Я запротестовала, когда Лиллиан стала подворачивать мне чулки, но она строго сказала: «Так надо».

– Сама Шанель не справилась бы лучше! – причмокнув, воскликнула она, снимая с моих волос заколки и поправляя волны, возникшие на волосах. С такой прической мне еще не приходилось иметь дела, но мою новую стрижку будто сам Бог велел укладывать именно так.

Лиллиан снова подвела меня к зеркалу, любуясь плодами своих трудов.

– И последний штрих!

Мне на лоб чуть выше только что выщипанных бровей легла золотистая лента, с которой свисали бриллиантовые, жемчужные и золотые украшения. Ни дать ни взять корона соблазнительницы!

На мгновение я позабыла обо всех своих горестях. О папиной смерти, о брате, о Фэйрвиле с его строгим социальным этикетом, даже о дьяволе, не желавшем оставить в покое мои сны. Мне еще никогда не было уютно и спокойно в собственном теле, наедине с собственным разумом, который, по мнению Томми, помутился, по мнению Фэйрвиля – пропитался злом, а по папиным словам – стал жертвой проклятия. Я ни с кем не могла разделить невзрачный сосуд земного существования, в который была заключена моя душа, ведь тогда Женщина в Белом отняла бы его навсегда. Во мне привыкли видеть только дочку фермера с грязными руками и обветренными щеками, а вовсе не красавицу. Не знаю, может, встреча с этой потаенной стороной пробудила во мне тщеславие, но рассматривать свое новое отражение было приятно.

– Ну как, нравится? – певуче спросила Лиллиан. По голосу чувствовалось: ответ ей уже известен.

Я склонила голову набок. Трудно было поверить, что из зеркала на меня смотрит мое же отражение.

– Забудь про работу секретарши. Тебе пора свой бутик открывать!

Лиллиан звонко, жизнерадостно рассмеялась:

– Пойдем!

Молодой месяц еще не украсил собой пустое черное небо, и стоило мне подумать об этом, как по рукам волной пробежали мурашки. Густая августовская жара липла к нам, будто смог, и мое лицо быстро взмокло под толстым слоем макияжа. Но кипучая энергия Лиллиан от этого ничуть не ослабела. Мы провели наедине всего день, но этого оказалось достаточно, чтобы обнаружился ее главный недостаток – она обожала обсуждать все и вся. Полезное свойство, если надо быстро освоить новый социальный круг, но вместе с тем настораживающее. Дамочки из фэйрвильской церкви преподали мне важный урок: если люди судачат с тобой о других, то и о тебе с удовольствием посплетничают.

Так что сама я выбирала слова как можно тщательнее и старалась ограничиваться нечленораздельными звуками и редкими односложными «да» или «нет», хотя Лиллиан мне понравилась. Пока мы шли по городским улочкам, я узнала, что большинство мужчин, живущих в нашем доме, – молодые холостяки. От этого открытия мне сделалось не по себе, а вот Лиллиан так и лучилась восторгом. А когда я спросила, планирует ли она замужество, моя спутница так расхохоталась, что я аж споткнулась в своих туфлях на каблуках.

Как бы там ни было, Лиллиан призналась, что очень рада новой подруге, ведь в здешних кругах женщин не много (странное замечание, которое она оставила без пояснений). Эти самые социальные круги очень маленькие, элитарные, эксклюзивные (и это еще одна подробность, которая меня встревожила, но не хватило духу расспросить о ней вслух). Удивительно, что два фермера из далекой Джорджии так легко проникли в эти самые маленькие, элитарные и эксклюзивные сообщества.

Лиллиан еще раз подчеркнула, что тут все всех знают, и перечислила несколько имен, которые мне следовало запомнить, а потом остановилась на фигуре мистера Уоррена. Она рассказала, что он любит закатывать масштабные, шумные вечеринки, но попасть туда можно только по особому приглашению. А еще владеет большим отелем в деловом районе, где и проходят эти самые празднества. Если верить Лиллиан, верхние три этажа пять вечеров в неделю превращались в самый настоящий рассадник разврата.

– Клянусь, он вообще никогда не спит, – с ноткой мечтательности в голосе поведала Лиллиан. – Честное слово! – Хитро подмигнув, она снова взяла меня под руку, к этому жесту я уже успела привыкнуть. Снова нестерпимо закружилась голова, а по языку растекся фруктовый вкус, но спустя мгновение все исчезло. – И вот еще что: держись подальше от Маргарет Фриман. Это сущее исчадие ада, уж поверь мне! Если угодишь к ней в лапы, она будет до утра болтать с тобой о политике!

Мои губы тронула улыбка, но она мгновенно угасла, как только мы остановились у отеля. Не знаю, что я ожидала увидеть, но уж точно не каменную громадину, занимающую чуть ли не полквартала. По фасаду были рассыпаны каменные украшения в готическом стиле, а вход оснащали гигантская арка и стеклянный витраж. Над ним крупными сверкающими золотыми буквами было написано: «ОТЕЛЬ „ШАРМ“». Сквозь вращающиеся двери внутрь заходили нарядно разодетые мужчины и женщины. Свет фонарей играл бликами на их бриллиантовых украшениях, а в воздухе висел сладковатый дым. По тротуару расплылся громкий, ритмичный, словно барабанный бой, гул разговоров, а в голове у меня шумно застучало. В лобби отеля было светло как днем, и в то же время за дверями словно бы таился какой-то мрачный секрет.