Докучаев. Книга вторая. Душевская

Зал продолжал хлопать, в спертом воздухе чувствовалась грань решимости.

В феврале 1905 года по всей Твери выли метели, плотным снегом забивало застывшие окна выше подоконников. После известия о поражении Московского восстания стачечный комитет города решил прекратить борьбу. Люди устали от кровопролития. Алексей умолял Нину:

– Едем со мной в Москву?! Меня ценит товарищ Выпин! Напиши письмо отцу… Потом обязательно вернёмся…, вместе, когда всё закончится! Я прошу тебя…

Глава 2

Глава вторая. Доктор

Затушив первую выкуренную сегодня папиросу о дно ещё чистой стеклянной пепельницы, генерал Костюченко прохаживался вдоль длинного стола по своему кабинету и разгонял узкими плечами дымную взвесь. Капитан Докучаев, выправившись на зелёной дорожке, наблюдал за движениями шефа, и докладывал:

– Подготовка к операции «Мелех» почти завершена, группа практически готова к работе. Остались лишь технические нюансы.

– Почти… практически. Какие именно, нюансы, капитан? Выражайтесь яснее…

– Взрывчатка, снаряжение, специальные сумки. Самолёт дожидается запчастей из Франции, это вопрос пары дней.

– Хорошо, действуйте. Меня уже достала эта чёртова ситуация. Твой план конечно дерзок. Но реализуем. Ты вот, что. Возьми второй самолёт, чтоб уж точно всё сошлось. Вдруг с первым возникнут проблемы?

– Как прикажете.

– И больше людей.

– Пилоты опытные, Польшу прошли. Думаю, лучше не сыскать. А, увеличивать группу – придётся вовлекать… Не считаю это нужным.

– А, что если встанет задача – действовать по обстановке? Справитесь?

– Постараюсь всё предусмотреть.

– Ладно… Как супруга? Ей, надеюсь, не сообщил?

– Никак нет Ваше превосходительство. Ей знать незачем.

– Хм… Она у тебя боевая. Если вдруг выведает – сорвёт дело …

– Она и не вспоминает об этом поезде.

– Это тебе кажется…

В каждом сезоне – своя тоска. С началом лета 1919 года в Крыму такая жара, что и людей днём не встретишь. А вот в улочках Феодосии веет морским бризом, он просачивается сквозь щели каменистой кладки и колышет цветущие ветви распустившихся яблонь. В недрах Петровского переулка скромная усадьба давно требовала покраски стен и ремонта протекающей кровли. Но хозяев тревожили проблемы иного толка. В тени заросшего сада белая ажурная скатерть накрыла стол на резных ножках. Чайные ложечки сияют у расписных блюдец, отражаясь небесным светом, медный самовар уже готов, и кипящая вода струится по двум чашкам, изъятым из чужого домашнего сервиза. Над банкой с цветочным мёдом зажужжала пчела. Ермилов потянулся к фарфоровому чайнику, на белых его манжетах мелькнули дорогие запонки. Теперь он хорошо одевается.

Душевская глянула и, негодуя, отвернулась в сторону моря, делая вид, будто самое удивительное на этом свете – проплывающие пароходы.

– Благодарю, Нина Дмитриевна, чай прекрасен…

– Ой, прошу я тебя… чай, как чай, – она плюхнула в него сгусток золотистого мёду и о чём-то задумалась.

– Долго ли Андрей Силантьевич на службе? – Ермилов понял, что хозяйка не в настроении, но пока ещё держал козыри в рукаве.

– Да Бог его знает…? Теперь видимся, как придётся. Зря он ринулся в эту вашу армейскую разведку. Предупреждала.

– Ну, позвольте заметить, с учетом его опыта, специальный отдел штаба – место как раз для такого офицера.

Душевская молча помешивала ложкой горячий напиток, с тревожным высокомерием глядя на стол.

– Э-м, помнится Вы меня просили…, неофициально… – он щелкнул замочком крокодилового портфеля и достал несколько фотографий, протянул их Душевской, – Вот, взгляните…

Она оживилась и отодвинула чашку.

– Это он? – заёрзала Нина Дмитриевна и, наклонившись, стала внимательно изучать тусклые чёрно-белые изображения.

– Да. Всё как Вы просили, я нашёл… Агентура конечно помогла, старые связи. Там сейчас трудно работать. Только поглядите…, красавец… Стоит на запасных путях в депо.

– Откуда фото?

– Из Николаева. Он на капитальном ремонте…

– Что, неужели? Больше года?

– Да. Один подвыпивший рабочий поведал, что состав полностью модернизируют. Вероятно, к чему-то готовят… Ремонт, как мы считаем, близится к завершению. И позвольте уведомить Вас ещё кое о чём, точнее кое о ком.

– Да, да, я слушаю.

– Дубинянский выжил и находится там же.

– Что ты говоришь?

– Представляете? К слову теперь у него вся голова в шрамах, рубцах и вмятинах, – он показал на себе, – Боюсь даже предположить, как его собирали, мерзавца. Зрелище конечно то ещё.

– Однако немного жаль, знаешь, он вообще исполнительный был мужик…

– И это ещё не всё… Поддымников Нина Дмитриевна, тоже… пережил тот штурм!

– Хм… Давненько ты не заносил столько новостей….

– Да… Он теперь в должности коменданта поезда. Всё такой же суровый сумасшедший. Водолазов в тот день срезал ему ногу из пулемётов… Ковыляет на протезе. Эта сволочь… быстро приспосабливается.

– Как ты дерзок в отношении бывших коллег, Ермилов…? Про Семёна Михалыча я слышала, – Нина с интересом разглядывала фотографии и складывала в пачку.

– И отирается вся эта компания в Николаеве по подвальным закрытым борделям! Представляете?! – усмехнулся доктор, – Совести никакой…

– А ты никак завидуешь?

– Да что Вы, упаси Бог! Кстати, они озлоблены на Вас, и поговаривают, что пробовали разыскать! Но сейчас им не до этого.

– Почему?

– Красные что-то замышляют, идёт подготовка, и «Маркс» в этом деле играет не последнюю роль.

– Водолазов с ними?

– Конечно! Он шикарно себя чувствует! Командует составом. Большевики сляпали ему новый великолепный штаб и дали служебную квартиру в городе, личного шофёра и авто! Все мечты этого мерзавца сбываются…

Душевская задумалась, отпивая остывающий чай.

– А Вы здесь живете? Вполне красиво… – огляделся доктор.

– Не говори ерунды, Ермилов. Это дача сослуживца Андрея, он как с месяц эмигрировал в Берлин, с семьей, и ключи оставил нам. Здесь из нашего только тряпьё да мой пистолет.

– Да, сейчас многие уезжают…

– Почему ты не уехал? Ты же врач, будешь всегда при деле…

– Я пока не решился, знаете ли. Думаю, эта битва ещё не завершена. Хотя, говорят, на днях идет огромный пароход в Константинополь, но все билеты уже проданы за два месяца, – хохотнул доктор.

– Битва… Хм. Хочешь, я достану билет? У Андрея на сей счёт есть возможности…

– Не могу, Нина Дмитриевна… Я теперь тоже вроде как на службе! – он усмехнулся, потом выждал момента и спросил, – Вы, словно чем-то раздосадованы?

Нина отложила снимки, выдохнула и вышла из-за стола. Смахнув с плетёного сиденья лепестки соцветий, опустилась молча в скрипучее кресло-качалку.

– Вы всё ещё охотитесь за этим поездом? Зачем?

Она мечтательно поглядела вдаль, где на солнечном горизонте виднелись силуэты пароходов.

– Затем, что это мой поезд.

– Понимаю, да, но… Нина Дмитриевна, на сегодняшний день Вы заочно арестованы… У красных имеются доказательства. Машинисты всё рассказали. Бумаги сфабрикованы. Вы же это знаете.

– Да, знаю…, конечно. Тем более, док. Тем более. Если так, чего терять? Чего бояться?

– Того, что Вы на третьем месяце.

Она глянула на него.

– Как ты понял?

– Вижу… Я врач, как Вы справедливо заметили.

– Андрей не знает.

– Нина Дмитриевна, это не моё дело…

– Я… ждала дня, чтобы ему рассказать. У него всё не просто, и… Эта новая служба, мы постоянно переезжаем… Я не знаю, как он среагирует. Такие времена…, и я тут… командирша хренова.

Ермилов увидел в ней ростки одиночества, которое хорошо изучил по себе. Он подошёл к ней и присел рядом.

– Вам не нужно этого бояться… Вы должны сказать об этом непременно. И муж примет это с радостью, у меня нет к этому никаких сомнений. Неужели, можно сомневаться в Докучаеве? Он спас Вас от гибели! Непременно… Непременно сообщите ему эту замечательную новость…

– Леонард, я хочу взглянуть на него.

– На кого?

– На поезд…

Вздохнув, он встал и отошёл, глянул на залив, поинтересовался:

– От скуки жаждете приключений? Вы будто и не слышали меня.

– Чёрт возьми, док, какая разница…, у нас нет денег даже на поездку за город…

– Нина Дмитриевна, раз уж такое дело, всё одно к одному. Собирался, но всё никак… – он вернулся к столу и сунул руку к портфелю, – Здесь деньги… с морфия… Я в ту ночь взломал сейф Водолазова и выгреб у него всё, что было… Скажу, вышло немало. Это Ваша доля…

– Чего замышляете, заговорщики? – неожиданно появившись, Андрей подошёл и поцеловал Нину.

– Здравствуйте, господин капитан.

– Добрый день.

– Что прячете? Хм…, это то о чём я думаю? Ермилов, Ваших рук дело? – с укором взглянул на гостя.

– Я лишь доставил… некоторые известия.

Ермилов смутился, коря себя за то, что не изловчился своевременно спрятать фотографические карточки за лацкан пиджака.

– Андрей, я хотела бы взглянуть на «Маркса», – Нина и впрямь уже обдумывала идею, готовясь к сопротивлению.

– Что? – Андрей, услышав это, отложил фото, – Зачем? Ты вообще в курсе, где он? Не в Феодосии! – изумился Докучаев.

– Я знаю! Он в Николаеве. Послушай, ты тоже когда-то мечтал добраться до Ростова… И с Божьей помощью…

– Я надеюсь, ты сейчас не всерьёз?

– Андрей, ты не понимаешь…

– Поговорим об этом позже.

Душевская не отступила, и напротив продолжила:

– Я строила этот поезд, и теперь мы его нашли! И я не хочу так просто отдавать его в лапы этих безумцев…, Андрей! – Она поднялась и шагнула к нему, – Я больше так не могу. Ты поступай, как хочешь. Я сама справлюсь. Только прошу, не препятствуй мне…

– Ты серьезно? Собралась в Николаев?! Хоть знаешь, что там красные?! Нина?! Ты говоришь о проникновении на оккупированную территорию!

– Я знаю! Андрей! Знаю! Но согласись, там знатный бардак!

– Ты не поедешь туда! Тем более одна!

– Хорошо…! Отпусти со мной доктора…?!

– Ты в своем уме?! Это самоубийство! Нина, я категорически против этой затеи! К тому же у нас нет на это достаточных средств!

Нина подошла к Ермилову и ногой выдвинула пухлый портфель из-под стола.

– Что это?

– Здесь достаточно. За время моей службы это было похищено. И вот вернулось.

– Действительно, Андрей Силантьевич, здесь много, есть и монеты… золотом. Я тоже помогу деньгами… – осторожно вмешался доктор, – Оружие достать кое какое… Изыщем там же на месте.

– Погодите, погодите… Какое ещё оружие?! Зачем?! Нина, что происходит?!

– Ничего, док имел ввиду пару «Наганов», для самообороны… Верно?

– Да, именно!

– Не держите меня за идиота…! Нина!

– К слову, Андрей Силантьевич, мне тогда пришлось вскрыть Вашу квартиру в Ростове… Только не волнуйтесь! Мы сделали всё тихо и тщательно, – добавлял масла в огонь Ермилов.

– Мы?

– Разумеется, с помощью проверенного форточника. Я ранее излечил ему сифилис, он кстати красноармеец. Квартиру мы заперли. И ключ положили на его место. Однако коньяк у Вас отменный…

Андрей ухмыльнулся:

– Негодяи… Что же, коли Вы такой богач, верните часы, – Докучаев прикурил папиросу, глядя на проплывающую баржу гружёную бурым углем.

– Не могу, простите господин Докучаев, их пришлось заложить…

– Зачем же вы их взяли, если в тот момент имели с собой ценности?

– Вы настаивали, я не мог отказаться. И представляете? На следующий вечер меня ограбили в порту. Хорошо, что я их заложил и оставил сумки…

– Нина, всё это полнейшее безумие, откажись от этой затеи.

– Андрей, едем со мной…

– Ты же знаешь у меня служба…

Понимая, что продолжать бессмысленно, Докучаев, затушив папиросу, негодуя, удалился в дом.

– Я сама справлюсь…

– Можем… кое-кого подключить, – доктор, насупившись, интригующе потянулся во внутренний карман за блокнотом.

– Только не говори мужу. Кто есть на примете?

– Старшина Шулаев, помните такого?

– Тот рыжий казак, что по пьяне… швырял…?

– Да, шашку в трактире. Говорят, метился в белых. Им не понравилось, что он размахивал красной скатертью над ними будто знаменем. Одного кстати так и проткнул…

– Добрый боевик, такой мне нужен. И где он?

– В Николаеве, как поезд встал, так отправился в отпуск и полгода слоняется по кабакам. Говорят, ищет другую работу, по душе… Теперь я хотя бы знаю район, где он ошивается… Это неподалёку от порта, что нам конечно на руку.

– Что ж, предложим ему работу, как только доберемся. Деньги всем нужны. Кто ещё?

– Есть ещё Гротов, он же Юрка-денщик. Тоже сомневающаяся личность, отличный наводчик орудий, здорово стреляет, такой пригодится на марше. Но боюсь, будем искать его по всему северу города.

– Николаева?

– Да, они все разбежались, когда затянулся ремонт. Там беспорядок в управлении такой, что…

– Может быть Шулаев знает о его местонахождении?

– Когда найдём старшину, расспросим…

Ночью в саду тихо, слышно, как стрекочут цикады. Гудки пароходов издали напоминают о детстве на Волге. Окно распахнуто полностью, едва колышутся тюли, чуть касаясь тёплого подоконника. Докучаев снова курит, стряхивая пепел за окно, стоя глядит в далёкую ночь, папироса его потрескивает. Нина рядом, в постели, не может уснуть, ей не спится теперь, про поезд все думы, про славный город Николаев. Наконец-то думает, услышал её Бог, дал надежду. А может сказать ему про беременность…? Нет. Забунтует. Молчать буду, потом, успеется…

– Откажись от этой авантюры…

Она повернулась к нему, подложила руки под голову и глядела на него, полуголого, загадочно курящего на фоне звезд.

– Я разведаю Андрей…, просто посмотрю, что к чему и вернусь….

– Зачем? Чего там смотреть? Я не понимаю…

– Этот поезд – моя жизнь, работа и…, если хочешь… судьба…

На следующий же день началась подготовка к дальней и опасной поездке. Нина Дмитриевна наконец-то воспряла, и чуть воодушевилась. Шевелиться стала гораздо быстрее, рано утром сделала зарядку и взялась за уборку на кухне, при этом планировала, помечая в блокнот. Купила вещи, одежду и снаряжение для серьёзного путешествия, в связи с этим в кой то веки выбралась в город на привоз. Ермилов сказал, придётся ехать почти триста километров в пассажирском вагоне. В духоте. Нужно будет, что-то есть, на чём-то спать, обязательны с собою лекарства, питьевая вода. Нина понимала, что за непродолжительное время из сурового командира она, к сожалению, превратилась в одомашненную даму, боящуюся грязи, сквозняков и заразы.

Благо, что не располнела, даже напротив. Сказывались опасения за чувства молодого мужа. Конечно, теперешнее её положение сулило обратное. Чувство оторванности от боевых операций, принятия решений и вообще реальности, мутило её разум. У неё никак не получалось стать прилежной и заботливой для капитана Докучаева, и сосредоточиться исключительно на их жизни, его служебной деятельности. Во-первых, от него нельзя было добиться практически никакой информации о том, что вообще происходит, кроме общих фраз и описаний того же, что пишут в газетах. Во-вторых, её склад ума как красного командира всякий раз натыкался на отторжение его белогвардейских догм и идей в большинстве их проявлений. Ей уже казалось, что надо искать нечто усреднённое, не углубляясь в нюансы левых и хотелки правых. Она всегда мечтала творить ту справедливость, которую для себя вынесла из прошлого опыта и этой войны. Иначе напрасны были бы все те страдания, что выпали на её долю, зря была бы и гибель многих людей, коих она знала и вела за собой. В чем её предназначение? Всё пыталась понять Нина Дмитриевна. Неужто удел её – домашние хлопоты да воспитание детей белого офицера, хоть и дорогого сердцу. Но всё же. Где она эта золотая грань, думала Душевская, за которой начинается её самостоятельный путь в этом адском безумии? Успокоение ей не было нужно и вовсе. Но что нужно? И понимала также, что, цепляясь за прошлое, пытается выхватить из него материальное, забывая о том, что духовное с него соскочив давно вдаль убежало. И никак воротить назад. И уж лучше, думалось, вперед идти и не оборачиваться. Да только хотелось, аж сил нет, как дотронуться до тех былых вещей, коснуться, запах их вновь почувствовать да звук услышать, что сопровождали ее на том пути, пройденном. А хотелось-то потому, что казалось, легко тогда было, радостно да безмятежно. И в самом деле позабылись тяготы. Лишь вещи и остались, будто усохли на месте как музейные экспонаты. И начинала она воротить заново то самое, увязывая его с днём сегодняшним в надежде вычудить что-то новое, никому недосягаемое, и только ей и понятное.

– На поезде придётся ехать через весь Крым, Нина Дмитриевна, на Джанкой, Перекоп, и Таврическую губернию, а там до Алёшек, – Ермилов показывал составленный им маршрут на маленькой карте, сидя за освещённым бронзовой лампой столиком вечером у них дома, – Учтите, Андрей Силантьевич приказал глаз с Вас не спускать, перед ним я своей лысиной отвечаю.

– Как бы за тобой глядеть не пришлось…, держи, – она подвинула ему чашку кофе.

– Благодарю. Вот здесь линия фронта поэтому обойдем с контрабандистами на паровом катере по Днепру до Южного Буга и выйдем прямиком к докам Николаева. Путь конечно небезопасный, но бои там не ведутся. Я уже нашёл с кем договориться, чтобы нас встретили.

– И с кем же?

– Завтра в два, у цирка «Три поросёнка». Вы придёте?

– Конечно, столь оригинальную встречу я не пропущу.

Встреча с контрабандистом по кличке Париж произошла в цветастой беседке неподалёку от входа в парк, под возгласы играющих детей, на фоне барабанной дроби и фанфар циркового оркестра, а также порхающих всюду воздушных змеев и ярких надувных шаров.

Париж имел вид зеленоглазого человека с живой мимикой, бледной, пару дней не бритой физиономией. Он был в польском клетчатом костюме и дорогой сорочке. Золотые часы неплохо смотрелись на татуированном запястье, сухие пальцы были зажаты в перстни и кольца. Сбитая на бок летняя кепка и американская жвачка усиливали ощущение человека опытного и далёкого от веры в верховенство закона и прочие придуманные кем-то правила.

– Мы таскаем всё – от алкоголя до людей. Так что с вами дело понятное. Но! Оружие, патроны, взрывчатка и всё что пахнет сапогами – под запретом. Если у вас этим проблемы – удачи. Я вас никогда не видел, – он повернулся на играющую в мяч ребятню, в ожидании их реакции.

Нина Дмитриевна расплылась, глянув на доктора:

– Да Бог с Вами…

Ермилов вторил «супруге»:

– С этим проблем нет.

Тогда Париж, поглядев недоверчиво, покряхтел и продолжил:

– Короче, со станции в Алёшках наймёте лошадь и доберетесь до Лимана, это озеро, довольно большое, там спросите Еремея, рыбака, найдете его, мужик такой здоровый, бородатый. Вас проверят, ему проблемы тоже не нужды, чтобы при себе не имели ничего запрещенного. Я уже повторяюсь… Еремею заплатите, сколько скажет, не знаю какой у него сейчас тариф, цены растут каждый день. Советую, берите больше денег, чтобы не пришлось…, по-иному рассчитываться, – он скривился, и нахально поглядел на Нину Дмитриевну.

Душевская в долгу не осталась:

– Как бы ему со мной считаться не пришлось.

– Хотел бы я на это посмотреть, – Париж перестал улыбаться и, нахмурившись, продолжил, – Чаще конечно с той стороны пробиваются, так что не знаю сколько возьмёт…

– Любезный, документы наши, когда будут готовы? – полюбопытствовал доктор.

– Дня два ещё и заберёте, но тоже стоимость возросла, сами видите, что в городе происходит…, дикая инфляция…

Нина Дмитриевна тщательно укладывала вещи в неуклюжий потрепанный чемодан, оставленный хозяевами дома. Предварительно вычистила и смазала тот самый маленький «Браунинг М 1906», приготовила запасную обойму. Наплечную кожаную кобуру нацепила на голое тело. Одела длинные серые шорты, новые, с большими боковыми карманами на молниях. Застегнула купленную на привозе светло-зелёную блузу и повязала на голову красную косынку. Зашнуровала крепкие в царапинах коричневые ботинки на низком каблуке. Оглядела зашторенную утреннюю комнату. С Андреем попрощались ещё ночью, когда за ним прибыла служебная машина.

Взяв чемодан, Нина вышла на высокое резное крыльцо и вдохнув благоуханье проснувшегося сада, заперла дом. Ключ спрятала за опанелку двери. Отправилась ждать трамвай, следовавший к железнодорожному вокзалу.

Под выбеленным сводом среди шума у главных дверей они встретились с Ермиловым. Довольный доктор уже купил билеты.

В светлом деревянном вагоне они заняли свои места напротив друг друга. Пассажиров было немного. Сквозь распахнутые окна с улицы пока ещё тянуло прохладой. Жара ещё не раскалила обшивку и не ворвалась в салон удушливым пеклом, ехать было приятно. Доктор поместил багаж на полки и снял лёгкий клетчатый пиджак и шляпу.

– Давно не ездила, так странно снова ощутить это.

– А я езжу часто, по Крыму конечно.

– Андрей уже дал ценные указания на счет меня?

– Конечно, велел приглядывать. Сказал, головой отвечаю…

– Это я уже слышала. Что еще, Леон?

– Кхм… В общем, больше особо ничего. Впрочем…, велел выйти на связь.

– Когда? Зачем?

– Нина Дмитриевна, я Вам сообщил только потому, что бесконечно доверяю… Прошу Вас, давайте не будем начинать путешествие с допросов. Умоляю. Это касается нас с ним, секретной службы и не более.

Она, нахмурившись, глядела на него.

– Я не знаю, зачем? Он сам скажет… Место и время я не вправе раскрывать даже Вам. Простите…

– Ладно, что же. Связывайтесь. Шпионы…

Поезд продолжал, грохоча, катиться по ухабам едва проснувшейся Феодосии. Люди с утра спешили на службы. Многие тянулись на рынок, чтобы элементарно купить еды. Обстановка в городе ухудшалась, блокада всё сильней сжимала возможности снабжения. Начались перебои с хлебом. Многих видов продуктов уже было не сыскать. Выручали частные хозяйства, с их помощью ещё можно купить молоко, сыры, мясо и овощи. В остальном же лавки и торговые сети, жившие за счет оборота промышленных товаров, повсеместно закрывались, распродавая остатки. Люди теряли места, покидали город и уезжали с полуострова.

– Не переживай так, Ермилов… Я сама могу о себе позаботиться.

– Я всё понимаю. Но он так меня настращал, что не куда и деваться! – доктор украдкой оглядывался по сторонам, изучая загорелые лица пассажиров. Нину забавляло его суетливое поведение.

– Расслабься… Скоро я угощу тебя вкусным обедом… Кстати, – она перешла почти на шёпот, – Ты всё с собой взял?

– Вы имеете в виду… Конечно, – он коснулся левого нагрудного кармана, под которым таилась кобура с оружием.

– У меня после рассказов этого Парижа возникло желание перестрелять всех контрабандистов.

– Нина Дмитриевна, я прошу Вас…, эти расстрелы уже в прошлом. Не забывайте, мы теперь с Вами чета супругов Богатырёвых, и едем, помните куда?

– В Тернополь.

– Отлично. Давайте постараемся ни в кого не стрелять…

– Хм… Это уж как придётся.

Угрюмого вида кучер с бордовым лицом в изорванной шляпе и такой же штопанной просоленной рубахе утомительно долго вёз их от Алёшек до голубого Лимана, правя упряжкой по пыльной каменистой дороге. Стояла тягучая жара. Запас питьевой воды стремительно истреблялся усталыми путешественниками. Телегу с дощатыми неудобными лавками нещадно трясло на ухабах, казалось, на следующей кочке или камне она попросту развалится, или отпадёт колесо. Связанные верёвкой чемоданы, подскакивая, болтались позади повозки. Нина то и дело поправляла сползающую с оголённого плеча расстёгнутую блузу, из-под которой выглядывал край рыжего ремня кобуры и бретель бюстгальтера. Данное обстоятельство заставляло отвлекаться беднягу кучера, он то и дело оборачивался, изображая загадочный вид, будто их кто-то догоняет. Ермилов это дело заметил и строго поглядел на Душевскую.

– Жарко, док…, – она поправила одежду и потрясла за край у декольте, пытаясь охладиться, после чего застегнула на одну пуговицу.

Хотя под остывшее солнце медленно плыло к закату, ужасная духота в степи и не думала прекращаться. Назойливая вездесущая мошкара тоже доставляла хлопот. Лошадь фырчала и отмахивалась от мошки хвостом. Док в очередной раз стянул шляпу и вытер вспотевшую лысину запылённым платком, после чего осторожно обратился к сидящему к ним спиной извозчику, мурлыкавшему про себя что-то. Казалось, ему эти трудности были привычными и абсолютно не мешали.

– Далеко ли ещё, любезный?

– Далеко…

Путешественники переглянулись.

– А Еремея нам покажешь? – поинтересовалась Душевская.

Мужик обернулся и показав изъеденную ветрами закалённую физиономию плутовато глянул на Нину. Ничего не ответив.

– Хм… – Нина удивлённо усмехнулась.

Доктор коснулся её запястья, в надежде успокоить:

– Расслабьтесь, Нина Дмит…

– Ты оглох что ли?! Тебя спрашивают?! – Нина не сдержала скопившегося за долгую дорогу раздражения и рявкнула, встряхнув закисший эфир. Казалось, пространство после этого очистилось и стало легче дышать. Только Ермилов, скривив лицо, потрепал правое ухо: