Тайна заброшенного монастыря

– Где нападавшие?

– Скрылись, ваше высокоблагородие, – виновато ответил есаул и добавил: – Казаки волнуются. Хотят отомстить. А то ещё потеряли троих коней: один убит, двоих сами пристрелили – ранены в ноги и шею.

– Хорошо, – устало произнес полковник, понимая, что его командование над казаками держится только на его авторитете и некоторых непрочных в это смутное время обязательствах, принятых казаками перед Решетовым, а присягой, данной ими давно свергнутому российскому императору, казаки не связаны. – Но даю вам на это только завтрашний день! К ночи чтобы все были, – повысил он голос и мягко дополнил: – И без потерь, пожалуйста, голубчик.

Отряд полковника Решетова прибыл в вепсское село Еремеев посад накануне вечером. Здесь Решетов планировал переночевать и после обеда двигаться дальше. Вытегорцы, как и до этого в пути, быстро уговорили знакомых еремеевских мужиков «принять с миром» на постой нежданных гостей, от которых, обещали, не будет «баловства и прочего разбоя». Казаков и солдат тут же расхватали вдовые бабы, радуясь неожиданно привалившему счастью вновь почувствовать долгожданный запах сладкого мужского пота и терпкого табака. Полковника пригласил на постой бывший глава Шелтозерской волости, Петрозаводского уезда, Олонецкой губернии – богатый по местным меркам торговец и промышленник Илья Коротов. Есаул Кабанов разместился в доме напротив. На следующие сутки утром вся деревня вышла хоронить местного священника отца Савелия, умершего от тяжелой болезни. Казаки, есаул и полковник тоже пришли на кладбище отдать дань уважения настоятелю местной церкви. Вытегорские мужики, воспользовавшись похоронами, выступили около могилы, хитро перейдя от соболезнований по поводу смерти отца Савелия к начинающимся гонениям церкви со стороны новой власти. Стали агитировать не признавать Советы, ратовали за создание своей, мужицкой власти, которую они установили в своем Вытегорском уезде. Решетова и казаков мало интересовали эти разглагольствования. Власть мужиков они всерьёз не воспринимали. Когда похороны подошли к концу, есаул Кабанов обратился к полковнику:

– Ваше высокоблагородие, солдаты и казаки хотят в соседнюю деревню слетать. Это вёрст восемнадцать отседова. У солдат один конь, а у казаков четыре коня хромать стали. Долго не пройдут, заменить надо.

– А в этой деревне нельзя заменить? – хмыкнул полковник.

– Пробовали! Не хотят местные мужики коней менять, а силой… сами же сказали, чтобы всё по-хорошему было, – ухмыльнулся Кабанов.

– Хорошо, – не стал пререкаться полковник, недовольный, что ещё придётся торчать в этой деревне целый день, когда цель так близка, но понимал: без коней двигаться дальше действительно нельзя. – Солдаты пусть хоть все катятся из этой деревни. Без них спокойнее. А казаков немного пошли. Казаками рисковать нельзя! И к вечеру возвращайтесь!

Через полчаса в соседнее поселение Тахручей скорым шагом скакали четверо казаков во главе с урядником Елизаровым и шестеро бывших солдат. Но в Тахручье всадники нашли только две худые клячи. Как выяснилось, все мужики и часть баб и подростков уехали на санях ловить рыбу в Онеге. Вернуться рыбаки обещались не ранее вечера. В деревне остались некоторые бабы, старики да малые дети. Пройдясь по дворам, где заплатив, а где и забрав силой у ругающихся и плачущих баб несколько кур, десятков яиц, пару свиных окороков, бутыль самогона, казаки и солдаты, довольные, что нет офицеров, решили подождать возвращения рыбаков и расположились на обед в одной из изб. Двухчасовая пьянка чуть не закончилась мордобоем между казаками и солдатами. И только винтовочные выстрелы вверх урядника Елизарова и его шашка утихомирили пытавшихся сцепиться драчунов. Он же и решил для остывания всех пирующих попробовать найти коней в других деревнях, расположенных поблизости. Старуха, в доме которой сидели казаки и солдаты и к которой обратился урядник для выяснения расстояния до близлежащих сёл, указала на деревню Педасельга и, чтобы выпроводить нежелательных гостей, схитрила, сказав, что до Педасельги всего вёрст шесть-семь. Вся пьяная ватага, подгоняемая урядником, вывалила на улицу, с трудом забралась на коней и тронулась по вытегорскому тракту в сторону Педасельги. Старуха тут же посадила на одну из кляч внучонка и наказала добраться до озера и предупредить рыбаков, чтобы они домой не возвращались.

Через час начало темнеть. Всадники более-менее протрезвели. Солдаты начали роптать, что деревни нет и пора возвращаться назад. Казаки тоже понимали, что семь верст уже закончились, но продолжали ехать рядом с угрюмым Елизаровым и постепенно ушли вперед солдат. Елизаров наконец решил дойти до близлежащего поворота и, если деревни не будет видно, повернуть назад. Пройдя поворот, казаки увидели в сумерках стоящую на пригорке бричку. Приостановившись на мгновение, они рванули к саням. Дальнейшее для них было полной неожиданностью, тем более в этих глухих местах. Давно казаки не встречали такого военно-профессионального отпора! Какой-то священник и мужик в солдатской, презираемой казаками шинели умудрились за несколько секунд убить наповал трех казаков и ранить одного! И то раненый казак вырвался из смертельной ловушки только благодаря взбеленившейся от выстрелов лошади этих служителей церкви. Услышавшие выстрелы смелые от выпитого солдаты пришпорили коней, увлекли за собой попавшего навстречу казака и выскочили из-за поворота, стреляя кто куда. Но их пыл резко охладила очередь из пулемета, скосившая первых двух лошадей. Окончательно всех протрезвили разорвавшиеся две гранаты, осколки от которых ранили в голову одного солдата. Солдаты стали поворачивать лошадей назад, чтобы бежать от этого опасного места, но, увидев, что на пригорке уже никого нет и на них никто не нападает, остановились. В Еремеев посад вернулись поздно вечером, везя на санях, найденных в одном из дворов Тахручья, три трупа и одного тяжелораненого. Уцелевший раненый казак по имени Григорий ехал на коне сам. Его рука, прошитая пулей священника, лежала у него на перевязи, так как рана оказалась несерьезной: кости и сухожилий пуля не задела.

8.

Есаул вышел из богатого дома Коротова, перешёл темную улицу и зашёл в соседнюю избу, где его за столом поджидали тихо переговаривавшиеся казаки.

– Полковник дал добро до следующей ночи, – сказал он, сняв полушубок и подсев к столу. – Григорий! – обратился он к невысокому, лет двадцати пяти казаку. – Расскажи-ка ещё поподробнее, что за фрукты вам попались на дороге.

– Ну, значится, – начал, волнуясь, парень, – выехали мы из этой деревни. Коней-то там не нашли! – повысил он голос, словно оправдываясь за принятое урядником Елизаровым решение продолжить поиски лошадей в другом месте. – Мы вчетвером ехали впереди. Солдаты позади. Потом солдаты чего-то отстали. Темнеть начало. Уже обратно поворачивать хотели. И смотрим, впереди лошадь с санями на пригорке стоит, сани к обочине прижаты. Ну мы и поскакали к ним. Винтовки, как положено, приготовили. На горку когда заскочили, видим, что подале ещё одна лошадь с санями стоит. В первых санях двое мужиков сидело. Один в тулупе, у него ещё ряса из-под низу выглядывала. А второй в шинели. На вторых санях один мужик в тулупе сидел. Урядник-то и Пётр с Парамоном первые сани окружили. А я рядом сбоку встал и за мужиком во вторых санях стал приглядывать. Урядник стал спрашивать, кто такие, откуда. Этот, что в рясе, и говорит, что он, мол, отец Мифодий, по-моему. Едут они по поручению олонецкого епископа к отцу Савелию. Того, которого нынче здесь похоронили. Вроде как забрать хотят этого отца Савелия в больницу в город. Потом урядник попросил этих двух с саней сойти и на другие сани пересесть. Вдруг как началась пальба! Вижу, урядник с Петром и Парамоном с коней валятся. Я тоже пальнул, но не попал – конь помешал. А потом в меня палить стали, ранили. Чудом успел вырваться! Тут навстречу солдаты скачут. Я обратно с ними – отомстить гадам! А эти откуда-то пулемет взяли. Наверное, внизу саней лежал. Этот в шинели как полоснёт очередь! Ну двух лошадей и скосил. А потом который в рясе гранаты бросил. Витьку, солдата, в голову ранило осколками. Потом эти сволочи сани развернули и дёру дали. Ну а солдат в погоню гнать и думать немыслимо.

– А на вторых санях мужик стрелял или нет? – спросил Кабанов.

– Нет, не стрелял, это я точно помню, – ответил Григорий.

Есаул задумался, потом обратился к бородатому казаку лет около сорока:

– Елисеев, Иван, сходи-ка к жене умершего отца Савелия, узнай, должен был к ним кто ехать али нет. Что-то не верится мне, что отцы-батюшки, как заправские вояки, гранатами и револьверами управляться могут.

– Понял! Всё проверю. – Бородатый встал из-за стола, оделся и вышел за дверь.

– А вы что узнали? – спросил есаул казаков.

За всех ответил круглолицый, лет тридцати пяти казак Трофимов:

– Дороги узнали, ваше благородь! Но лучше хозяин скажет. – И крикнул в глубь дома: – Иван Силантьевич, поди сюда!

Предварительно казаки, скрыв настоящую правду, сказали хозяину, что их разведка за Тахручьем нарвалась на засаду военных от новой власти Советов. Советские вояки подло из лесу открыли огонь и скрылись. Из-за темноты и незнания местности преследовать советских гадов не стали.

В переднюю вышел заспанный хозяин, дед шестидесяти пяти лет. Иван Силантьевич оказался словоохотливым крестьянином. Он совершенно не знал ещё, что за новая такая власть Советов, и у него, как и у большинства жителей деревни, было полнейшее непонимание того, что творится в России. А вот офицеров и людей в военной форме по старой памяти он уважал, как уважают представителей незыблемой государевой власти, какова была почти всю его жизнь. Полковничья форма и форма есаула Кабанова вызывала у него почтенный трепет. Поэтому Иван Силантьевич был рад помочь «охфицерам» и казакам. Он был глуховат, поэтому говорил громко и переспрашивал задаваемые ему вопросы.

– Значитца так! – довольный, что его слушают важные «охфицеры», начал хозяин. – Отсель до Педасельги около сорока вёрст будет. Вот тутова рядом с Педасельгой ваших и потюкали!

От этих слов есаул поморщился.

Дед, заметив реакцию «охфицера», принял соболезнующее лицо и, размашисто перекрестившись, с чувством выдохнул:

– Да упокой их души, Боже! – И продолжил: – Ещё дальче дорога на Петрозаводск пойдёт. А направо от Педасельги дорога на Погост будет. Большое село, крепкое! Ну и так до самой железки, где паровозы ходют. Но нынче, говорят, почти не ходют. От Педасельги по погостинской дороге через вёрст восемь деревня Пухта будет. Мелкая деревня, но ершистая! Годков так десять назад, помню, встренулись ихнии мужики с нашими на Онеге… – Хозяин сделал паузу и хитро посмотрел на казаков, как смотрят на слушателей, ожидая от них требования продолжить очень интересную, по мнению рассказчика, историю, но, к своему удивлению, дед увидел нахмуренные брови «охфицеров» и быстренько оборвал сам себя: – И ладно! В другой раз поведаю. Вот. А к Пухте, значитца, можно и другой дорогой ехать отседова. Ента дорога узкая, вертлявая, как кишка телячья! Одни сани только втиснутся! А чтоб на енту дорогу попасть, нужно налево свернуть, там развилка, когда вёрст двадцать от Тахручья проедете. А от Тахручья ещё дорога в Яшезеро ведёт, дальше она кругом идёт и здесь, в Еремеев посад, вертается.

Есаул слушал деда и чертил по его словам схему дорог на бумаге, которую достал из планшетки, висевшей у него сбоку. Есаул Кабанов был неглупый офицер, топографию и военное дело он знал отлично, кроме всего прочего, не раз командовал разведгруппой и по тылам германцев ходил.

– Иван Силантьевич, – спросил он у хозяина, – к кому можно обратиться спросить в Педасельге, Пухте, Погосте, если понадобится?

– Ить можно, – заулыбался дед, радостный, что его помощь нужна «охвицерам». – В Педасельге можно к Марье Ивановне обратиться. Она одна живет. За часовней местной присматривает. У ней и остановиться можно. Она как бы постой держит. Больше для священников, но и другим не откажет. В Пухте к свояку моему, Семену Андреевичу Терехову, можно зайтить. От меня всем привет и поклон передавайте – чай, не откажут! А вот в Погосте и не припомню кто. В лицо помню кой-кого, а имя-то запамятовал. Но можно у наших еремеевских поспрашивать – должны знать!

– Спасибо, Иван Силантьевич! – прервал хозяина есаул, решив, что узнал от деда пока достаточно, а дальше по обстановке и других поспрашивать можно, и время было дорого, дед же готов был трепаться всю ночь.

– Идите спать, Иван Силантьевич, нам обсудить кое-что надо, – твердо сказал Кабанов, выпроваживая хозяина.

– Понимаю, военная тайна! – стал серьезным до смешного дед и вышел, кряхтя, из комнаты.

Казаки, немного повеселевшие от говорливого хозяина, увидев строгий взгляд есаула, притихли.

– Значит, так, – стал рассуждать Кабанов. – Мы имеем двое саней с тремя людьми. Двое из людей явно бывшие военные. При этом прекрасно владеют и пулеметом, и наганами. И чувствую я почерк бывшего разведчика! Сам бы так действовал! Вот ведь, встретили они казаков не на ходу, а стоя. Значит, уже раньше казаков услыхали, приготовились! К обочине прижались. А почему? Потому что охватили их казаки только с двух сторон. И разворачиваться назад сподручнее было. А как стреляли! Троих казаков за секунды уложить! И сидя-то! На это только разведчик способен. Так что противник нам попался нелёгкий. Но и мы не лыком шиты! Шли они в сторону Тахручья. Вот здесь, – есаул ткнул карандашом в нарисованную им схему и дальше стал показывать на схеме ход своих мыслей, – на Тахручей они пришли из Пухты или из Педасельги. Туда же и должны вернуться после встречи с казаками. В Тахручей они теперь не полезут – нас должны опасаться, не глупые. А если они куда обратно надумают вернуться, найти мы их… можем не найти! В ночь нам сейчас опасно ехать. В любой деревне собаки переполох устроят. И местность нам незнакомая. Надо по обстановке действовать! К рассвету мы должны быть в Педасельге. А там как повезет, – закончил есаул.

Вскоре в избу, где сидели казаки, возвратился казак Елисеев, посланный к жене умершего священника Савелия. Он рассказал интересные вещи. Оказывается, действительно есть в Петрозаводске священник Мифодий. Но то, что отцу Савелию осталось жить недолго, его жена знала. Месяц назад приезжал доктор из города, посланный олонецким епископом! Врач-то и сказал, что батюшка Савелий уже не жилец, но просил жену никому, в том числе мужу, не говорить об этом.

– Значит, – задумчиво сказал есаул Кабанов, – расстрелявшие казаков людишки нагло врали уряднику Елизарову о цели своей поездки. А зачем врать-то? Мало ли простых причин придумать можно! Что-то тут не так. Ну да ладно, завтра разберемся.

Раненого казака Григория есаул решил оставить, хоть молодой казак и рвался в бой.

– С больной рукой винтовку ты держать не сможешь! – отрезал есаул.

Не хватало одного коня, но коня с радостью одолжили солдаты: встречаться второй раз с лихими мужиками они совершенно не желали, а так как бы приняли участие в отмщении обидчикам. Но казаки и не рассчитывали на помощь бывших дезертиров. Ранним утром из Еремеева посада в сторону Педасельги рысью выехали восемь всадников – семь казаков и есаул Кабанов. Этим же утром, но чуть ранее, из деревушки Пухта в сторону поселения Погост тронулись двое саней. В санях сидели трое посланников протоиерея и подросток Григорий. Было темно. До рассвета оставалось три часа.

9.

Небо начинало светлеть. В утренней морозной тишине сухо потрескивали стволы высоких елей. На более светлом пригорке широкого тракта стояла группа всадников. Двое спешившихся военных осматривали при свете горящих факелов что-то на снежном насте. Свет от огня причудливо искажал фигуры лошадей и людей, багровыми пятнами выхватывал лежащий на обочине и у деревьев снег и обрывался на черной стене леса.

– Вот здесь их и положили, – негромко сказал бородатый казак, внимательно вглядывавшийся в следы на дороге.

– Да, Елисеев, – согласился другой в форме есаула.

– Вот следы от полозьев саней, вашеблагородь, – продолжил бородатый, отойдя метров на пять. – А ведь вторые-то сани тяжелые! – воскликнул он. – Быстро никак ехать не могут. Смотри-ка! Здесь сани развернулись, обратно поехали.

Есаул вскочил на коня и крикнул:

– За мной, вперед!

Всадники рванули в белеющую впереди полосу тракта. Остановились они около уходящей влево развилки. Снова казак Елисеев и есаул сошли с коней, зажгли факелы и стали осматривать сворачивающие на другую дорогу следы полозьев саней.

– Выдохлась одна лошадка-то, – удовлетворенно сказал казак. – Ноги еле волочит, шаг сбила, – указал он пальцем на следы копыт лошади.

Затем Елисеев, наклоняясь, прошел вперед по главной дороге. Вернувшись к ожидавшему есаулу, хмыкнул:

– Из Педасельги ехали, а обратно, значит, на этой развилке свернули в Пухту.

Есаул задумался.

– Хорошо! В Пухте они от нас никуда не денутся, крюк через Педасельгу небольшой. А вот поболее о них разузнать нужно. Едем в Педасельгу! Проезжали они там днём. И люди их видели. Может, они там и останавливались? Едем! – решил есаул.

В Педасельгу въезжали, когда кругом почти рассвело. Деревня лениво просыпалась. Собаки после ночного бдения нехотя гавкали на появившихся незнакомцев. Люди настороженно, отходя подальше, осматривали вооруженных всадников. Есаул обратился к деду, стоявшему за забором и всматривавшемуся подслеповатыми глазами в подъехавших конников:

– Скажи, уважаемый, а где здесь живет Марья Ивановна?

– Марья-то? – переспросил дед. – Да дальше через три дома! А вы кто будете? – поинтересовался он, но не дождался ответа.

Подъехав к избе Марьи Ивановны, всадники спешились. Казак Елисеев тут же осмотрел подъезд к воротам дома и удовлетворенно шепнул есаулу:

– Отседова они выезжали.

Есаул, приказав ждать его у ворот, прошёл к крыльцу, постучал в дверь и вошел в избу. За столом он увидел сидящую и пьющую чай женщину.

– Марья Ивановна? – обратился Кабанов к хозяйке.

– Да, – настороженно посмотрела смотрительница часовни на вошедшего военного.

– Вам привет от Ивана Силантьевича из Еремеев посада! – улыбнулся есаул, снял папаху и без приглашения сел за стол. – Можно? – снова широко улыбнулся незнакомец.

– Да уж сиди, раз сел, – ворчливо ответила Марья Ивановна.

– А я только что из Еремеев посада. Нахожусь там у Ивана Силантьевича на постое. Хороший мужик! Может, чайку нальете? – не унимался нежданный гость.

Хозяйка нехотя поднялась и пошла за чашкой, налила чай и поставила перед есаулом.

– Ходют тут всякие, – опять недовольно молвила женщина, но настороженности у нее поубавилась.

– Слышали, горе-то какое? – не смутился от её неприветливых слов незнакомец. – Настоятель еремеевского храма отец Савелий умер! Вчера похоронили всем миром. Какой батюшка добрый был! – с горечью в словах продолжил есаул.

– Как умер?! – всплеснула руками хозяйка. – Вот правда горе-то, горюшко!

На глазах у неё появились слезы. Взяв кончики платка, повязанного на голове, Марья Ивановна стала утирать ими влажные веки. Всё недоверие к неизвестному гостю у нее исчезло – общее горе и заботы быстро сближают даже незнакомых людей. «Сработало!» – улыбнулся в душе есаул.

– Вот беда-то! – снова запричитала женщина. – Ой! – вспомнила она. – А отец-то Мифодий не успел к отцу Савелию!

«Вот это удача!» – чуть не поперхнулся чаем Кабанов и удивленно спросил:

– Какой отец Мифодий?

Есаул не опасался задать такой вопрос. Он сразу сообразил, что отец Мифодий мог попасть в Еремеев посад только вчера поздно вечером, а он с казаками уже в самую рань следующего дня из Еремеева посада убыл. Значит, встретиться в Еремеев посаде они вполне не могли – кто ж ночью по деревне ходит?!

– Как какой? – не сразу поняла хозяйка, но потом махнула рукой: – И вправду! Они же в Тахручье вроде заночевать хотели! А вы же рано небось выехали? Могли и не столкнуться.

Кабанов утвердительно кивнул головой:

– Да, ранёхонько отбыли. А что за отец Мифодий? Не знаю такого, – естественно спросил есаул.

– Да батюшка из Петрозаводска! Они отца Савелия по указке епископа нашего, отца Иоанна, хотели в город везти в больницу. Не успели. Вот горе-то! – опять всплакнула женщина.

– А что, отец Мифодий не один был? – отхлебнул чай с блюдца гость.

– Да, втроем, – разговорилась Марья Ивановна, совсем оттаявшая от доброжелательного незнакомца. – С ним ещё были Семён, работник протоиерея собора Александра Невского отца Пимена, и Прокопий, сторож Крестовоздвиженского собора. Все из Петрозаводска.

– Отец Мифодий – хороший батюшка?

– Да, хороший, – молвила хозяйка. – Они у нас вчерась останавливались отобедать. Отец Мифодий службу провел. Всем очень понравилось.

– И давно он в епархии служит?

– Почитай год-то точно! А до этого он ведь на войне был! Солдатушек наших на войну с басурманами германскими благословлял, – ответила Марья Ивановна.

«Вот откуда этот батюшка оружием владеть научился!» – мелькнула мысль у хитрого гостя. Есаул знавал на фронте таких боевых отцов церкви! Но они были редкостью. В основном военные священники мирно несли службу и, если встречались в лоб с противником, сопротивление ему не оказывали.

– А Семён и Прокопий тоже на фронте были? – поднял глаза на хозяйку Кабанов.

– Семён-то нет! Куда там! Бог миловал! – замахала руками Марья Ивановна и, понизив тон, хитро сказала: – А вообще-то, люди говорят, его отец Пимен от службы освободил. Походатайствовал где надо! А Прокопий – шельмец, – продолжила женщина. – Тот воевал! После ранения пришёл. Год али два уже сторожем-то работает.

– А почему шельмец? – искренне удивился гость.

– Бабник потому что! – сплюнула Марья Ивановна и перекрестилась. – Спаси его душу грешную, Господь.

– В каких войсках Прокопий-то служил? – спокойно задал последний вопрос есаул, уже не изображая из себя участливого гостя.

– А вот этого-то я не знаю, мил человек, – ответила хозяйка.

Кабанов допил чай, встал, надел папаху. Он выяснил всё, что хотел. Того, что сообщила ему простодушная женщина, ему было вполне достаточно. С одной стороны, он знал теперь, что за люди убили его казаков. Опасны, судя по всему, только двое: сторож Прокопий и отец Мифодий. Один из них, видимо Прокопий, и есть подозреваемый есаулом бывший разведчик. Семен – простой мужик. «Это уже гораздо лучше! Двое – не трое!» – обрадовался есаул. С другой стороны, Кабанов не мог понять, зачем этим трём служителям церкви такой арсенал оружия? Не такие здесь опасные места! Хватило бы и револьверов. Зачем им говорить явную неправду о цели своей поездки? Было над чем задуматься есаулу. «Ясно одно, что-то они такое ценное везли, если отправились такой военно-профессиональной, хорошо вооруженной группой», – рассудил он.

– До свидания, Марья Ивановна, – попрощался Кабанов и вышел из дому, оставив пытавшуюся что-то сказать и удивленную неожиданным уходом незнакомого гостя хозяйку.

– По коням! В Пухту! – приказал есаул курившим около избы казакам и легко вскочил на своего гнедого.

Всадники рысью выехали из деревни. Казак Елисеев ненадолго отстал, на ходу, пригнувшись, оглядел полотно дороги. Затем, пришпорив своего коня, догнал есаула.

– По дороге на Пухту они не проезжали, ваше благородь, – крикнул он.

Кабанов утвердительно кивнул в ответ. Восемь вёрст до Пухты пролетели быстро. Казака Елисеева есаул отправил искать следы полозьев саней и коней этой странной компании. Сам же, предварительно узнав у мальчишки, игравшего на дороге, подъехал к дому Семёна Андреевича Терехова, свояка Ивана Силантьевича. Хозяин был дома. Переданный ему привет от Ивана Силантьевича и уже опробованный с Марьей Ивановной разговор об умершем настоятеле еремеевской церкви отце Савелии быстро сделали своё дело: Семён Терехов охотно отвечал на вопросы.

– Вот ведь жалость-то какая! – «закинул удочку» есаул скорбным голосом. – Отец Мифодий с церковнослужителями Семёном и Прокопием из Петрозаводска спешили к бедному батюшке Савелию, да не успели! Подчас они сюда не заезжали? – в лоб, не утруждаясь мыслью, логично ли задавать такой вопрос, спросил Кабанов.

– Да нет, не видел, – удивился хозяин. – А какой Семён? Случаем не работник петрозаводского протоиерея отца Пимена? – в свою очередь поинтересовался он.

Теперь пришла очередь удивляться есаулу. «Тут что, все друг друга знают? Как мало здесь людей!» – подумал он и переспросил:

– А что, вы его знаете?

– А как же! – воскликнул Терехов. – У него же в Пухте родная сестра Клавдия живет в крайнем доме.

«Чёрт, – подумал Кабанов, – они же могут сейчас в деревне быть! Вот я баран! И казаки, не дай Бог, нарвутся на этого Прокопия!» Он прислушался: стрельба нигде не раздавалась. Есаул встал, собираясь прервать разговор и выбежать предупредить казаков о возможной опасности. Но тут дверь открылась, и появился бородатый казак Елисеев.