Докучаев. Книга вторая. Душевская

– Господи… Вы так кричите…

Кучер снова повернулся к ним и непринужденно, обнажив сгнившие остатки того, что когда-то называлось зубами, благоговейно изрёк:

– Будет тебе Еремей…

Нина взглянула на измученного Ермилова и театрально закатила глаза.

Встреча с загадочным контрабандистом состоялась к полуночи, под скрипучим керосиновым фонарём, ноющим на ветру. Около ветхой маленькой пристани пахло болотом, но с затона подувало прохладой, прибивая вспенившиеся волны на зернистый песок. На берегу беспорядочно валялись деревянные лодки. Вдоль мостков на искривлённых шестах трепыхались изорванные сети.

Еремей, огромный с испещрённым красным лицом и густой бородой мужик в чёрной просоленной фуражке и домотканой рубахе из-под которой выглядывала в широкую полосу тельняшка, в огромных яловых сапогах, глядел на них с высока и с сильным опасением, не скрывая того.

– Вытряхивайте, – распорядился он, показав прутиком на пыльные чемоданы и смятую котомку доктора.

Они взялись раскладывать на дощатый настил свои вещи. Еремей с интересом наблюдал за Ниной, как она, встав на одно колено, ворчала и ковырялась с замками. Затем бородатый контрабандист, присев на корточки, стал аккуратно ощупывать выложенную одежду, открутил крышку и понюхал флягу с водой, заглянул в коробки с зубными щётками, порошком и хозяйственным мылом. Не найдя ничего запрещённого встал и вальяжно подошел к Ермилову:

– Подыми.

–Хм. Пожалуйста, – доктор растопырил руки в стороны и с тревогой поглядел на Душевскую, предвидя реакцию, когда очередь дойдёт до женщины.

Закончив обыскивать доктора, суровый Еремей переключился на Душевскую и стал осторожно к ней подступаться.

– Э-э.. не, не! Ты своими оглоблями до меня не дотронешься…! – она отступила, тыча в его сторону пальцем, – И не мечтай…!

Он встал и, прохладно поглядев на её «мужа» буркнул:

– Прощевайте, – развернулся и прихрамывая стал удаляться в сторону рыбацких избушек.

– Погодите! Постойте, любезный…, одну минуту…!, – доктор выкрикивал вслед уходящему великану, – Нам с женой необходимо посоветоваться…!

Еремей остановился, оглядывая шумящую волнами береговую линию.

Доктор быстро отвел Душевскую в сторону и начал шептаться:

– Вы что делаете?

– Что? Я не дам себя трогать этой обезьяне, Ермилов!

– Хорошо, но не говорите с ним в таком тоне, иначе конец истории…!

– Я думала нормальные люди, женщин не обыскивают?!

– Вы в своём уме? Какие люди? Это бандиты! Нина!

– У меня здесь вообще-то два пистолета! – она потрясла грудь перед обалдевшим доктором, – Забыл? Твоя бандурина с двадцатью зарядами… Не мог чем побольше вооружиться? Думаешь, я в этот балахон спроста нарядилась?!

– Вы скоро, али как? – сетовал Еремей.

– Хм… да, да… Сейчас…! – отзывался ему доктор.

– Поговори с ним, Леон, скажи, мол, жена не в состоянии терпеть чужих лап, спроси, сколько он возьмёт, если… меня не обыскивать…?!

– Что ж, славно… – доктор будто очнулся и побежал навстречу суровому контрабандисту, – Э… Как Вас…там? Ермолай!

– Еремей.

– Ой, простите…Еремей… Понимаете… моя жена… она…

Нина наблюдала за их невнятным диалогом. Шум волн позволял лишь уловить интонации. Наконец Ермилов, подскочив к ней, шепнул:

– Просит пятьсот рублей!

– Он, что офонарел? – она вскипела и через плечо доктора вскрикнула – Ты что совсем…?!, – но Леонард остановил её:

– Тихо, прошу Вас тихо, Вы… Если он уйдет, нам самим не добраться никогда. Понимаете? Вспомните, зачем мы пришли? Смотрите, ведь ясно, что он здесь монополист. И других людей нам не сыскать… Нина Дмитриевна, давайте решаться…

– Док, это очень много… – она подумала секунду, – Значит так… Давай по-другому поступим… – Душевская отодвинула «мужа» в сторону и подбоченясь прошла вперёд, расставив загорелые за день ноги, – Ну давай верзила, обыскивай, только гляди! Предупреждаю…! Я дюже строптивая…

Еремей, похоже, взрадовался и, погладив бороду, крякнул. Подойдя, взглянул на неё большими, как у молодого коня, синеющими глазищами. Вроде и спокойный он был, но, казалось, чуть что – одичает непредсказуемо. Думал взорищем подавить её перед тем как начать, да не вышло. Нина и не таких жеребцов видывала. Отстранился на шажок, присел и взялся осматривать ботинки, попросил поднять подошвы. Пощупал, постучал по каблуку. Затем стал трогать шорты, прошёлся по бедрам, добрался до карманов, большие пальцы растопырил и, сужая, повёл ближе туда, куда это делать уж совсем не следовало. Нина, сжав зубы, едва сдержалась, чтобы не убить его прямым ударом колена. Доктор закрыл лицо руками, понимая, что это конец. И когда обнаглевший Еремей похотливо сграбастал мозолистыми ручищами её ягодицы, Душевская, выплеснув ярость, врезала ему тем самым местом, что соединяет бедренную кость с берцовой. Разгоряченный с разбитым носом рыбак свалился, заохав. На этом обыск закончился. Благо нос уцелел. Пролив немного крови на рубаху Еремей опомнился, раздумывая, что же делать дальше. Затем так уж и быть согласился отвести их за двести рублей.

В лодке всей богатырской природой он принялся налегать на весла, смазав постным маслом раздолбанные уключины, чтобы их не было слышно на воде. Ветер постепенно стих и стало безмятежно. Миллиарды звезд проплавали по ночному куполу, и теперь каждый шёл по своим делам и только в свою сторону.

– Хватит на меня глазеть, товарищ! – отрезвляла его Нина, завязывая на голове красную косынку, – Вы так всех пассажиров отвадите.

– А Вы бы тут по тише… – прогундел Еремей, – Всего лучше молчать…, звуки далёко идуть.

– Идуть… Вот и не пялься, функционер, греби себе знай…

– Дорогая…, прошу. – призывал Ермилов.

– Кстати, не поняла…? Где же тот паровой катер, на котором нас обещали прокатить до самого Николаева? А?

– Сгорел он, – буркнул угрюмо лодочник, – Да потонул…

– Хм. Как грустно…

Большая шестиместная лодка прошла уже несколько километров по мерцающим изгибам серебристой глади, обходя множественные островки и следуя по известному только Еремею маршруту. Иногда скользили узкими протоками вдоль песчаных оврагов, обшитых грядами спящих кустарников и усеянных сотнями ласточкиных норок. В лунном свете лодку хорошо видно издали. Уставшей от долгого пути Нине нестерпимо захотелось спать и, накинув вязаную кофту она, задремала, приложив косынку на плечо терпеливого доктора. Через какое-то время опомнилась. От бегающего по векам яркого луча, по лицу веяло тёплом. Душевская подняла голову. Доктор шептал ей на ухо:

– Помните…, главное держать себя в руках…

Со стороны берега кто-то истерично кричал в рупор, доносившееся эхо требовало:

– ….мание …! ….одку …ановить… …ёсла …брать… уки… ержа… ерх…!

Сбоку к ним быстро приближались контуры внушительного плота, собранного из брёвен, стянутых верёвками. На них неподвижно стояли люди, из-за яркого фонаря их лиц не было видно. Когда подошли вплотную, Еремей без суеты стал подвязываться к ним веревкой, просовывая её через вбитую в дерево гнутую скобу. Они вырубили установленный на мачте прожектор и включили обычные ручные фонарики. Нина и Ермилов, изобразив крайнее удивление, глядели молча, держа руки на уровне плеч, успев незаметно сунуть оружие под скамейку ещё до встречи с патрулём.

На едва покачивавшемся плоту оказались четверо в красноармейской форме.

Сухощавый маленький офицер в тёмно-зелёной каске «Адриана» потребовал документы от путешественников и принялся водить лучом фонарика по искусственно состаренным бумагам, проверяя их досконально.

– Та-ак… – сказал.

Двое молодых бойцов с трёхлинейками наизготовку стояли позади него. Четвертый воин на корме возился с багром.

Нина не сводила глаз с командира, была готова к любому фокусу, из кобуры у него торчал «Наган», на шее болтался большой медный бинокль. Изучив изрядно потёртые паспортные книжки её и доктора, и не потребовав при этом документов у лодочника, он поглядел на Ермилова:

– Адам Николаевич?

– Да…, я… – фонарь осветил улыбку и бледные ладони доктора, зажмурившегося от яркого света.

– Куда следуете?

– Мы с супругой…, Глашенькой… перебираемся в Тернополь, – сдобно вымолвил Ермилов.

– Что ж, тогда вместе с Глашей идём на борт, саквояжи с собой… Оружие? Иного толку запрещённые вещи при себе водятся?

– Помилуй Бог… – «Глашенька» подала руку «мужу» и перекинув ногу шагнула на скользкий плот.

Солдаты тщательно проверили их вещи, вытряхнув на мокрые брёвна. Молодой красноармеец в будёновке с огромной звездой, обыскав Ермилова, приблизился к Нине, но затихший было командир, вдруг включился и приказал ему отставить. Выключил фонарик и сам направился к ней. Взглянув на её лицо, почуял веющее от незнакомой женщины абсолютное равнодушие с примесью желания его утопить. Обошёл её сзади и осторожно, аккуратно и почти профессионально обыскал сверху вниз, пробежавшись вспотевшими ручонками по груди и бёдрам. Она держалась, как могла, молила только, чтобы этот дрищ в каске поскорей отскочил, пока она не сделала какую-нибудь шалость. На этот раз Душевская стерпела.

Ермилов в мыслях перекрестился, предвидя благополучный исход. Однако надоедливый офицер, не удовлетворившись, вдруг опомнился и кивнул одному из подчинённых:

– Кобызенко, вперёд… – стоявший без дела боец кинулся осматривать лодку, взобравшись в неё, стал крутиться. Еремей сидел на своём месте, почти не обращая на него внимания, и докуривал смердящую самокрутку. Он явно знал этих ребят, дежуривших на заставе. Наверняка был с ними в сговоре, и неохотно делился заработком. Нина подумала, что этот громила мог легко подать им любой сигнал, в том числе…, закурив папиросу.

Доктор с Душевской напряглись, ситуация ещё развивалась. Заметив, как красноармеец принялся заглядывать под лавки, Нина немного повернулась, чуть отступив, приготовившись выхватить у офицера пистолет из кобуры и ребром ладони ударить по гортани. А Ермилов качнулся ближе к маячившей винтовке в руках рыжеусого красноармейца, который точно не сумеет её удержать и рухнет в воду. Ждали.

Повисло тревожное чувство, даже офицер приподнял каску за козырёк, над вспотевшей чёлкой и взялся за кобуру поглядывая на Ермилова, на подчинённого в лодке, шарившего по сырому днищу. Наконец, молодой боец выпрямился и облегчённо произнёс:

– Чисто, товарищ командир… – стал вышагивать обратно на плот.

Все дружно выдохнули. Офицер торопливо сунул паспортные книжки Ермилову и сухо процедил:

– Всего хорошего.

– До свиданья, товарищи… – отозвался док, и выгнувшись, спрятал паспорта во внутренний карман запачканного пиджака.

Пока плот медленно отдалялся, Еремей безмолвствовал, и когда дозорные скрылись в темноте, пошарил у себя за спиной и бережно положил на сырой пол пистолеты в кобурах.

– Норовил было ко дну пустить…

– И чего не пустил? – Нина схватила «Браунинг» и передала Ермилову его тяжёлый «Маузер».

– Ума не приложу…, – он поглядел на неё как жеребёнок на мамку, потом досадливо опустил глаза и принялся могучими мускулами ворочать вёсла.

Нина ухмыльнулась доктору и отметила:

– Вот так…, дай жопу потрогать, и хоть пушку вези…

Еремей фыркнул сердито.

Леонард, закрыв лицо, расхохотался, оправдываясь:

– Вы уж простите…, пистолеты эти… памятные, от дяди достались… Везём на продажу… Жить надо… на что-то ….

– Да я гляжу…, памятные… Никак дядя Ваш любил очередями палить… Ну, полно сочинять… Ясное дело, что не простые. Но… только чтоб ни одна душа. Я на такое мало соглашаюсь, а то и пресекаю. А тут вот слабину дал… Раз такая у Вас… аккуратная барышня….

– Тьфу ты… Привязался…

В красном городе Николаев сгустилась промозглая ночь, на водной ряби у туманных очертаний пирса покачивались, елозя обросшими бортами ветхие баржи, плескались паровые катера с пьющими чай экипажами в обшитых вагонкой каютах. В воздухе пахло свежим уловом. Под утро в вышине ещё чернели, играя мускулами полчища туч.

Лодка надрезала килем песчаный берег, и уткнулась. Заиленная неприметная бухта, усеянная мелкими ракушками, идеально подошла для завершения пути. Ветер с залива трепал волосы, шуршал в коряжистых ивах. Распрощавшись с Еремеем, они отблагодарили его двумястами рублями, да ещё сотню положили сверху за оказанное содействие.

– Патрулю… Прочее жене, – приговаривал Еремей. Намотав на руку ржавую цепь, он натужно потащил тяжёлую лодку обратно в воду через плещущийся прибой. Нина и Ермилов стояли на мокром песке и глядели ему вслед.

– Спасибо Вам! – Ермилов помахал ему. Нина молча «просияла» улыбкой.

– Даст Бог, свидимся… – громко отвечал лодочник, усаживаясь, опять таращился на Душевскую.

– Оброните Вы ему хоть словечко… на прощание, – сочувственно предлагал доктор.

Нина повернулась к доктору, и окончив улыбаться, отрезала:

– Пошли.

Они с трудом поднимались вверх по склону, скользя подошвами по зыбкой тропинке, песок сыпался в обувь. Задыхаясь, волокли чемоданы и спорили:

– Да Вы ему просто приглянулись! Оказались по душе… Ну как мужчине, понимаете? Что тут такого?

– Док, вот если бы тебя сначала за член, а потом за жопу тормошили? Ты бы тоже в конце истории сказал: До свиданья…! Всего Вам доброго?!

– Хм… Если бы трогала женщина? Думаю…, пренепременнейше…

– Тьфу ты! Не женщина, а вот такая…, морская чудо-горилла?! – она кивнула в сторону залива, где под луной ещё виднелась отплывающая лодка.

– Положим, Нина Дмитриевна, он меня тоже обыскал, правда, конечно, не трогал, особо…

– В том то и дело, тебя просто обшарил, а меня ощупал, стервец. Ладно, Бог с ним, давай уже о деле… Ты, кстати, Андрею об этом ни слова…

– Что Вы, я умею хранить тайны.

– Ага, не забыла как ты умеешь… К слову, сколько до города ещё плестись?

– Километра три, в обход порта… Нина Дмитриевна, тогда была совсем другая обстановка! Угрожала реальная опасность!

– У тебя на каждом шагу опасность. Ох-хо… Ещё бы где-то выспаться, а, Леон? И помыться…

– Есть там за портом одно местечко, я разузнал. Главное до него добраться. Давайте… я понесу Ваш чемодан?

– Не…, свой тащи, у тебя ещё сумка. Я справлюсь…

В захолустном ночлежном доме при трактире «Самецъ», что неподалеку от туманных пристаней, условия были сносные. Название заведения хоть и сперва вызвало раздражение Нины, однако приемлемые цены за услуги и ночёвку компенсировали всю тягостность от возникшей у неё ассоциации с их давешним знакомым. Холодная вода в ржавом рукомойнике была в доступности, и даже с позволения тучной хозяйки Марины Арнольдовны Аръенбах разрешалось сколько угодно пользоваться примусом. Кое-как переночевав на ужасно неудобной двухъярусной кровати в мизерной комнатушке, под методичные забеги тараканов по обшарпанным стенам и подоконнику, с утра, они, оставив за оговоренную плату вещи в шкафу под замком в комнате самой мадам Марины, отправились налегке в город на поиски загадочного старшины Шулаева, а также ещё более скрытого от мира Юрки-денщика.

Им предстояло обойти немало шумных трактиров, прежде чем отыскать следы сошедшего с поезда отставника Данилы Моторыча. Набегавшись до боли в ногах по ближайшим бесчисленным кабакам, они наняли извозчика. Солнечный полдень обещал гостям города густейшую жару. К сожалению дождь, собиравшийся излиться ещё вчера на побережье бухты, так и не исполнил задуманное. Синий небосвод отражался на блестящих крышах раскалившихся улиц. И спастись можно было только под сенью зеленеющих аллей и высоких каштанов. Они очутились у облезлых дверей заведения c разноцветной вывеской «Дохожiй», без надежды найти в нём искомого субъекта, так как в меню у входной арки значились только: «свежiе батоны, супы наварiстые, борщи украiнские, сало на развесъ, прохладнiй квасъ». За крайним продуктом в этом списке, изнемогая от духоты, и отправились наши герои, придерживая лёгкие летние шляпы. Шагнув в углубление прохладной прихожей с каменными полами, и пройдя сквозь запах испеченного расстегая, насчитали в обеденном зале цокольного этажа с десяток деревянных столиков в два ряда, да несколько молчаливых гостей, брякавших ложками о фарфоровые тарелки. Они попросили по стаканчику холодного напитка, чтобы распробовать его качество и направились к дальнему столу… Как вдруг….

Рыжие усы старшины дрожали с частотой его пульса, покрасневшие глаза суетливо двигались, он ловко орудовал двухсотграммовой чекушкой, держа её под столом. Радовало то, что начал оживать.

– Потому что здесь нельзя… Но все выпивают… Видите того, с животом, в жёлтых трусах, он каждый день со своей наливкой…, и меня угощал…

– Что же, не дурно, Данила Моторыч… – прервала Нина его наблюдения, поставив бумажный стаканчик на покарябанный стол.

Перед взъерошенным старшиной остывал нетронутый борщ с торчащей ложкой из островка сметаны, стаканчик из-под кваса с налитой водкой он не выпускал из трясущихся рук.

– А Вы тут зачем? – поглядывая то на Нину, то на доктора встревожился Шулаев.

Глава 3

Глава третья. Старшина

Он был в целом тот же, в начищенных по армейской привычке ботинках, одет в гражданское, светлая мятая сорочка была полу расстегнута, твердил, что клетчатые брюки взял на прокат. Однако тонкое лицо с рыжими усами под веснушками изрядно закраснело в последние полгода.

– Хотим вот… с тобой поговорить, – Ермилов, отпив квасу, причмокнул.

– Как ты, Данила Моторыч? – спросила расслабившаяся в прохладе полуподвала Нина Дмитриевна, откинувшись на спинку стула.

– Да нормально.

– Где ты сейчас? Чем живешь?

– Нигде. Ничем…, перебиваюсь, нанимаюсь на дела, где разгрести, кому в рожу треснуть, за долг спросить. На прожить хватает. Меня в заводском районе уже знают.

– А как служба? Поезд? – тихонько интересовался доктор.

– А на хер оно всё пошло …

– Обидевшись? – спросила Нина.

– На Вас? Да что Вы, Нина Дмитриевна? Пиявка пусть обижается… Да нет, чего… Что сбылось, не воротишь. А вы никак теперь с беляками?

– Мы ни за тех и ни за этих – ответил доктор.

– Сами по себе, – заключила Нина.

– Ну…, коль с офицером бежали, я напрямую и спрашиваю… А, меня искать? Стало быть, дело какое? Не случай же вас в эту харчевню завел…?

– В эту именно случай. Мы расскажем тебе всё Данила Моторыч, только можем где-то в другом месте поговорить?

– Пошли ко мне, я тут недалеко проживаю…

Они отпустили извозчика. Минуя тенистые маленькие дворики втроём добрались до Островного переулка и спустившись по гранитным ступенькам, оказались в огороженном античными колоннами сквере. Посреди него высился двухэтажный добротный некогда зажиточный особняк бежевого оттенка. Теперь же домовладение было порезано на множество квартир. Само здание уже несёт следы запустения и недолжного ухода, местами течёт крыша. Коммунальная комната Шулаева спряталась в конце мрачного высокого коридора на втором этаже, и представляла из себя зрелище не многим лучше, чем их ночлежка в порту. Сквозняк трепыхал лохмотья выцветших обоев, доски паркета в полу скрипели и местами поломались, однако старшина гордился электрической лампочкой и тем, что их коммунальный дом № 29 по улице Социалистической уже полгода как подключен к электросетям. У входа слева висела на гвоздике его казацкая шашка с плетёным из кожи ремешком. Рядом на деревянных плечиках засаленную стену прикрывала гимнастёрка с орденами и крестами. У окна с видом на густые ветви мостилась койка с полосатым матрасом на панцирной сетке, пара расшатанных стульев задвинулась под полуовальный стол, придвинутый плоской стороной к стене. Где-то на верху под потолком чикали ходики.

– Говорите тихо… – шептался старшина, – Соседи на работе…, но и домоседов хватает.

Нина и Ермилов, расположившись около стола, рассказали о своих планах, предложили Шулаеву вступить в их группу, обещая немалые деньги за помощь.

– Поэтому ты нам и нужен…, но дело опасное. Решать тебе. Если нет? Этого разговора никогда не было, и мы тут же уходим, – подытожила Душевская.

– Да чего решать? Я согласен… Засиделся в этой дыре. С поезда меня полгода как сняли, приказали ждать… А, чего ждать? Скучаю я по настоящему походу… Он потянулся в шкафчик и вынул бутылку с остатками вина.

– Договорились. Тогда второй вопрос. Где Гротов Юрий, денщик этот? Говорят, лихой артиллерист? Мне бы такой сгодился…

– Я видел его месяца два назад…, – Шулаев, глотнув из бутылки, загадочно побрёл к окну, и опёрся на подоконник. Застонав, подержался за ноющую печень – Он в заливе тонущих баб спасал…

Душевская, подперев подбородок и изумлённо переглянувшись с доктором, заметила:

– Ермилов, в этом городе творится невообразимое…

– Спасать тонущих, Нина Дмитриевна, дело благородное, я считаю… – вступился Леонард Исаакович.

– Попили мы с ним тогда славно, и баб всё-таки спасли. Но где он теперь ошивается ума не приложу…

– Удивительная история. Что же, вопрос его поиска отложим на потом. Значит так. Мне нужна бричка и лошади, оружие, в том числе тяжёлое, и база за городом.

– Зачем? – Ермилов напрягся и глянул на неё из-под очков.

– Чтобы не таскаться пешком по жаре… Ты не устал Леонард?

– Я? – он понял, что она имеет в виду своё здоровье, – Да, то есть конечно… Но…

Шулаев, почесав затылок, высказался:

– Бричку и лошадей можем взять в аренду. Базу… да есть вариант, я поразмыслю… Ствол у меня есть, но, чтобы достать пулемёт…? Хотя… нужных людей я покажу.

– Погодите, погодите…! – заерзал доктор, – Что значит база?! Что значит тяжёлое?! Нина Дмитриевна нам пора срочно поговорить!

– Тихо, не кричи, док. Сказано же, уши за стенкой. Говори, здесь нет чужих…

– Хм… Мы с Вами так не договаривались…! А, как же Андрей Силантьевич?! Что Вы намереваетесь провернуть? Что я ему скажу?! – шептался доктор.

– Успокойся Ермилов. Ты же не думаешь, что я сюда тряслась через весь полуостров, чтобы скромно постоять в сторонке и поглядеть на свой бронепоезд? Неужели мы не провернём хоть какую-нибудь акцию? Тебе самому-то не пакостно, что в твоем медпункте теперь кто-то орудует вместо тебя? Спирт твой медицинской в себя заливает?

– Акцию?! Вы о чём?! Как?!

– Ну к примеру, смотри… давай поможем Андрею, нароем побольше сведений об их намерениях. А там и решим по обстановке… Но подготовиться надо… Леонард. Чёрт подери, Ермилов! Ты же знаешь мои тайные мысли!

– Вы мечтаете им завладеть? Нет. Я в этом не участвую… – он вскочил с места и шагнул к двери.

– Сядь ты, Леон, не драматизируй. Давай… проведём разведку, а там посмотрим. В любом случае хуже мы не сделаем…

Ермилов секунду покрутился и уселся обратно на скрипучий стул.

В разговор добавился Шулаев:

– Да и пиявке Водолазову насолить лишним не будет.

– Точно Данила Моторыч.

– Ладно. Но только прошу Вас, Нина Дмитриевна, разведка и всё, без лишнего шума…

– Естественно.

С помощью новых связей Шулаева взяли крепкий фаэтон и двух резвых коней, заплатив конечно немало. Забрали свои чемоданы у мадам Арьенбах и, дождавшись позднего вечера собрались ехать договариваться, на счёт оружия к Шуре Соколовой, державшей подпольный игральный дом, а также по слухам занимавшейся в свободное время сводничеством.

Проехав через узкий тёмный коридор улицы Новой Ткацкой, выбрались на улицу Старую Больничную, в поисках трактира «Чёрная каланча». Без особого труда нашли искомый объект. Там действительно возвышалась старая каланча с заколоченными окнами и снятой лестницей, поскольку, как следовало из рассказов Данилы Моторыча высотку уже с десяток раз облюбовали и использовали самоубийцы, в основном прыгали с неё морфинисты да проститутки. Приземлялись они прямиком на железную крышу трактира, то пробивая, то порядочно заминая её. Всё в зависимости от телосложения вниз летящего. Поэтому рачительный владелец заведения, к несчастью расположившегося на месте старой пожарной заставы, устав от сего обстоятельства, принял непростое решение: лестницу с каланчи сорвать, подходы как следует забором огородить.

Остановили грохочущую повозку на другой стороне тёмной улицы, вышли, огляделись. Наверху на мансарде заведения, где располагались номера, курила громко хохоча подвыпившая парочка. Справа и слева от входа в «Чёрную каланчу» в окошках, напоминающих узкие амбразуры, виднелись освещённые керосинками лица посетителей, на столах отсвечивали пивные кружки, глухо доносилась грустная мелодия в исполнении цыганского дуэта – молодая пара в национальных одеждах ловко управлялась со скрипкой и гитарой, и уже начали петь. Они втроём вошли по небольшому вытертому подошвами крыльцу, сложенному из кирпича, толкнув увесистую дверь, попали в полумрак заведения, наполненный приятными звуками и кисловатым запахом хмеля. Душевная публика ненадолго отвлеклась от выпивки, и внимала исполнению любовного романса. Посетителей сегодня было много. Шулаев уверенно повёл Нину и доктора за собой вдоль подсвеченной лампами барной стойки, и подошёл к армянской внешности человеку с длинными, седыми прядями, умиротворённо сидящему на высоком стуле и оглядывающему зал. Данила Моторыч с ним о чём-то быстро перекинулись.