Грязный город

Сара мгновенно улавливала малейший намек на раздражение: не все полицейские на местах охотно подчинялись женщине, и сломить их сопротивление часто бывало очень сложно, – но Мак оказался настроен вполне дружелюбно.

– Хотел спросить: по-вашему, есть связь между этим делом и пропавшими двойняшками?

Сара поражалась, как Маку удавалось что-то произносить внятно, почти не размыкая губ.

– Маловероятно, но эту версию я не исключаю, – ответила она.

Мак потер затылок.

– Даже подумать страшно, что какой-то псих рыскает вокруг и похищает девочек. Аж дрожь пробирает.

Сара кивнула.

* * *

Уже совсем стемнело, когда собаки у школы взяли след Эстер Бьянки, который привел их к речке, но там они стали метаться из стороны в сторону, водя кинологов кругами. Прочесывание местности ничего не дало, в ходе докладов о результатах поисков не всплыло ни единой детали, за которую можно было бы зацепиться. Волонтеры заняли небольшой домик для скаутов возле школы, где поставили раскладушки для всех, кто нуждался в отдыхе. Поиски планировалось возобновить на рассвете.

Покидая вместе со Смити зону поиска, Сара заметила, как какая-то брюнетка с микрофоном в руке стягивает с себя объемную куртку. Это прибыла репортерская группа из двух человек. «Вероятно, местное телевидение, – предположила Сара. – Интересно, скоро ли появятся представители СМИ из Сиднея?» Усаживаясь в машину, Сара оглянулась. Она не слышала, что вещала журналистка, но видела ее силуэт в круге яркого света. Женщина показывала в сторону речки, рукой с вытянутыми пальцами снова и снова разрубая воздух, что означало: прямо здесь.

Они вернулись в полицейский участок, где до поздней ночи вместе с Маком составляли и уточняли список тех, кого собирались опросить на следующий день. Полицейским было приказано всю ночь патрулировать город. Лейси договорилась с местным мотелем о предоставлении номеров всем, кто не будет находиться на ночном дежурстве. Кинологов разместили по два человека в номере, но через день они уедут, даже если ничего не найдут. Сару и Смити в Сиднее ждали другие дела, но она полагала, что в Дертоне им придется задержаться как минимум на несколько дней. Автомобили родителей Эстер были припаркованы за зданием мотеля, чтобы их никто не увидел с дороги.

От полицейского участка до широкой подъездной аллеи мотеля «Лошадь и трость» Сара и Смити доехали за несколько минут. Они заглянули в бар – единственное помещение во всем здании, где горел свет. Мужчина за стойкой представился владельцем мотеля. На нем была грязная голубая майка, которая, словно дорога, прорубленная сквозь буш, рассекала его плечи, густо покрытые темными волосами. Саре он напомнил мужской персонаж, в которого любила перевоплощаться Амира. Дочь сирийских мигрантов, Амира обожала строить из себя туповатого австралийского мачо в замызганной майке-алкоголичке. «Это ж надо так обозвать невинный предмет одежды!» – возмущалась она, морща нос, как всегда делала, если считала что-либо нелепым. Хозяин мотеля, буркнув что-то себе под нос, вручил им ключи и продал Смити упаковку из шести банок пива. От выложенного бетонными блоками вестибюля мотеля тянулся длинный ряд комнат.

Войдя в свой номер – затхлое помещение с меблировкой начала восьмидесятых, – Сара скинула обувь, легла на кровать и смежила веки. Левой рукой накрыла обожженную солнцем правую, положив ладонь на часы матери, которые, как и она, всегда носила на правой руке.

Маме Амира нравилась. «Она – красивая женщина». Ее мать всегда подчеркнуто произносила местоимение «она», словно сравнивала Амиру с Сарой или, может быть, с самой собой. Сара, со всех сторон прямая как палка, внешне была больше похожа на отца. Маму, она подозревала, раздражало, что от нее дочь унаследовала только леворукость. Но сама Сара была рада, что ей не досталась пышная грудь матери, не передалась ее вызывающая манера величаво вплывать в комнату, мгновенно приковывая к себе взгляды. С другой стороны, разве не таких женщин всегда выбирала Сара? Она вздохнула. Не время сейчас думать об Амире. И не время спать. На завтра Сара вызвала криминалистов, но для начала им со Смити следует самим осмотреть машины. Она встала с кровати и, пошарив в сумке, нашла фонарик.

Затем вышла в коридор и постучала в соседнюю дверь, в номер Смити.

– Нужно осмотреть машины родителей девочки.

Смити вышел на стук в трусах и рубашке. На столе за его спиной стояла открытая банка пива.

– Черт возьми, сержант, с тобой не соскучишься.

– Жду тебя у машин.

* * *

Сара обошла обе машины. От металлических дверей тускло отражалась вывеска мотеля, подсвеченная флуоресцентными огнями. Вдохнув полной грудью, Сара размяла плечи. Машину Стивена она хотела осмотреть сама. Она натянула перчатки. Подошел Смити. Сара дала ему ключи от «короллы» Констанции. Сейчас она себя чувствовала героиней одного из сериалов о работе полиции, которые Амира вечно заставляла ее смотреть, хотя у Сары они вызывали лишь раздражение, поскольку были напичканы неточностями.

– Ты мой отважный сыщик, – сказала однажды Амира, лохматя короткие волосы Сары. – Правда, в сериале тебе не позволили бы быть лесби.

– Копы в тех фильмах вечно на грани срыва, – фыркнула Сара. – Я не такая, как они.

Амира в ответ лишь рассмеялась.

Присев на корточки, Сара заглянула под переднее пассажирское кресло и высветила фонарем очертания какого-то предмета. Часы показывали почти полночь, но у Сары сна не было ни в одном глазу. Даже Амира сочла бы, что это уж слишком легко. И впрямь смешно, что Стивен не потрудился избавиться от улики. Рукой в перчатке Сара осторожно вытянула из-под сиденья детскую туфлю – из черной кожи, с пряжкой на боку. Судя по детальному описанию, что дала Констанция, Эстер была именно в этих туфлях, когда уходила из дома в школу.

* * *

Дверь открыл Стивен, словно он их ждал. Шел первый час ночи, то есть фактически уже наступила суббота.

– Вам придется проехать с нами в отделение, – сказала Сара.

– Зачем? – спросил Стивен крикливым голосом, одновременно с вызовом и испуганно.

Боялся он не зря. Мак подтвердил, что Стивена Бьянки никто не видел там, где, по его словам, он находился в момент исчезновения его дочери. Также Мак договорился, чтобы Саре выделили кабинет для допросов в региональном управлении полиции, расположенном в Роудсе, поскольку в полицейском участке Мака не было оборудования, необходимого для проведения допросов по столь серьезному делу. И они рассчитывали, что региональная штаб-квартира полиции произведет более устрашающее впечатление. Стивен пока еще не был задержан, но Сара хотела, чтобы он чувствовал себя как под арестом. Он молча сидел на заднем сиденье «коммодора». Мимо закрытых окон автомобиля струилась черная ночь. Левая нога Стивена, близко находившаяся к рычагу переключения передач, отбивала дробь как заводная. Смити и Сара и не думали его успокаивать: пусть понервничает.

У Амиры тоже была привычка отбивать дробь ногой. «Это потому, что мы, бисексуалы… – Она тыкала пальцем себя в грудь. – Мы – как это правильно сказать? – более энергичные люди, – говорила она с сильным сирийским акцентом, имитируя речь отца. – Это вы, лесбиянки, вечно усталые. – Амира закатывала глаза. – А мы нет, не такие. Энергия из нас бьет ключом». Голос матери, высокий, с придыханием, Амира почему-то никогда не имитировала. Сара слышала его на видео, которое показывала ей Амира. Там она танцевала для родителей, поздравляя их с тридцатилетним юбилеем супружеской жизни. С родителями Амиры Сара не была знакома и теперь уже никогда не познакомится. Две недели миновало с тех пор, как Амира произносила имя Сары, обещая, что это в последний раз. Две недели Сару уже никто не называл иначе как «Майклс» или «босс».

* * *

Сара закрыла дверь кабинета для допросов и прошла к столу, за которым сидели Смити и Стивен. Усаживаясь, она взглянула на Стивена, и у нее мелькнула праздная мысль: интересно, какое мнение у присяжных сложится об этом красавчике? Стивен стиснул зубы: должно быть, рассчитывал, что его снова будет допрашивать Смити.

Сара включила цифровое записывающее устройство и наговорила стандартное вступление.

– Итак, Стивен. Вспомните, пожалуйста, что вы делали в пятницу? – вполне приветливым тоном попросила она.

Взгляд Стивена метнулся к Смити, словно он надеялся, что тот более благоразумен и спасет его.

– Я уже говорил. Я был на работе. Домой вернулся около пяти. К тому времени, когда добрался до конторы и узнал, что меня разыскивала жена, рабочий день уже все равно подходил к концу.

– Давайте вернемся к тому, что было чуть раньше. Что вы делали утром? Точнее, теперь уже вчера утром, – поправилась Сара, глянув на настенные часы.

– Как я сказал ему… – Стивен дернул головой в сторону Смити, – в пятницу я приступаю к работе поздно, не раньше десяти.

– Везет вам, выспаться успеваете, – заметила Сара.

Стивен опустил веки, словно отгораживаясь от нее.

– Кто отвозит Эстер в школу?

Он снова открыл глаза.

– Констанция. Вам же это известно.

Теперь он выглядел спокойнее. Саре хотелось немного его встряхнуть.

– Вы с Констанцией часто ссоритесь? – спросила она.

– Бывает.

– Как Эстер реагирует на это? На ваши ссоры?

– Да прекрасно она реагировала, – огрызнулся Стивен, снова посмотрев на Смити.

Сара отметила, что ответил он в прошедшем времени.

– Стивен, вы всегда были уверены, что Эстер – ваш ребенок?

– Естественно, она – моя дочь.

Казалось, к нему возвращается самообладание. Он откинулся на спинку стула, ладони держал на столе.

– Стивен, что вы делали в половине третьего?

– Как я уже говорил вашему напарнику, я наносил новую разметку на автостраде.

– Один? В вашей бригаде это допускается? – уточнила Сара.

– В принципе нет. – Стивен напряг плечи, словно отказывался признавать очевидное. – Обычно мы работаем парами. Но один из наших ребят заболел. Я просто доделывал. – Он взглянул на Сару.

– Что вы доделывали? – Сара смотрела в блокнот, слушая его. «Заболевший коллега?» – записала она.

– Разметку, – снисходительным тоном ответил он.

– Где конкретно вы работали?

– На выезде из города, – вздохнул он, – на том участке дороги, где стоит щит, обозначающий границу Дертона.

Это соответствовало показаниям начальника Стивена. Тот подтвердил, что направил его туда, но то, что он действительно находился там, Сара знала только со слов самого Стивена.

Пришло время предъявить ему улику.

– Стивен, ваша жена подтвердила, что эта туфля из той пары обуви, в которой ваша дочь вышла из дома в восемь часов утра в пятницу тридцатого ноября.

Смити положил на стол туфлю в прозрачном пластиковом пакете.

– Для протокола. Прошу обратить внимание, что констебль Смит представил мистеру Бьянки вещественное доказательство под номером 466, – произнесла Сара. – Стивен, объясните, пожалуйста, как эта туфля оказалась в вашей машине?

– Где вы ее нашли? – У Стивена раздувались ноздри.

– Под передним пассажирским креслом в вашем юте, – ответила Сара.

Стивен переводил взгляд с Сары на Смити и обратно. Те молчали. Тогда он склонился над пакетом, внимательно рассматривая туфлю, словно искал пятидесятидолларовую купюру в высокой траве. Плечи его опустились.

– Да, похожа на ее туфлю. Но я не знаю, как она оказалась в моей машине. – Тон его изменился: стал менее вызывающим.

– Стивен, как минимум два человека в школе заметили, какая на ней была обувь. – Сара заглянула в записи Мака. – Ваша дочь не могла играть в нетбол, потому что забыла дома кроссовки. Физрук хорошо рассмотрела туфли Эстер, когда решала, сможет ли девочка в них играть.

– Вы все не так поняли, – заявил Стивен, словно только теперь осознал всю серьезность своего положения. Но было в нем что-то деревянное. Фальшивое. Чувствовалось, что с его языка так и рвется слово «стерва».

– Значит, вы не можете это объяснить? – спросила Сара.

Ей нужно было его разговорить, да так, чтобы он захлебывался словами, не в силах остановиться. От услуг адвоката Стивен отказался, но ведь он может и передумать.

Молчание.

– Стивен…

– Что бы я ни сказал, это неважно, да? – выпалил он, глядя на Смити. Тот не поднимал головы от бумаг, которые лежали перед ним на столе. – Что бы я ни сказал, вы все перекрутите так, как вам удобно. – Открыв рот, Стивен смотрел то на Сару, то на Смити.

– Мы пытаемся прояснить несоответствия в ваших показаниях, мистер Бьянки, – сказала Сара. – Это наша работа. Вы же наверняка понимаете, что обнаружение этой туфли – факт, противоречащий вашему утверждению о том, что вас не было рядом с Эстер в два тридцать?

Саре вспомнился другой кабинет, где напротив нее сидел, сцепив ладони, мужчина в коричневом джемпере с желто-зеленой окантовкой по краям рукавов. Традиционный мужской джемпер, вполне характерный. Мужчина отрицал, что продавал видеозаписи со своей пятилетней внучкой. Не сообразил, что Сара смотрела эти видеозаписи и что на одной фигурировал мужчина без трусов. Ни лица, ни даже торса его видно не было. Зато, как указал эксперт, виднелся край коричневого джемпера – край рукава с желто-зеленой окантовкой, то и дело попадавший в кадр.

– Я об одном прошу: найдите ее. Но нет, вы же слишком заняты, тратите здесь попусту время. – В голосе Стивена появились визгливые панические нотки. Так ребенок, упав, озирается по сторонам, проверяет, не наблюдает ли кто за ним, готовый зареветь во весь голос, если увидит, что кто-то спешит к нему на помощь, подумала Сара.

Стивен зажмурился и опустил голову на стол. Смити посмотрел на Сару. Она поняла, о чем он думает. Она думала о том же самом. Время идет, а толку никакого. У них нет оснований для ареста Стивена. Туфлю они тщательно осмотрели под ярким светом: крови на ней не было. Не было следов крови и в его машине. Они уже вызвали мобильную группу экспертов-криминалистов, и кто-то согласился поработать ночью, но результаты они получат не раньше завтрашнего дня. Туфлю они отдадут на экспертизу сразу же, как закончат допрос, но Сара хотела, чтобы Стивен увидел эту улику и знал, что она у них есть.

Стивен все еще не поднимал головы со стола.

Смити кивнул на него, словно спрашивая: «Можно я его допрошу?»

Сара отодвинулась: «Давай. Он твой».

– Каким путем вы добрались до ручья? – осведомился Смити.

Стивен вскинулся, приковался взглядом к констеблю.

– Я же сказал: я был на работе. – Он заскрипел зубами.

Смити перегнулся через стол и шепнул что-то Стивену на ухо, да так тихо, что ни Сара, ни записывающее устройство не уловили его слов.

Стивен вскочил на ноги. У Сары сжалось сердце еще до того, как он набросился на констебля. Рано или поздно придется давать объяснение этому происшествию в суде.

По мнению Сары, Смити обладал отменной реакцией, выше среднего, но все равно не успел увернуться и получил удар в нос. Сара стремительно поднялась со стула, обогнула стол и, крепко обхватив Стивена сзади, рывком оттянула его на себя.

– Стивен Бьянки, – произнесла она стандартную фразу, – вы арестованы за нападение на сотрудника полиции. Вы не обязаны ничего говорить или делать, если сами того не пожелаете. Все, что вы скажете или сделаете, может быть зафиксировано и использовано как доказательство в суде. Это ясно?

Стивен резко дернул головой назад. Будь она выше – рослым здоровенным парнем, – удар пришелся бы ей прямо в лицо. А так ей ничего не стоило быстро уклониться.

Сара глянула на видеокамеру системы безопасности в углу комнаты, на ее мигающий красный огонек. Вывела Стивена в темный коридор, передала его дежурному и велела оформить задержание. Затем вернулась в допросную.

– Ты как? Жив?

– Вполне, – прогундосил Смити. Из носа у него шла кровь.

– Давай посмотрим, что у тебя тут, – сказала она.

– Теперь он никуда не денется, – улыбнулся Смити, сверкнув окровавленными зубами из-под усов. Сара подумала про Амиру. Вспомнила, как та, потная, с приклеенными обвислыми усами стояла на сцене и, широко раскинув руки, принимала аплодисменты пьяной толпы.

Льюис

Декабрь 2000 года

Если б до той пятницы Льюиса Кеннарда спросили, какое у него самое главное воспоминание об Эстер, он ответил бы не колеблясь. Тот день, когда он разбил аквариум с золотыми рыбками, запомнился ему главным образом тем, что в классе царили тишина и покой. Прохлада и сумрак. Казалось, стулья и парты только и ждали подходящего момента, чтобы перестроиться, расположиться в более хаотичном порядке.

Это произошло за год до исчезновения Эстер. Незадолго до того дня ее и Льюиса назначили в пару дежурить в Черепашьем уголке. Согласно одной из многих железных установок миссис Родригес, в каждую пару дежурных входили один мальчик и одна девочка. В те дни, когда Льюис и Эстер дежурили, Ронни Томпсон нередко торчала рядом, развлекая их болтовней через дверь. Правда, миссис Родригес почти всегда прогоняла Ронни, говоря, чтобы шла убирать мусор на школьном дворе вместе с другими детьми, раз у нее есть время бездельничать.

– Льюи, хочешь сам сегодня положить листья салата? – спросила Эстер, снимая крышку с аквариума, в котором сидела черепаха Регги. Оставаясь вдвоем, они называли друг друга Эсти и Льюи. Здорово, когда есть человек, пусть даже девчонка, с которым используешь в обращении особые прозвища, известные только вам двоим.

Льюис кивнул и, поправив очки на носу, полез к черепахе. И, естественно, локтем задел стоявший рядом аквариум с золотыми рыбками. Разве могло быть иначе? Повернувшись, он увидел, как аквариум полетел на пол. Льюис оцепенел, ошеломленно глядя на осколки стекла, лужу воды и двух золотых рыбок с выпученными глазами, которые, хватая воздух маленькими ротиками, смотрели куда-то мимо него. С низкой парты, возле которой стоял черепаший аквариум, Эсти схватила стакан для карандашей. Это была жестяная банка, в какой продают консервированные бобы, только без этикетки и выкрашенная в зеленый цвет. Эсти положила стакан на пол и указательным пальцем задвинула в него сначала одну рыбку, затем вторую. И даже не поморщилась от того, что прикоснулась к их склизким тельцам. Оглядевшись, она схватила старую бутылку из-под «Спрайта» и плеснула из нее в стакан немного воды, предназначавшейся для Регги.

В дверях появилась миссис Родригес.

– Льюис, что здесь происходит? – резко спросила она, поднимая взгляд от пола на дежурных.

Льюис будто онемел и одеревенел. Душа у него ушла в пятки.

– Я нечаянно опрокинула аквариум, мисс, но, думаю, рыбок мы спасли. – Эсти со стаканом в руке без страха смотрела на миссис Родригес.

После он пытался поговорить с Эсти об этом происшествии, поблагодарить ее, но она лишь рассмеялась и пожала плечами, словно это был сущий пустяк.

* * *

Вскоре после этого – в конце пятого года обучения – все мальчишки из класса Льюиса перестали с ним водиться, словно от него воняло за милю. Впервые он понял, что его чураются, во время игры в школьный гандбол. Пяти- и шестиклассники играли на бетонной площадке возле столовой. Самым престижным считался квадрат, расположенный ближе всего к зданию столовой с плоской крышей. Место выбывавших игроков занимали другие, подобно тому как пузырьки, поднимаясь к горлышку бутылки, лопаются и сменяются другими, всплывающими со дна. Существовало негласное правило: мальчишки сначала выбивают из игры девчонок.

Льюис помнил, что это было почти за год до исчезновения Эстер, когда все уже ждали наступления летних каникул. В недели, предшествовавшие Рождеству, школьники делали то, что обычно поручали им делать учителя: строили домики из деревянных палочек, раскрашивали картинки, подозрительно похожие на те, что давали им раскрашивать год назад. Миссис Родригес отпустила их на обед пораньше, и почти весь класс собрался на площадке для игры в гандбол. Льюиса первым выбили из соревнования, послав ему низкий мяч, которого он никак не ожидал на начальном этапе матча. Он напился из фонтанчика и сел на скамейку, ожидая возобновления игры. Обычно за обеденный перерыв они успевали сыграть несколько партий. Льюис смотрел, как два последних игрока бьются за победу. Игра была окончена. Белые тенниски повставали со скамеек и пошли занимать квадраты. Чем престижнее квадрат, тем больше игроков стремились поскорее выбить тебя уже с первых ударов. Льюис выбрал самый крайний квадрат. Мячи ему посылали низкие, подлые. Одноклассники смеялись, наблюдая, как он изо всех сил пытается их отбить. На один из отбитых им мячей раздался крик «аут!», хотя никакого аута не было.

– Да вы что, ребята? Какого черта? – Льюис услышал визгливые нотки в своем голосе.

Мальчишки разразились глумливым хохотом.

– Вылетай, приятель! – крикнул кто-то с утрированным английским акцентом, передразнивая его. Английский акцент Льюис перенял у матери и теперь никак не мог от него избавиться. Он и внешне был похож на мать: маленький, бледный, с тонкими каштановыми волосами, как у нее.

Льюис повернулся и пошел на скамейку.

– Тебе там самое место, Луиза! – крикнул кто-то ему в спину.

Судя по голосу, это был Алан Чэн. Льюис всегда дружил с ним. Несколько раз, когда отец Льюиса работал допоздна, Алан приходил к нему в гости. Однажды они вместе смотрели документальный фильм о стихийных бедствиях. Льюис помнил, что произошло с океаном перед обрушением цунами: вода отхлынула от берега, обнажив песчаное дно и кораллы, которые обычно не видны. Брату Льюиса, Саймону, нравился голос Дэвида Аттенборо[6], и он всю передачу просидел на полу перед телевизором. После Алан никогда не заводил разговор о том, какие звуки издавал брат Льюиса, как он горбился, подавшись вперед всем телом, так что лицом едва не касался телеэкрана.

Льюис дошел до скамейки и двинул дальше, направляясь на игровую площадку перед школой.

– Давай, давай, вали! – снова кто-то крикнул ему вдогонку.

И вслед ему понесся смех. Льюис завернул за угол школьного корпуса и увидел Эсти и Ронни. Они сидели под большим фиговым деревом. Он зашагал к девочкам. Глумливый хохот за его спиной стих, словно поглощенный цунами. Эстер смешила Ронни, строя рожицы. Внезапно она подняла глаза и, заметив Льюиса, пригласила его в их компанию.

* * *

После той ужасной игры до конца недели мальчишки обзывали его «Луизой» и отворачивались, если видели, что он подходит к ним. В общем-то, они с давних пор иногда его дразнили – особенно с того времени, когда увидели Саймона, которого мама Льюиса привела на пикник в День Австралии[7]. Но теперь в их насмешках появилось что-то злобное, словно они на дух не переносили самого Льюиса. На переменах он продолжал сидеть с девчонками. Думал, если не будет попадаться на глаза мальчишкам, их враждебность исчезнет сама собой.

В следующий понедельник, когда Льюис пил из фонтанчика, у него за спиной вырос Симус.

– Двигай отсюда, педик, – с подчеркнутой медлительностью протянул он.

Льюис ушел, вытирая рот тыльной стороной ладони.

И это оскорбительное прозвище приклеилось к нему. Поначалу его произносили тихо, потом стали кричать на весь школьный двор. Сидеть с девчонками было не так уж и плохо. Ронни любезно делилась с ним сэндвичем с нутеллой, причем делала это с гордостью, словно восхищалась собственной щедростью. Льюис думал о том, что сказал бы его отец, если б узнал, что он водится с девчонками. Между ним и отцом Эсти произошел безобразный инцидент: мистер Бьянки обвинил отца Льюиса в том, что тот продал ему некачественную газонокосилку. Не понравилось бы отцу Льюиса и то, что его сын якшается с Ронни. Если он видел где-нибудь в городе мать Ронни, с его языка слетало презрительное «шваль» – довольно громко, так что его голос вполне отчетливо доносился из открытого окна машины. Но Ронни была нормальной девчонкой. Главное – не слушать все, что она болтает. А еще лучше – перестать внимать ее трескотне уже через десять секунд. Это золотое правило.

Во дворе перед школой был участок, выложенный четырьмя бетонными плитами. Идеальная площадка для школьного гандбола, где Льюис и стал играть с девчонками. Обе владели мячом из рук вон плохо, но Эсти через несколько дней поднаторела. Чем лучше получалось у Эсти, тем Ронни сильнее расстраивалась и играла все хуже и хуже. На ее лице возникало то же выражение, какое Льюис видел у теннисистов, когда отец переключал телевизионные каналы. Тот терпеть не мог теннис. «Если я захочу послушать, как люди кряхтят, можно найти что-то поинтереснее тенниса».

* * *

Точнее было бы сказать, что все мальчишки перестали общаться с Льюисом в школе. К концу той четверти он уже две недели все перемены проводил в компании Ронни и Эсти. Возвращаясь домой, Льюис увидел недалеко впереди Кэмпбелла Резерфорда. В этом не было ничего необычного. Кэмпбелл жил в той же части города, где и Льюис. Он шел, не торопясь, сохраняя дистанцию между ними, но Кэмпбелл обернулся и, глядя на него, крикнул: