Тайна заброшенного монастыря

Андрей Гордеев

Тайна заброшенного монастыря

От автора.

На первый взгляд это приключенческая повесть, исторический детектив с вкраплениями элементов юмора и некоторой эротики. С другой стороны – эта повесть о непростых, переломных временах нашей родины. Что 1918 год, что девяностые и начало двухтысяных: временах, когда ломалось само мировоззрение целого народа, резко менялся весь уклад жизни, «революция в головах».

Эта повесть написана более двадцати лет назад в 2001 году, когда чёрное покрывало либеральной перестройки ещё покрывало нашу Россию, отброшенную от промышленно развитой страны в современное средневековье, когда добродетелью стали безграмотная корысть, беззаконие, спесь, безнравственность и насилие. И только начинала зарождаться светлая звезда веры в бога и справедливость гаранта, вытаскивающего страну и самого отряхивающегося от налипшей грязи псевдосвободной, лживой, либерально-спесивой демокоратии, сердобольно и подобострастно служащей по рабским правилам буржуинам из-за границы. Моя память хранит образ небритого, с хмельным душком и в грязной форменной куртке милиционера в пешеходном туннеле, который цепким, жадным взглядом осматривал бегущих мимо него групп туристов, спешащих с аэропорта побыстрее проникнуть в вагон метро, добраться до железнодорожного вокзала и покинуть, наконец, эту страшную Москву. Москву, в которой в бывших широких, зеленых, светлых новых проспектах в новых микрорайонах выросли безвкусные черно-серые здания с торговыми площадями – и всё – проспекты задохнулись, простор для взгляда пропал, зелень исчезла. А величественная и прекрасная ВДНХ превратилась в огромную барахоловку. И так по всей стране червоточины жадных и безжалостных либерально-рыночной экономики и идеологии проникли в души людей и оставили свою гниль на судьбах всех. И пропала вера в «дядю Степу милиционера», которая была не на пустом месте. Я помню себя 14-летним мальчишкой, которого вместе с 15-летней и 16-летней сестрами отправили в гости на Урал. Фактически детей! В Петрозаводске вверили проводнице, а та в Москве на Ленинградском вокзале передала нас «дяде милиционеру», который провел нас на Казанский вокзал и в свою очередь передал другим абсолютно чужим для нас людям.

Эта повесть – не историческое произведение, а художественный вымысел, основанный на некоторых исторических фактах, воспоминаниях и рассказах современников и на наблюдениях автора. Эта повесть не является автобиографичной по отношению к современнности, но случай с обнаружением в старом сундуке денежных знаков и монет царской и революционной эпохи, рассказанный в прологе, имел место быть.

Посвящается моей бабушке, Афанасьевой Анастасии Григорьевне, в девичестве Ларкиной, уроженке вепсского села Залесье, Шелтозерско-Бережной волости, Петрозаводского уезда, Олонецкой губернии, воспоминания которой, а также рассказы весёлого старика соседа, вепса Матвея Михайлова, вдохновили автора на написание этого повествования.

Пролог

СУНДУК ДЕДА АНДРОНА

В семидесятые годы двадцатого века лето в Петрозаводске обычно было жарким. В воскресное утро двенадцатилетний Серёжка Поликарпов проснулся от громкого ворчания матери на кухне:

– Вот сволочи! Вот заразы! Убить мало!

Лучи солнца давно проникли в спальню и жарили ступни мальчишки. Он сладко потянулся. «Ура! Каникулы!» – улыбнулся Серёжка. С кухни потянуло ароматом его любимых блинчиков. Он втянул ноздрями воздух и почувствовал вместе с запахом блинов какую-то тошнотворную, сладкую и почему-то знакомую вонь. Сережка заткнул пальцами нос, сполз с кровати и босыми ногами прошлепал на кухню.

– Мамуля, ты чего кричишь? И чем так воняет? – прогнусавил он.

– Чем-чем! Говном! – раздраженно ответила мать, гремя сковородкой с дымящимся блином.

– Чем?! – поразился Сережка и убрал пальцы с носа.

С улицы через окно в дом действительно накатывались вместе с небольшим сквозняком волны свежих испражнений.

– Вот паразиты! Вот сволочи! – опять ругнулась мать и зло объяснила: – Какие-то заразы в туалет к Мироновым дрожжи, видать, бросили. Вот всё говно наружу и попёрло. Вся Кукковка теперь дерьмом воняет.

Мальчишка обомлел. «Ура! Получилось!» – восхищенно подумал он.

Дом Мироновых находился через три дома от дома, где жил Сережка. Сам хозяин Миронов был «вреднючий» дядька по понятиям местных мальчишек. Он держал большой сад с яблонями. Яблоки у Миронова были отборные, они грузно свешивались с ветвей и светились на солнце, как лампочки. У мальчишек, проходящих мимо сада, так и сосало в животе от аппетитного яблочного вида. Миронов в подростках видел своих злейших врагов, которые так и норовят украсть его плоды, затоптать землю и поломать ветки садовых деревьев.

– Вот я вам, ворюги, ноги-то повыдергиваю, – кричал Миронов из-за забора, завидев около дома любопытного подростка.

Сделать какую-нибудь пакость «вреднючему» дядьке было мечтою местных мальчишек. Сережка Поликарпов дружил с Сашкой Сомкиным и Колькой Хомченко, живущими по соседству с ним. И вот вчера Колька Хомченко прибежал к друзьям и заговорщически сообщил:

– Пацаны, что я узнал! Говорят, если дрожжи в туалет бросить, то все какашки оттуда полезут. Вот бы нам Миронову свинью подложить!

С Колькой сразу согласились. Насобирали двенадцать копеек и побежали в магазин. В магазине дрожжи продавались в разных количествах, от ста граммов до килограмма. Друзья задумались.

– Чё тут думать, пацаны, – воскликнул Колька. – На туалет меньше килограмма никак нельзя! И денег как раз хватит.

Купили килограмм дрожжей. Вечером, когда стемнело, пробрались с соседнего огорода к туалету Миронова, стоявшему как раз около забора. Закинули в дырку дрожжи и стали ждать. Через час не выдержал Сережка:

– Брехня всё это! Только деньги зря потратили. Лучше бы эскимо купили. Как хотите, а я домой пошёл.

За Сережкой потянулись и удрученные друзья. А рано утром встало довольное солнце и начало жарить улицы, дома, огороды, туалеты….

«Ура! Получилось!» – радостно думал Сережка. Он быстренько слопал два блина с творогом и выскочил на улицу. Около дома Миронова стояли две ассенизаторские автомашины. У каждой вместо кузова находился деревянный короб с квадратным отверстием посередине. Четверо мужиков в резиновых сапогах и в огромных прорезиненных фартуках ковшами с длинными ручками черпали испражнения, разлившиеся вокруг туалета, и наполняли ими носилки. Вонь стояла невообразимая. Навстречу к Сережке бежали его друзья, зажав пальцами носы.

– Пошли отсюда скорей, – промычал Сашка Сомкин, – а то меня всего вывернет.

Трое друзей вприпрыжку поскакали прочь. Пробежав до конца улицы, остановились. Тошнотворный запах здесь почти не ощущался. Друзья отдышались.

– А ты говорил, брехня! – возбужденно воскликнул Колька и ладонью не больно шлепнул Сережку по затылку.

Все вместе радостно рассмеялись. До обеда друзья гордо ходили по близлежащим улицам и всем местным мальчишкам небрежно хвалились своим «подвигом». Трое героев оказались в центре внимания: кто делился с ними своими нехитрыми ценностями, кто просто восхищенно хлопал их по плечу. Может быть, друзья купались бы в лучах славы ещё два или три дня, но новое событие в их жизни, произошедшее после полудня этого же дня, заставило забыть их о случившемся утром. В полдень друзья разбежались по домам обедать. Сережка, запыхавшись, влетел во двор своего дома.

– Мамка! Давай скорей есть, друзья ждут! – крикнул он, заглянув с улицы в распахнутое окно кухни.

На кухне никого не было. Не пахло и приготовленной пищей. Сережка удивился: обычно в это время все сидели за столом, а мамка, если он заигрывался с друзьями, даже выбегала на улицу и громко звала: «Поликарпов, обедать!» Сережка вошёл в дом. Всю свою семью, отца с матерью и младшую сестренку Светку, он нашёл в большой комнате. Они сидели за круглым столом и что-то рассматривали.

– Есть-то будем, мамка!? – спросил громко Сережка, подходя к столу. – А что вы тут делаете?

– Ой! – воскликнула мать, вскочив со стула. – Про обед-то я забыла, глупая! – И убежала на кухню.

Глаза у Сережки округлились.

– Ух ты! – восхищенно сказал он.

На столе лежали деньги. Много денег. Бумажными купюрами и монетами. Но деньги не советские, а старые, дореволюционные. Здесь были бумажные царские «екатеринки» и «керенки» Временного правительства, серебряные копейки и рубли и даже одна золотая монета достоинством в три рубля.

– Откуда это? – удивленно спросил Сережка, перебирая и рассматривая монеты и купюры.

– Это папка нашёл в старом сундуке в сарае, – пропищала довольная сестра Светка.

– Папка, Светка правду говорит? – обратился к отцу Сережка.

– Правду, правду, сынок, – ответил, улыбаясь, отец, Николай Сергеевич Поликарпов. – Вот решил старый сундук на дрова сломать, а там сбоку двойная стенка оказалась. Деньги оттуда и посыпались.

Сережка сорвался с места и понесся в сарай. На полу сарая лежал разобранный по доскам и дощечкам сундук. Сережка огорченно вздохнул. Год назад он прочитал книгу о пиратском острове сокровищ. После этого Сережка начал по всему двору искать клад. Перерыл углы у забора. Вывернул все большие камни в огороде. Залез на чердак, где весь перемазался в паутине и пыли и где нашёл только старые газеты да старые пустые коробки из-под спичек. Клада нигде не было. Наконец он добрался до сарая, в углу которого высилась груда всякого хлама. Сережка выбросил всё из угла и обнаружил под старым тряпьем большой деревянный сундук. Сердце у него радостно заколотилось. Все сокровища держат обязательно в сундуках! О таком счастье Сережка даже не мечтал. Он дрожащими от волнения руками открыл крышку. Сундук состоял из двух отделений: большого и маленького сбоку. В маленьком отделении ничего не было, а в большом лежала старая, заплесневелая одежда. Разочарованию Сережки не было предела! Со злости сокровищ он больше не искал… Сережка чуть не плакал. Это же он должен был найти этот клад! Это его сундук! Насупившись, он вернулся в дом. Мать, Надежда Ивановна, уже разогрела обед. И Сережка пошёл на кухню обедать. Смотреть клад ему расхотелось. Когда он принялся за второе, в окне кухни появились головы Сашки Сомкина и Кольки Хомченко.

– Ты что застрял!? Мы давно уж поели! Давай быстрее! – возмущенно зашептал Колька.

– Сейчас, – хмуро ответил Сережка.

– А мы клад нашли. Вот! – ехидно показала язык его сестра Светка, сидевшая рядом и пьющая компот, при этом болтая ногами под столом.

– Какой клад?! – разом изумленно воскликнули Сашка и Колька.

– Настоящий! С монетками белыми и бумажками. Вот! – Снова высунула язык Светка. – Папка сундук старый в сарае разбил, а там денежки.

– Правда, что ли, Серега?! Не врёт Светка? – восхищенно переспросил Сашка.

– Правда, – нехотя произнес Сережка.

– Покажешь?! – От нетерпенья увидеть клад чуть не залезли в окно двое друзей.

Сережка доел второе, залпом выпил компот и кивнул мальчишкам:

– Заходи!

Друзья не заставили себя долго ждать и тут же оказались в доме.

– Пап! Можно Сашка и Колька клад посмотрят? – спросил Сережка отца.

– Можно, пусть смотрят, – согласился Николай Сергеевич. – Только я крупные серебряные рубли возьму и золотую монету. А из остальных можете по одной монетке на память взять.

Ребята подсели к столу. Глядя на восхищенных друзей, Сережка вскоре забыл все обиды и вместе с ними увлеченно перебирал монеты.

– А откуда сундук у вас взялся? – спросил дотошный Сашка.

Сережка пожал плечами. «А правда, откуда?» – подумал он.

– Этот сундук дедушка Андрон сделал и туда денежки положил, – пропищала Светка, крутившаяся вокруг мальчишек. – Но дедушка давным-давно умер.

– Откуда ты знаешь? – удивился Сережка.

– Папка сказал! – запрыгала около стола довольная Светка. – Еще папка сказал, что эти денежки можно на наши денежки обменять и купить много чего вкусненького. Вот!

В это время Колька Хомченко рассматривал денежные купюры и среди них обнаружил какой-то рисунок, выполненный синими чернилами.

– Серега, а это что? – показал другу находку Колька.

Сережка и тут же соскочивший со своего стула и подбежавший к нему Сашка Сомкин с любопытством уставились на желтый от времени листок бумажки. Листок был небольшой, примерно с лист ученической тетрадки. На нем был изображен большой неровный прямоугольник с кружочками по углам, а внутри прямоугольника нарисован ещё один небольшой прямоугольник. Один кружок был перечеркнут крестом красного цвета. Вверху рисунка имелась надпись «пустынь», а внизу – стрелка и какое-то слово, обрывающееся на второй букве, так как уголок рисунка отсутствовал. Ребята перерыли всё на столе, но оборванного уголка нигде не нашли. Прыгавшая рядом Светка убежала и спряталась за шкаф – это она случайно оторвала уголок у бумажки. Но ребятам не призналась. Вдруг побьют?

– Главный клад ещё не нашли! – убежденно сказал Сережка, вспомнив из книги об острове сокровищ, что сокровища все искали по карте. – И клад здесь! – Он ткнул пальцем в красный крест на рисунке.

Друзья с ним молча согласились: как искать клад знал только Серега, так как из них он один прочитал книгу об острове сокровищ. Осталось разобраться, что изображает рисунок и где это «что» находится.

Слово «пустынь» ребята не знали.

– Это пустыня! – радостно закричал Колька и тут же придумал: – Я видел на старых картах – так раньше пустыня писалась.

– Не ври! – отмахнулся Сашка Сомкин, из друзей самый рассудительный и учившийся почти на одни пятерки. – Пустыни у нас в городе и вокруг него нет, – уверенно произнес он.

– А может, это пустырь? – неуверенно сказал Сережка Поликарпов.

Друзья склонились над рисунком. Колька потер ногтем букву «н» и содрал чернила – буквы как не бывало!

– Балда! – шлепнул друга по макушке ладонью Сережка.

После Колькиного хирургического вмешательства мальчишки долго не думали и решили, что это слово «пустырь». Часть второго слова читалась как «ям» или «яш». Почти одновременно друзья радостно закричали:

– Яма!

Знаток карт Сережка Поликарпов, указав пальцем на рисунок, уверенно пояснил:

– Это дом, окруженный забором! Кружки по углам забора – это столбы. Точно вам говорю! Только это дом не наш.

Сережка не стал говорить друзьям, что год назад он перерыл всю землю около забора, когда искал клад. Целую неделю трое мальчишек бегали по Кукковке и по рисунку искали подходящее место. Кое-где они даже пытались копать, но их прогоняли хозяева домов, увидев подрывающих их заборные столбы подростков. А потом случились другие события, увлекшие трех друзей. Да мало ли что интересного в жизни, когда тебе двенадцать лет, а на дворе лето и каникулы! Пожелтевший рисунок Сережка Поликарпов забросил в картонную коробку, где он хранил фантики из-под конфет, этикетки спичечных коробков и другие разности, которые он когда-то с увлечением собирал. И не знал Сережка Поликарпов, что пройдёт два с половиной десятка лет, и он снова вспомнит про этот пожелтевший листок и своё детское увлечение: найти клад….

Часть первая

ПОСЛАННИКИ ПРОТОИЕРЕЯ

1.

Поздним январским вечером 1918 года по Малой Подгорной улице губернского города Петрозаводска шел осторожным шагом человек. Длинная солдатская шинель подчеркивала его стройную фигуру и военную выправку. Он постоянно оглядывался и прислушивался, вжимаясь в черную тень заборов и домов.

– Стой! – как выстрел прозвучал в морозном воздухе грозный окрик.

Человек метнулся к темному подъезду близлежащего дома и замер. Рука его ушла в широкий карман шинели и сжала рукоять нагана. Вдалеке через улицу промелькнула чья-то фигура. За ней пробежали трое вооруженных людей. Раздались выстрелы, и всё стихло. Улица опять была пустынна. Человек облегченно вздохнул и проследовал дальше. Через пять домов он еще раз обернулся, внимательно оглядел улицу и резко свернул к двухэтажному бревенчатому дому. Поднявшись на крыльцо, постучал кольцом ручки о дверь. За дверью послышался скрип половиц и сонный, басистый мужской голос вопросил:

– Кто тут на ночь глядя?

Человек тихо ответил:

– Семён, это я, Митрофанов. Отец Пимен дома?

– Дома, дома, да уж спит небоcь! – заворчал Семён и загремел щеколдой, открывая дверь.

На втором этаже загорелся свет, и сверху с лестницы послышался ровный спокойный голос:

– Семён! Что случилось?

– Это я, Петр Митрофанов, отец Пимен, – опередил Семена поздний гость.

Сверху по лестнице до половины спустился полноватый, с гордой осанкой в спине старец в белой до пят рубашке. На его благородном лице с седыми бородой и усами как будто светились серые глаза с живым и острым взглядом. Это и был протоиерей Пимен, сейчас фактически, но не по сану замещавший епископа Иоанна, руководившего Олонецкой епархией. Епископ Иоанн уехал в Москву, и неизвестно было, когда он вернётся в Петрозаводск. Да и вернётся ли в такие смутные времена?

– Здравствуй, Петр, поднимайся, – поприветствовал гостя Пимен и, взглянув на Семена, попросил: – Принеси еще свечей в горницу, Семен.

Скинув шинель, Митрофанов поднялся вслед за протоиереем. Сел на стул, указанный жестом хозяином. Подождал, когда уйдет работник. Посмотрел на севшего напротив протоиерея и произнес:

– Плохие дела, отец Пимен. Час назад закончилось заседание Совета. На нем постановили реквизировать церковное имущество на нужды революции. Завтра уже могут прийти в церкви и всё забрать. Говорили, что казна у церкви богатая, серебра и камней дорогих много. Всё нужно забрать! В первую очередь к вам придут за казной. Прятать надо!

Протоиерей молча выслушал гостя и задумался. Петра Митрофанова он знал давно. Тесть Петра служил в соборе Александра Невского священником, но не так давно умер. Двоюродный дядька Митрофанова, один из известных горожан Петрозаводска, входил в церковный совет собора Александра Невского. Не сказать что Петр был очень набожным, в отличие от своей жены Марфы, но к церкви относился с уважением, не богохульствовал и крест на груди носил, не в пример безбожникам-большевикам. Петр Митрофанов всю Первую мировую войну провел на передовой, с солдата дослужился до младшего офицерского чина, унтер-офицера. На фронте вступил в партию эсеров, так как считал, что их идеи о земле больше подходят для крепкого крестьянского мужика. Когда он приехал после демобилизации в Петрозаводск, его, как боевого фронтовика, местная партийная ячейка выдвинула в Олонецкий губсовет. Вести Петр принес нехорошие. Но почему-то протоиерей был готов к ним. Об этом или о чем-то подобном говорили все события за последние полтора года: отречение царя, две революции, новая власть непривычных на слух Советов, брожения в умах от речей разных смутьянов.

– Хорошо. На все воля божья! За весть спасибо от святой церкви нашей. – С этими словами протоиерей встал, дав понять, что больше ничего не скажет и гостю пора уходить.

Петр Митрофанов поднялся:

– Прощайте, отец Пимен!

– С богом! – перекрестил его протоиерей и остался стоять, задумчиво смотря вслед спускавшемуся по лестнице гостю.

Затем он подозвал Семена и велел запрячь свои сани.

К утру за столом у протоиерея сидел священник Мифодий, крепкий, высокий мужчина сорока двух лет. Год назад иерей Мифодий, будучи военным священником, попал под обстрел германских орудий и был тяжело контужен. После госпиталя его списали с военной службы и направили служить в Олонецкую епархию. Протоиерей с удовлетворением смотрел на слаженную фигуру Мифодия, на его суровое лицо, на котором удивительно смотрелись темные карие глаза, излучавшие обволакивающий теплый свет. Лучшей кандидатуры для предстоящей миссии найти сейчас было невозможно. Протоиерей вспомнил их первую встречу, когда Мифодий исповедовался ему и откровенно рассказывал о войне. На передовой иерей не раз шел вместе с солдатами, бросавшимися в атаку. Участвовал и в рукопашном бою, когда немцы врывались в русские окопы. Ох, и погулял тогда его кулак с зажатым в нем массивным серебряным крестом по головам неприятеля! Но самые свои грехи Мифодий видел в том, что сам становился солдатом и убивал германцев не только кулаками, но и смертельной пулей, беря в руки оружие погибших и раненых своих соотечественников.

– Тебе предстоит ответственная и, может быть, опасная миссия, отец Мифодий, – негромким, четким голосом сказал протоиерей. – Советы решили отобрать у нашей церкви все ценное имущество для нужд своей революции. Тебе предстоит отвезти в Яшезерскую пустынь к настоятелю игумену Никону казну церкви и нашу ценную утварь. С тобой поедут мой работник Лазарев Семен и сторож Крестовоздвиженского собора Баженов Прокопий. Идем со мной, – позвал он иерея.

Они прошли во двор, где Семен Лазарев шептался с мужиком, одетым в серую солдатскую шинель. Это был Баженов Прокопий, сторож и конюх Крестовоздвиженского собора, тридцатитрехлетний, среднего роста, круглолицый, с лихо закрученными усами крепыш. Так же, как и иерей Мифодий, Прокопий был ранен на передовой. Он служил фронтовым разведчиком и чудом уцелел, когда их группа подорвалась на немецкой мине. Военный врач полевого госпиталя умудрился скроить его раздробленную ногу, но нормально ходить Прокопий уже не мог: хромал. Его демобилизовали. Он вернулся в Петрозаводск, где раньше жил вдвоем с матерью.

Увидев протоиерея, Лазарев и Баженов замолчали. Все вместе вошли в сарай. В углу протоиерей откинул холстину, под которой друг на друге находились три деревянных ящика. Рядом лежал английский ручной пулемет. Открыв крышку верхнего ящика, протоиерей вздохнул:

– Вот, возьмите оружие, какое надо.

При этих словах иерей Мифодий удивленно посмотрел на протоиерея. Тот уловил взгляд иерея и недовольно поморщился: он хорошо помнил исповедь Мифодия и свои слова после отпущения ему грехов, что смертоубийство, даже на благо Отечества, не должно совершаться священнослужителями, так как их задачи мирные, духовные.

– Тебе нельзя, – раздраженно произнес протоиерей. – А без оружия что делать? Другим доверить это деяние я не могу, нет веры да и умения военного, которое есть у Прокопия, не каждому дано. А отдать на разграбление, на какие-то нужды революционеров с трудом нажитое и святое, деньги наших верующих, не велит мне совесть и дело церкви нашей! Мощь нашей церкви мы должны сохранить для лучших времен. Не ровен час, церкви рушить начнут, колокола снимать, как при царе Петре, блюда церковные, кресты плавить. Кто и на какие средства потом это будет восстанавливать? А грехи ваши буду просить отпустить епископа Иоанна или сам отпущу, – закончил протоиерей.

В ящике лежали навалом наганы, маузеры, ручные гранаты «лимонки», пачки с патронами. Этот арсенал оставил протоиерею на сохранение бывший комендант Петрозаводска полковник Кротов. Тогда, два месяца назад, в революционную неразбериху из военных складов Петрозаводска пропало несколько десятков ящиков различного вооружения, пока новая власть не установила надежную охрану. Полковник Кротов умер месяц назад от инфаркта. А его арсенал так и остался лежать у протоиерея. Протоиерей сам не ожидал, что это оружие когда-нибудь понадобится церкви.

Мифодий посмотрел на протоиерея и выбрал себе наган.

– Я убивать не буду, только попугать, – смущённо сказал он. – А если придётся грех взять, то обещаю, что сразу напишу обращение о снятии с меня сана, – уже решительно взглянул он на отца Пимена.

Прокопий Баженов присмотрел наган и маузер. Он отлично стрелял с обеих рук, что не раз спасало его и его фронтовых товарищей в разведывательных рейдах в тылу германцев. Оба рассовали по карманам гранаты и пачки с патронами. Работник протоиерея Семён Лазарев ничего не взял: он никогда в жизни не держал оружие в руках, даже охотничье. Зато его увесистый кулак запросто мог свалить с ног почти любого мужика. С виду Семен был здоровым, бородатым и угрюмым мужиком. Про таких ещё говорят: «Им бы по подворотням вечером людей пугать!» Но в жизни Лазарев отличался добрым, хоть и ворчливым характером. Протоиерей одобрительно осмотрел троих мужчин. В годину испытаний Бог дал ему верных и нужных помощников! Отослав Семена из сарая – лишнее знать ему без надобности, – он, тяжело вздохнув, обратился к оставшимся двум:

– Еще возьмете взрывчатку. Отдадите игумену Никону и объясните, как ей пользоваться. – И показал рукой на нижние ящики.

Иерей Мифодий и Петр Баженов удивленно переглянулись. Но протоиерей сделал вид, что не заметил их реакции: лишнего им тоже знать ни к чему. Мифодий снял первый ящик и открыл крышку другого, где лежали желтые прямоугольные кусочки тола и достаточно большой моток бикфордова шнура…

Протоиерей выделил своим посланникам двое саней. Одни сани – розвальни – низкие, длинные и широкие, с боками, расходящимися врозь от передка. В них положили два ящика из-под артиллерийских снарядов с церковными ценностями и мешок овса для лошадей. На вторые сани, легкую двухместную бричку, погрузили пулемет, два запасных диска к нему и ящик с динамитом. На ценный груз и оружие накинули мешковину и несколько охапок сена.