Клинок Возрождения

Мне показалось, что за те долгие два месяца, что мы не виделись, он стал ещё более… ослепительным. Его плечи казались шире, взгляд – глубже, а аура уверенности и силы, всегда окружавшая его, стала ещё более ощутимой. Его взгляд, скользнув по комнате, мимолётно коснулся заваленного книгами стола, затем задержался на приветливо кивнувшем профессоре Мабергоре, но именно на мне он остановился на мгновение дольше, чем того требовала обычная светская вежливость. В глубине его светлых, пронзительных, словно осколки голубого льда, глаз мелькнуло что-то такое, что заставило меня невольно сжаться, похолодев от неожиданности. Было ли это мимолётное удивление от моего неожиданного присутствия здесь, в кабинете профессора, или что-то ещё, более глубокое и необъяснимое, что я не могла разгадать?

Мабергор тут же поднялся из-за своего стола, и, обойдя его, подошёл к своему брату. Он приветственно положил тяжёлую, дружескую руку ему на плечо, слегка сжав его в знак родственной близости. Я тоже неловко поднялась со своего стула. В горле пересохло, а ладони вспотели.

– Кейт, позволь представить тебе моего младшего брата, принца Эйвинда, – произнёс Мабергор с натянутой, почти показной доброжелательностью в голосе, слегка подталкивая Эйвинда в мою сторону. В его глазах мелькнуло какое-то странное, едва уловимое беспокойство. – Эйвинд, это Кейт – она будет твоей парой на предстоящем Весеннем балу.

Эйвинд недовольно нахмурил свои аристократически изогнутые брови, и его высокомерный, ленивый взгляд скользнул по мне сверху вниз, задерживаясь на каждом участке моего тела. Он медленно, растягивая гласные, словно смакуя каждое слово, произнёс, не отрывая от меня своего взгляда:

– Мабергор, неужели ты действительно не смог найти никого… получше?

Его голос, до этого звучавший мягко, теперь был пропитан язвительным сарказмом, а в холодных, бархатных интонациях отчётливо слышалось раздражение и скрытое недовольство. Я почувствовала, как мои щёки мгновенно вспыхнули от унижения. В ушах зазвенело, а мир вокруг на мгновение померк. В воздухе повисла густая, почти осязаемая неловкость, которую, казалось, можно было порезать ножом или развеять лишь сильным порывом ветра. Мабергор, судя по всему, совершенно не ожидал такой откровенно враждебной реакции от своего младшего брата. Его лицо слегка покраснело, а обычно уверенный взгляд забегал. Он попытался разрядить напряжённую обстановку натянутой, неестественной улыбкой, которая больше напоминала болезненную гримасу, и нервно кашлянул.

– Эйвинд, прошу тебя, будь благоразумен, – мягко, но с отчётливым нажимом в голосе произнёс Мабергор. – Я уверен, что Кейт прекрасно справится со всеми обязанностями, которые потребуются от неё на балу. У неё прекрасные манеры, несомненное обаяние, способное покорить любого, и острый ум, который не позволит ей совершить опрометчивый поступок.

Взгляд Эйвинда снова встретился с моим. На этот раз он смотрел на меня более пристально, изучающе. Его губы скривились в едва заметной, презрительной усмешке, которая не предвещала ничего хорошего.

– Прекрасные манеры? Острый ум? Мабергор, ты сейчас шутишь надо мной? – в голосе Эйвинда снова прозвучал язвительный сарказм. Он обвёл меня ленивым взглядом, словно сомневаясь в каждом слове брата. – Я думал, ты найдёшь мне кого-нибудь более… подходящего для моего статуса. Кого-нибудь, кто не будет выглядеть столь… обычно. Но раз уж так вышло, и ты настаиваешь, то я согласен. Однако помни, Кейт, от тебя будет зависеть очень многое. Не разочаруй меня.

Его слова прозвучали как скрытая угроза, заставив сердце болезненно сжаться. Он, должно быть, уже предвкушает своё превосходство, ликуя при мысли, что я буду его невольной пленницей на этом балу, не имеющей возможности никуда сбежать от его навязчивого, унизительного внимания. Но он глубоко ошибается, если думает, что всё так просто, как ему кажется. В его глазах я, возможно, всего лишь временная спутница, не заслуживающая особого внимания, но он ещё не знает, на что я способна. Ещё посмотрим, кто кого переиграет в этой странной, нежеланной для меня партии.

– Тебе пора, Кейт, – резко отрезал Мабергор. На его лице больше не было и следа той ободряющей улыбки.

Глава 10.Зима

Ржавые слёзы осени, её долгие, моросящие плачи, наконец, иссякли, смытые первым, по-настоящему ледяным дыханием зимы. Мир за одну ночь преобразился. За окном теперь не просто шла метель – там бушевал слепой, яростный шторм белого безмолвия. Ветер завывал в трубах погребальную песнь ушедшему теплу, а снег валил плотной, непроглядной стеной.

В тишине дома, я была островом тепла посреди этого ледяного хаоса. Огонь в камине жадно пожирал сухие поленья, плясал рыжими языками по закопчённым камням, отбрасывая трепещущие тени на стены. Я сидела в кресле, укутавшись в тяжёлый шерстяной плед, сотканный из нитей цвета мха и закатного неба. В руках дымилась чашка с травяным отваром, чей аромат – терпкий запах вереска, сладость горного мёда и едва уловимая нотка сосновой хвои – сплетался с запахом горящего дерева.

Сегодняшний день был отмечен ожиданием Лесли. Наши встречи стали редки. Сердце трепетало от предвкушения её смеха, её быстрых рассказов, её присутствия, такого живого и настоящего. И всё же, даже эта радость ожидания не могла до конца растопить ледяную корку одиночества, что не торопясь сковывала душу с первыми заморозками. Дядюшка Альберих… Его не было рядом. Его смех, похожий на скрип дубов под ветром, его руки, загрубевшие от работы в конюшне, но такие надёжные, его истории о повадках зверей, о приметах, скрытых в узорах звёзд, о мудрости земли – всего этого не хватало так остро, что порой казалось, будто часть меня само́й откололась и затерялась где-то там, в белой круговерти за окном. Я знала, он справится с лошадьми – его связь с ними была древней и крепкой, – но без его молчаливого одобрения, без его ворчливых советов, дни казались пустыми.

Родители же… они растворялись каждое утро за дверью своей лавки. Они возвращались усталые, погруженные в свои торговые расчёты и поиски редких товаров, оставляя меня наедине с тишиной огромного дома. И эта тишина, сплетённая из воя вьюги за стенами, треска поленьев в камине и эха моих собственных шагов по скрипучим половицам, становилась почти осязаемой, плотной, как зимний туман, окутывая меня непроницаемым коконом. Ледяное дыхание зимы снаружи и ежедневные тренировки – всё сплелось воедино, отгораживая меня от остального мира.

Тишину нарушили три глухих, размеренных удара в дверь. Я вздрогнула, мгновенно сбросив дремотную негу. Плед соскользнул на пол, и я, не чуя холода дощатых половиц, поспешила к двери. Засов отодвинулся с натужным скрипом, и в дом ворвался настоящий вихрь – колючий, ледяной, пахнущий снегом, хвоей и бурей. Порыв ветра взметнул искры в камине и на миг погасил тепло очага.

На пороге, окутанная серебристой снежной пылью, стояла Лесли. Снежинки таяли на её ресницах и алых щеках, но улыбка сияла так ослепительно, что, казалось, могла бы растопить сугробы до самой весны. Вокруг шеи было намотано целое облако пушистой шерсти лавандового цвета, а в руке… в руке её не просто был поднос. Легко покачиваясь в воздухе, парил небольшой светящийся шар, сотканный из мерцающего, клубящегося тумана. И сквозь эту эфирную дымку виднелся румяный, пышущий жаром пирог, с замысловатым плетёным узором по краю.

– Лесли! Заходи же скорее! – воскликнула я, распахивая дверь шире и втягивая подругу в тепло.

Она вошла, смеясь, и лёгким, почти незаметным щелчком пальцев заставила шар с пирогом плавно опуститься на старый окованный сундук у входа. Стряхнув снег с плеч, она размотала свой необъятный шарф, который тут же начал чуть дымиться, подсыхая у жарко пылающего камина, и сбила снег с высоких сапог.

Мы прошли в самое сердце дома – кухню, где воздух был густым и тёплым, напоенным ароматами травяного отвара, сушёных яблок и чего-то неуловимо пряного. Чайник на плите тихонько попыхивал паром, обещая скорое чаепитие. Лесли подхватила свой пирог и торжественно поставила его на центр дубового стола. Туманная оболочка, окутывавшая его, истаяла с тихим шёпотом, явив угощение во всей его золотистой, дразняще ароматной красе.

– Ну, как тебе моё маленькое кулинарное волшебство? – спросила она, и в её голубых глазах заплясали озорные искорки.

– Выглядит так, словно его пекли для королевского стола, – честно выдохнула я, вдыхая запах печёного теста, ягод и, кажется, корицы.

Мы уютно устроились за столом. Горячий, терпкий чай обжигал губы, прогоняя остатки холода и одиночества. Пирог оказался восхитительным – с кисло-сладкой начинкой из лесных ягод, собранных, верно, ещё до первых снегов. Лесли с любопытством наблюдала, как я наслаждаюсь угощением, а потом, отпив глоток чая, спросила:

– Ну, рассказывай, Кейт. Как твои тренировки? Аллен всё также суров?

Я вздохнула, тепло пирога и дружеское участие немного смягчили воспоминания о последних занятиях.

– Ох, Лесли, бесспорно суров. Он словно испытывает сами пределы моих сил и разума. Каждое занятие – новая головоломка, хитрее и опаснее прежней. Мне порой кажется, что я блуждаю в лабиринте его замыслов, отчаянно пытаясь нащупать верный путь, а он лишь наблюдает со стороны, не давая ни единой подсказки.

Лесли сочувственно улыбнулась, но тут же ободряюще положила свою ладонь поверх моей.

– Не говори так! Ты же справляешься, я знаю! А Аллен… – она мечтательно прикрыла глаза. – Ох, я всё ещё горю желанием взглянуть на него вблизи, на этого твоего загадочного, молчаливого наставника! Обещай, Кейт, ну пожалуйста, как только первые ручьи пробьют дорогу сквозь снег и мир снова зазеленеет, ты возьмёшь меня с собой хоть разочек! Просто посмотреть!

Я усмехнулась.

– Я уж было подумала, твой интерес к нему поостыл.

– Что ты, Кейт! – Лесли даже привстала от возмущения. – Да я на днях видела его возле Школы! Он стоял под падающим снегом, один, смотрел куда-то вдаль… такой… знаешь, словно не здесь был, а где-то далеко, в иных мирах. И наши взгляды встретились! Всего на одно мгновение, но у меня внутри словно серебряный колокол ударил, так сердце зашлось! Он даже не улыбнулся, но…

– Ну, раз колокола звонят, и сердце заходится, – прервала я её пылкий рассказ, улыбаясь, – то слово даю. Как только зима ослабит свою ледяную хватку, представлю тебя Аллену.

Когда последние крошки восхитительного пирога исчезли с тарелки, а чай в чашках давно остыл, превратившись в тёмное, пахучее зеркало, Лесли наклонилась ко мне через стол. Пламя свечи дрогнуло, и её взгляд стал серьёзнее, пронзительнее.

– Скажи, Кейт… после той беседы в кабинете Мабергора, вы ещё возвращались к разговору о бале?

Я кивнула, вспоминая короткую встречу.

– Да, мы виделись мельком. Профессор лишь напомнил, что моя роль – быть спутницей Эйвинда, Наследного Принца Королевства Ветра, – это не просто мимолётная честь, но и важный долг перед… многими. И что готовиться нужно уже сейчас не откладывая. Сказал, что как только луна начнёт убывать после пика середины зимы, меня будут ждать в королевском замке. Там будем выбирать ткани и фасон платья, достойный того, чтобы предстать на Весеннем бале.

– О, Кейт, это же замечательно, – прошептала Лесли, её глаза засияли. – Стать парой самому принцу Эйвинду, пусть и на один вечер! Представляю, как все эти девицы, что только и умеют строить пустые мечтания да морочить голову, просто позеленеют от зависти! Они будут шипеть тебе вслед, как гадюки под прошлогодней листвой!

– Нашла чему радоваться – змеиному шипению, – я попыталась улыбнуться, но почувствовала, как цепкий холодок беспокойства стиснул сердце. – Такое внимание… оно давит, Лесли. Все взгляды будут прикованы ко мне, каждый шёпот будет обо мне. А я ведь иду туда не ради танцев под хрустальными люстрами и не ради улыбки принца.

– Я понимаю, – тихо кивнула Лесли, и её озорная улыбка смягчилась, стала теплее, глубже. – Но ты справишься. Твоя сила в твоём несгибаемом духе. Ты пройдёшь сквозь это. Ты уже говорила родителям?

– Да, – я вздохнула. – Они… они были на седьмом небе от счастья. Мама уже перебирает свои старые шкатулки с фамильными драгоценностями, прикидывая, что подойдёт к балу. Отец ходит по лавке такой гордый, будто не его дочь, а он сам получил приглашение. Ещё бы, их единственная дочь будет танцевать с принцем…

– Я бы тоже распиралась от гордости, если бы не знала истинной и тайной подоплёки Весеннего бала, – и она тихонько, заразительно фыркнула от смеха.

Я не удержалась и тоже рассмеялась, хотя мой смех был тоньше, с привкусом горечи и неосознанной тревоги. Это была наша маленькая, опасная тайна посреди этого большого, заснеженного мира.

Так мы и сидели, погруженные в разговор, пока пламя единственной свечи на столе не стало совсем низким и трепещущим. Оно отбрасывало на стены длинные, искажённые, пляшущие тени, которые превращали знакомую уютную кухню в таинственный чертог, полный секретов. Чашки давно опустели, а за окном царила глубокая, бархатная ночь, и лишь далёкий, приглушённый вой вьюги напоминал о власти зимы. Когда старые часы в холле пробили семь глухих, медных ударов, Лесли поднялась.

– Мне пора, Кейт, – сказала она потягиваясь. – Иначе я рискую стать частью пейзажа – красивым сугробом у твоей двери.

Я проводила её до порога, снова впуская в дом колкий морозный воздух, пахнущий снегом и вечностью. Прежде чем она шагнула в белую, клубящуюся мглу, окутанная своим огромным лавандовым шарфом, я тихо позвала её:

– Лесли…

Она обернулась.

– Знаешь… всё это – бал, принц, эта поездка, то, что должно случиться… Это будущее так пугает меня. Оно как абсолютно тёмная комната, в которую нужно сделать шаг, совершенно не зная, что там – сокровище или пропасть.

Лесли мгновение смотрела на меня, её лицо было серьёзным и красивым в слабом свете, льющемся из приоткрытой двери.

– Но ведь и в самой глубокой темноте можно отыскать свою путеводную звезду, – тихо, но твёрдо ответила она. – Или… зажечь собственный свет, достаточно яркий, чтобы разогнать любой мрак. Не бойся неизвестности. Просто иди.

Она ободряюще коснулась моей руки прохладными пальцами и, улыбнувшись на прощание, решительно шагнула в снежный вихрь, который тут же поглотил её фигуру. Я осталась стоять на пороге, одна, вглядываясь в чернильную тьму, из которой доносился лишь шёпот ветра.

Глава 11

Последний месяц зимы словно застыл на пороге вечности, дыханием ледяного дракона сковав землю. Морозный воздух высекал из невидимой пустоты мириады хрустальных пылинок. Эти эфемерные создания, рождённые в ледяном безмолвии, кружились в неспешном танце, и, наконец, оседали на землю, укрывая её мерцающим саваном из тончайшего серебра.

Я ступала по мостовой, каждый камень которой был отмечен печатью минувших столетий. Снежные искры вспыхивали под моими стопами, и каждый шаг отзывался в сердце странным эхом предчувствия. В груди сплетались два противоположных чувства: хрупкая надежда, подобная первым подснежникам, пробивающимся сквозь мерзлоту, и смутное беспокойство.

Впереди возвышался город. Гирлянды из вечнозелёных елей, украшенные мерцающими кристаллами, отбрасывающими на снег калейдоскоп цветных теней, превращали улицы в зачарованную рощу. Каждый дом, от скромных лачуг до величественных особняков с остроконечными башенками, устремлёнными в небо, и окнами, напоминающими тёмные глазницы древних чудовищ, хранил тайны и целые саги о любви и предательстве, о героизме и падении. Из распахнутых дверей таверн и пекарен доносился аромат свежей выпечки: пьянящий запах корицы, имбиря и карамели.

Сегодня передо мной стоял выбор, последствия которого могли ощутимо повлиять на моё положение на Весеннем балу. С каждым шагом, приближающим к стенам замка, в груди затягивался комок волнения, сотканный из острого предвкушения и терпкой неуверенности. Сегодня предстояло снять мерки для платья.

Мысли о грядущем торжестве, о пьянящей музыке, о пристальных взглядах знатных особ, о самом ритуале танца, смешивались с ледяным прикосновением страха, сплетаясь в подобие внутренней бури. Эта гроза сомнений обрушивалась безжалостно: «А если среди этого великолепия шелков и тончайших кружев я не смогу найти то единственное, что выгодно подчеркнёт… мою суть? А если мои мечты о бале, выпестованные в юности, окажутся лишь иллюзией, разбившейся о жёсткую реальность светских интриг? Смогу ли я оправдать ожидания тех, чьё мнение имеет значение? И чьи именно?» Эти вопросы, словно цепкие корни древнего дерева, пронизывали моё сознание, лишая возможности свободно дышать.

Проходя мимо искусно оформленных витрин торговых лавок, я невольно замедляла шаг. Платья, выставленные на всеобщее обозрение, манили искушёнными обещаниями, сотканными из шёпота дорогого шёлка и соблазнительного блеска драгоценных камней. Каждое из них казалось ключом к иной реальности, к мимолётной власти над взглядами и сердцами. Но за этой внешней роскошью в душе клубилась тревога, подобная густому туману, скрывающему опасные рифы. Я видела своё отражение в зеркальных тканях, представляла себя в центре внимания, но одновременно с этим в памяти всплывали болезненные воспоминания о неудачах. Неуверенные движения на тренировках с Алленом, смущение от неловких падений, – всё это отзывалось уколом. А вдруг я снова совершу ошибку и не смогу соответствовать невысказанным требованиям?

Медленно возвращаясь в реальность, я наблюдала за другими магами, спешащими по своим делам. Неподалёку возвышался замок. Его башни, острыми пиками пронзающие небо, напоминали костяные пальцы древних исполинов, навечно застывших в безмолвной молитве. Изящные металлические узоры, змеящиеся по фасаду, в редких проблесках солнца отливали холодным, зловещим блеском, напоминая чешую дремлющего дракона.

Я приблизилась к массивным воротам, из кованого железа, покрытого слоем инея, искрящегося, как россыпь мелких бриллиантов. За ними, на фоне мрачных каменных глыб, из которых были сложены стены, вырисовывалась высокая фигура профессора Мабергора. Одетый в длинный плащ из чёрной шерсти, с высоким, скрывающим половину лица воротом, он казался тенью, отделившейся от вечной полумглы замка.

– Доброе утро, профессор, – мой голос прозвучал тише, чем я намеревалась, едва коснувшись морозного воздуха. Я остановилась на почтительном расстоянии от ворот, словно не решаясь нарушить невидимую границу.

– Кейт, – отозвался Мабергор и медленно отворил створку ворот.

Профессор лишь едва заметно склонил голову в сторону темневшего прохода, не произнося ни слова. В этом молчаливом приглашении чувствовалась некая властность, и я последовала за ним, стараясь не нарушить дистанцию и не отстать от его размеренного шага.

Мы шли по каменной дорожке, и каждый наш шаг сопровождался хрустальным скрипом снега под подошвами сапог. Тишину двора нарушало лишь это тихое потрескивание и отдалённое, хриплое карканье ворона, парящего над одной из угловых башен.

– Аллен отзывался о твоих тренировках весьма лестно, – нарушил наконец молчание профессор. – Говорил, ты проявляешь… усердие.

– Да, профессор, – ответила я, чувствуя, как лёгкий румянец трогает щёки. Само упоминание тренировок с Алленом вызывало сложную гамму чувств.

– Это обнадёживает, – последовала его уклончивая реплика. Уголки его губ едва заметно дрогнули, не складываясь в полноценную улыбку, но в этом мимолётном движении чувствовалась какая-то скрытая оценка. – До Весеннего бала осталось совсем немного. Ты чувствуешь… готовность?

– Разве бал не в середине второго весеннего месяца? – уточнила я, стараясь скрыть внезапно вспыхнувшее волнение. Мне показалось, в его голосе прозвучал какой-то скрытый подтекст.

– Совершенно верно, Кейт, – подтвердил профессор, не меняя темпа. – Время течёт неумолимо, не правда ли?

– Да, профессор, – пробормотала я. – Кажется, время ускорило свой бег с приходом зимы.

– Время всегда течёт с одной и той же скоростью, Кейт. Лишь наше восприятие меняется в зависимости от того, что мы ожидаем. Бал – это не просто светское событие. Для некоторых это возможность. Для других – испытание.

С этими словами мы приближались к замку, и с каждым неторопливым шагом по каменистой тропе его мрачные стены вздымались ввысь, становясь всё выше и неприступнее. Холодный, пронизывающий ветер шелестел в сухих ветвях окрестных деревьев. Наконец, перед нами предстали массивные дубовые ворота, окованные почерневшим железом. Их поверхность была искусно украшена коваными элементами, изображающими переплетающихся драконов и грифонов, чьи оскаленные пасти и острые когти, казалось, жили собственной жизнью.

По обе стороны этих внушительных врат возвышались стражи. Они были облачены в тяжёлые доспехи, выкованные из металла. Тусклый свет, пробивавшийся сквозь плотные облака, едва скользил по их гладким, без единой царапины поверхностям. Их лица были полностью скрыты глухими шлемами с узкими прорезями для глаз, из-под которых не было видно ни единой живой эмоции. В их закованных в сталь руках покоились древние алебарды.

Сами двери замка производили неизгладимое впечатление – две колоссальные, окованные железом створки из почерневшего дуба, испещрённые глубокими, извилистыми трещинами. Мы медленно поднялись по широкой, щербатой каменной лестнице, и остановились прямо перед ними.

Мабергор, не произнося ни слова, лишь сильнее сжав губы, переложил свою тяжёлую трость в левую руку. Набалдашник трости тускло блеснул в сумрачном свете двора. Затем он трижды, с отчётливой силой, стукнул ею о щербатые каменные ступени. Каждый удар рождал глубокий, утробный грохот, который мгновенно разнёсся по мощёному двору, многократно отражаясь гулким эхом от высоких, замшелых каменных стен.

Две массивные дубовые створки ворот с глухим, протяжным скрипом, медленно начали распахиваться. За ними открылась широкая, поглощающая чернота – тёмная, прохладная пасть, влажная от сырости и запустения.

Профессор, заметив лёгкую дрожь в моих руках, ободряюще кивнул, а его брови слегка приподнялись в успокаивающем жесте. Он сделал решительный шаг вперёд, его сапоги глухо стукнули по каменному порогу, открывая для меня путь в темноту. Я глубоко вдохнула и последовала за ним.

За дверями царила почти абсолютная тьма. Лишь редкие, бледные лучи света, проникавшие сквозь высокие, стрельчатые готические окна, расположенные где-то высоко под сводами, едва касались каменного пола, рисуя на его неровной поверхности причудливые, колеблющиеся узоры.

Мы шли по бесконечно длинному коридору. Впереди, в глубине коридора, показалась массивная дверь, её тёмная поверхность была испещрена глубокими трещинами, а в центре сияла крупная медная ручка, покрытая зеленоватой патиной. Мабергор без малейшего колебания обхватил её рукой, и с тяжёлым, скрежещущим звуком повернул, открывая нам проход в просторный зал, откуда уже доносилось слабое, мерцающее свечение.

Огромные арочные окна, чьи стрельчатые переплёты тянулись почти до самого высокого сводчатого потолка, заливали зал мягким, рассеянным светом, отчего всё вокруг казалось окутанным лёгкой дымкой. В центре зала возвышался внушительный дубовый стол, его столешница была скрыта под тяжёлой, тёмно-бордовой бархатной скатертью, спускавшейся до самого пола глубокими складками. По краям скатерти виднелась вышивка золотыми нитями, изображающая переплетённые геральдические лилии. Вокруг стола стояли высокие стулья с изящно вырезанными спинками.

– Проходи, Кейт, – негромко произнёс Мабергор. Он слегка склонил голову и указал длинным, тонким пальцем на один из стульев, стоявших ближе к камину.

Я неуверенно подошла и села на указанный стул, чувствуя себя совсем маленькой и незначительной в этом величественном зале. Мабергор тем временем неторопливо подошёл к камину, сложенному из тёмного, грубого камня. На его полке стояли старинные канделябры и какие-то непонятные предметы из чёрного обсидиана. Несколько ловких движений – и в очаге вспыхнуло яркое пламя. Оно весело потрескивало, пожирая сухие поленья, и отбрасывало на стены длинные, колеблющиеся тени, заставляя фигуры на гобеленах казаться живыми.

– Прекрасно, – произнёс Мабергор с едва заметной, почти загадочной улыбкой, – теперь тебе остаётся лишь дождаться служанку. Она отведёт тебя в ателье.

Профессор кивнул мне и, не спеша, вышел из комнаты, оставив меня одну в этой роскошной, но немного гнетущей гостиной. Волнение, смешанное с любопытством и лёгкой тревогой, переполняло меня. Я поднялась и подошла к одному из высоких окон. Приблизившись, я замерла, поражённая открывшимся видом на заснеженный сад. Деревья, словно застывшие в зимней дреме призрачные скульптуры, были покрыты сверкающим инеем, а глубокие сугробы под ними казались мягкими, пушистыми облаками. Холодный, пронизывающий ветер завывал за толстыми оконными стёклами, донося до меня своё протяжное, жалобное пение, но в комнате, благодаря жарко горящему камину, было тепло и уютно. Глубоко вдохнув едва уловимый запах дыма, я попыталась успокоиться, убеждая себя, что всё будет хорошо. Ведь у меня есть Мабергор, и он обязательно мне поможет.