Грязный город

– Здесь одна британка, Софи Кеннард, держит салон красоты. У нее можно выгодно приобрести профессиональную косметику. Она просто творит чудеса.

Констанция невольно взглянула на стриженные каскадом волосы женщины. Короткие, они были покрашены в огненный цвет, прореженный рыжеватыми и светлыми прядями. Прическа – классика жанра. Идет она женщине или нет – по крайней мере, ее никто не упрекнет, что она не следит за своей внешностью. Позже Констанция выяснила, что «салон красоты» размещался в сарае на заднем дворе дома британки, где женщины с накидками из черного полиэтилена на плечах и трубочками из фольги в волосах стояли и курили на газоне, бросая окурки на клумбы.

– Ты недавно в нашем городе, – сказала женщина. Поскольку это был не вопрос, Констанция не ответила. – Я Шелли Томпсон. Можно просто Шел.

Выпрямившись во весь рост, Констанция увидела, что едва доходит Шел до плеч.

– Поехали ко мне, а? Посидим, чайку попьем? – предложила Шел.

В ее зеленый фургон с широким серебристым выступом по всему периметру кузова, наверно, могло бы уместиться человек десять. Он чем-то напоминал галактический корабль: казалось, может уцелеть при вхождении в плотные слои атмосферы. Констанция безропотно села в свою серебристо-синюю «тойоту» и поехала за Шелли к ее дому.

* * *

В кухне у Шел оказалось чисто, но не прибрано. Ближний к стене край рабочего стола был заставлен контейнерами для обедов, бутылочками с газировкой и мисками с фруктами. Младший ребенок Шел, Рики, был еще грудным младенцем. Самая старшая из ее детей, четырнадцатилетняя Кайли, широкобедрая, с худыми ногами, всем своим видом демонстрировала нарочитую небрежность. Ярко подведенные глаза и толстый слой туши на ресницах придавали особую выразительность ее рыжеватым бровям. Как и многие четырнадцатилетние девочки, она вела себя грубовато, вызывающе. Потом Констанция не раз встречала Кайли на улице. Школьная юбка на ней была подвернута в поясе несколько раз, чуть ли не до самого зада обнажая блестевшие на солнце белые ноги. Сама Констанция в подростковом возрасте особо не бунтовала. А Стив никогда бы не позволил, чтобы его дочь ходила по улицам с тонной макияжа на лице. Шел была всего на шесть лет старше Констанции, и это означало, что Кайли она родила довольно рано. Через пять лет Шел снова погрязнула в пеленках, потому что у Кайли появился Калеб. Первый внук Шел. Отец ребенка растворился где-то на просторах штата Виктория еще до рождения Калеба.

– Хочешь чипсов, солнце? – предложила Шел, когда ее дочь пошла из кухни с черно-белым пакетиком Burger Rings.

Констанция кивнула и взяла пакетик чипсов со вкусом зеленого лука.

На ручке духовки висело кухонное полотенце с рисунком из комиксов «Футрот-Флэтс»[13].

– Какое красочное, – заметила она, показывая на полотенце, чтобы Шел поняла, о чем идет речь, – у меня таких ярких полотенец нет. – Произнеся это, Констанция забеспокоилась, что ее реплику примут за выражение высокомерия.

Расхохотавшись, Шел выдвинула один кухонный ящик, затем другой, перебирая стопки полотенец с карикатурными изображениями австралийских парней и девиц, среди которых затесались штуки две с изображением австралийского флага.

– Стоит купить одно полотенце с австралийской символикой, все сразу думают, что ты их коллекционируешь, и начинают дарить тебе такие полотенца на каждое Рождество, на каждый день рождения, чтоб им пусто было. Но в этом году я всех предупредила: если хотя бы унюхаю кухонное полотенце, им не поздоровится. – Она судорожно выдохнула, фырча от смеха, к которому Констанция вскоре привыкнет.

* * *

Спустя шесть лет, почти день в день, Констанция, высадив дочь у школы, снова ехала к Шел на чашку чая, как она это обычно делала по утрам. Эстер она отвозила в школу пораньше, в восемь часов, чтобы та до звонка успела поиграть с друзьями. Шел к ее приезду кипятила чайник и наливала ей чай в одну и ту же чашку, и, входя в ее дом, Констанция мгновенно как-то сразу расслаблялась, успокаивалась. В ту пятницу утром они сидели за столом в кухне, где пол был выложен квадратной белой плиткой и висели шкафчики из сосны. Констанция видела, что посреди двора разбиты новые клумбы. Шел была куда более предприимчива, чем Констанция; у нее все горело в руках. Она привыкла приноравливаться к обстоятельствам. Успевала закупить все необходимое для дома, хотя магазины работали всего четыре дня в неделю до четырех часов. Если ехала в большие супермаркеты в Роудсе, всегда брала с собой «эскимосик»[14], чтобы продукты не испортились по пути домой.

Шел опустила в белый заварочный чайник четыре пакетика чая «Липтон», залила их кипятком и закрыла крышку. В одной руке она что-то прятала за спиной.

– Не хочу, чтобы мои сорванцы это видели. – Она торжественно положила на стол упаковку шоколадного печенья «Тим-Там».

Руки у Шел были полные и загорелые, но лицо бледное. На висках просвечивали вены, змейкой убегавшие под короткие крашеные волосы. Нос широкий, а брови редкие, невыразительные, исчезающие на концах. Муж Шел, водитель грузовика, часто бывал в разъездах, поэтому Констанция всегда приходила к Томпсонам без Стива, да и не желала она брать его с собой. Конечно, обе семьи могли бы устроить совместное барбекю, но Констанция к этому не стремилась: ей казалось, что в доме Шел она может быть другой – менее требовательной, крикливой, разборчивой. Одновременно менее женственной и больше похожей на ту женщину, какой представляла себя. Шел была осью своего дома. Все ее дети, вся жизнь семьи крутилась вокруг нее, словно она обладала некой силой притяжения. На Констанцию это действовало успокаивающе, будто здесь она защищена от всех бед и невзгод.

Во время беседы Шел водила ладонью по чайнику, будто поглаживала маленькую зверушку. Она протянула Констанции облитое шоколадом печенье, на котором от ее теплых пальцев остались крошечные вмятинки.

* * *

Они выпили два чайника, и только потом Констанция села за руль своей «тойоты». Она обратила внимание, что муравейник в углу палисадника Шел разросся, стал выше. Предыдущим летом сыновья Шел пустили струю из шланга в одно из отверстий в холмике, и дом наводнили спасавшиеся бегством муравьи. «Не хочешь поменяться: ты мне свою малышку, а я тебе пятерых своих сорванцов?» – частенько шутила Шел, подмигивая Констанции. Эстер Шел всегда любила, и со временем дошло до того, что ее дочь сначала бежала к Шел, если сдирала коленку или находила что-то интересное в ее саду. Констанция помахала подруге, облизала шоколад с костяшки пальца и повернула ключ в замке зажигания. Машина зафырчала, как лошадь, отказывающаяся брать препятствие, затем чихнула и заглохла. Констанция повторила попытку, но услышала лишь тихое тиканье.

– Что случилось, милая? – крикнула Шел, направляясь к ее автомобилю.

– Стиву надо позвонить, – ответила Констанция.

– Пит вот-вот будет дома. Посмотрит твою машину.

Шел уже стояла возле нее.

– Мне скоро нужно быть на работе, а Стив сегодня заступает на смену с десяти, – объяснила Констанция. – Спасибо, что предложила помощь, я очень тебе признательна, но Стив и сам с удовольствием покопается в моторе. Мужчины-итальянцы, как ты понимаешь, очень щепетильны на этот счет.

Какое-то странное выражение скользнуло по лицу Шел.

– Тогда тебе нужен телефон.

Она повернулась и пошла к дому. Констанция вылезла из машины, но, прежде чем успела нагнать Шел, та закрыла за собой дверь. Констанция осталась стоять у автомобиля, как будто и не собиралась идти в дом следом за подругой. Шел вынесла телефон, дождалась, пока Констанция позвонит. За шесть лет, что они были знакомы, Констанция ни разу не видела, чтобы Шел не улыбалась так долго.

Она подошла ближе к дому, пытаясь поймать более устойчивый сигнал. После того как она связалась с мужем по беспроводному телефону, Шел забрала у нее трубку. Лицо подруги оставалось непроницаемым.

– Дай знать, если еще что понадобится, – сказала Шел, снова скрываясь в доме.

* * *

Приехал Стив. Шел вышла на крыльцо, но не махнула ему в знак приветствия, не поспешила к их машине, как ожидала Констанция. Правда, Стив тоже с ней не поздоровался. Даже когда они жили в Мельбурне, он не особенно стремился общаться с подругами жены.

– Мне нужен гаечный ключ меньше того, что я взял с собой! – крикнул Стивен из-за открытого капота. – Придется съездить домой.

– Так ты у Шел попроси, – ответила Констанция в открытое окно автомобиля. – У Питера наверняка есть.

Глядя на приближающегося к крыльцу Стивена, Шел отвела плечи назад… как будто приготовилась к чему-то. Иначе и не скажешь. Стивен что-то буркнул ей, но Констанция его слов не расслышала. Шел с каменным лицом сквозь зубы процедила что-то в ответ. О чем они?

Констанция выбралась из машины. Хотела уже, повинуясь природному инстинкту, встать между ними. Но тут Шел отвернулась и громко произнесла:

– Сейчас вынесу тебе ключ.

Констанция не могла отделаться от мысли, что это было сказано для нее. Она подошла к Стивену, но тот даже не взглянул на жену. Констанция стояла рядом, не зная, как нарушить молчание.

Из дома снова вышла Шел. Теперь она улыбалась.

– Держи, – небрежно бросила она, вручая Стиву гаечный ключ. Странный момент, свидетелем которого стала Констанция, миновал. И что это было?

* * *

Стив отремонтировал автомобиль Констанции и поехал на нем домой, чтобы проверить ход. Она села за руль его юта, где в кабине имелось два ряда сидений. Констанция уже отвыкла водить машину с ручным управлением и надеялась, что Стив, ехавший за ней следом, не слышит скрежета механизмов, когда она переключает коробку передач. Самые важные разговоры между ними происходили в машине, когда они ехали вдвоем. Обстановка располагала: куда проще обсуждать серьезные темы, если сидишь рядом, но смотришь на дорогу, а не в лицо. Мир за окном движется, и оттого кажется, что все временно, что любое слово можно отменить. В его прежнем юте – когда родилась Эстер, Стив купил пикап побольше – они впервые заговорили о женитьбе. Констанция дала ему понять, что для нее это не имеет значения, но, если он хочет на ней жениться, она возражать не станет. Стив слушал, задумчиво кивал, глядя на белую разметку на середине дороги. Предложение он ей сделал полгода спустя, зимой – на пляже Сент-Кильды[15]. «Думаешь, ты могла бы выйти за меня замуж?» Он задал тот же вопрос, что и тогда в юте, но на этот раз протягивая ей кольцо.

Констанция подумала про Шел, вспомнила, как та натянуто улыбалась, махнув им на прощание.

– Я не знал, что ты дружишь с Шелли Макфарлен, – сказал Стив. Она проследовала за мужем в кухню. Он повесил ключи от ее машины на крючок над телефоном.

– Я часто бываю у нее, – ответила Констанция. Сама не зная почему, она никогда не говорила Стиву, что они с Шел близкие подруги. На протяжении многих лет позволяла ему думать, будто бегает по хозяйственным делам. Впрочем, нет, конечно, она знала, почему вводила мужа в заблуждение: его мать всегда рьяно занималась домашним хозяйством, и Констанция жила с тягостным ощущением, что она обязана быть такой же фанатичной хозяйкой. Но у нее с давних пор сложилось впечатление, что Шел и Стив не ладили в школе. Шел ни разу не была у Констанции дома. – И теперь она Шелли Томпсон.

– Я не стал бы с ней общаться, – сказал Стив, проходя мимо нее к холодильнику.

– Почему? – Констанция повернулась, глядя, как муж что-то высматривает на полках.

Стив захлопнул дверцу холодильника, так ничего и не взяв из него.

– Она только себя любит. Вечно всем недовольна.

– Сегодня утром она была какая-то не такая, – заметила Констанция, злясь на себя за бесхребетность: Стивен поливает грязью ее подругу, а она с ним соглашается. Ну почему она идет у всех на поводу? Констанция сама себе была отвратительна. – Стив, ты не должен недолюбливать мою единственную подругу. Других у меня здесь нет, – добавила она жеманным беспечным тоном.

Бьянки против всего света. Так всегда было. Стив в любом споре принимал сторону своих родных. Возможно, в этом-то все и дело. Мать Стива, Мария, скончалась два года назад. Сердечный приступ. Мертвой ее обнаружил Стив. Констанция надеялась, что теперь-то они уедут. Вернутся к прежней жизни в Мельбурне, а Дертон останется в прошлом. Но Стив отказался уезжать. Да, мама его умерла, но здесь живут его тетя, кузены и кузины. Констанция чувствовала себя чужой на этих шумных итальянских сборищах. На первых порах ее считали робкой. Потом – надменной. Теперь, она была уверена, ее записали в стервы.

Констанция отдала мужу ключи от его машины, пальцами коснувшись его руки.

– Как думаешь, моя машина довезет меня до работы?

Шесть лет – немалый срок. Неужели до сегодняшнего дня она и впрямь не видела, чтобы Шел и Стив общались? Еще одно подтверждение, что в их семейной жизни не все ладно. Это не нормально, когда у человека нет друзей, когда круг его общения ограничен семьей. Почему они никогда не ходили к Томпсонам на барбекю? Питера Констанция знала не очень хорошо, но с ней он всегда был приветлив. У нее не возникало ощущения, что она или Эстер его раздражают. Внезапно Констанцию поразило, что Шелли при всем ее гостеприимстве никогда не приглашала к себе домой всю их семью, а только Констанцию и ее дочь. И Шел никогда не приходила к ней в гости.

– Я все наладил, – холодно ответил Стив и вышел из кухни.

Она принялась мыть посуду, со стуком выдвигая ящик со столовыми приборами, гремя кастрюлями и сковородами. Правда, не очень громко, чтобы не привлечь внимания Стива. Просто старалась дать выход гневу на себя саму.

В окно над раковиной она видела, как Стив сел за руль своего юта. Он вышел на улицу через черный ход, чтобы снова не проходить мимо нее. Его красота каждый раз производила на Констанцию ошеломляющее впечатление. Выразительные черты лица, темно-карие глаза, волевой подбородок так и притягивали взор. Красивый муж – это своего рода проклятие. Другие женщины, видя его фото, неизменно замечали: «Надо же, какого красавчика отхватила. Повезло тебе». А Шел в числе прочего ей тем и нравилась, что никогда не намекала, будто Констанция сорвала джекпот. Она с сочувствием выслушивала ее жалобы на Стива. Тот хотел, чтобы Констанция все, буквально все, делала так, как его мать, а после смерти Марии и вовсе на этом помешался. Шел, безусловно, жилось куда труднее, чем ей, – пятеро детей, муж постоянно в разъездах, – но она никогда не пыталась подчеркнуть, что проблемы Констанции – пустяки в сравнении с ее собственными. Констанция не умела заводить и удерживать подле себя подруг, а вот с Шел ей было легко: та искусно сглаживала любую неловкость своим фырчащим смехом, напоминавшим шипение аппарата ИВЛ при его отключении.

* * *

Констанция подумывала о том, чтобы позвонить Шел, но по опыту знала, что лучше не торопиться: пусть возбуждение уляжется. «Тем радостнее будет поболтать потом с Шел и уладить недоразумение», – рассудила она. В десять Констанция оделась для работы – по пятницам ее рабочий день начинался в одиннадцать – и принялась собирать в стирку грязное белье. Раздался стук в дверь. «Наверное, Стив вернулся», – решила Констанция. Заскочил, чтобы помириться. В данный момент его обычный способ примирения ее не устраивал, но она знала, что муж, если задастся целью, непременно ее уговорит и она ему уступит. Констанция открыла дверь.

– Шел! Я что-то забыла? – Они расстались меньше часа назад.

– Констанция.

Услышав свое имя, она замерла. Шел обычно называла ее «милая». Правда, она ко всем так обращалась, но Констанции все равно было приятно.

– Что-то случилось?

– Есть время, чтобы выпить еще по чашке чая? – спросила Шел.

– Конечно. Входи! – Констанция жестом подкрепила свое приглашение.

Шел проследовала за ней в кухню. Взглянув на настенные часы, Констанция включила чайник и приготовила большую чашку для Шел и одну, поменьше и поизящнее, для себя.

Молчание.

– Еще раз спасибо за чудесное утро. И прости, что доставила тебе хлопоты. – Констанция ждала, что Шел ей возразит, но та не раскрывала рта. – Вообще-то, я рада, что ты пришла. Хотела извиниться за Стива. Я знаю, что он не самый общительный человек.

Шел по-прежнему хранила угрюмое молчание.

Щелкнул чайник – вода в нем уже была горячая, – и Констанция налила кипяток в чашки. Ту, что предназначалась для Шел, она понесла к столу, держа в другой руке бутылку молока.

– Стив нагрубил тебе сегодня? На него иногда находит. Прости, что он на тебя сорвался, – сказала она.

– Да нет, дело не в этом. Ты тоже меня прости. Я знаю, что вела себя странно.

Констанция почувствовала, как ее переполняет облегчение. Она сделала глубокий вдох.

– Что он тебе сказал? – спросила она, стремясь скорее уладить конфликт. – Порой он просто ужасный брюзга. – Она улыбнулась.

– Констанция, – произнесла Шел.

Еще не зная, что Шел намерена ей сообщить, Констанция поняла: это она, возможно, не хотела бы слышать.

– Я должна тебе кое-что рассказать, – продолжала Шел. – Надо было сделать это раньше, но я просто не знала, как начать.

– Да, что такое? – Констанция пыталась придать лицу выражение открытости, желая быть для Шел подругой, которая способна понять ее беды и проявить участие.

Шел села за кухонный стол.

– Прежде я должна спросить: ты что-нибудь слышала обо мне?

Констанция тоже села. Шел пристально смотрела на нее.

– Нет, – ответила она.

– Однажды, когда мне было восемнадцать, во дворе дома Тони Бьянки была вечеринка, – начала Шел, набрав полные легкие воздуха.

Констанция знала, что Тони был одним из дядьев Стива. Сама она его никогда не видела. Он умер вскоре после того, как она познакомилась со Стивом. Стив поехал в родной город на похороны, но ее с собой не позвал, а она и не напрашивалась.

– Мы сидели в углу двора, рядом с сараями для хранения шерсти. Тони уже лег спать. Пылал костер. Кто-то принес несколько бутылок Southern Comfort[16]. Почти все девчонки уехали на экскурсию в Сидней, на пасхальный фестиваль. А мне родители не могли выделить денег на поездку, и я осталась. Но я за это не переживала. Предпочитала выпивать вместе с ребятами. Среди них я была единственной девчонкой. И совершенно не замечала, что бутылка возвращалась ко мне, обойдя лишь полкруга. В конце концов дошло до того, что мальчишки просто передавали мне бутылку, а сами не пили. Одна бутылка закончилась, мне дали вторую. Они смеялись надо мной, и я смеялась вместе с ними: думала, это смешно. Я вела себя раскованно, потому что в кои-то веки рядом не оказалось старшего брата, который отгонял всех от меня. Моего Питера в тот вечер тоже не было. Он был на год старше меня, уже окончил школу и на время уехал работать на ферму где-то на севере. – Шел улыбнулась, глядя на свои руки, лежавшие на зеленой скатерти. – Конечно, тогда он не был «моим Питером». Просто Питер Томпсон, парень из школы. Мы с ним иногда переговаривались, улыбались друг другу. Мне казалось, что я ему нравлюсь, хотя в толк не могла взять, чем ему приглянулась дылда, на которую никто другой вообще не обращал внимания. С севера он прислал мне письмо. Написал, что хочет встретиться со мной, когда вернется домой. Что думает обо мне. Наверно, это было первое и последнее письмо в жизни Питера, и я до сих пор его храню.

Констанция боролась с желанием встать и взять свою чашку с рабочего стола. Почему-то в глаза Шел смотреть она не могла и потому смотрела на ее рот. В каком-то журнале она прочитала: если смотришь на рот собеседника, пока тот говорит, тому кажется, будто его слушают. Шел, очевидно, было важно то, что она рассказывала.

– Шел, продолжай, пожалуйста.

Та не добавила в свой чай молока. Сидела, обхватив ладонями горячую чашку.

– В общем, я была счастлива, потому что думала об этом. Может, потому и пила так много. Я предвкушала встречу с Питером, и мне казалось, все видели, что я счастлива, и потому крутились возле меня. Мы засиделись допоздна. Было уже часа четыре утра. Помнится, я сказала: «Ладно, ребята, маленькой леди пора домой». И рассмеялась собственной шутке, ведь я была выше многих парней. А потом я попыталась встать и упала. Мы расхохотались. Мальчишки помогли мне встать, и мы пошли, сели в чей-то ют. У всех парней были юты. Я пыталась… пыталась вспомнить, чья это машина. Мальчишки залезли на платформу. Не знаю, сколько их было. Я заснула в кабине, а когда проснулась, решила, что мы остановились, потому что подъехали к моему дому. Дверца открылась, и я вывалилась. Мы были у ручья. Я учуяла запах воды. Я лежала ничком на холодной земле.

Констанция остро сознавала, какое у нее выражение лица, как лежат на столе ее руки.

– Кто-то тронул меня за ногу. Они задрали на мне юбку, стащили с меня трусы. Я стала вырываться. Вся была в грязи. Чувствовала на лице чужие руки, зажимавшие мне рот, потому что я кричала, громко кричала. – Шел на мгновение умолкла. – Я была девственницей. Боль была жуткая. Пронзительная. Все четверо причиняли боль. Может, их было всего двое, но каждый сделал свое дело по два раза. Не могу сказать.

Констанции хотелось подняться из-за стола, включить чайник. Словно мозг пытался отвлечь ее, предлагал подумать о другом, не о том, что она услышала. Но Шел продолжала свой рассказ:

– Потом они погрузили меня в ют, бросили ничком на платформу. Когда машина остановилась в конце моей улицы, я кое-как слезла. Уже было, наверно, часов пять утра. Я была вся в грязи – лицо, руки, весь перед. Никто из них не вышел со мной, но я помню: когда они уезжали, Стив смотрел на меня из окна со стороны пассажирского кресла. Он был одним из них. Ему тогда было всего пятнадцать, но он насиловал меня вместе с остальными.

Из-за этой последней фразы, подозревала Констанция, и был затеян весь разговор. Грудь сдавило, будто из нее вышибли дух.

– Что Стивен тебе сказал сегодня утром? – спросила она.

– Чтобы я держалась от тебя подальше, – ответила Шел безжизненным голосом. Казалось, рассказ выхолостил ее. К чаю она так и не притронулась. Сидела, сгорбившись над чашкой. – Я скрыла это от родителей. В дом зашла с заднего двора. Приняла душ. Одежду, что была на мне, выбросила. Не хотела, чтобы кто-то знал. Я даже толком не помню, кто еще там был, кроме Стивена.

Прямо за спиной у Шел на стене висел семейный фотопортрет, который Стив подарил жене на День матери. Все трое в белых рубашках и джинсах, Констанция, Стивен и Эстер, позировали на фоне декорации в фотоателье.

– И что ты предлагаешь мне с этим делать? – Констанция задыхалась, будто только что бегом поднялась по длинной лестнице.

Шел содрогнулась, съежилась, как слизень, когда ткнешь его палкой. Палку уже убрали, а он еще несколько секунд извивается, пытаясь защититься.

Констанция встала. Ощущение было такое, будто она залпом выпила полный стакан содовой. В горле шипел и пенился гнев.

– Что, по-твоему, я должна делать с этой информацией?

– Я подумала, что ты должна знать. – Лицо Шел было непроницаемо.

– Знать? Или поверить? Ты хочешь, чтобы я в это поверила?

Шел тоже поднялась из-за стола. Ее плотно сжатые губы вытянулись в тонкую линию, концы которой терялись в щеках. Она стояла, перенеся тяжесть тела на одну ногу, словно готовая сорваться с места и уйти, чем напомнила Констанции ее мать, хотя была на целый фут выше матери. Констанцию почему-то это взбесило.

– Убирайся из нашего дома. – Как будто Стив стоял у нее за спиной, сложив руки на груди. Сейчас Констанция как никогда была уверена в том, что их с мужем связывает большая любовь. Все плохое, что было между ними, мгновенно забылось, и в голове у нее свербела только одна мысль: «Я его люблю».

Шел попятилась, отступила на несколько шагов, не выпуская Констанцию из поля зрения, словно перед ней была сумасшедшая.

Констанция нагнала Шел, когда та уже вышла за порог. Она со всей силы захлопнула дверь. Щелкнул замок. Констанция задыхалась, будто ей не хватало кислорода. С улицы донесся рокот отъезжающей машины Шел.

Ей вспомнилось, какая чувствительная у него кожа на ребрах, как она щекотала его во время их шутливых драк в первые месяцы супружества. Стив тогда был такой милый, такой веселый. Не зная, что делать, Констанция взяла с кухонного рабочего стола свою чашку. Потом с чашкой в руке прошла в спальню, постояла там, глядя, как свет струится в окно. Погруженная в свои мысли, она не заметила, как выронила чашку. Та, отскочив от ноги, упала на тонкий серый ковер, расстеленный прямо на бетонном полу, и разбилась на три части. Черепки напоминали счищенную кожуру апельсина. Казалось, если их сложить вместе, они снова примут прежнюю форму. Горячая жидкость растекалась между пальцами, словно вода во время пролива. Обожженная стопа горела. Ей хотелось наступить на осколки, раздавить их голыми ногами. Лишь огромным усилием воли сумела она обуздать свой порыв.

Обойдя черепки, Констанция заковыляла по коридору в ванную. Дверь закрыть не удосужилась. Шелли Томпсон не вернется. Констанция спустила трусики. В флуоресцентном освещении маленького помещения обвисшая ткань была похожа на сброшенную кожу. Она вытерлась, слила воду в унитазе, затем умылась и промокнула лицо. Вернувшись в спальню, она отчистила от чая ковер, собрала и бросила черепки в мусорное ведро. «Если не потороплюсь, – подумала Констанция, – опоздаю на работу».