Докучаев. Книга вторая. Душевская

– Садимся, нас позовут, – старшина кивнул в сторону свободного столика.

Они расположились вокруг керосиновой лампы. Подошёл высокий усатый человек в тёмном фартуке с блокнотом и карандашом:

– Что-с будут господа…, товарищи? – в конце он почему-то глянул на Душевскую.

Шулаев вопросительно поглядел на друзей. Нина жестом отказалась.

– Мерзавчик и закусить.

– На двоих. А даме? – человек глянул на нее.

– Можно воды, – ответила Нина.

– Сделаем-с.

После того как им всё принесли, и Ермилов со старшиной выпили, заиграла весёлая музыка, впору было закручивать кадриль. Армянин возвратился откуда-то из-за стойки и сев на прежнее место тихонько кивнул старшине.

– Пошли…

Они втроём вырвались из душноватого кабака в прохладную улицу.

Нина Дмитриевна коснулась плеча доктора:

– Леонард останься у повозки, и будь наготове.

– Хорошо.

Душевская со старшиной свернули за угол и направились в темнеющий двор, там под густыми кронами их ждала фигура, увидев их, двинулась. Поспешили, через подворотню, мимо сваленных в кучи дров, бельевых верёвок и кадок с водой. Загрохотали вниз по железным ступенькам. Протиснулись через узкий освещенный коридор, который вывел их к кирпичному полуподвалу рубленного купеческого дома. Мимо него пролегала оживлённая освещённая улочка, издавна постепенно превратившаяся в стихийный полулегальный рынок, правда торговля к этому времени уже полностью стихла, оставив после себя пустые прилавки и бездомных котов, доедающих остатки стухшей рыбы.

Шулаев, идя впереди, повернулся к Нине:

– Это райончик тот ещё, здесь и начинается злачная утроба города… Зовётся Топтуниха.

Около покосившихся дощатых ворот, ведущих в освещённую электрической лампочкой ограду на сколоченных столах и ящиках, всюду были расставлены пустые кадки, корзины, склянки, а также соленья в бочках, на заборе зеленея повисли снопы берёзовых веников. Вывеска над воротами «Знатный огурецъ», свидетельствовала о том, что здесь торгуют овощами и консервами, лавка была доступна для посещения. Кислый запах овощной базы присутствовал всюду. Кучи сваленного мусора добавляли аромат гнильцы. В тесном помещении под навесом за видавшим виды засаленным прилавком стояла зеленоглазая рослая женщина в цветастой косынке и светлом сарафане с ярко накрашенными губами. Слева от неё двое в рабочих, разместившись на ящиках с азартом сражались в нарды, не обращая внимания на вошедших Нину и Шулаева.

Шура Соколова поправляя передник улыбчиво встретила покупателей:

– Здорова… Это кто с тобой?

– Здравствуй, Шура, это Ирка, подруга моя, из России – Шулаев ухмыльнувшись, приблизился к хозяйке торгового заведения.

– С России? Мм…, гарная… – она оценила Нину за секунду и снова переключилась на маячившего перед ней старшину.

Душевская начала бледнеть, от запаха гнилых овощей ей стремительно становилось не по себе.

– Ну, шо свешать?

– Овощей Шура, срочно.

– Свежих нет, всё такое не очень осталось. Каких надо? Сколько?

– Хорошо бы морковь? – спросил Шулаев, что означало «Маузер» или «Астра».

– Шо ты, нету, давно кончилось.

Нина, не понимая, что происходит, недоумевала, так как слева на полу в мешках и вёдрах было полно моркови.

– Ну тогда хорошо бы помидоров?

– Ой, их давно не завозили… – рассмеялась Шура, уже и вправду не помня, когда им в последний раз доставляли немецкие «Парабеллумы».

– Ну тогда может хоть огурцов дашь? – Шулаев уже соглашался на «Наганы».

– И их разобрали, поздновато вы зашли, ночь на дворе. Приди послезавтра с утра.

Нина видела, что в магазине полно самых разных овощей, на любой вкус, и того, о чем просил Шулаев было в ящиках и мешках в избытке.

– А что есть в наличии вообще? Нам срочно, Шура, у нас мероприятие…

– Баклажаны есть немного… Кабачок один остался, ну… салата… сколько хочешь.

Нина оглядела прилавки и обнаружила всё, что назвала торговка, кабачков при этом тоже было немало. В конце концов ей стало плохо, подступила тошнота и она поспешила к выходу. Шулаев оглянулся, недоумевая, но продолжил общаться с Шурой.

– Берём, взвесь, будь добра.

– Пошли со мной, подруга пусть обождёт на дворе… Она у тебя беременная что ли?

Шулаев на секунду задумался, не зная, что ответить, и, воспользовавшись тем, что его слова не будут услышаны убежавшей со двора Душевской, с ходу ляпнул:

– Ирка то? А кто же её шалаву разберет…?

Нина, выйдя, и опершись на угол покосившегося забора никак не могла надышаться. С трудом сдерживая позывы тошноты, решила более к ним не возвращаться.

Шулаев позже появился с тремя мешками «овощей», один с виду был самый тяжелый. Нина взяла у него ношу, что полегче и они сразу поспешили к фаэтону…

Дожидавшийся доктор приободрился, увидев своих подельников, и, приняв у Душевской мешок, помог с погрузкой. Шулаев вскочил на облучок и взял вожжи.

– Катим отсюда скорее…

Уже в глубине ночи они добрались извилистой просекой до живописного посёлка в старом пригороде Николаева, растянувшегося вдоль извилистого Буга, среди сотен холмов, поросших пихтами. В роскошном селе «Божий Дар» создававшемся для местной знати и приезжих богачей, до недавнего времени, наслаждаясь уединением, умиротворённо распивали элитные сорта вин и коньяка эксплуататоры-фабриканты, и прочие владельцы шумных цехов и пыльных мануфактур. К ним же постепенно примкнули, черпая вдохновение, творя на шикарных дачах, местные и не только поэты и писатели, художники и актёры. Позднее, после известных событий особняки в одночасье опустели. Оставленное в спешке имущество подверглось варварскому разграблению. Вспыхивали пожары, в одних домах поселились счастливые бродяги, в других как могли, доживали свои дни, брошенные состоятельными хозяевами породистые псы в дорогих ошейниках. Одну из таких заброшек ещё осенью облюбовал старшина, когда таскался по городу без денег, работы и хоть какой-либо надежды. Теперь сюда и решили наведаться. Разгорячённый припасённой чекушкой Шулаев всю дорогу твердил своим гостям, что для переждать места идеальней не найти. Дома окружены разлапистыми липами и каштанами, и уже стали затягиваться порослями нового урожая сорных пород.

Шулаев остановив повозку слез первым и принял вещи, поданные уставшим доктором:

– Переждать? Не то слово! Тут зимовать можно, даже камин исправен, я проверял. До холодов здесь прожил, пока Янка в порту не приютила. Тут наверняка даже нары мои уцелели. Вы Нина Дмитриевна наверху располагайтесь, а мы с Леоном здесь внизу, в соседнем зале заночуем.

Они в темноте поднялись по мраморному крыльцу и вошли в большой светлый холл двухэтажного особняка с колоннами. Прямо впереди виднелась широкая светлая лестница, ведущая зигзагом на второй этаж. Шулаев осторожно ступая по хрустящему битому стеклу и штукатурке, крался вперёд и зажёг керосинку на большом круглом столе в соседней гостиной.

– Ох ты, даже керосин остался…! Шагайте осторожней, тут полно хлама и бутылок.

– Хорошо, Данила Моторыч покажи, что у нас есть?

Шулаев принялся доставать из тряпичных мешков оружие, боеприпасы и выкладывать на запылившийся стол, послышалось гулкое бряканье металла о некогда идеально отполированную поверхность.

– Во-от, глядите, красавец какой, «MG-0815» немецкий, с барабаном на сто патронов, на сошках, плюс дополнительно три магазина Шурка дала – голос старшины дрожал от восторга, глаза сияли, в них отражались яркие огоньки керосинки.

– Какой тяжёлый пулемет … – Ермилов взял в руки убойную машину и стал пробовать целиться в сторону камина.

– Только не стрельни, Ермилов, – опасалась Душевская, шагнув назад.

– Ну что Вы… Нина Дмитриевна, я ж не ….

Бах-бах-бах....х…. – доктор, отскочив назад, едва не свалившись от мощной отдачи, ударил короткой очередью прямо в портал, трижды осветив вспышками помещение. Из украшенного белой лепниной очага взмыли столбы свинцового пепла, и в ушах присутствующих повисло бесконечное звонкое пищание… Протяжное громкое эхо облетело дом изнутри и, вырвавшись наружу, разнеслось по посёлку.

Все трое с удивлением смотрели друг на друга. Шулаев единственный инстинктивно по привычке успел заткнуть уши и не оглох. Он и прокомментировал происшествие:

– Идиот… Ты это хотел сказать…

Нина и доктор прочитали эту фразу по губам старшины. Доктор, обидевшись, неловко попытался оправдаться:

– Я же не думал, что снаряжено! Ты зачем его взвёл, Шулаев?!

– А на кой хрен жмёшь, куда не следует?

Изъяв из цепких рук доктора грозное кайзеровское орудие, мудрый Шулаев успокоился и продолжил демонстрировать арсенал уже начавшей его слышать Душевской.

– Здесь два обреза: кулацкий и двустволка-дробовик, хорошая, много патронов, картечь… И вот ещё несколько штык-ножей от разных европейских винтовок, от Астро-Венгерских до Итальянских.

– И это всё? – спросил док.

– Тебе что мало? Это всё, что было у неё сегодня. Вы ж торопите! Я последнее забрал… Один пулемёт чего стоит!

– Зачем нам обрезы? У нас есть пистолеты! А штыки? Их куда?! Ты в рукопашную собрался?!

– Я взял то что было? Вы сами сказали! Штыки…?! Метать будешь, Ермилов!

– Ладно, будет пререкаться, всё ты правильно сделал Данила Моторыч, мой «Браунинг» за пистолет сойдет только с пяти метров, а обрез я с удовольствием возьму, у тебя Леон патронов к «Маузеру» тоже не в избытке, так что чисти двустволку и хватит ворчать – Нина Дмитриевна глянула на старшину с одобрением, – Оружие осмотрите, приведите в порядок, патроны распределите. Пулемёт утащим на чердак. Ермилов, ты займись лошадьми.

Гудит, гудит паровозное депо с раннего утра, разношёрстная толпа рабочего класса рукоплещет под яркими лучами, собравшись на заводской площадке около огромного украшенного красными знамёнами бронепоезда, что стоит под нависшими над ним стальными тросами с крюками да кранами. В толпе Ермилов и Душевская, далеко позади, смешались с радостными жителями славного Николаева. Рядом слева, справа у стен корпусов бдительная милиция с винтовками, по сторонам в тени курят чекисты в черной коже с коробками «Маузеров». А вперед идти и вовсе нельзя, там оцепление, и всех обыскивают, лишних не подпускают, кто мордой не вышел или шибко умный. Выступает сам товарищ Ленин! В газетах об этом не писали, потому и согнали только заводчан да их семейства в оцепление. Остальных случайных зрителей позади держат под надзором, даже на крышах люди с винтовками, у одного мелькнул линзой длинный оптический прицел. Опасаются за безопасность товарища Ленина. И не случайно. Потому как говорит он важнейшее, он про товарища Карла Маркса речь ведёт, стоя на одноименном бронепоезде, на свежевыкрашенной в камуфляж бронеплощадке в окружении десятка вооружённых боевиков спецохраны:

– Товарищ Маркс уделял внимание тактике классовой борьбы пролетариата! Что неизбежно для человеческой истории, политической борьбы, профессионального движения, и поддержки революционной инициативы масс, товарищи!

Взбудоражилась толпа, отбивая ладони, рукоплещет до боли: Ура! Ура! Кричат. Дрожат от восторга радостные лица, плачут детишки от переизбытка шума.

Ермилов в тёмных очках замер, ни один мускул на лице не шелохнётся, заслушался товарища Ленина. Собираясь, ещё в «Божьем Даре» нацепил смешную бородёнку, парик натянул, теперь сплошь из седых волос его голова. Этого барахла на толкучке в Николаеве сколько хочешь. Непривычно странно в глазах Нины выглядит теперь доктор, будто не военный лекарь, а тибетский монах, странствующий по свету. Сама она в поношенном цветастом платке и слегка нарочно чумазая, за бабу чернорабочую сойдёт. За вспотевшими спинами охраны, позади товарища Ленина среди окружения виден широкоплечий Дубинянский. Задвинули его назад, чтобы вид не портил, не пугал народ изрубленной о рессоры физиономией. Тяжко ему пришлось тогда, чудом спасся, выжил, когда Докучаев его с бункера сопнул. Подобрали случайно проезжавшие вдоль путей казаки еле живого. Отвезли в госпиталь, там и собрали, сшили по частям. Живучий собака. Неподалеку он теперь от товарища Водолазова, будто в тени его прячется, опять же чтобы картинку своей мордой в глубоких шрамах не сгубить. Товарищ Водолазов позади товарища Ленина светится будто, воодушевленный, счастливый, наконец-то удача настигла его путь нелёгкий. И кивает, и кивает деловито.

К финалу близится шумный митинг. Отодвигают толпу плечистые вооружённые товарищи из народной милиции. Нина и Ермилов в спешке уходят, протискиваясь сквозь взбудораженный трудовой народ. Вдруг натыкается Нина в толпе нос к носу на кого-то, и больно на ногу ей ступил солдатским сапогом товарищ. Глаза подняла, среагировала, а перед ней хитрая морда Раева с папиросой в губах. Он ей вежливо:

– Осторожней, товарищ!

А она ему:

– Извините, – и сразу вильнула в сторону да шагу добавила. Доктор следом бежит.

Раев на секунду впал в ступор, папиросу сплюнув, вроде как узнал по голосу, замер в толпе, додумывает, и давай скорей вглядываться, искать её. И побежал, расталкивая граждан рабочих.

А Нина Ермилову на ухо кричит, иначе не слыхать ничего:

– Уходим, там Раев! Узнал меня, сука…!

Раев высокий, ростом под два метра, с мордой лошадиной, да силой, что у быка. Запомнил её по цветастому платку, и повертевшись над толпой, вроде заметил, убегающей. Поглядел ей вслед и побежал в противоположную сторону снова всех расталкивая, кто-то упал, закричал, бранными словами не скупясь. Помнил Раев хорошо, как тогда врезал ему рукоятью пистолета коварный корниловец на бронепоезде, да так, что он с головой по сей день едва дружит, памяти совсем не стало, то мигрень, то ночи бессонные. За всё ему враги ответят, вот только взять бы их скорее гадов.

Нина с доктором прорываются, толпа душная, пыльная, гвалт нескончаемый. Казалось, полгорода пришли на Владимира Ильича поглядеть. И ей вдруг стало вовсе не по себе, как будто тягостно дышать, в глазах вмиг потемнело. Доктор, увидев, схватил её под руки обмякшую, подтащил к облупившейся стене цеха, где меньше людей, усадил на замасленный ящик из-под запчастей. К носу ей скорей тычет нашатырь. Она руку его отбросила, от непереносимости ужасных запахов у неё рвота началась.

Нина в себя ещё не пришла, рукавом вытерлась, а уже кричит ему:

– Всё пошли…! Пошли скорей!

Сама вскочила, доктор лишь придержал её.

Быстрыми рывками они выскочили за ворота и, минуя уже поредевшие группы людей, пересекли брусчатую улочку, вбежали в глухую подворотню. А там их дожидаются. Дубинянский с головой в синих рубцах и двое боевиков с ним с револьверами, Нина и Ермилов с ходу, не дожидаясь приветствий, оружие вскинули: бах, бах, бах. Она с кулацкого обреза прицелилась прямо в Дубинянского, тот отскочив, укрылся за бойцом, словившим за него пулю, и оба рухнули, Ермилов из обреза двустволки, ранил третьего в ноги, тот подкосился, вскрикнул. И тут же возгласы, крики граждан с улицы, а за спиной уже мелькнули ещё двое, примкнули к стенам арки и давай палить. Нина и Ермилов врассыпную, вполоборота на бегу спешно перезаряжаются, Душевская передернула затвор и выстрелила в сторону тех двоих, пуля ударила по стене, те остановились, пригнулись. Нина, пятясь назад, снова перезарядила и ещё раз выстрелила с вытянутой руки, снова промахнувшись. К выходу из подворотни уже подскочил фаэтон, Шулаев в чёрной повязке на лице держа одной рукой вожжи, другой из «Маузера» своих прикрывает огнём, да кричит:

– Скорей давай! Ну!

В суматохе с двух сторон повозки вскочили на подножки и плюхнулись на кожаный диван скрипучий, продолжая отстреливаться. Пальба стоит такая, что вся рабоче-крестьянская милиция свистит, вот-вот здесь соберётся. Ермилов в ярости парик с себя скинул, глазам мешавший. Душевская бросила на пол заклинивший кулацкий обрез, выхватила свой «Браунинг» и с него несколько раз шлёпнула по нападавшим. Фаэтон сорвался с места и понёсся по бульвару. Паника всюду. Разбегаются с криками прохожие, мамы с детьми плачущими, да рабочие завода бранятся, испортили им белые террористы, проклятые праздник. Шулаев со всей мочи, петляя, гонит дьявольских коней по улицам, а за ними уже летит запряжённая тремя лошадьми четырехколесная бричка-тачанка, на большой скорости догнать норовит: двое боевиков на облучке и двое в кузове за ними, палят из пистолетов да выцеливают с винтовок.

Свистят пули рядом с головой, бьют по коляске, Шулаев орёт:

– Догоняют, на пол ложитесь! Ермилов, а ну хватай вожжи! Маневрируй!

Они ловко поменялись. Старшина вынул пулемёт из-под сиденья и, расправив сошки, кроя матом всё и вся, установил грозное оружие на сложенный откидной верх, взвёл.

Нина Дмитриевна перезарядила «Маузер» Ермилова и тоже направила его на догоняющих.

Тачанка продолжала влетать на полном ходу в глухие закоулки и тёмные подворотни вслед за фаэтоном, пули с треском вспарывали воздух, разлетались по сторонам, ударялись об уличные фонари, кроша стекло, бились о стены домов и выбивали окна квартир, перепуганные жители Николаева разбегались, крича, укрываясь, падали на тротуары.

Навстречу слева из перекрестка, наперерез выскочил пеший наряд милиции, Ермилов ударил по ним с одного ствола, те в миг за угол дома отскочили. Выкрошилась штукатурка, осыпав милиционеров, приближаясь, доктор был готов уложить любого, кто высунется, но они пропустили повозку, Ермилов, обернувшись, выстрелил прямо в них со второго ствола, подкосились двое раненых. Другие отстрелялись по повозке, пули прошили диван, только чудом не задев Нину и старшину.

Шулаев напрягся, вцепившись в пулемет, прищурился в прицел и «MG» громко отстукивая, заработал, разгоняя милицию по бульвару. Затем, старшина, жалея лошадей выбрав момент, где поровней дорога, убедившись, что не зацепит случайных прохожих ударил поверх по догоняющим, сидящим на облучке. Кучера пробило несколько раз, и он повалился вперед, сидящего рядом сшибло, и он бесформенной массой свалился на тротуар, после чего бричка стала замедляться, пока вовсе не остановилась. Оставшиеся в живых бойцы, не желая рисковать, попросту соскочили с повозки и залегли…

Стихли бешеные скачки на улицах города Николаева, утихомирились нападавшие, прекратилась стрельба, только гильзы по бульвару рассыпанные остывают, собирают их по кармашкам смелые пацаны-беспризорники. Да раздаются стоны раненых, вперемешку с возгласами прохожих, вопли женщины какой-то, тоже её случайно стеклами посекло. Кричит кто-то: врача сюда, скорей доктора!

Краском Водолазов удобно устроившись в мягком зелёном кресле в своём вагоне-апартаментах задумчиво помешивал чай с крыжовниковым вареньем и поглядывал в запылённое окно, где рабочие с помощью тяжёлого подъемного крана опускали коричнево-зелёную трапециевидную башню с новым орудием на крышу боевого вагона. Дубинянский раздражённо топтался у входа и сопел.

– Ну что, Сергей Ермолаич, опять ты прошляпил… Диверсантов то.

– Найдем, Арсений Витальевич, отследим, я их доставлю.

– Когда?

– Пока работаем… Днём и ночью, ищем… Найдем.

– Я спрашиваю, когда? Ты идиот? Якорь тебе в печень…

– День-другой. И я их схвачу.

– Комбригу я об этом должен докладывать? Вам чертям морским охрана была поручена, чуть ли не самого товарища Ленина!

– У меня пятерых убили… И этот их коняшный, ловко правился с повозкой… К тому же пулемёт… Времени не хватило нам, чтобы дороги перекрыть.

– Да мне хоть торпедный аппарат! По хрен, Серёжа! Завтра они мой поезд подорвут, а ты и не заметишь…

– Виноват… Разыщем.

– Кого ты видел?

– Комдившу, доктора лысого, и по голосу вроде как нашего Шулаева.

– Душевскую? Что саму её?

– Да. Сначала Раев на неё наткнулся в толпе.

– Хм. И эти двое пьяниц с ней. Банда пиратов, тоже мне. Но они вас Серёжа как рыбёшку разделали. Позорите квасное движение… Красное… Ну что же… Раз пришли значит, затевают что-то. Поезд она хочет, стерва. Усиль охрану депо, патрули с собаками запроси. И розыск! Розыск! Ну что ты на меня уставился? Вперед Серёжа! Полундра!

Город Николаев всполошен. В «Красном ударнике» газетный заголовок: «Сорвана попытка покушения на тов. В.И. Ленина!», а в «Искре»: «Руки прочь, белые твари!», и в «Пролетарском Николаеве»: «Они к нам со стрельбой?! Нам есть чем ответить!». Идёт усиленный розыск, портреты подозреваемых печатаются на листовках типографии «Красная Черноморка» и расклеиваются пачками по обшарпанным углам домов и поверх лохмотьев старых объявлений на досках да уличных столбах.

Установлены личности членов банды преступников и головорезов, это: бывшая Краском перебежчица, вредитель Душевская Н.Д. и ее помощник, некто Ермилов (настоящая фамилия Ермилович) Л.И., укравший год назад сотни ампул морфия накануне жестокого боя и лишивший его раненых красных бойцов. Иже с ними в повязке на морде предатель Шулаев Д.М., красный старшина отправленный в отпуск, имевший немало выговоров, в том числе и за нападение на начальство в пьяном виде. Все трое заочно приговорены к расстрелу.

Докучаев прочёл эти газетные статьи одним из первых. За окном глубокая ночь. На столе у него уже ворох доставленных листовок, ещё пахнущих свежей газетной краской с портретами нападавших. Он встал, и зашагал по тесному кабинету, дымя папиросой. Главным ведущим звеном теперь становится его жена. То, чего нельзя было представить. Нельзя было допустить. Её вмешательство в дело уничтожения бронепоезда, прямо противоречит поставленной задаче. И месть за своих – это его личная второстепенная мотивация. Цель поставлена командованием – уничтожить состав, взорвать или пустить под откос. Сорвать грядущие операции, о которых им уже всё известно. Самое главное – перехватить груз. Но он не мог сказать об этом Нине. А теперь будто кается. Надо было ей довериться, наверное, сказать, и не пускать в Николаев. Он же ей поверил. И она решилась, безумная, хочет и вправду вернуть «Маркса», и уже навела в городе шороху. Теперь может спугнуть птичку. И этот безвольный Ермилов. Просил же его сдержать, проследить. Их поймают. Надо вытаскивать её оттуда. Андрей поднял трубку телефонного аппарата.

Уйдя от преследования, они пробирались неприметными зарослями по густой траве заросших дорожек, ведущих в пригород через полчища акаций, вдоль рядов высоких каштанов, минуя заброшенные цветущие парки с поросшими мхом статуями, разграбленные и погоревшие имения, некогда сытые, довольные. Когда же, наконец подъехали к своей базе, в дневном свете Нине и Ермилову вновь предстало изящное двухэтажное здание, с облупленными колоннами и бежевым фасадом в стиле барокко. Дом был средних размеров, окна в основном выбиты, видно, что входная группа сильно горела, но была потушена, вероятно, дверь чем-то облили и подожгли. В одной из комнат наверху тоже, судя по всему, случился пожар, видны вокруг окна черневшие следы пламени.

– Вокруг вроде никого… Давайте скорей, выгружаемся, – Шулаев был всё ещё возбужден притоком адреналина и оттого двигался энергичней, – Ермилов ты пулемётом то не свети, замотай в мешок, потом на чердак затащим. Леонард, повозку с лошадьми туда, там, на задах конюшня ещё сохранилась.

Доктор, отклеив бороду заворчал:

– Чего опять я? Нашел себе конюха…?

– Ну тогда вещи неси наверх!

– Ладно, сам тащи.

Душевская, стоя рядом вытирая лицо платком, оглядывала изыски фасада здания:

– Данила Моторыч… вкус у Вас конечно… Поскромнее не пробовали имение выбрать?

– Старался. Думалось напротив, не заподозрят, что в таком тереме прячемся.

– Если только балы с шампанским да приёмы затевать не будем.

– Это как придется…

Глава 4

Глава четвертая. Товарищ главный конструктор

Ночью ей никак не спалось. Всё думалось. Как быть дальше? Была очередь Шулаева дежурить в карауле. Пробираясь, пригнувшись, по чердаку от одного слухового окна к другому, он, осмотрев ещё раз периметр, расстелил плащ-палатку и улёгся рядом с полюбившимся пулемётом, пахнущим сталью и маслом, смоля душистую папиросу и вслушиваясь в шорохи сверчков. Он был опытный вояка еще с имперской, прошел Галицию, с пулеметами дружил, стрелял из всех видов, прибывавших на фронт со всего мира. Были времена, числился и артиллеристом, и сапером ползал по пропитанным трупным запахом канавам. Многим позднее он попал на бронепоезд, став командиром орудия. К появлению красных отнесся с пониманием, платили они хорошо.

Нина думала: интересно, как скоро дойдут эти вести до Андрея? Разведка белых нерасторопна, не то, что ЧК. Умеют красные работать. Когда он узнает, то непременно кинется в Николаев на её поиски. Он тоже в розыске. Усложнила. Дура. И что теперь? Возвращаться? Не с пустыми же руками…

– Шулаев! – тихонько позвала Нина уже одетая в лёгкий тёмный комбинезон и чёрную мужскую кепку. Она стояла на лестнице, ведущей на чердак, держась за поручень, – Да иди ты сюда!