Огонь сильнее мрака

– Вам дурно? – обеспокоился Хитчмен.

– Пустяки, – еле слышно пролепетал толстяк, – отдышусь только…

– Антуан! – властно сказал Хитчмен лаборанту. – Воды принеси господину канцлеру!

Длинноволосый, как был, в очках и перчатках, вылетел в коридор.

– Пустяки, пустяки, – повторил Мэллори. – Разговаривайте…

Он закрыл глаза и откинулся на спинку скамьи. Хитчмен сделал Джону знак рукой: мол, отойдем. Джон бросил взгляд на Мэллори – тот вроде бы помирать не собирался, щеки его медленно возвращались к обычному для толстяков младенческому цвету. Хитчмен отошел к окну, подождал, пока Джон приблизится, и отрывисто произнес:

– Слушаю.

Лицо его теперь выражало усталое нетерпение.

– Вы начальник Найвела Мэллори? – спросил Джон.

– Да, он сотрудник лаборатории. Сегодня не пришел на службу.

– Вчера с ним виделись? (Хитчмен кивнул). Ничего в его поведении необычного не было?

– Нет… пожалуй, нет. Впрочем, он отпросился уйти пораньше. Был в отличном настроении. Шутил, смеялся.

«Пораньше – значит, с вечера готовился, – подумал Джон. – Сбежать в этот Сомниум он решил не вдруг, планировал заранее. Но – шутил? Смеялся? Перед рискованным экспериментом?»

– Он не нервничал? Не было признаков, что его что-нибудь гнетет? Может, за весельем хотел скрыть тревогу?

Хитчмен пожал плечами.

– Да не сказал бы.

Он сунул руки в карманы и принялся разглядывать носки штиблет. Штиблеты были новенькие, блестящие, без единой царапинки – словом, загляденье.

– К Найвелу заходил кто-нибудь посторонний? – продолжал Репейник.

Хитчмен снова пожал плечами.

– Посторонних здесь не бывает. Это секретное учреждение.

«Да, глупо прозвучало, – подумал Джон с досадой. – А ты и доволен, господин секретный начальник. Ну ничего, я тебя еще разговорю. Что-то плохо на вопросы отвечаешь, темнишь».

– Я имею в виду – не из вашей лаборатории, – сказал он.

– Заглядывала Ширли Койл. Она вообще часто его навещает. Но она не посторонняя. Ассистентка доктора Боннерли.

– Вы слышали, о чем Найвел говорил с нею?

Хитчмен тонко усмехнулся:

– Подслушивать – не мое занятие, господин сыщик.

«Ах ты говнюк, – подумал Джон. – Ну, поиграли, и хватит». Он расплылся в широкой улыбке и поднял руки, будто сдаваясь на милость победителя.

– Ну конечно, конечно! Подслушивать – это вовсе не то, чем должен заниматься уважающий себя человек. Благодарю за беседу, вы очень помогли.

– Не за что, – сказал Хитчмен. – Старался быть полезным.

Джон протянул руку, и Хитчмен крепко ее пожал.

ищет ищет только бы не нашел жирдяй о щенке печется мамочка папочка все в могиле пьяный в канаве утонет хоть бы так и вышло этот ищет ну ищи ищи сразу видно дурень рубаха пестрая руки дырявые привел дядюшка сыщика

Хитчмен ослабил хватку, но Репейник сдавил его пальцы, удерживая. В левом виске проснулась колючая боль.

щенок дело сделал теперь мешает повезло так повезло может убили жизнь или кошелек может пошел с девкой в парк миловаться там бродяги камни палки кровь на траве все равно если живой подождать надо и все этот ищет хрен тебе а не помощь слова не скажу руку пусти

Хитчмен нахмурился и потянул ладонь к себе. Джон не отпускал. Голова болела все сильней.

что делает что делает руку пусти пусти руку меня подозревает боги боги нет не виноват тюрьма судьи парики молоток кандалы не виноват только хотел имя мое имя на обложке без щенка без него пусти руку щенок сволочь пропал и я пропаду вот тебе и везение в жопу такое везение руку пусти

– Что… – выдохнул Хитчмен, силясь высвободить пальцы. Джон подержал его еще секунду

башни проклятые башни щенок полез на гибель пошел башни смерть огонь жарит пусти руку имя на обложке страшно не хочу не виноват не хочу пусти пусти пусти

и отпустил.

Хитчмен отшатнулся. Джон подступил к нему, встал близко – глаза в глаза. Висок пульсировал, будто под черепом бился горячий камень.

– Все-то я про тебя знаю, Финн, – сказал Джон тихо. – И про книгу, и про то, кто ее написал. И кто на обложке будет.

Хитчмен приоткрыл рот. У него мелко подрагивала верхняя губа.

– Погодите, – прохрипел он, но Джон перебил:

– Думаешь чистеньким остаться? Мальчишка все сделал, а ты на нем выедешь? А мальчишку, чтоб права не качал, – в расход? И сыщику – ни слова, да? Ну да ничего, в камере расскажешь. В камере все говорят.

Джон говорил негромко, почти шептал, так, чтобы слышал только Хитчмен, но, оглянувшись, он увидел, что Мэллори смотрит на них и, кажется, вот-вот встанет со скамьи. К счастью, в этот момент прибежал длинноволосый Антуан, заплясал возле канцлера, протягивая стакан с водой. Джон повернулся обратно к Хитчмену.

– Так как? – спросил он. – Есть что сказать?

Хитчмен заморгал (Джон на мгновение подумал, что тот заразился тиком от Мэллори), стиснул руки и сипло произнес:

– Прошу ко мне в кабинет.

– Другое дело, – кивнул Джон. Они зашагали к выходу.

– Вы куда? – спросил Мэллори с удивлением.

– Мы на пару минут, господин канцлер! – громко сказал Хитчмен. – Как самочувствие?

– Нормально, – протянул толстяк. – А что, собственно…

– Конфиденциальная информация, – театральным шепотом сообщил Джон. – Потом объясню.

– А-а, – разочарованно сказал Мэллори. Джон нагнал Хитчмена – тот успел выйти в коридор – и пошел бок о бок с ним. Левую часть головы волнами заливала боль. Очень хотелось вернуться домой, задернуть шторы, лечь на диван и закрыть глаза. И чтобы Джил принесла большой стакан ледяной воды, а потом легла рядом. Но надо было работать…

Они свернули за угол, Хитчмен открыл ключом выкрашенную белой краской дверь. Внутри обнаружилась маленькая комната с обширным столом, застекленным шкафом и парой уютных разлапистых кресел. Джон без приглашения занял ближайшее кресло. За спиной послышался щелчок запираемой двери.

– Ну? – спросил Джон. Хитчмен сел напротив и побарабанил по столу пальцами.

– Я не виноват, – сказал он. Джон хмыкнул:

– Это на суде пусть решают.

– Но я правда… – Хитчмен достал сигареты, закурил. – Послушайте, господин сыщик, я… Я и в мыслях не держал ничего дурного. Против Найвела. Понятия не имею, где он сейчас. Уж не знаю, что вам наплели… Мы с ним давно работаем над одной темой. И добились успехов. Ну хорошо – он добился, да. Очень талантливый мальчик. Но, поймите, в науке одного таланта мало! Нужны связи, деньги, умение заключать, м-м… выгодные сделки. Боги мертвые, да знаете, скольких таких молодых и талантливых зарубили в самом начале карьеры?

Он говорил быстро, размахивал сигаретой. Джон молча следил за ним из глубины кресла, подперев рукой ноющий висок.

– Без меня, – продолжал Хитчмен, – Найвелу бы ничего не удалось. Ему бы ни денег не дали, ни помещения, ни оборудования! Это все я, я выбил. И любой – любой! – кто говорит, что я вроде как выезжал за его счет… Он просто не знает, в каких мы были отношениях. Мы, можно сказать, на короткой ноге… Разговаривали обо всем, он со мной делился… Да я Найвелу был как старший брат! Когда…

– Скажите, Финн, – перебил Джон, – а отчего вы говорите «были», «был»?

Хитчмен осекся и в ужасе посмотрел на Репейника. С сигареты, зажатой в пальцах, упал на полированный стол комочек пепла.

– Я… Я нечаянно…

Джон помассировал висок кончиками пальцев. Как всегда, это помогло – на пару секунд.

– Расскажите о теме проекта. Над чем вы с Найвелом работали?

Хитчмен присосался к окурку, с чмоканьем втянул дым и, обжигаясь, затушил сигарету в пепельнице.

– Это сложно объяснить неспециалисту.

– А вы попроще. Я весь внимание.

Хитчмен страдальчески наморщил лоб.

– Н-ну… Как же это… Видите ли, есть определенные завихрения магического поля… близ определенных раритетов. И эти завихрения, они, м-м… распространяются неоднородно, так что есть максимумы и м-минимумы… Так вот, Найвел промерил напряженности, составил графики, и начала вырисовываться очень интересная картина…

– Какие раритеты? – спросил Джон. Хитчмен подался вперед:

– Простите?

– Назовите инвентарные номера раритетов. Без описания. Только номера.

Хитчмен сглотнул.

– Двести третий. Шестьдесят седьмой и шестьдесят восьмой. Триста пятьдесят четвертый… н-нет, пятый. И… сейчас… и восемьдесят первый, да, первый. А что?

– Да так, – сказал Джон. – Любопытно было, сможете ли без запинки перечислить объекты исследований. Вы же как-никак соавтор работы. Имя на обложке, все дела.

Хитчмен угрюмо смотрел в стол.

«Шкатулкой они не занимались, – подумал Джон. – Про пятьсот шестнадцатый ни слова. Это, наверное, личная разработка Найвела. Возможно, Хитчмен про Сомниум ничего не знает. Жаль, жаль. Такой ценный свидетель, так охотно идет на сотрудничество…»

– Ну хорошо, – сказал Джон, прервав молчание. – Допустим, я вам верю. Допустим, вы действительно не собирались устранять своего подчиненного. Просто повезло. Завершив важное, фундаментальное исследование, Найвел вдруг исчез, а вы подумали – это же отличный шанс присвоить себе все права! На титульном листе отчета будет не два автора, а всего один. Выполненная в одиночку работа такого уровня – это, думаю, тянет на… на что тянет, Финн? Что вам светит? Повышение? Премия? Своя кафедра в Ганнварском университете?

Хитчмен не ответил. Он крутил большими пальцами, сцепив кисти рук на столе.

– Да вот неприятность, – продолжал Джон, – Питтен Мэллори, оказывается, переживает за племянника и сразу нанял для поисков сыщика. Приходит этакий тип из Гильдии и начинает вопросы задавать. Но… вы ему просто ничего не скажете. Пускай побегает. Авось и не найдет парня. Дуббинг – город большой, люди каждый день исчезают. Пошел, скажем, человек в парк – а там бродяги…

Хитчмен вытаращил глаза.

– Не нравится мне, что вы, Финн, молчите, – добавил Репейник, любуясь произведенным эффектом. – Сильно похоже, что тянете время. Не думаю, что вы уж совсем плохого мнения о Гильдии: найду я вашего мальчишку, дайте только срок. Неделя-другая – и готово. Но что, если у меня нет недели? Что, если Найвел лежит где-нибудь один, раненый, при смерти? Тогда надо искать быстро, потому что через неделю я найду только труп. А это очень для вас удобно. Имя на обложке, кафедра в Ганнваре. Но преподавать вы там не будете – вы будете дробить камни на каторге. Это я устрою.

Джон оперся на подлокотники и встал. «Перебор, – подумал он. – Ничего я не устрою без улик и свидетельских показаний. Одна надежда, что этот головастик испугается. Ну же, давай, бойся!»

– Чего вы хотите? – глухо спросил Хитчмен.

Джон посмотрел на него сверху вниз. Головастик все-таки испугался. Чудесно.

– Не помешал бы подробный отчет о том, что вчера делал и говорил Мэллори-младший. В котором часу ушел со службы, как был одет. Особенно интересен разговор с Ширлейл: говорили долго или перекинулись парой слов, не ругались ли, не спорили? Можно было заметить очень многое, даже не зная, о чем беседа. Но главное – ваши догадки. Вот скажите честно: куда он мог деться? Наверняка ведь есть предположения. Тем более, – Джон усмехнулся, – вы ему были как старший брат. Можно сказать, на короткой ноге.

Хитчмен потянул из пачки вторую сигарету. Уронил пачку, но поднимать не стал.

– Садитесь, пожалуйста, – прошелестел он.

Джон опустился в кресло. Хитчмен зажег сигарету.

– Так, – он затянулся, втягивая щеки, – так… Значит, пришел Найвел вовремя, в полвосьмого. Одет… Одет был как обычно, куртка-штаны. Всегда так ходит. Первые два часа мы не виделись, я выступал на совещании. Потом вернулся в лабораторию. Найвел возился с приборами, делал серию измерений. Я рассказал новости с совещания, мы чуть-чуть побеседовали. О чем говорили, о чем мы говорили… Да ни о чем, так, ерунда. Погоду ругали, над Антуаном потешались – это новенький, растяпа, каких поискать. Потом Найвел словно вспомнил о чем-то, попросился уйти пораньше. Я не возражал. Он вернулся к работе, я тоже кое-что поделал, глянул результаты замеров. Тут Ширли забежала, вроде ей спиртовка понадобилась. Ну, я-то знаю, что у них с Найвелом шуры-муры, какая там спиртовка. Они в сторонку отошли, пошептались. Никаких ссор, обнимашки-поцелуйчики. Что-то краем уха слышал, мол, «в пять, на вокзале». Потом Ширли упорхнула. Без спиртовки. Найвел сходил на ленч, поработал еще пару часов и тоже ушел. Все.

Он слабо усмехнулся.

– Видите, мне особо нечего рассказывать.

– Догадки, Финн, – мягко напомнил Репейник. – Вы хорошо его знали. Наверняка лучше, чем предмет исследований. Чем увлекался? Какие планы строил? Где любил бывать? Ведь явно что-то скрываете.

Хитчмен угрюмо поглядел на Джона и вдруг спросил:

– Он все-таки взял пятьсот шестнадцатый, да?

«Знает», – подумал Джон. Вслух он предпочел ничего не говорить. Хитчмен смотрел все так же мрачно, держа на отлете дымящуюся сигарету. Потом криво улыбнулся, словно услыхал старый несмешной анекдот.

– Да, – сказал он. – Все ясно. Щенок спер шкатулку. Смело, ничего не скажешь. Ну что ж, давайте начистоту. У Найвела был… есть пунктик: зарядные башни. Это помимо основной темы работы – так сказать, личный интерес. Еще в университете начал ими увлекаться. Пропадал в библиотеках, искал древние архивы. Ходил в походы к обломкам старых башен. Где-нибудь в глуши такие лежат в руинах, никому не нужные, да бурьяном зарастают. Найвел искал входы в узловые камеры – это подвалы под каждой башней. Спускался, изучал.

– Разве он этого не мог делать в Дуббинге?

– В городе все камеры заперты. Чтобы открыть – надо выписывать специальное разрешение. Да кто ж ему выпишет.

Джон поднял брови.

– Он же сотрудник Минобороны. Уж кто-кто, а Найвел, по-моему, имел все возможности…

– Да ничего не делается просто так! – почти выкрикнул Хитчмен. – Он здесь ноль без палочки. Все гранты, все разрешения – это я выбивал. Сумел вот выпросить средства на эксперименты с магическим полем. Это было перспективно, важно, интересно… шишкам в администрации. А то, что Найвел бредил своими дурацкими башнями, – это вообще никого не волновало, никогда! Постарше станет – будет делать что хочет. А пока…

– А пока расскажите про башни, – попросил Джон. – Подробней.

Хитчмен махнул рукой. Сигарета при этом описала дымный полукруг.

– Не знаю я подробностей. Просто мальчишка думал, что из каких-то башен можно добыть остаточный заряд. Чтобы подпитывать раритеты. Но это безумие, вообще говоря, потому что, во-первых, магическое поле такого напряжения опасно. Лезть в механизмы – чистое самоубийство, может случиться взрыв, запуститься метаморфоза, да что угодно! А во-вторых, от такого предприятия мало толку. Ну, получится разрядить башню-другую – хватит энергии на несколько раритетов, и все. Эксперимент себя не окупит.

Он поперхнулся и закашлялся. Кашлял долго, хватался за грудь, сгибался над столом. Джон спросил:

– И Найвел решил зарядить пятьсот шестнадцатый от такой башни?

– Не знаю, – прохрипел Хитчмен, вытирая покрасневшие от кашля глаза. – Но скорей всего, да.

– Чистое самоубийство, – повторил Джон. – Понятно теперь, отчего вы хотели тянуть время… И что теперь? Парень ходит от башни к башне, пытаясь их запустить?

Хитчмен замотал головой.

– Для такого не каждая годится. Он говорил, что, наоборот, подходящих очень мало, прямо-таки единицы.

– Какие именно, не сказал?

– Нет. – Хитчмен загасил вторую сигарету рядом с изломанным трупиком первой. – Он вообще не любил распространяться на этот счет. Почему – неизвестно.

– Действительно, – отозвался Джон. – С чего бы ему вам не доверять.

Он встал. Хитчмен тоже поднялся.

– Больше сказать нечего, – буркнул он. Джон прищурился. По-хорошему, стоило бы схватить паршивца за руку и прочесть еще разок – не утаил ли чего, – но голова только-только начала утихать, да и подозрительно бы смотрелось такое хватание…

– Ладно, верю, – сказал он. Хитчмен еле слышно вздохнул.

– Хотите его рабочее место осмотреть?

«Вот это я понимаю – помощь расследованию! – восхитился про себя Джон. – С самого начала бы так».

– Пойдемте, – сказал он.

4

Дом номер двести пять по Ран-авеню оказался невысоким, всего в два этажа, и очень старым – на вид ему можно было дать лет триста. Глубокие трещины ползли по серой штукатурке от фундамента до самой крыши, стекла ослепли от вековой грязи, нижние окна сровнялись с тротуаром, а из распахнутой двери единственного подъезда несло как из склепа – гнилью и разрытой землей. Даже неказистая четырехэтажка, где обитал Джон, рядом с двести пятым смотрелась бы фешенебельными апартаментами.

Стоя перед домом, Репейник сверился с блокнотом. Все верно, Найвел Мэллори жил именно здесь. Что ж, по крайней мере, отсюда до Министерства можно дойти за десять минут. Удобно – если тебе двадцать три, своих денег вечно не хватает, а родной дядюшка жаден, как паук. Комнаты тут, наверное, дешевле некуда… Ладно, посмотрим, как живет молодой перспективный ученый.

«Вообще, что-то не сходится, – думал Джон, поднимаясь на второй этаж по щербатым ступеням. – Очень странно, что Мэллори-младший для своих целей выбрал такой необычный и рискованный способ. Неужели нельзя было подождать с женитьбой? Питтен вроде бы человек незлой, о племяннике заботится: снял же квартиру какую-никакую, да и на хорошее место пристроил. Жениться запрещает? Ну и жил бы Найвел со своей Ширлейл без свадьбы потихоньку вдвоем. Нынче времена свободные. Мы ведь с Джил как-то живем, и ничего. Глядишь, со временем Питтен смирился бы с будущей невесткой. Или помер бы попросту. Вон как задыхается, бедолага, ему до апоплексического удара недалеко.

Кроме того, не такие уж страшные кары дядюшка сулит. Ну, наследства не будет, ну, с работы погонят. Так ведь Найвел – молодой да перспективный, такого везде примут на хорошее жалованье. Неохота, конечно, уходить с насиженного места в этом Научтехе, но ведь куда рискованней – красть уникальный прибор, запускать на свой страх и риск магическую реакцию. Что-то здесь не так».

Замок проворчал неразборчиво, дверь открылась с жалобным стоном. Джон переступил порог, тихо закрыл за собой и принюхался. Пахло горелой бумагой. Квартира Найвела оказалась неожиданно просторной, к тому же недавно здесь сделали ремонт. Новенький паркет сверкал от мастики, стены и даже полоток оклеили веселенькими обоями, да не бумажными, а дорогими, тканевыми с узором. Из прихожей широкий коридор вел в гостиную, дальше виднелась распахнутая дверь спальни, и там всю дальнюю стену занимал камин.

Джон подумал, что был несправедлив к Мэллори-старшему. Не дешевую халупу он снял племяннику, а очень даже приличное жилье: просто дом подыскал с виду неказистый и оттого выгодный по цене. Парень устроился с комфортом. В такой большой квартире должно быть полным-полно следов. Мелочей, какими любой человек окружает себя, – вроде каминных безделушек, гравюр на стенах, сувениров из путешествий, докторских визиток, записок-напоминалок самому себе и прочего жизненного багажа, который немало может сказать о своем владельце.

Репейник медленно прошелся по комнатам, вертя головой, стараясь разыскать хоть что-то, способное дать намек, куда же делся племянник канцлера. Но ничего не было – ни безделушек, ни гравюр. Лишь висела на стенах пара рисунков, верней, набросков карандашом, явно сделанных одной рукой: девушка, светловолосая, красивая, со смеющимися распахнутыми глазами. «Ширлейл, – решил Джон. – А рисовал, верно, сам Найвел. Талантлив, ничего не скажешь». Ни визиток, ни записок тем более не нашлось. Ящики стола были пусты, у подножия этажерки лавиной застыли осыпавшиеся книги.

Запах горелой бумаги сильней всего ощущался в спальне, здесь же обнаружилась и его причина: серая рыхлая горка в камине. Джон поворошил кочергой пепел, но нашел уцелевшим только уголок листа с неузнаваемыми буквами. Остальное была сплошная труха, легкими облачками взлетавшая в воздух при малейшем касании. Джон вздохнул и, поставив кочергу в угол, отряхнул руки. Найвел сжег все документы. Торопился – забыл открыть вьюшку, задымил, верно, всю комнату, до сих пор пахнет, – но спалил все, что могло выдать его планы. Замел следы.

Присев рядом с этажеркой, Репейник какое-то время рылся в книгах: листал ветхие страницы, тряс, ухвативши за корешок, разворачивал вклеенные схемы. Все напрасно – ни одной посторонней бумажки. Только библиотечная карточка выпала из пузатого справочника. «Невезуха», – пробормотал Джон. Он чувствовал себя гончим псом, взявшим след, но встретившим на пути реку, где все запахи обрывались. То же самое было полчаса назад в Научтехе, когда Хитчмен показал Джону рабочее место Найвела. Чистый стол, потрепанный арифмометр, испещренный цифрами лабораторный журнал – и ни одной личной вещи, ни единой записки.

«Видно, придется ехать в полицейский участок, узнавать у служивых адрес Ширлейл. Может, хоть там удастся найти зацепку. Паршиво, что надо впутывать полицию. Не любят они нашего брата: хлеб, мол, у них отнимаем, дорогу переходим. Просто так адрес ни за что не скажут, устроят допрос: зачем, да что случилось, да не скрываю ли убийство, да не фальшивый ли у меня жетон… Полдня с ними потеряю, к тому же подведу Мэллори-старшего. Он ведь не хотел, чтобы делом занимались констебли. Да, невезуха…»

Джон приблизился к стене, где висел портрет девушки. Найвел рисовал сильными, яркими линиями, умело штриховал светотень. Должно быть, брал уроки, и не один год. Джон снял картину. Сверху рамка запылилась, бумага отзывалась на прикосновения ломким шорохом – простая, дешевая. Похоже, листок взяли не из альбома для рисования. Да, точно: вот и еле видная борозда от сгиба идет поперек нарисованного лица Ширлейл.

Репейник представил, как Найвел сидит, задумавшись, за столом, вертит в пальцах карандаш, которым только что писал формулы, и рука сама выводит на случайно подвернувшемся листке силуэт… Лирика. Впрочем, это важно. «Ну-ка, глянем внимательней. Должно же мне хоть раз повезти за сегодняшний день…»

Он повернул рисунок и издал хищный возглас: на обороте виднелись слова.

Найвел!

Получила вашу Записку. Очень рада предложению. Никогда не бывала в Ковентской опере, хотя живу в Дуббинге уж три года. Давайте вы зайдете за мной в половине седьмого. Мой адрес – Темброк-лэйн, двадцать три – десять. Буду Ждать.

Ширли.

«Темброк-лэйн, двадцать три – десять, – подумал Джон. – Одна из первых записок, которыми обменивались влюбленные. Найвел пригласил девчонку в оперу, девчонка согласилась. Записку он, разумеется, сохранил. Отчего принялся рисовать на обороте – уже неважно. Скорей всего, и впрямь – пришло вдохновение, попался под руку листок… Темброк-лэйн, двадцать три – десять. Ну, там, надеюсь, еще раз повезет». Он аккуратно повесил портрет обратно на стену, спустился на улицу и поймал кэб.

Темброк-лэйн нельзя было назвать трущобами, но место это в городе не любили. Здесь селились те, чей доход не позволял подыскать жилье подальше от морского порта и от красильной фабрики Майерса. Из порта расползались к ночи по окрестным улицам пьяные матросы – орали песни, ссорились, дрались, задирали прохожих и пытались увлечь за собой каждую встречную женщину, независимо от ее возраста и телосложения. Соседство красильной фабрики было еще хуже. Она смердела, грохотала и лила в реку сложные химические отходы, причем делала все это круглосуточно. Если бы не упомянутые обстоятельства, Темброк-лэйн, наверное, была бы уютной тихой улицей, населенной зажиточными горожанами. А так получился мрачный вонючий квартал с опасными подворотнями.

Морща нос от фабричных запахов, Джон взбежал по лестнице. Ширли Койл жила в обычном доходном доме, таких в Дуббинге за последние годы построили, наверное, больше сотни. Вот и десятая квартира. Для верности постучав и выждав пару минут, Джон бережно вставил в замок отмычку и стал орудовать сложно изогнутым крючком. Три щелчка, поворот – и дверь поддалась нажиму.

Квартира была пуста. Крадучись, замирая при каждом звуке, доносившемся с лестницы, Джон прошел в тесную комнатку. Здесь жила девушка, это было ясно с первого взгляда. Кружева на занавесках, скатерть в горошек на столе, батарея цветочных горшков на подоконнике, но главное – трюмо с высоким, в рост, зеркалом. Зеркало, хоть и потемнело от бед, увиденных за прожитые годы, оставалось все еще ясным, почти без пятен на амальгаме. Мельком глянув на свое отражение – побриться опять забыл, да и стрижка не помешала бы, волосы уже падают на лоб, – Репейник склонился над ящиками трюмо. Гребни, шкатулки, флаконы, еще флаконы, баночки с кремом, пудреница, опять гребни, снова флаконы, вата, булавки…

Есть! Маленькая книжечка в сафьяновой обложке. Раскрываться книжка отказалась, створки переплета держала фантазийная застежка из позеленевшей латуни. Заперто; вот и крошечная скважина для крошечного ключа. Ключ, разумеется, спрятан в очень надежном месте, под подушкой или наверху шкафа. Джон снисходительно хмыкнул, нажал ладонью на корешок, и книжка, звякнув ослабшим замком, покорно раскрылась. Женские секреты – хрупкая вещь.