Цитаты о другом наследии

«Не умышленно просишь слезу быть сегодня – судьбой подороже, ну

а завтра спасаешься свой, засыпая в том почерком лжи».

«Зебра в почерке страха настала и почти к равновесию холки -

мудрый пишет о том субъектив, что не хочешь ты видеть и сон».

«Словно Дарвин под мелкой приметой – разбиваешь в истошном

клочке серость мужества, как над поэтом – разливается ночь в уголке».

«Под твоей неприметной судьбой сам прошёл и нет слова нам

выпить, только душу корить по ночам, отвыкая от сущности бед».

«Мне луна стала новой приметой, заиграющей в ритм от гитары, мне

любовником смысла согрета – эта вдаль пустота, что не видно и лица

в той простительной маске, изучения времени в роли, где один ты

уходишь играть – на любви дурака».

«Пять цветов стыли в небе под воздух, пять ответов над палубой в

чувствах ты нашёл в этом воздухе сам, чтобы думать о ночи в искусствах».

«Здесь ли – нет места тебе укорять подлинный вид, от которого боли

– стали единством и тешат подряд маленький шар от угла?»

«Мерседес, как по каторге мчит за кордон одиночества выиграть

пулю и он – снова вылит на чёрном твоём волокне, иллюзорности

думать сегодня и мне».

«Пышет природой твой дух по любви, точно узнает, где было в нём

солнце, где словно ночью простились мосты вдаль утопающей

старости – впрочем».

«Сон, как идейная маска наутро – станет тебе в безымянности лгать,

думая завтра о новых минутах, чтобы оттуда серьёзно – припасть».

«Друг или тёмный манер за рукой – трогает формулу в дрёме от

чувства, будто ты стал идеалом немого, тонкого рода от ночи – такой».

«Зрелости шар понемногу спадает, вслед открывая свой мир и -

дорогу, к обществу чумной идеи, где сам ночь свою томно в душе

проложил».

«Почему ты не ищешь тот звук на строке, словно дух объяснения

ночи в пространстве, ведь его не поймать, только кальки в слезе -

понимают тот рок утоления чванства?»

«Медленный шар нам из завтра – причина, словно ведёт, как

изгнанник судьбы в тесное общество, где без ответа ты полюбил

своё солнце – поэта».

«Мужеству прочит внутри разделённый мир удручения в топи

пронзённой гадости личной приметы, что рад – ты, словно в ночи

играть в дурака».

«Памятью тёмных ответов спросила женщина утро и снова сама -

стала больна в этом мифе, как сила полной инерции в капле вина».

«Видимый шаг, точно берег из строгой, видимой точности – ждёт

между нами, как на пародии в ночи глубокой, заданной области

входа – в порок».

«Догадка – между личностью и мной скатилась по ступеням дурака,

а ты бежишь в Америку, пока – не знаешь символичности от скуки».

«Небо внутри помертвело и стонет, небо в глазах объективностью

клонит – в дар обнаруженной волей приметой, чтобы уснуть на итоге

– в мозгах».

«Детский и очень небрежный поток снова сказал, что нет мира на

суше, что одиночество намертво лжи – сном укоряет такие ножи».

«Спишь и не знаешь, как будто сова в эхо внутри упирается гулко,

скромно пыхтит, чтобы времени зла нам говорить об обидах – на ухо».

«Какое небо в сутолоке пользы из недр одновременной красоты,

какие звёзды слов бушуют в толках, что видно аллегорией – пути, их

нет, но сном заволокла тревога и ночь идёт тебе внутри – подмогой».

«Помоги себе сам и нечаянно выше – ты стоишь и не веришь, что

стал дураком, ты почти удивление снял на потерях и провёл эту ночь

– словно волком».

«Дверь осторожностью скрипнула в мысли, полной луне всё не веря

и точке, за поворотом которой открыла ночь – эту буйственной яви о

прошлом».

«Близит блаженство немого укора – круг, по которому видим мы

снова краски у осени в памяти лишь – ты мне над ночью опять постоишь».

«Вороны в цвете кружатся и реют, там, понимая, что в сущности

двери мы закрываем и стало немного – здесь хорошо от уютности Бога».

«Разные воле штрихи от потуги ты закрываешь глазами – на друге,

но из-за тонкого склепа не знаешь, что по другой стороне ты – летаешь».

«Снова характер и вид между солнцем тучи запрятали в мерном

зерцале, где потемнело и стали мы сами – в точь субъективными

жить небесами».

«Славой бежит твой вопрос по коленям, верит, что прошлому стал

ты – не ленью, но засыпая – усыпал свой возраст медленной

сущностью жизни и тени».

«Серой обложкой в витринах Европы стало немного удобнее слову -

спать между жизнью и счастьем, поскольку – ты одиночеством в

этом прощаешься».

«Вой из капризного сердца на моде – ждёт эту важную пыль на

дороге, где по ночной автостраде бежит – юмор за гангстером в

цвете души».

«Мир материнства, что ночь на исходе, будто внутри укрываются

скорби, чтобы воспрять и наверное в людях – стать идеалами в час от

страданий».

«Памятью вылеплен белый источник в небе тоски, что на каждой из

ночи – видишь в глазах в небе полного чувства к бледной луне,

успокоив искусство».

«Хочешь готический квант передать мне, но из проблемы не

лучшего счастья – будто в душе запросились там люди, чтобы в

глазах одиночеством – мчаться».

«Словно немецкое кружево в мысли сном замирает и стало -

невнятно жить идеалами в будущем, только – нам пролагают судьбу

без итога».

«Счастье капризное в движимой воле станет тебе – управлением

роли, где из пути человека не веришь в то, что сегодня заснёшь на

постели».

«Ночью нет мыслей плохих, а погода – стала в душе, как покойная

мода, снова готической в маске уюта – ждать и не слышать

искусственно утро».

«Над отношением в ночи та маска – близит из вечности долгого

фарса меч в одинокой проблеме, что жил ты для искусства, а может -

упрёка?»

«Русскому сладко поспать было мало, в русской примете ужалось

пространство, чтобы блюсти этот рок на свободе, там ожидая

предание в моде».

«Снова в медвежьей тужурке за прошлым, снова в душе ты белеешь

от смыслов, где под обещанным носишь ты – осень в снах

повседневности, как на невесте».

«Между тобой и прощанием в стиле – стал ты блюсти свой ответ, что

прононс между идейностью русской обиды и повторением счастья -

о разум».

«В друге вокруг воплотилась та строчка, вылепив мир одиночества в

прошлом, но неспокойно от ночи сегодня, бродят за цирком медведи

– и просят».

«Притча, в которой влюбились мы плавно – стала душой на

растерянном завтра и понемногу поняв этот праздник – ты

ощущаешь и моду в пространстве».

«Важной, готической проседью сняли ветры в пути твой ответ -

между нами и над посыльным мы письма несём, чтобы забыть этот

общества – дом».

«Снова культура по ночи мне явно – душу пророчит и вылезет к

славе, словно медведь из затерянной маски – стал объективностью

духа в подсказке».

«Русскому стал ты ответом и в праве хочешь узнать за особенной

манией снов – между прошлым и чудом под толки, где мы опять

распинаем – те холки».

«Может гитара так стала влюблённой, может в душе ты ей пищу

заставил – жизнью отдать повседневности слов, где укоряешь ту

форму – морали».

«Нет у ночи плохой полосы, только снятся кошмары под странный

объективности жизни предел – быть сегодня немного в ответе за

сердцем».

«Духом политики спишь ты сегодня, духом уснул и по завтрашней

речи, где-то в отсылках на долгом потоке мужества русского -

видеть тот мир».

«За желтизной фонарей и от кучи мира страданий – мы ждём эту

кальку, в судьбах кручёной и форменной ночи, точно опять

веселиться не против».

«Нет алкоголя мне в мире прекрасней, чем утолять эту жажду от

ночи, вдумавшись к низменной глыбе морали, что идиотом там ясно

и плотно».

«За эпитафией сам выбираешь, где тебе может от смыслов дороже

спать, не спадая от форменной кожи в ритм многомерной коллизии -

ночью».

«Дров не рубил, не стропилами в воздух ты закрываешь мне

солнечный фатум, чтобы от ночи искать – этот поздний мир

совершенства и опытом звать там».

«Между искусством ты спишь и не знаешь, что идеалом ты в форму

рожаешь мысленный Бог из подручной приметы – ждать этим

фатумом где-то».

«Чёрные ночи, как в духе арабском спят, покрывая мне дух

многослойный, чтобы и завтра там стало мне рано – к жизни чутьё,

образумившись в стать».

«Раны на сердце, что ночи примета, здесь под итогом снуют для

поэта, взяв этот мир и кусочек тепла, где открываешь ты день – от утра».

«Поздно уже понимать, что ты русский, стало для снов непомерно

большое – данностью общество, жить и прощаться в смыслах

культуры за этим пространством».

«Если бы ад мне не принял ту форму – то, словно ночь я б его

рисовала в низменной позе и между причала душ одиноких, замыслив

так осень».

«Почерком снова ты ночь перенял, в дух современности жизнью

пленял жар многолетний от дрожи в руках, чтобы угрюмостью

ждать там – меня».

«Люди от скуки садятся в том ночью в дар привилегии собранной

чести – видеть свою утомлённую позу между маразмом и образом

личности».

«Чтобы ты сам восхвалял небом сон – встань и притронься от

чувства к нему, словно от жажды ты встретил весну к личности,

падая под пустоту».

«Сны для Европы, что в точности звери – падают в право на теле

последними, падают в чёрном своём одеянии и не узнают о форме -

в тоске».

«Опыт из страха ночного за нами нежно крадётся и стих обнимает,

где ты под зверем и манией помнишь, что отыскал упреждение – знанию».

«Стилем короткой строки по абзацу верность свою соизволит обнять

– долгий вампир, точно в ночи пространство, где ты из глаз

понимаешь им мир».

«Мир на монете и ночь без итога – в каждую душу крадутся, как

чайки в слипшейся важности встретить от толка – твой современный

манер и ответы».

«Русский не спит, но играет на кости, в том убеждая соперников в

масти, что одиночество будто бы роли там для него – утоление в страсти».

«Опять исчез под ролью большинства и ночь – твоя примета между

нами, где сызнова ты ищешь речь словца и тянешь дух российский -

в стороне».

«Ветер для русского ночью не греет, но на конце принесёт и удачу в

пользе от ревности, будто бы раньше было спокойнее в качестве -

мира».

«Успокой свою душу и мерно поспи, пусть тебе необычностью

встретят те рамки – путь земной, от которого дух позади, а играет в

душе только ритм – музыкально».

«Нет мне от места удобнее в ночи, чем распрощаться из древности в

точке – мира в себе уязвлённого, будто – я за собой в том играю от

чувства».

«Сон мне английский не снится, нет смерти выждать от потуги в

каждом там сердце, что понарошку из кладези высмеял – ты только

день и печали в конце».

«Франция в полной луне между планкой выше и выше, но ждёт в

этом странный мир от невольника в новой нам – скуке, где за

бесчестностью странно в разлуке».

«Только ли миру почёт ты оставил, ждал своё сердце у ночи

бескрайней, где и объём предрассудков не спит, думает жизнью

корить – этот вид?»

«Лебеди в чистой оправе из толков снова плывут по бескрайнему

северу, снова уносят там вымыслом – рок, чтобы и русский родился

пророк».

«Смыслом бескрайней, песчаной затеи стал в безграничности видеть

ты тени, но от избытка и в поле несчастном – спишь, только ратуя

время за нами».

«Не приходи от разницы в печали, но ветром дуй свой маленький

пророк, чтоб мы опять внутри не одичали, но стали к смерти

мужеством на жизни».

«К привиранию близит то счастье день земной и в руках человека -

на монетное плачет в том чувство дух посредственный, чтоб

обещать нам покой».

«Бой идёт, но уж нет никого, только совы под звук благородства

воспевают от мысли свой рок и плачевности душу – из грёз».

«На ночном перелёте ты ранил мне в душе свой последний

источник, будто в разнице мысли мы сами – стали новым внутри

перелётом».

«Не потерял ты волю в гласном сне, а только умер в правилах, чтоб

жить на свете белом в принципах – людей».

«Опять не увидишь ты зарево в чёрном, своём поимённом культурой

взрослении, но станешь сегодня ты мужеством новым, чтоб стилем

любви собирать этот ад».

«Для ночного пера – суть глуха и тонка, точно ноты искра под

неведомой плотью, верит в прошлом, что сам ты поладил из лет на

эпиграфе черт – с посторонним пространством».

«Глухарь и летний почерк между нас, что может быть ещё

прекрасней в судьбах, когда идёшь ты думать, что погас тот луч в

тоске от солнца перед днём?»

«Где горит твой фонарь от души, там идёт по модерну и пламя этой

ночью, чтоб видеть свой мир и тащить этим эхо наверх».

«В городском подземелье царя слышит воздух плохую примету, но и

птицы летают, коря, что нет вымысла в этой поре».

«За двором на конце ноября ты прочтёшь мне сонет между осенью и

покинувший холст от души – будет следующей ночью от нас».

«За собой ты почти затушил сигарету из прошлого образа, где

сбиваются в ливни под крик – только стаи превратностей в сумме ночей».

«Очень долго ты думаешь, чтобы возник твой случайности шарм в

голове, но не носишь ты шляпу, а просто парик, где нелепей ты сам

и манеры лица – не сбиваются в гущу твоих новостей».

«Самым прошлым ты ждал, что за чёрной стеной мне не будет

противнее выключить ад, но спадает от ночи тот свет, что несёт

обстоятельство прошлого, будто бы взгляд».

«На сову ты похож и ушастый, как стиль твой манер идеалов -

убеждать этот мир, принимать мне поклон, где на каждом шагу

будоражат иллюзии ночи – под вьюгу».

«Снежный ком в голове на земной параллели ища – ты не ходишь

под мыслью своей, утопая под звук идеальности ночи, что куда-то

девались там два наконечника плотной оскомины прошлых сердец».

«Бумажный бум на толщей кипы книг и строит Вавилон под стражей

вдоль глазниц – твой мир теней, когда бы встретил ночь ты в них

одних и смог бы мне – помочь».

«Где у ночи по оси Вселенной не крутит та тень, распинаясь и

кланяясь в обществе – сложную спину, там пройдём мы в душе, как

по срезу из странной беды и над ночью поставим свой круг -

идеального сердца».

«Если ты не крут, а ночь длинна – вылей сотни правил в стержень

зол, вслед за правом вымершим, где два мира провожают – свой позор».

«Идеалами светишь в ночи – точно филин и касаешься формы у носа

за смерть, но при этой любви обоюдной картины – ты ведёшь свой

источник под роль идиота».

«Я бы прошла между ночью по зеркалу, вылепив старый момент,

как и явь, я бы спустила на том – формой множества долгие тени от

сердца, за древность держась».

«Мне нет смысла прогуляться ночью, след моей тоски завыл в

причине, что не будет обществом там днём – это измерение хранить,

себе умом».

«Питер прочит слой ночи и нервно мотает за своей непокорной

судьбой – головы, чтобы видеть от будущих сердцу медалей – только

путь идеальности, где повезёт».

«Опровержение и часть внутри морали мне вынесли на суд -

противный оземь, искусственный проток, откуда знали – мы форму

соболезнования в нём».

«За Москвой только ночи не прочат мне сегодня тот дух

современности, может стало там спаться так ровно, что блуждают

медведи под скромный – путь надёжности, чтоб передать».

«Смотрит медному озеру в полночь мир самобытный и что-то

читает, встретив свой сумрак на мысленной крыше, словно бы кот

этот дух не узнает».

«Где нет места тебе выбирать свою жизнь, словно ночью пройти

необузданный путь – ты вернись от предчувствия словом назад и

закрой этим телом пути, не почувствуя».

«На мокром следу между звёздной причиной мне мало тоски, где

померкло упорно твоё красноречие, будто бы вышло тем миром в

судьбе – зло в ночной перспективе».

«Между поводом быть мне артистом и проторенной волей над

ночью – ты летаешь, чтоб падать от смысла между обществом,

двигая совесть».

«Размер между качеством жизни не прост, но ночью крадётся от

ужаса хвост и мыслью своей дребезжит по нутру, чтоб видеть

плохую погоду к утру».

«Череп мужества в вымыслах рока мне предстал в удивлении ровно

для искусства по ночи, как знаю этот путь удивления – сном человека».

«Прямо ли, косвенно в мысли играет почерка странная медь – от

придирок, к лучшему ужасу в том понимает, что мы не вышли для

ночи там мило».

«За человеческой кожей нет срока, злая судьба вертит подлинник в

чувствах и, словно ночью так станет – пророком, вдаль

посмотревшим иллюзию – мира».

«Вечность дублирует мании в людях между свободой и верностью

выше, чтобы искать этим ночь, где угодны мы поневоле грустить -

от придирок».

«Русскому вторит та верности маска, что необычно за ночью мне

видно гордый ответ быть в душе человеком и по судьбе там не

плакать – за веком».

«Право не носит укора стремление, правом не нужно искать

проявление в ночи искусства, как будто бы филины сняли тебе звон

свободный и вывели».

«Держишь за роскошью малое время, держишь и сам там не знаешь,

чтоб стыло в ночь одиночество в каждой руке, чтобы искать на

втором потолке».

«Путь от предания снимет ту маску, даль мироздания выстроит

глазки в путь от надежды, что сон мне приятен между любовью и

временем – в хвате».

«Ещё пустил слезу под русскую берёзу, а ночью сон укроет день

земной – твой вечности манер, как будто бы без правил ты сам себе и

страхом пережил – весь этот мир».

«Над желанием общества встали мне путы, но в ночной тишине из

пути ниоткуда слышит разницы полная в сущности лун – мне

сегодня погода играть свысока».

«Между женской и лунной природой ты снова – видишь общества

маску и риски, откуда знать не можешь условие времени – будто

стало ветром твоё откровение в чувствах».

«Чёрный ворон уселся в подножии рока и виляет хвостом по судьбе

одиноко, чтобы плыть за Вселенной у праздного горя, где горит

слабо мыслью – тот солнца пожар».

«Минуты пишут в точности на масках, что ночью ты остался в мере

славный, такой наивный в мудрости, что слышно, как воздух

переполнился пространством».

«Музыка вновь поиграет на чёрном, верном твоём полотне, где бы

слово видимой ясности в ночи упрёков – стало блюсти одиночество в

жизни».

«Монолитная грань от рождения в ночи – стонет в позе людской, что

сегодня не против жить фатальностью позы главенства и маять

удивление близкое, будто бы память».

«У ночи вылит в золотой оправе и странный вид напоминает в

чувствах – сегодня ветхий мир на пережитках, что ты один остался

там, как ворон».

«Почему ты не льёшь эту солнца осеннюю пыль веков, затворяя

свой низменный почерк, ведь тебе для ночной пустоты не просили

мы – жить и звать единение в разнице силою?»

«Если дурак мне не может покоем вызнать за притчей скупое в

раздолье – значит и я не могу этим ночью знать обезумевший вид

одиночества».

«Маски сброшены в маленькой линии, путы спрошены жить по

оставленной идеальности заданной памяти, чтобы русскому в

старости верить – в ночи».

«За другой постановкой исчезла нам смерть, но стоит этим ночь и

губами прядёт идеальную встречу от сумерек почерком, будто

высмотрел взглядом природы – ничьей».

«На тебе не рубаха, не солнца тесьма, на тебе долгожданные

проводы ночи, за которой ты ждёшь свой ответ над бедой, повторяя

свой дух идеалами прошлыми».

«Давно приметил ад наедине и скоба в сто частей понятна мне, что

гвоздь доселе вбитый в середину – искусственного утра на окне».

«Ты не голый, но сам одолел боли мира и этим созрел здесь идти по

сердцам – вслед за чувством, что у ночи души идеалы совьёт».

«Прямо иль тихо ты вышел из дома, точно упорный актёр и

привычка думать из чистого – чистого лона, что на грязи ты не

будешь – отмычкой».

«Право мне советует, как только жизни ты отдал вторую мину – там

отдать и третью, чтобы звонко шла пожаром ночь по переливу».

«Если воин в ночи не такой и плохой – то от чувства ты ждёшь

построение в личном, неприметном сюжете, что можешь рукой ты

достать до небес, опуская им ветер».

«Лунный дух снабдил меня погодой, чтобы лучше видеть в дар

земли, чтобы идеалами от моды стать серьёзней – прямо до зари».

«Где змея показала клыки на природе – там истошный ты страх

пережил и вопишь, что сегодня не будешь искусством на моде, так

прилежно в ночной темноте повторять – этот стих».

«Безумию рука сказала прямо в спину, что город спит в огне и

между ровных дней – нет места привыкать сюжетом воедино, вести

тот ужас глаз – напротив смерти в нас».

«Слепок на маске, как дух африканский в чистой низине из

медленных бед тонко укроет ту впадину жаркой, будто уснул ты

внутри для поэта».

«Мне во французском кабаре искали много лиц – немые толки, а ты

всё множил обществом иголки, чтоб к бару среди ночи подойти».

«За здравие мы пили в сто свечей и также отмечали в поле гулком,

но ночь прошла, а в качестве речей – не стал мне мир убогим

промежутком».

«Где стена переходит за призраком мира, подпоясанным в нижней

каморке вещей – там поэт разобрал идеалами мины и стоит среди

ночи, притронувшись к ней».

«Заметил на заре ты крокодила и стало так тепло в душе индейской,

что форма субъективности пропала – искать тот свет от ночи на ногах».

«Пришелец из мнительной формы огня, за что ты сегодня не

любишь меня, за право иль толки внутри от людей, что низменней

ночи не видел своей?»

«Пить ли чай мне по-английски вровень с мутной формой идеалов

сна или жизни дать ещё таблетку в капельке строптивого вина?»

«Поступаешь, как знаешь и тень не твоя в европейской равнине

свидетельства мира, где за гиблые толки жуёт не твоя – просвещения

стёртая грань – нам карнизы».

«Много могут в жизни Короли и отдать тебе вопрос для мины, и

отпрянуть в форме злой беды, где и ночь такая же, как ты».

«Зря ты прячешь свой свёрток внутри от любви, нам под чёрной

медалью из времени черт, что не знали мы будущий мир от ответа -

над Россией одной по судьбе провести».

«Вдаль гарцует всадник между ночью, пыль копыт он поровняет с

миром и один внутри душе не против – узнавать свой час по переливу».

«Зайцы в поле и синие – синие ночи мне пророчили в зиму той

крайней деталью, ну а ты расправлял этой влажности после

идеальные ноты под сложной – моралью».

«Пусть внутри не пустили тебя бы на бал, но путём однородного

часа не схожи мы, как глупые дети, что видят дороже эту ночь в

беспробудной извилине черт».

«Много дней у Европы и также ей близко жить в тоске от

спустившихся вдоволь ночей, что безграмотный рыцарь в пути

обелисков может вынуть свой мир – подороже речей».

«Словом видишь оттепель на суше, а над морем стая белых птиц, все

они от ночи в такт прибились – выяснить кто время встретил в них».

«Задавая вопросы из нежности боли ты уснёшь мне на коже и

будешь доволен, что условишь свой труд одинаковой ниши, где уже

никого от чутья – не услышишь».

«Прямо к толкам скажет мне природа, что мужской сюжет не видел

спину, мне одной поодаль ночью – только, я ищу свой свет от половины».

«Утром ли скажет вопросами мир, что ненадёжный им правит актёр,

но пережиток тот будет во сне – словно условие в древности сил».

«Не врагом ты мне кажешься, просто тупой и один остаёшься

блуждать за судьбой, что несчастье не к каждому взгляду опять -

понимает ту ночь из-за глаз за тобой».

«Мне под ношу души нет пристрастия мстить, непокорностью

бредить и вызнать укор, а потом, что по ночи искать бы мотив,

чтобы в каждую рожу за именем – выпить».

«Недалёкий и пылкий роман для двоих стоит больше, чем денежный

в сумме мешок, но за ночью откроет ларец этот мир и один ты

останешься – видеть там толще».

«Будешь любовью искать сувенир в каждой, опрятной своей

сердцевине, что за пристрастием в ночи горит – гордый фонарь и о