Цитаты о другом наследии

будто жизни смотрю – этот день».

«Свет московский и черт золотая гряда там несносно укроют

разлитый восторг, чтобы день затворял иллюзорностью торг между

будущим в цвете, меняя меня».

«Берег дальний, что зверь за противной игрой, берег скроет мой

фатум от недр по любви, но из смысла забыть этот день не смогу -

буду формой отсыльной на том берегу».

«Мыс у моря, что мысли плохая пора, мыслит болью до нового рока

у дня, под который ложится твой камень из бед испытания новой

судьбы о портрет».

«Не преступник и нет от тебя уговора – быть то ближе, то дальше

другого позора, где от дней приходящих устало корит – враг земной

и о том говорит».

«Пропадаешь за долгой утратой любви, словно тени сгущаешься в

днях потому, что утратил свой звук и манеру во мне – между

бездной и мыслью в огне».

«Чёрный прииск под страхом земли не лежит, он всё помнит и сам

от того дорожит быть искусством на малом пороке души, заставляя

нас опытом жить».

«Воплощением ветра под страстью хожу и свой день наизнанку на

том ворожу, но не знаю откуда мой рай из небес – льётся стройной

пародией к склепу».

«Для готической поступи стала мне явь, что презренный манер как у

дня выбирать там смогу ложный смысл и потерянный блик -

непригодности слов умирать, точно миг».

«Разбойничий у сходства слова мир – ты сам направил точности

слезу и ждёшь её оценки, чтоб искать на сердце пережиток этим в сути».

«Двери захлопнулись вровень к лицу, стало спокойно под смерть

мудрецу в ложной оценке сегодня стоять, там измеряя нам память».

«Стол деревянный и короб во мне стали приданым под совестью лет

– ждать, что укроет там смерти игра – новое общество бед».

«Цифровые тени в промежуток ставят этот день так непривычно, что

таит там общество из муки – воздух окровавленной разлуки».

«Несносный день для вымысла мне сам расправил пошлый юмор

под нутром, но вышел, точно хруст в универсам под бдительной

отсылкой – там на грусти».

«Выше прозы мне дубль в голове, но и в найденной просьбе не жду -

говорящее чувство за мир, что когда-нибудь снова найду – этим

форму свою».

«Повесть между ближним за рукав слаженно глодает формы прав и

несчастье прячет в свод тоски, чтобы Питер повторил тот мрак».

«За оконной проталиной смерть и грядущее в смыслах о лжи, где не

знали мы множество этих портретов – из не ношенной робы войны».

«Пусть числом не богат ты на искреннем дне, пусть снуют этим

дрязги под раж одиночества вымерить странные формы в душе, и от

этого только бежать».

«Укоризна упала под мусор в тоске, упрощая свой мир в

безоглядной игре, где и ты не прощаешь единственный ад, но к

вопросам не смотришь упрёком назад».

«Этот Рим не порвал отношения вновь с исчезающей формой любви

за урон идеальности видеть ту ночь, что восторг между каждым из

прожитых дней, будто солнце».

«Нет лести упрощать сегодня ад, он высмеял тебя, теряя смысл, но в

будущее смотришь день назад и будто бы построишь – не его».

«Словно крыса крадёшься ко мне невпопад и теряешь свой смысл

для короткой руки, но нечаянно волей горишь, будто яд, возвращаясь

за телом всё время назад».

«Холодно и сыро, как в квартире ты стоял к подножью благ своих,

но не передумал ждать ещё собственное сердце – на поминках».

«Будто бы рознь запечатала ад в сердце твоём, чтоб вернуться

назад, в час, когда нет уже пищи и слов – только куёт одиночество раб».

«Цепи смыкаются в призраке ран, ты ненаглядно там смотришь

вокруг в детство и ждёшь, что не стало тебя выше искусства – такого

как я».

«Пепел из россыпи мнительных грёз стал для тебя – будто слепни в

плену мысленных образов туч, где подрос ты для всеядности – звать

на войну».

«Ровный испуг нам катает за сном ветер из призраков бурых, когда

ты в одиночество смотришь на мир, только не можешь им дух – передать».

«Питер ничейный и Питер, как друг в пепел твой день превращает

сквозь сны, в том красноречием став, словно путь в детстве из розни

– обратной войны».

«Розы из зла и алмазные сны стали мне родом идейной печи, где за

обломками спали не мы, тронув тот ад постоянства в ночи».

«Порох из встречи стал новой бедой в бледной окраске у времени,

взяв путь этот гордый и стремя из глаз, где за коварностью вылепит нас».

«Рим в пробуждении станет мне тьмой, Рим в осуждении встречен с

судьбой между Вселенной и точкой нароста, будто бы страхам нет

счастья в душе».

«Город не меркнет, но долго под стилем дождь прибивает овальные

крылья к небу бесчестности, вылепив ад мне на иголках от муки -

заплыть и бежать невпопад».

«Странное время мы проживаем, будто идём, а на встрече линяем к

местности времени, став по рукам – только историей в даре от чувства».

«У чёрной руки – не твоя клевета, но манит тугие края этот ад, что

будто бы имиджем стала тюрьма и новый наследия мира наряд».

«Обучает время поздний шаг, чтобы говорить и чтобы делать муку

символичности куда – ты бы сам заправил идеал».

«Меньше маски в лице у актёра, но испытывать полон он сил, будто

страхом узнает свой ад – наготове от чувств говорить не своё».

«В профессии, как в мудрости заря внутри происхождения уложит

твой день сегодня, в том лишь – говоря, что это ближе идеалам сходит».

«Сфокусировав стиль на лице – ты не множишь за телом восторг, но

под чёрной игрой был никем ты сегодня, а может и сам похудел».

«Близко душу корит твой подъём для врагов – самый старый кордон

между пафосом смысла и тьмой, где в душе идеалов ты сам – не такой».

«Воцарилась пустота и окружение от почести – не явь, но из тленной

формы мерит день возраст, за которым отвечаешь – только ты».

«Распутал любви детектив и стоишь, что ночью в пути от

расщелины щит и маленький гнёт не такого, как сам в итоге от

чувства – приврать небесам».

«Может вылепил Лондон в своей голове ты немного получше, чем

явь, но уходишь у чувства и мельче в глазах идеальности гордого

довода врать».

«Шипы у идеальности видны и помнят форму мира, где и я старался

звать твой юмор от обид и в душу шевелить проворный – крик».

«Расширением слов ты пробил потолок, словно миф от утопии тычет

твой стиль, и теперь ты стараешься выждать тот срок, где бы

вылепил найденный вызов в уме».

«За жирафом пошёл твой ответ, будто шея и старается вызнать

искусство к тому утомлению боли, что держишь вину ты добытой

угрюмостью – в цели».

«По уму, как по вене спадает рассвет и качаются пользой

строптивые дни, но гордишься ты страстью, что формой внутри

отбелённой добычи, пока в ней не умер».

«Дотошный ад всё сверлит край земли, а ты крадёшь отмеренный

ответ и мучаешь меня – покуда свет не перешёл искусственно дорогу».

«Отпустил ты удачу на взглядах внутри, а она повернулась и

смотрит вослед, что такого никчёмного в возрасте лет не видала

доселе – на тайной звезде».

«Почему ты не смотришь в свой времени ад, по которому хнычет

иллюзия сквозь удалённый ответ на компьютере близ – управления

собственной формой руки?»

«Мне бы множиться в числах и просто вести свой оставленный свет

для одной пустоты, где реальности след ты не видишь, но сам -

поставляешь там возраст из смысла к уму».

«Пропустил по стаканчику – может уснул и возможностью глядя в

понурый рассвет ты не знаешь сегодня, что этого нет, чтобы завтра

настало, как будни».

«Повседневность истаяла в ритмах дождя и стоишь ты внутри, как

медаль на кону, где-то с вечера пользы, где видел одну – говорящую

воду о сердце в глазах».

«Попробуй быть другом и мелким червём, когда из реальности

будто бы вновь ты ищешь свой дух идеальности под – строением

нового чувства для разума».

«Вкатил твой мир – примерный эталон, а ты впустил им долю слов в

глазах, чтоб быть себе примерным джентльменом и думать о

реальности – под страх».

«Возница из двух лошадей – будто гром и каждый кто ищет ту

правду в себе, не лжёт от реальности думать потом, как миф идеалов

на сути проблемы».

«Цифровой ли код ты миром угадал – думал, что таинственное вновь

душу центром тяжести постигнет, чтобы убежать от этих лет».

«Нивелируешь и ищешь путь претензий в форме слов, чтобы в

будущем ты сам – укротил любви огонь».

«Буря ждёт твой мир на дне, чтобы лучше вспоминать форму

бдительности сквозь отвратительный манер».

«Для уловки ты душу продашь даже днём, но готовишь ты честное

просьбы из глаз, будто сам отзываешься в толках к уму – первый раз».

«Голодный джентльмен на перерыве пытается упасть судьбе на дно

и сам не хочет выбирать дерьмо, но ищет поприземистее в судьбах».

«Серой маской встретит счастье твой обыденный пример, но в углах

капризных стен нет мне больше дум прощаться».

«Открываешь свой выдох и пуст твой подземный, отмеренный день,

где и сам ты гулял по дворам, направляя тот времени хруст».

«Почему не сбываются тайны души, может сам ты им пропил свой

путь или стался от счастья таким не у дел – в безыдейности жадного

прошлого?»

«На душе крокодилы и в смерти рука – тянет общество мира до

призрака, где-то в воздухе помнит о чуде за толк – непомерной

иллюзии вылитых форм».

«Обстоятельство выше меня, что война, но другая любовь – не твоя

суета над покоем из раны забытого сна, чтобы выше не прыгнуть – за

прошлое».

«Отчуждением смотрит проворный мне враг, он то думает полно, то

душу кривит, но отчаянный сделать не пробую шаг – это всё

иллюзорности разума высшего».

«Не омлет мне готовит из счастья жена, но оправданной гордости

смелая нить, что корю я свой день над обрывками зла и хочу потому

для любви – изменить».

«Кирпичною стеной мне выпал долгий туз, он вылит, словно роль, а

я ему сквозь суть – не бледная картечь для мыслимой слезы, но

тонкая медаль по праву – для войны».

«Широкополосный разгон для двоих, что мудрости осень и смелый

мотив, где будем претензией только у слов – мы вместе искать этим

душу в засов».

«Каменные формы мне в глазах призрак заставляют танцевать -

между линий пройденной игры, заковав свой уровень морали».

«Язык – это бурный мотив для любви, но тоньше искусства спадает

для слов – им мания думать, что будто бы Бог себе ты от разума -

выше итога».

«Под сердцем неявно свой день берегу и думаю в прошлом, как

много могу я жизни сказать – заставляя бежать ту форму маразма по

крыше».

«Улица из роз прекрасней слов, улица – мотив из лиц знакомых, но в

судьбе нам слепо бережёт – уровень морали той обиды».

«Идея внутри расцветает, как явь в душе превосходства и муки под

жаждой, но ценностью больше не любишь ты ей – свой воздух

потери ролей».

«Цыганские тайны и мир без чудес сегодня увидел твой лис из

чутья, но смогут ли выжить за ним – имена, что в душу хранят -

лишь капризы?»

«Бледнее воин в день своей беды, но также сам бледнее у воды и

смелый жар безумия под ним, заискивая пройденное – время».

«Полный месяц спадает под звук за инертностью блага в руках,

сколько ты проложил между муки – и считаешь ей форму в науке».

«Попросил ты отчаяние слов и отдал наугад свой корабль между

призраков горькой слезы – вместо мудрости, словно бы рок».

«Постоянство, что твёрдая кровь – мне не больше, чем пядь от

души, в день, когда говорю и пройду эту форму оттаявшей лжи».

«Монетный двор над мыслью пронесу и вдаль себе угрюмостью

слезу – там вновь расположу, пока непрост мой шаг внутри чудес -

увидеть рост».

«Мужское обстоятельство, что шрам – меняет формы мира от ноля,

но мир не приспособившись корит и этим даром мудрости меня».

«На очко ты поставил и ждёшь, чтобы утренний свет прояснил, где

тебе убывать по луне – на природной иллюзии ввысь».

«Шагом к смерти всё время идёшь, но не думаешь вызнать итог, по

которому стал лишь корить – идеалами пользу для слов».

«Ты один вспоминаешь меня, закрывая мне свет на душе, чтобы

высмеять прошлое там и отзывчивый повод для сердца».

«Шакал из ветра постоянной лжи – ты жаждешь формой лиц уже не

кровь, но ищешь этим прошлое, когда была больна иллюзия – в любовь».

«Нет истца из искусственной мании мне, чтобы думал на белом

потоке чудес, где и я превзошла бы такую любовь и пустила бы сон -

на коне».

«Безвестный мир как призрачный союз – не видит прошлый юмор и

не обит сознательным искусством, точно крут он в нравственном

приличии – к тебе».

«Больше ран и несчастье, как соль в утопающей маске следит за

тобой каждый день, чтоб обид не возникло там больше».

«Произошёл, чтоб нервом потерять свой мир наедине угрюмых

слёз, но верностью не сразу предсказал ту форму необъятности – слуги».

«Поворотной точкой времени не спит – твой актёр из формы

мудреца, словно сам забыл себе обиду на происходящем – без конца».

«Пепельный град из-за времени в толк мне предъявляет большие

глаза, в мире, где формулой можно сказать – только отчасти немногое».

«День из подчистившей мании взял твой кругозор и немного увёл

мысли на воздух, чтоб там передать – возрасту славу былую».

«Мыльною пеной ты ищешь свой сад, в день одиночества только

молчишь – мне исподлобья противника в дар собственной совести

где-то».

«Отчий – не разум, отчий – твой дом, может быть сразу ты вылечил в

нём духом крестьянским ту пошлости хворь, чтобы указывать -

гордость умом».

«Без имени и без короткого упрёка – ты ждёшь сегодня день, что без

изъяна на противолежащей форме муки, где нет тебя, но сталось

много звука».

«Мужчина из зрелости тешит ту боль, что опыт в ответе за

нравственной тьмой – ему открывает другие пути и верит, что там не

пройти».

«Внутри – мизантроп и качаешься в пасть иллюзий в тоске, чтобы

снова упасть на низменном поле плохих дураков, но быть «не

таким» – от лохов».

«Серьёзный вопрос и неделя на думу – ты балуешь форму за здравие

шумной историей формулы в теле фатальном, что был не всегда

идеальным».

«Наверх ты не смотришь, чтоб встретить весну, направо – не видишь

укоры в душе, на левой ноге нет иллюзий вести – тот фарс за

иллюзией же».

«Форма философского упрёка ждёт и мает сон твоей души, чтобы

верхний маятник провёл – там свою истерику за сроком».

«Душит и прячет твой памятник рока – снова догадка, где стал бы ты

сам верить о том, что и ты неугоден жить под иллюзией в тон небесам».

«Дышишь ты формой фатальной и мне больно смотреть на другом

ли окне – стало тебе обещание мнить, будто бы стал ты идейным, как

птица».

«Путь литературный вровень звёзд, что плохой укор внутри морали

– думает там просто, но не сносит твой ответ в усилии молчать».

«Душу за ценой горящей страсти ты открыл бы мне, но не твоя

форма благородства будет жать, как пиджак из ситцевого толка».

«Прямиком на последнем плато ты пришёл, но у завтра внутри есть

особенный путь – ты ему непригоден для счастья и там ты найдёшь

аллегории подлое время».

«За Москвой ты начинаешь повод лет, к миру приготовившись

взамен колкости иллюзий – будто сам ты себе из нерва в небесах».

«Крутишь частный номер – самолёт вдаль своих упущенных надежд,

но из каждой точки на тебя смотрит то обычное нам – небо».

«Выше воздуха в мере ты слов, но над чёрным пространством души

– только памятник в ящике том и наверное слово художника».

«Музыкальный повод жизни, что игра для тебя сегодня – лучшая

мораль на столе иллюзий, счастье выбирая или достоверность жизни

той».

«За массой народа ты жил, чтобы путь тебе необъявленной ношей

манил за верностью прошлого, где сохранил – он верному долгу

бока».

«Бычий взгляд и место слов в огне, будто между правил – нет тебя,

только тонкой струйкой отпустил – ты себе заигранный манер».

«После театра нам стало светло жить в этом мире без ветра в глазах,

будто бы падали звёзды на прах – солнечной мудрости в теле

искусства и зрели».

«Пусть за этим миром нет тебя, нет и главной участи в годах – ждать

свой застарелый, мирный прах, что рассыплет вечность на поэте».

«Ужас охватил твой хруст в кости, ужас смерит прошлые поля,

где-то в черепной коробке жил – между миром прошлым от меня».

«Ад внутри студёной нервам лжи просит дух обыденности, чтоб ты

искал гранит науки для – слова идеального сегодня».

«Посторонний не пишет поэту потом, посторонний обыщет

укромный сосуд между правом искусства блуждать – на огне и

неверием прошлого думать – о том».

«Отчество, что мелкий след в огне – думает прожить сегодня мне и

карает в притчах во стократ, будто был иллюзией – богат».

«С ног до головы – ты не одет, будто прямо выстоял свой суд в мире

повседневности без бед, над второй иллюзией – в себе».

«Сужается неба зрачок и кладёт напротив тебе – иллюзорные грани,

где будем мы ужасом видеть свой ад, направив тот мир наугад».

«За букашкой нет плохих примет, только тонет общество в руинах

слова постоянного – просить вылепить иллюзию сильней».

«Городской авангард мне просил бы ещё – видеть сложные в теле

глаза, но в душе отпустил я свою канитель и увидел ту волю, как

ложности чувство – в потере».

«Психолог – без начала и конца, как время без иллюзий в мудреце -

не просит и не здравствует, а так – болтается от времени в мозгах».

«Пустота для отжившего чувства сейчас – постороннему свету

открыто в глаза расправляет поклон между временем в нас, чтобы

что-то в душе отыграть».

«Белый день, как затёртая в форме тетрадь – мне неясностью

вылитой просьбы манит и не думает в обществе что-то продать,

просто в душу любви – тот итог сохранит».

«Простота – хуже милой улыбки в лице и не очень ты ждёшь для

игры – эпилог, но касаешься новой в обрывках души, чтобы видеть

свой жизни пророк».

«Распустил свой души козырёк и в ларёчной иллюзии стал -

неприметен, что проток постоянной рассеянной лжи за игрой

неминуемо ложной – внутри».

«Сказкой день твой наполнен, а сам ты напишешь в том чувстве

свой мир, где в обрывках катаешь им яд – постоянного ужаса мысли

идти наугад».

«Мне окно из-за серой причины в душе – точно склад занавески и

ночь на пороге, всё не любит иллюзию в пасти судьбы, но в окно

превращает строение в людях».

«Тихий спор от несметной проблемы там спал и касался от ужаса в

склепе – твой мир, тихим светом засеял от мысли пожар и настиг

современности – долгое эхо».

«Мне нет места в душе от тебя и напротив – нет места мне спать, но

укором в душе вспоминать не хочу – то неясное в теле

пространство».

«Жаркий день мне от Африки стянет хвальбу и потоки песка,

замирая под дым из густого строения – встретят там Рим, где бы стал

ты сегодня внутри – беспокоен и ленен».

«Внутри Европы стихла казнь миров, но сумерки настигли пуд

вещей – о том разговориться в догме слов, чтоб будущее вывесить

под маской на уме».

«Сон из твоей аналитики годен – мне на сегодня и в душу манит,

чтобы из сложной рутины на моде – вылепить качеством мир».

«Больны не все, но все смотрели в воду, что кажется больной в свою

угоду на краешке любви, когда б одна она сегодня постояла – в мире

сна».

«Видеть день не таким, как оно представляется в форме из глаз,

верить в чувствах, что это впервой на итоге любви – выбирать этот вой».

«Снежный ком в глазах закрыл колени мне на цвет иллюзий – под

дуплом мысленной пощады видеть людям только аллегорий долгий сон».

«Днём иль просто в нас ты ходишь криво, направляя вечности

надзор на объём своей тоски крикливой, будто выпил ты от рома – том».

«Держись и не гори внутри – от льна, от форм иллюзий в древности

своей, ведь могут жизни в этом передать – они лишь только выхлоп

от ума».

«Мир нещадный в проруби из глаз вторит этим днём – последний

раз, что один застыл я в чёрном гробе между калькой общества – для

нас».

«Из близких недр тоски – ты не погиб, но сам сжимаешь ворон в

толще скал, он снова прилетел, чтоб укорить тебя внутри агонии любви».

«Может смотрим на образ другой параллели и напрасному телу

боимся признаться, что уже по душе мы вокруг надоели этим

мыслям – душить там пространство».

«Одеялом нежным в поле застелю прошлый мир от смерти – по

угоде, но держать стропила в дар свободе в качестве души – так не могу».

«Безымянный потомок из сердца привит мне сегодня в чутье – о

свободу, он как будто бы горек и в теле болит, но не знает о том, от

чего говорит на душе испытания – в моде».

«Кавалерийский полк под жаждой быть в глазах сегодня укрощает

смертный – стыд, но думаешь об этом сне подряд – ты тысячи

иллюзий от обиды».

«Шум новостей из-за права вины стал тебе новой – тюрьмой,

вылепив склочный характер и стиль – после идейной борьбы за собой».

«Жемчужная даль из пути по дуге не знает, как в сердце противно

стареть, не вылечит качество нового дня, но будет о том говорить -

без меня».

«В поле идейности гордо ответ держишь из старой души -

напоследок, держишь, но знаешь, что будто бы квит в тонком уме -

зазывать в этот путь».

«Чёрные формы из глаз для тебя вылечат космос реальности мимо -

слов утопической зрелости быть, только лишь властью кумира».

«Ранами подлая смотрит мне смерть в поле глухой парадигмы – об

осень, ранами думать, что бы спереть, выучив слов человеческий мир».

«Пороху больше от дней первозданных, шорохом меньше гранитные

стены падают в обществе новой программы, вдаль забывая свой миф

планомерно».

«Очерк в сердце мудрости пера стал писать сегодня до утра я, но

истаял в пище мерных глаз за одной из строчек – о тебе».

«Пышная грудь и в любви королевский, новый оскал между жизнью

и плетью, вдумавшись будешь хранить на корсете, чтобы мечтать в

элегантности леди».

«Сам прозорливый, но носишь сюртук в джинсы свою запирая

мораль, может ты был идеальным примером, но укротил только

сердце – свинца».

«Рубашка из власти пути в современность, что очерком стиля -

матёрый приём, сегодня не носит свой дум упразднённый,

затерянный миф о богатстве – потом».

«Не душит мне седой оценщик – осень, он думает, что прожит

старый день о мысли на вопросе, где ожил – тот призрак из

затерянного солнца».

«Гиблое вдаль угоняет твой рай, ты остановишь плохую примету,

чтобы обрадовать новые дни – словно бы в тело забрались они».

«Сердцем не стал ты играть в чемодане, прыгать за лестницей в

плотном оскале, но из-за стен ты посмотришь на суть – общества

бедного, чтобы уснуть».

«Время приличию волю калечит, знает и в тесной морали в том

встретит – формулу древности, будто бы дети – стали одни мы на свете».

«Дом твой построен, а день не приходит, вынув свой пуд

обольщения в кровле, будто узнаешь ты часть от присутствия в том

объективности, как на законе».

«Разум пробит и нет счастья искать мир неземной, но подолгу

любить в обществе – разум затерянных лет, только от писем и то от

друзей».

«Знаю, что скоро погибну в той тьме, знаю, что буду я маленькой

пищей в ранах искусства войны на огне – в низменной воле опять

притворяться и жить».

«Нет цели укорять сегодня серости черту, а только поддержать за

пустотой – тот форменный обзор, когда чертог в мой входит духа

собственный – манер».

«Напрямую из дней по любви говоришь и заядлому склепу в той

маске не мстишь, но горюешь, что старости подлая нить – время

тянет на общество в тон – дураку».

«Прошлым благом не сумели мы вылепить себе ещё апломб – только

поумнели между черт, заново в иллюзии о том».

«Благой на дубе вылепит свой рай, благому смотрит в чрево -

каждый путь, а ты приходишь в душу, словно край надежд на

обещание – вздремнуть».

«Долгому телу мы спали вдали в меньшей свободе и думали

только, что проплывают за сном корабли, высмеяв слово – под каждой