Цитаты о другом наследии

минутой».

«Догадливый и очень мной уложенный манер – там душу шевелил,

как благородный час от пущего восторга, но что же делать обществу

в глазах опять таких, коль можно современностью понять, не объяснив?»

«Ты не выиграл свой пуд новостей, но из жаркой постели нашёл мне

подарок на мысленной фее, чтобы время так долго не шло».

«Уговорами порознь в теле стоим и не смотрим поодаль плохой

суеты, просто в мире умрём от такой красоты, где и будем ей – зверем».

«Запредельная тьма – ты не носишь свой путь, а гордишься

особенной маской вокруг утончённости листьев о поздний рассвет,

чтобы думать, что снова мы стали – друзьями».

«Подлый мерит ту маску, что хочешь понять в глухоте

подземельного воя причин, а потом перенять утончённости время -

будто воин и этим томим».

«Завтра будут расспросы ещё на умах, где не будет исконной

проталины в бег, но упав человеком – не можешь ты встать от

заклятого общества в мире портретов».

«Хилый носит свой день и потёртый пиджак, хилым номером мерит

проворное темя, чтобы стало оно подлеца унижать, но в культуре

обычных сомнений».

«Говорящий рассвет и тоска на губах – любят осенью смело

блуждать к параллели между каменных плит, где не можем ужать

мы скабрёзности сердце – отныне».

«Богом ищешь свой путь, он такой же, как ты, Богом смотрит в тебе

и наверное мстит – между дрожью времён, что не стали последними

эти мысли на смерти – наверх по нутру».

«Королевский овал между мнительной тьмой – выгрызает портрет в

человеке чужой, забегая за яростный вопль по тому – иллюзорному

полю на масти дворца».

«Пусть не кролик, не выемка в пасти лица – мне субботний манер

ухмыльнула взамен, там затисканных порознь власти огней, где нет

сердца бежать – вслед за ней».

«Быт и прошлый манер мне опять – потупит, чтобы средство на

отмели выменять в рай и тогда, по объедкам корить за судьбой -

элегантности, думая – точно не свой».

«Над кроватью ты выше и в чести по мне – сам положишь

кроватные тени мне в ряд иллюзорности мира глодать под нутром -

только воздух притворный потом».

«За работой, как волк за ковровой тесьмой – ты воспрял и не умер в

трагическом сне, где-то в космосе лучшей зарплаты отвёл – душу

подлинной мании в празднике мне».

«Пишешь, словно тюфяк, затмевая свой мир, а твоя параллельная

тога пришлась – мне под Рим, от которого люди болят и не знают,

что сделать там с ним».

«Весь изношен в портрете усталой слезы, ты на свете, что воин

внимательной роли, сам не знаешь, но думаешь выиграть мне – кучу

баксов под блеск на законе».

«Над причалом ты высмотрел собственный ад, там упал и не

можешь вернуться назад, чтобы выключить свет от такой простоты

– между временем, сколько уложишь здесь ты».

«Быстрыми движениям в том – русский сам и в памяти мне сон,

также русский в тесноте миров – коль укрою счастье между слов».

«Быть ли счастьем в подлинной звезде, верить ли от почести, что

звук знает аллегорий страсть – на нас, будто завывает смело зверь?»

«От противного тянет Европа под стиль на угаданной позе из

лучшей игры, но погиб там угодник любви, точно зверь покаяния

смерти на долге – судьбы».

«Карма плачет в собственном оскале, что за смертью нет ей никого,

но у тонкой линии на памяти – стали мы желанием и ставили на белое».

«Знак червлёный мне просит эту знать – быть угоднее в чести из

глаз, но железному доводу пусть совершит – память подлинной

маски, отрывая здесь уши души».

«Поиграл бы сегодня твой довод для мифа, но и сам ты играешь для

жизни в отместку, проводя равнозначный достаток прогресса из

любви недостаточной, словно бы плут».

«Может время страхом напугало – твой в душе отшельник

понемногу, но сковав от умысла дорогу, выжмет этот путь – ещё назад».

«Эхо в современности не просит женский стиль укладывать на

осени, но не обрастает плоть причины – формой обязательства

мужчины».

«Трудно угадывать в небе звезду, трудно быть шёпотом в теле у

Бога, но из под каждого дома войду в мысли твои, открывая им – тогу».

«Символ надлежащего упрёка свой куёт железный пьедестал, чтобы

говорить ещё немного и в душе отгадывать бы слово – под которым

стал судьбе в оскал».

«Ты на будущем в мире – здесь рок, но спадает от качества жил мне

притворной иллюзии – только строка в рукописной примете, такого

как я».

«Сам не свой, не плохой, не чужой от притворной среды, но по

городу вьётся мой холод в пути пустотой, чтобы загнанный зверь

расстоянием вылепил часть – той потери внутри укрощения

близости при».

«Мелкий и обыденный восторг – жалко смотрит в кучу на восток, из

лица каймлённого, где роль – та же тень монументальной боли».

«Жалкий рокот под днём без чудес – мне запомнил бы стройности

падаль, где безумием можем мы падать и вопить свой – причаленный

вес».

«По Москве я гуляю весь день и в расчётах там к мысли – вина

поглотила мой звук до того, что упал в благородство от времени нот».

«Чуть свет и снова загорелся в сердце дом, чуть встало мирно

зарево над днём и весь мой хлам души – объединил ту сущности

печаль для перемены мира».

«Слишком боязно спать но ночам, в час, когда этим смотрит твой

вой на протухший ответ промолчать на закон, но бежать из

иллюзии в воле – затем».

«На градации серого в поле – сосна, над путём современности

стонет она и нет счастья убрать эталонности вес – из ничейной

главы, засыпать от прогресса».

«Может мудрым ты стал и сам не без дел, как от лучшего чуда всё

крестишься вверх, замыкая пространство у носа тревог, что не

любит тебя – твой излюбленный Бог».

«Прощание из сердца вдаль руин – мне плотно показалось там вдали

и через сотни тысяч километров не ушла одна мечта – оставить всё,

как есть».

«Лучше б в случае прыгал твой плут через воск в безыдейности тут,

чем кормил свой оценочный день, заправляя от мести – в душе акварель».

«Быстрыми шагами стонет проседь из последней чаши современной,

что одни остались мы на свете – думать и кормить пути Вселенной».

«Без обещания и шарма в пуд – игрок, без лирики и тени сам -

пророк, но в лучшем виде стал себе ужом – под мастью интереса,

чтобы ржать».

«Отпусти европейское в поле времён, чтобы двигать прогресс на

извилинах в нём и держать словом чувство под смертью – в душе,

будто сам поспешил удивляться – уже».

«Беды и детский надзор мне – пока ставит за наледью поле идей, но

близорука, как в поле тоска – я посмотреть этим время на темени».

«Красный цвет мне прочит ад земной, но к итогу пробует здесь суть,

чтобы днём не вывернуть мораль – из иллюзий прошлого взглотнуть».

«Бум апофеоза в масках слов снова указали к людям – мчась, где за

перебежками ты сам будешь счастьем время – отвечать».

«Ты не хочешь по дню расставлять здесь силки и в себе на поминках

не держишь тиски, что прожил очень странную жизнь и теперь – ты

не хочешь открыть этим дверь».

«Прибыл поезд в маленький загон, прибыл и всё ждёт, когда бы сон

спал от промежутка дурака, будто в небе – лёгкая строка».

«К самому тихому аду ты вышел в том мизантропом и будто бы -

слышал, как в беспричинности манят людей – быть обнажённой

игрой Королей».

«Путь серьёзных дам и громких судей держит стол невинности – о

мрак, чтобы заготовив день не думать, будто ты от чувства – там дурак».

«Пантомима от зрелого возраста в пасть – мельче крайней тоски,

умножая вину, где иду в зазеркалье, упрочив тот ад и наверное

больше и сам не вернусь».

«Детство – не просит, не льстит от людей, в детство мы бросили

камень – людей, чтобы к обрыву на том подойти, временем больше и

право – найти».

«Ты не потомок от качества дней, взглядов и почерка сумерек – в

том, мыслью уложенном городе глаз, где обсуждают твой новый – приказ».

«Держатель любви от плохого конца, где сам приготовил ты маску -

для солнца, где выменял личности прошлый – магнит и должен

опять за дорогой стоять?»

«Осьминог и прокрученный зверь в пустоте обезумевшей маски

гореть, точно те утончённые пакости смотрят вослед – иллюзорному

обществу, словно бы мне на заре».

«Резкость из нетленного руна – благо заправляет дотемна, но

приходит бал и к счастью тот кто не любит вотчину – не ждёт свой

внутри особенный ответ».

«Редкость спадает на спину слону, чтобы увидеть свой рай по тому

облаку зрелой руки, не боясь жить обстоятельством, словно родясь».

«Поле крамольное снова пишу, но не узнаю, откуда дышу в письмах

из прошлого, будто бы там – стала себе неприглядной на саван».

«Множит идеальности фарфор стойкий искус пленного ручья, точно

идеальности – ничья и потуги мысленного чувства».

«Образован, чтоб думать о нас и тащить этот груз на лице, но быть

может, не знаешь сейчас, как упорно мы ищем тот глаз – на другом

мудреце».

«После – только осень и погром светлой меры поиска в любви, где

таится почерка огонь на одной особенной примете – впереди».

«Мысли не стонут о завтрашний день в супе от боли нечаянных

фраз, только по дури касаются нас – на промежутках иллюзий на кухне».

«Ты меня рисовал, как идейный сюжет и немного в глазах заиграла

та ночь, где желанием день передать ты хотел и порочности осень -

за мнимым рассветом».

«Солидарности часть от другого в душе – неспокойно таит на

конверте те ноги, забывая от прошлого знаки и нас, что укладывать

можем на боли – приказ».

«Жёлтый день и очень много доводов к любви, солнце уклонилось в

свод – навстречу слова, но из каждых окон стала мнить – мне

судьбой плохая там – погода».

«Разнообразие в пище и разница в форме души, всё если кажется

дивным, то только в позоре – смотрит наверх, приоткрыв эту

форточку лжи, будто бы спали мы в мире – на личности море».

«Если бы кот был себе – дилетант, высмеял прошлый манер и

застыл, то и тюфяк бы тогда был – не прочь, снова измерить от

почерка – мир».

«Людям не видно от свойства души, где от закона закончился рай,

где отложили мы времени лжи – плотное зарево дней и не дышим от

слова такого».

«После остатка часов вышло время на раж – думать и мыслью

кормить удивление в темя, после идейности смотрит на клоуна -

фарс, будто бы думал пройти этим подлинно – время».

«Шорох в кустах и померк твой ментальный актёр, только прочёл

удивление в низменном теле, властвуя в памяти мира, что был он на

нём – будто достаток и польза людей».

«Задел свой чистый плот иллюзий и плывёшь по полю неизученного

чуда, замял тот воздух мании в плечах и сам не свой, чтоб в душу

обмельчать – на заданном плато по перезвонам».

«Завтра – не будет итога под смерть, линии прошлого сгинут нам в

поле слова идейного, чтоб подрасти в людях, которые бросили кости».

«Числами мир, словно мелкий актёр снова жонглирует в пользе

вампира, снова снуёт и поэтому в нём – нет идеалов пути переливом».

«Чёрт сковал и череп и мораль, но гортанный звук не жмёт тот плут,

им ты выше чести, чтобы тут – чёрт не видел образ за тобой».

«А сонные тени по дням, точно ласки из нервной оскомины льются в

душе, а нами в пути управляют подсказки, что в смыслах вложил ты

– за это же время».

«Без печали в степи одиночества стыло время на двоих внутри, стыло

и загнул свой день – пророчество, чтобы появился третий в мире».

«Умирать не больно, но покой станет вечным – только в половину

той своей особенной красы, где и ты лежишь у полосы – древней

чаши мудрости в пустыне».

«Падаешь, как звёздный день внутри, прочишь формы мысленной

бравады нам в душе, коль скоро не хотим жизни уговаривать – тот рай».

«Обращённая смертью, плохая примета – не нужна мне сегодня и в

качестве света – я свою выбираю умильную душу, чтобы в мужестве

больше – обиду не слушать».

«Пусть напророчили формами ныне – мне только синие – синие

линии вдоль по периметру скользкого утра, но пробегу я сто метров

– отсюда».

«Хорошие люди не любят всю правду, а только к плохому совету

прислушавшись – снуют в обязательстве думать о чуде и словом в

чутье – выяснять этим правду».

«Чёрный магнит на моём рукаве прочит внутри унизительный яд, то

почему от болезни горят – многие падшие ангелы в тьму».

«Близкая нам наступает модель чувства из завтра, как будто бы мир

стал необъятным и ветром – в чутье снов забывать бы плохие

советы на сердце».

«Утренний мир, как и лжи поводырь станет тебе обещать, чтобы сам

– ты распинался на жизни и ратовал мнительной робе, что прожил не

зря».

«Честные в небе усы забери, честному имени в том повтори, что нет

предела тебе этим в масть – думать о том, от чего не упасть».

«Вечером в том по ухмылке сержусь, многими в душу свою

помыкаю сердцем зловонным, как будто клеймя жизнь на рутинах -

по образу мира».

Цитаты на ночь:

«Зная стон рекордного ума ты спишь, вокруг твоя иллюзия и воля,

где ищет цвет модели от неволи и слёзы пробуждают новый день».

«Краткий полдень встретил тишину, на луне из часа в том уснули -

сумрачные ливни в полной темноте, на дождях, что открывают

лунный афоризм из собственной души».

«Горит в постоянной истерике память, ей смысл обязует идти к

человеку, из лени не мог ты оставить её – горящее пламя фортуны

последнего рока».

«Думалось, что больше мира нет, чёрствый вечер честно говорил и

стемнела роскошь нам вослед, что умом запомнила тот воздух».

«Кричит из пользы темноты вовсю свирель, пускает ниц предание из

звука, но роет неприязни стол идей и тени тишиной уходят в то

сознание».

«Сказанное в чувствах на любви – здесь одно фатального забвения,

часто ли ходил скульптурой гениев, что не думал памятью ума,

спрятанное в снах своей постели».

«Если ждёт свою гитарную игру – рок на пережитках воли говорить,

будет в постоянстве лет грешить – он вопросом мира наяву».

«Устал изворотливый часом сомнения, за полночь упрятал фигуру

тоски и мысли по тону любви музыкального уходят, как броские

ветви оливы».

«Рад и будет на лице своём искать – путь по философской раме

признанной, ценностью могилы в ней итогом ощущать – сон утопии

и чести жизни».

«Если ждал – то видел спящий ветер, вечером он дует нам в окно и

приходит миром новой встречи – ясность от культуры видеть сон Богов».

«Остановлен вещий сон напротив цели, верит словно к чуду

говорит, что оставили увековечив мы на остатках символизма ночи».

«Готовое чувство ты встретишь на части, откуда фортуна глотает

окно твоей незабвенной идеи предвидеть морали оценку мерцания

дней из того».

«Шёлковый наряд за вечер спал как яд, новый образ разрядил свой

верный прошлым говорящий цели ад, им на мысли падают подряд

уникальные манеры за наряд».

«Небо готической кромкой потухнет, высмеяв словом манеру цены

за онтологией новой войны, в том, что укромно ведёт прямо к цели».

«Спавший точным пережитком от вчера – он сегодня сносный Неба

холод, за червлёной проседью уходит под водой, словно окружённой

с головой мысленным притоком формы облака».

«Бег твоей наивной цели прямо видит к центру грёз – ночь из

жизненного чувства быть ей ценным, как устройство мира перед

жаждой новизны».

«Бог войны – он гордость в склоках форм морали, синкретичен позой

лёд из тлена пустоты, где космические расстояния медали видели

одни и те же форменные дали, за конечным словом мифа красоты».

«Простил за чёрный видимый рассвет одной тоски – культуру

вечности, что готика скрывает, ей Небо вдохом гордость открывает,

чтоб видеть утопичность слова за судьбой».

«Говоришь и будешь снова прав ждать условие на мысли от судьбы,

где оставил сносный ветер страха собственное жало красоты».

«Чёрный холст твоей фортуны светит прямо на плато из звёзд

угрюмо, видели они пути напротив, где историю впитала маска

смерти, быть ей ложью и одной потехой для себя, что чудо от

сомнения и летать над миром заключения прямо между рамок от тоски».

«Горемычен сон усталой философии неволи, тяжко дремлет в

старом замке слов и один за крепкой волей станет миру – символом

притворства образа готического».

«Не подводи меня из сердца этой тьмы, где жалость укоряла сон

вещей и свет осенний прямо у лица всё говорил, что думает о нас».

«Боль за сердце блага только видит – собственное жало в теле ночи и

под тёмной кровлей сны разбудит, к нам причалив утопизмом ночи».

«Холод стал над рамкой у души, шепчет ей и снова отличает рай, он

достоин верить в страхах жизни и молчать прискорбно о других».

«Знаешь тихий разум и идёшь, после мысли, ожидая время, за

путеводителем им став – риском света над ночной иллюзией и

страхом мира».

«Законодатель мучает и ждёт, ему спросило важное на судьбах, за

это ли моралью сильно судит, что знает об упадке – наперёд?»

«Чёрный квант – не этот день, но прямое к смыслам ночи, в сложном

чувстве славу прочит и фортуной к нам ведёт».

«Горький яд над бездной прошлых тварей – лучший взгляд к пути из

слова внутрь, гложет землю, утоляя самость и червлёный день под

страх ночной беды».

«Нечем думать стало нигилизму, страх ночного ужаса увёл к себе -

личные пародии достать до этой бездны, где окажутся искусно в

теле звёзды и кошмар потусторонней важности».

«Осыпайся и волей причины мечтай – не воздеть этот рай, не упасть

за мечты, о которых ты сам упреждаешь теперь и отчётливой рамкой

ворчишь из угла».

«Годовалый мнит свою мечту, делает ей козни врозь печали, ночью

той увидев красоту в мысленной звезде, которую он сам не опечалит».

«Задетый шаг и рядом конвоир, ты слез со стула видимого ночью,

бегущего предчувствия уйти по-одному, а выжить в том молчании

предвосхищения и чуда».

«Надетый риск под противо войну – нелепый свист и подлость к

чёрту свалкой всё здесь убрать в критичности вину, в чьей воле

ставит ложь другую рамку».

«Нелегко убегать по ночному мосту, по релейной судьбе из под глав

и столетий, только высится им неподвластная нам символизму

печать исторической мысли».

«Образован замертво во тьму, снегом дух чинит и впалый ветер, тот

ли ужас звал нас на войну, чтобы как во сне прочесть им жизни?»

«Говоришь и остаток в руках – твой отсчёт, не узнал им молчащие

стены у ночи, где роднит символизму причалам над мастью -

поколение имени в целом роду».

«Под капризной войной разыграли беду и несут её воду ко дну,

чтобы думая встать и от этой игры – утопичность на воле составить в

ночи».

«Где не знал идеальный рассвет – ни тебя ни оливу в ночи, ты стоял

как и утренний свет в темноте, окружённый внутри, сквозь

могильные дали отнимающей ясности».

«Попробуй отдаляясь видеть свет, в своей ли пышной форме от ума,

он так прекрасно излучает слово, что лунный день становится длинней».

«Посередине вложенной руки поставил на орех тоску, и как

расколотый сюжет из глубины – ты тащишь форму от войны».

«Разъединив сюжет над формой были – ты ждёшь сугубой догмы

разговор, с собой ли только на позор или остаться в этом времени?»

«Везде ночной разбросан сувенир и тычут кости юмором насквозь,

когда ты сам проходишь нежность и обличаешь счастье в

одиночестве Луны».

«Пускай в разговоре замолчали тени вечернего возраста, но также и

замолчали прообразы смерти под ними, чтобы ты сам умирал

ровной и спокойной надеждой на свою современность».

«Не знают вороны, где оставили свою надежду, чтобы молчать, а

потом идти по суровой тропинке на запад и понимать, что уже

поздний вечер в этом мире».

«Оставишь мне щепотку соли, чтобы я лучше заснула и в вечности

успела приготовить немало вкусных пирогов».

«Забытое и млечное зеркало твоего мнения так гораздо сегодня

обнимать мои плечи, что холод струится между поколениями

нужного счастья в умах».

«Раскрасив поздний восторг Луна шла на убыль и тонкие ветры

омывали студёное озеро потухшего мира идеала, тогда ты

притронулся и стал невидимой зарёй на подножке новой личины

сумрака в душе».

«Ещё не вылечил готическое счастье, а твой смирный путь устал и

корчится позади, быть может он был неясным и слабым звеном

где-то между человеком и слитой природой в ночной тоске бытия этой

жизни».

«Отозвав малые тени ты стал напротив разговора так быстро

засыпать, что кошмары разбежались по улицам Парижа и стало

невыносимо скучно жить этой пустотой».

«Везде бежит смелый зверёк ужаса мира и везде он заносит свой

маловероятный симптом повторения смерти, но ты знаешь, что

вечером ужас превратится в белый шар тоски и заметёт своей пылью

все городские улицы мира».

«Очень долго ждать твоего сыпучего песка над расстоянием близкой

смерти и жаждой определить её точный приход, но ты становишься

мудрее, когда бал ещё не окончен, но ждёт нашего восторга

вечерних переливов в душе».

«Сидим и пророчим на ночи подряд, что делом не вынули низостью

взгляд за тонкой стеной предыстории мы, а просто пустили по новой

слезу».

«Делом, словно мерили тот вой, уходя в постель иллюзий слов, а

потом забыли этот рай в том, что нужно было бы прощать».

«Деревенский холм и свет вдали внутренне условят тень миров,

словно мы простились и парим этой ночью в изобилии слов».

«Скелетной формы подлинность замрёт за ночью постоянной

темноты, а ты струишься в облаке миров и ждёшь свой свет обратно

– позади».

«Этот мир был не просто войной, а стратегией в час, что умрём за

прохладной и новой стеной, но напишем на этом полёт».

«Обращение в звёздные сны мило тянет по пропуску в ряд, где

затерян твой свет впереди о приятные формы для нас».

«Телом манит в вампирский ответ – это поле ночной тишины, в

настоящем, где были иль нет мы тогда в осторожности долгой весны».

«Ты – не заяц внутри затерявшихся лет, просто умер и ночь по тебе

не ушла, а затронула прошлые тени о мир, без которого старый

ответ мне – вампир».

«Отличаешь от золота строгий ответ между рамкой искусства, забыв

этим яд, но покорные совестью также воззрят твой притворный

манер удивляться для мира».

«В небольшом захолустье близ странной реки мы купались и думали

ночью, что слов обоюдное озеро в малой строке – утомляться

искусством и быстро бежать».

«Белый благородству сувенир падает под ночь – судьбе задев новой

формы лирику о вид, потому что светит точно сон».

«Разнимая свой сон о мораль – ты сегодня уложишь затем

утомительный вереск проблем, чтобы жить от идейности мира».

«В пропасть падаем, что-то кричим за душой в основании черт и от

этого просто молчим, где забыли тот фатум из звёзд».

«Не можешь ночью выключить мораль, а новый день не сладит

череду спокойствия отбыть себе за ту уловку счастья, может на беду».

«Невзначай ограничен под лёд этой мыслью – твой медленный ветер,

что по ночи восходит и глаз отражает за близостью в нас».

«По свечи, что устала гореть я предвижу твой смутный манер, где

угодны мы стали в любви и поэтому делим молчание».

«Образ снова невинный, где жизнь не объявлена в прошлом, увы, но

заметна по пропасти слов и грядёт отпущением смыслов».

«Укротив в безымянной поре новый воздух, что снова играл – ты

запустишь тот шаг на заре, ну а ночью – всё тот же оскал».

«Неприязнью не слаще мне мёд, просто ночь как идейности дань всё

не тянет тот прошлый полёт, а снимает свой образ из лиц».

«Ты опять подошёл за тоской, где в сове этой ночью был сон, он

почти отпустил городской, подопечный на мысли поклон».

«Между первой иллюзией два интереса, быть может, тебе – стали в

личности ложной каймой, поставляя всю сущность ума».

«Где безбрежные воздухом пяди вылепляют свой формулы мир – там

одни мы стояли и падали в сон пути красноречий за ним».