Последние цезари Византии

Последние цезари Византии

Луи-Фосьон Тодьер

Переводчик Валерий Алексеевич Антонов

© Луи-Фосьон Тодьер, 2025

© Валерий Алексеевич Антонов, перевод, 2025

ISBN 978-5-0065-7059-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Введение

Я предлагаю публике книгу, которая может вызвать некоторый интерес в связи с требованиями текущей ситуации и важным русско-турецким вопросом, занимающим в настоящее время все правительства Европы. Она содержит простое повествование о событиях, которые потрясали Византийскую империю со времени прихода к власти Палеологов до подчинения Греции османами. Я стремился показать, на фоне быстрого продвижения турок, упадок греков, вырождающихся и всё более привязывающихся к расколу, в то время как одна провинция за другой подчиняется, все города один за другим открывают свои ворота победителям, и части империи одна за другой отрываются от её ослабленного тела. Сердце ещё билось, когда взятие столицы, в стенах которой уже давно была заключена величие римского имени, нанесло ему смертельный удар. Но великодушная покорность Константина Драгашеса, последнего из Цезарей, обеспечила ему в падении честь, которую Константинополь редко заслуживал даже в самые славные и процветающие дни своей истории. Тогда с лица земли исчезла Римская империя, просуществовавшая столько веков!

Для рассмотрения столь обширной темы во всех её деталях мне пришлось обратиться к многочисленным документам и тщательно изучить все источники, способные дать необходимые разъяснения. Я не привёл ни одного факта, имеющего хоть какое-то значение, без указания авторитетов, на которые он опирается. Кроме того, я обязан правде указанием на труды, без которых я не смог бы осуществить свой замысел, и упоминанием историков, которые, можно сказать, были моими сотрудниками. Это: Иоанн Кантакузин, разделявший трон с Иоанном V Палеологом и бывший также искусным писателем, автором «Истории Восточной империи» с 1320 по 1357 год; Михаил Дука, происходивший из императорской семьи Дука и современник взятия Константинополя Мехмедом II, оставивший нам «Историю Восточной империи» от Иоанна Кантакузина до падения империи, чьё произведение, как и произведение его предшественника, отличается замечательной правдивостью и точностью в критике; Лаоник Халкокондил из Афин, переживший гибель своей родины и написавший «Историю турок и греческой империи» с 1297 по 1462 год в десяти книгах; его рассказ богат фактами, но к нему следует обращаться с осторожностью, так как его доверчивость вызывает сомнения в правдивости описываемых событий; наконец, Георгий Франдзи или Франдзис, правитель Мореи в 1446 году, затем великий логофет, которому мы обязаны «Хроникой Константинополя» с 1259 по 1477 год, произведением, полным любопытных деталей, но также и ненужных отступлений. В нём воплотилась вся ненависть греков к ложной религии Магомета и его последователей.

Излишне говорить, что я приложил величайшее старание и скрупулёзную точность в исследовании фактов, единственное достоинство, на которое может претендовать историк. Эта книга написана под глубоким чувством вечного и справедливого провидения, действие которого пронизывает события истории. Я надеюсь, что она будет встречена не менее благосклонно, чем предыдущие мои работы; это станет драгоценной наградой за усилия, вложенные в этот труд.

Глава I. Возвращение греков в Константинополь. – император Михаил Палеолог

Семья и характер Михаила Палеолога. – Немилость и смерть Музалона. – Михаил Палеолог назначен деспотом, затем императором. Посольство Балдуина к Палеологу. – Император терпит неудачу в попытке захватить Константинополь. – Кесарь Стратигопул движется к городу. – Взятие Константинополя. – Бегство латинян. Весть о взятии Константинополя доходит до Михаила Палеолога. – Вступление Михаила в город. – Венецианцы, пизанцы, генуэзцы, обосновавшиеся в Константинополе. – Почести, оказанные Стратигопулу. Михаил Палеолог ослепляет Иоанна Ласкариса. – Скорбь патриарха Арсения. – Он отлучает императора от церкви. – Восстание никейских горцев. – Смещение Арсения. – Его изгнание. Отречение его преемника. – Монах Иосиф избран патриархом. – Прощение императора. – Состояние восточных провинций. – Поход против герцога Патрского. – Андроник становится соправителем. Союз Палеолога с латинской церковью. – Гонения на греков. – Распад союза. – Лига против императора. – Смерть Михаила Палеолога. – Андроник II император. – Гонения на православных. – Рожер де Флор. – Подвиги каталонцев. – Мятеж Андроника Младшего.

С середины XI века знатный род Палеологов ярко заявляет о себе в истории Константинополя. Если отец Комнинов украсил свое чело короной цезарей, он был обязан этим Георгию Палеологу, чьи потомки не переставали командовать армиями, возглавлять государственные советы и оказывать большое влияние. Императорская семья искала союза с ними, и если бы порядок престолонаследия по женской линии соблюдался во всей строгости, жена Феодора Ласкариса уступила бы своей старшей сестре, матери Михаила Палеолога, который впоследствии возвысил свой род на престоле. [1] К знатнейшему происхождению Михаил Палеолог присоединял самые блистательные качества. Храбрый, умелый, щедрый, красноречивый, приветливый в манерах и беседе, он умел расположить к себе сердца. Но благосклонность народа и солдат лишила его расположения двора, и этот князь трижды избегал опасностей, которым подвергался из-за неосторожности тех, кто связывал с ним свою судьбу. Император Феодор Ласкарис, один из тех греков-беглецов, которые вновь водрузили и удерживали римское знамя на стенах Никеи в Вифинии, несмотря на усилия латинян, захвативших Константинополь, на смертном одре поручил своего шестилетнего сына Иоанна Палеологу, чьи таланты и власть он знал (1259). Одновременно он назначил его опекуном с абсолютной властью Георгия Музалона, великого доместика, своего фаворита, которому все вельможи были обязаны присягнуть, и связал его с патриархом Никеи Арсением.

Ненависть и зависть, которые греки питали к Музалону, сдерживаемые при жизни князя, вырвались наружу после его смерти. Слишком слабый, чтобы открыто бороться с врагами, великий доместик попытался обезоружить их мягкостью; он созвал во дворце высшую знать, магистратуру, самых выдающихся офицеров армии и предстал перед этим собранием, облаченный во все регалии своих различных титулов. В весьма искусной речи он с высоты трона оправдывал свое поведение и предлагал отказаться от регентства, если его отречение будет сочтено полезным для общественного блага. Гибель Музалона была предрешена, но его враги сочли, что момент еще не настал: его скромность была осыпана заверениями в уважении и верности, а самые непримиримые враги казались наиболее усердными в возобновлении клятвы повиновения. Среди них был и Михаил Палеолог, с юных лет возведенный в должность коннетабля или командующего наемными войсками, который настоятельно умолял хранителя и спасителя римлян не оставлять опеку над юным императором. Никогда греки не проявляли столько коварства; регент вскоре стал жертвой своей доверчивости и честолюбия. На девятый день после смерти Ласкариса, по обычаю, в соборе Магнезии, города в Азии, совершалась торжественная панихида. В разгар церемонии стража ворвалась в церковь с ужасными криками и перебила у алтаря Музалона, его братьев и всех их сторонников. В этом случае Михаил повел себя столь искусно, что извлек всю выгоду из резни, не разделяя ни вины, ни, по крайней мере, упреков. Не выставляя никаких претензий, он позволил говорить своим щедротам, ценность которых подчеркивало истощение его состояния. Вельможи и патриарх, собравшиеся для выбора регента, предоставили ему титул великого дуки, и Арсений оставил за ним всю исполнительную власть.

С этого момента честолюбивый Палеолог стал рассматривать свое достоинство лишь как ступень к более легкому достижению трона, к которому он стремился. Влияние его гения соблазнило или рассеяло фракции знати. Иоанн Дука Ватац, предшественник Феодора Ласкариса, заложил большие сокровища в крепости на берегах Гермуса под охраной верных варягов, войск норманнского происхождения. Коннетабль сохранил над ними все свое влияние; поэтому он захватил сокровища без сопротивления и использовал их для подкупа стражи. Смягчение налогов, предмет постоянных жалоб народа, запрет испытаний огнем и судебных поединков, обеспечение вдов и детей ветеранов – таковы были первые действия нового регента. Понимая влияние духовенства, он старался заручиться поддержкой этого могущественного сословия. Тайные щедроты соблазнили всех схизматических прелатов, и неподкупный патриарх сам поддался лести, которой льстили его тщеславию. Одновременно его эмиссары неустанно повторяли, что слабости императора должен быть противопоставлен человек, соединяющий в себе зрелость возраста, опыт и превосходство талантов. Со своей стороны Палеолог намекал, что общественный интерес требует, чтобы тот, на кого падает весь груз управления, не имел в руках шаткой власти.

Эти притязания привели в движение весь город Магнезию, куда переместился двор. Там свободно обсуждались преимущества выборной монархии, и великий князь поддерживал мнение своих сторонников обещаниями идеального управления и реформы всех злоупотреблений. По его словам, он с нетерпением ждал того счастливого момента, когда руки молодого императора станут достаточно крепкими, чтобы держать бразды правления государством, и он сможет с радостью вернуться к спокойной жизни в уединении. Его маневры снискали ему расположение всех; сначала ему был присвоен титул и прерогативы деспота. Таким образом, он пользовался почестями, связанными с пурпуром, и занимал второе место в империи. Затем было решено, что Иоанн Ласкарис и Михаил Палеолог будут провозглашены соправителями и возведены на щит. Духовенство, которое деньги деспота достаточно убедили в необходимости его избрания, посчитало, что сделало достаточно для юного сына Феодора, потребовав, чтобы его соправитель поклялся передать ему всю власть, как только он достигнет совершеннолетия. Прелаты заявили, что, далекий от клятвопреступления, принимая корону, Палеолог заслуживает бессмертной славы за то, что так щедро жертвует своим покоем ради счастья народа. Он получил императорский диадем в Никейском соборе из рук патриарха Арсения, который, однако, не без крайнего нежелания оставил интересы своего воспитанника. Благодарный Палеолог щедро раздавал гражданские и военные должности своим сторонникам, осыпал почестями членов своей семьи и присвоил титул кесаря старому Алексею Стратигопулу (1260).

Новый император стремился укрепить свою власть, делая ее любимой. Он часто появлялся на публике, обращался к народу с речами, и его красноречие подкреплялось денежными раздачами. Он отправился в Нимфей, обычное место пребывания императоров после потери Константинополя. В надежде вернуть путем переговоров некоторые провинции или города, император Балдуин отправил к нему послов, которые от имени своего господина потребовали уступки Фессалоник. Палеолог ответил им оскорбительными насмешками, что он не может с честью отказаться от города, где был похоронен его отец. «Уступите нам хотя бы город Серры», – сказали послы. «Это там, – ответил Палеолог, – где я впервые взял в руки оружие». Тогда они попросили Болиру, на границе Македонии; грек отказался, сославшись на то, что это прекрасное место для охоты. Настаивая, послы спросили: «Что же вы нам дадите?» – «Ничего; но если вы желаете мира, вы должны платить мне ежегодную дань в размере доходов от таможни Константинополя. Отказ вашего господина будет сигналом к войне. Мне не недостает военного опыта, и я полагаюсь на исход дела как на Бога, так и на свой меч».1

Михаил Палеолог действительно замышлял великий проект – изгнание латинян из Византии. Случай казался ему благоприятным: бедственное положение этого города не могло быть больше. После личного осмотра всех крепостей Фракии и увеличения гарнизонов, он встал во главе армии, переправился через Геллеспонт, двинулся к столице, захватил почти все ее окрестности и свел Латинскую империю практически к стенам Константинополя. Он безуспешно атаковал предместье Галата: он рассчитывал на сговор с одним вероломным бароном, который не смог или не захотел открыть ему ворота. Все его атаки были отбиты, и потери заставили его вернуться в Азию.

Следующей весной кесарь Алексей Стратигопул, его любимый генерал, переправился через Геллеспонт с восемьюстами всадниками и некоторым количеством пехоты, чтобы наблюдать за действиями болгар. Его инструкции предписывали ему приблизиться к Константинополю, внимательно изучить состояние города, выжидать все возможные возможности, но не предпринимать никаких рискованных действий. Греки, рассеянные по окрестным деревням, стекались в лагерь кесаря, и его армия, усиленная вспомогательными отрядами команов, вскоре достигла двадцати пяти тысяч человек. Эти добровольцы знали о слабости латинян, за которой они постоянно наблюдали. Они уверяли старого генерала, что если он атакует столицу, она непременно окажется в его власти; что момент благоприятен, так как в городе остались только женщины и дети. Молодой и неосторожный губернатор венецианской колонии недавно отплыл с тридцатью галерами и лучшими латинскими рыцарями в экспедицию против города Дафнусия, расположенного на берегу Черного моря, примерно в ста шестидесяти километрах от Византии.

Несмотря на полученный запрет, цезарь после некоторого колебания решил рискнуть и предпринял все необходимые меры для успеха. Оставив основную часть своего войска на некотором расстоянии, чтобы при необходимости поддержать операции, он с отборным отрядом двинулся вперед под покровом темноты. Через подземный ход, указанный ему греческим перебежчиком, он ввел около пятидесяти решительных людей, чтобы изнутри взломать Золотые ворота, которые давно не открывались, в то время как другие бесшумно взобрались на самую низкую часть стены. Один из священников, находившийся среди нападавших, первым закричал: «Победа и долгая жизнь Михаилу и Иоанну, августейшим императорам римлян!» Это был условленный сигнал. Солдаты, ожидавшие у подножия стен, подхватили этот клич и устремились через открытые ворота. В это время Стратигопул отправил приказ остальным своим войскам присоединиться к нему.

Уже занималась заря, когда вспомогательные отряды куманов начали рассеиваться во все стороны. Но едва цезарь переступил порог Золотых ворот, как его охватил страх за свою дерзость; наученный долгим опытом опасностей, которые может понести даже победоносная армия при взятии большого города, он остановился и заколебался. Однако, ободренный толпой добровольцев, спешивших присоединиться к своим бывшим соотечественникам и убеждавших его, что отступление будет трудным и более опасным, чем наступление, он двинулся вперед, держа свои регулярные войска в боевом порядке. В этот момент зазвучал сигнал тревоги, начался грабеж, и все вооруженные были перебиты. Среди хаоса и угроз поджогов греки Константинополя, преданные своим прежним правителям, и генуэзские купцы, учитывая недавний союз своей республики с Михаилом Палеологом, приняли решительные меры. Все кварталы взялись за оружие, и вскоре по всему городу народ вместе с солдатами счастливого Алексея повторял: «Победа и долгая жизнь двум императорам Михаилу и Иоанну!»

Разбуженный криками, Балдуин II в беспорядке покинул дворец Влахерн; но опасность не заставила его обнажить меч, и он думал только о бегстве. Он побежал к берегу, по пути потеряв головной убор, меч и все императорские регалии. Несколько греческих солдат подобрали эти драгоценные трофеи и отнесли их своим командирам, которые, показывая их, подвешенные на конце копья как символ победы, воодушевляли свои войска и лишали латинян всякой надежды. К счастью, флот, возвращавшийся из неудачного похода на Дафнусию, вошел в Босфор. Константинополь был безвозвратно потерян; латинский император и знатные семьи сели на венецианские галеры под издевательские крики победителей. Балдуин, который из всего своего состояния уносил с собой лишь пустой титул императора, отплыл на остров Негропонт, а оттуда отправился в Италию, где папа встретил его с состраданием, подобающим столь великому несчастью. Так греки вернули Византию 25 июля 1261 года, спустя пятьдесят семь лет после изгнания.

Михаил Палеолог находился во дворце и садах Нимфея близ Смирны, когда неизвестный гонец, движимый надеждой на награду, принес ему радостную весть о взятии Константинополя. Поскольку гонец не предъявил никакого письма от победоносного генерала, император не поверил его рассказу. Он не мог поверить, что Стратигопул, отправившийся с восемью сотнями человек, смог так легко овладеть огромным городом, который годом ранее он сам не смог взять даже с целой армией. Поэтому он приказал задержать вестника, пообещав ему великие награды, если он говорит правду, и смерть, если он лжет. Спустя несколько часов, проведенных в колебаниях между страхом и надеждой, прибыли гонцы Алексея с трофеями победы – императорскими регалиями, которые Балдуин бросил в своей поспешной бегстве. Тогда император созвал собрание прелатов, знати и сенаторов и вместе с ними вознес торжественные благодарности верховному виновнику всех успехов. Это событие вызвало огромную радость при дворе и среди народа. В этот момент Феодор Торник, старик большого ума, прикованный к постели болезнью и близкий к смерти, узнав о причине всеобщего ликования, заплакал. «Что с вами? – сказали ему друзья. – Мы вернули нашу родину, а вы плачете?» – «Увы! – ответил старик, словно заглядывая в будущее. – Вы видите, что империя разграблена. Вот Михаил стал хозяином Константинополя: он поселится в этом роскошном городе; за ним последуют наши воины, столько лет сражавшиеся с турками, которых раздоры христианских князей допустили дойти сюда. Они будут жить при дворе и развратятся в праздности. Турки спустятся с гор, перейдут в Европу и захватят Константинополь и всю империю».2

Двадцать дней после изгнания латинян Михаил триумфально вошел в Константинополь, сопровождаемый своей женой, своим еще ребенком-сыном и всеми вельможами своего двора. При его приближении открыли Золотые ворота; император сошел с коня, и перед ним несли чудотворный образ Святой Девы, именуемой Путеводительницей, который бережно хранился в монастыре Пантократора, чтобы Дева, покровительница и защитница города, казалось, сама вела его к храму своего Сына, собору Святой Софии. Палеолог нашел свою столицу в ужасающем запустении. Его первой заботой стало восстановление разрушений; он призвал семьи прежних жителей, рассеянные по всей империи, вернуться на родину; он вернул знатных в дворцы их отцов; все, кто предъявил документы, вновь получили свои дома или землю, которую они занимали.

Три торговые нации – венецианцы, пизанцы и генуэзцы – имели свои фактории в Константинополе. Вместо того чтобы изгнать их, он принял их клятву верности, поощрял их промышленность, подтвердил их привилегии и позволил им сохранить своих магистратов. Чтобы предотвратить беспорядки, император переселил генуэзцев, которые были более многочисленны и заслуживали благодарности греков, в предместье Галата, разрушив его укрепления; венецианцы и пизанцы продолжали занимать свои отдельные кварталы в городе.

Михаил Палеолог в 1261 году вернул себе лишь небольшую часть обширных владений, называемых Восточной Римской империей, которые великий Феодосий передал своему сыну Аркадию. Действительно, Египет и Сирия принадлежали мамлюкам; Трапезундская империя, основанная Алексеем Комнином, внуком Андроника, на южном побережье Понта Эвксинского, оставалась независимой; туркоманский султанат или султанат Рума покрывал большую часть Малой Азии, и из всех своих прежних владений империя сохранила в Азии только Пафлагонию, Вифинию, Мизию, Великую Фригию, Карию и часть Киликии. На европейском континенте Дунай и ущелья Гема ограничивали с севера и юга новое царство болгар, называемое Валахо-Куманией, Блакией или Болгарией; его главными городами были София, Триновум, Варна. Сербия, основанная во времена Ираклия сербами и чей северо-восток носил название Рашка, занимала, как и болгары, часть правого берега Дуная, включала также все побережье Адриатики от территории Рагузы до Скутари и простиралась на юг до гор Македонии. Княжества, основанные Четвертым крестовым походом в центре и на юге Греции, все еще существовали; венецианцы владели островами вместе с Модоном и Короном в Морее; Фивы, Афины, Коринф, Патры и Пилос составляли независимое княжество Ахайя; Эпирское княжество состояло из Этолии, Акарнании, Эпира и части Фессалии. Новый император вернул себе только юго-восточное побережье Пелопоннеса.

Пока Михаил трудился над возвращением Константинополю его прежнего блеска, он также занимался возвращением в город патриарха Арсения, который, предвидя печальную судьбу законного князя, оставил заботу о своей пастве и удалился в уединение. Другой патриарх, Никифор, епископ Эфесский, был с большими почестями возведен на Никейский престол, и это новое избрание вызвало раскол в греческой церкви. Поскольку смерть Никифора освободила патриарший престол, император обратился к епископам, прибывшим со всех сторон, чтобы присутствовать при его вступлении, и после долгих размышлений решил вернуть Арсения. Тот, уставший от своего добровольного изгнания, не смог устоять перед желанием вновь увидеть родину и согласился вернуть себе прежнее достоинство. Он вернулся в Константинополь, и император, сопровождаемый синодом, главными чиновниками своего двора и большой толпой народа, провел патриарха в Святую Софию. Там, взяв прелата за руку, он сказал: «Вот ваш престол, владыка, от которого вы слишком долго отказывались; наслаждайтесь им для спасения народа, вверенного вашему попечению». В то же время он вернул ему все владения патриархата.

Занятый множеством забот, Михаил до сих пор откладывал награждение Стратегопула за его блистательную победу. Он не находил наград, равных услуге, оказанной ему генералом; он придумал новые и удостоил его почестей, некогда предоставляемых только государям. Стратегопул, облаченный в одеяния цезаря, проехал по всему городу на великолепной колеснице под аплодисменты и восторженные крики греков, опьяненных радостью. Его голова была украшена короной, усыпанной драгоценными камнями, подобной императорской, и он получил привилегию носить ее всю жизнь. В течение года его имя должно было упоминаться вместе с именем императора в официальных документах, приветствиях и общественных молитвах.

Затем возвращение в Константинополь было отпраздновано как начало новой империи, и Палеолог пожелал повторить церемонию своего коронования в соборе Святой Софии. Ослепленный блеском своего восстановления и почтительным отношением амбициозного коллеги Иоанна Ласкариса, патриарх позволил себя убедить, что это новое коронование никоим образом не нарушает права его законного государя, и вновь возложил диадему на голову императора. Замыслы Палеолога, осуществляемые с терпением и хитростью, приближались к своему завершению. Он постепенно уничтожил почести Ласкариса, стер его имя из государственных актов и, наконец, устранил все опоры, которые этот августейший ребенок мог найти в своей семье. Из пяти сестер, старших его по возрасту, две уже были выданы замуж за иностранных принцев. Для трех остальных он выбрал вельмож знатного происхождения, но слишком слабых, чтобы опасаться их мести. Лишив молодого принца всякого уважения и поддержки, чьи права все еще сохранялись в памяти народа, он решил обеспечить себе владение троном и приказал лишить его зрения. Вместо того чтобы мучительно вырвать глаза, исполнители этого варварского приказания разрушили зрительный нерв, подвергнув их воздействию яркого отражения раскаленного докрасна металлического сосуда. Иоанн Ласкарис был затем сослан под строгим надзором в замок Дакибиза, где он влачил жалкое существование в течение многих лет.

Запуганные жестокостью лицемерного узурпатора, его низкие придворные либо аплодировали, либо хранили молчание. Не таков был патриарх Арсений, всегда недоступный для искушений страха и надежды. Узнав о печальной участи своего воспитанника, он предался самому сильному отчаянию. Сострадание и гнев одновременно потрясли все силы его души; он бил себя в грудь, рыдал, взывая к небу и земле, призывал стихии к мести, рвал на себе волосы и бороду, бился коленями о камни, восклицая: «Солнце, содрогнись, земля, издай стенания; возненавидь это чудовищное преступление, эти козни, эту беспощадную жестокость!» Он решил прибегнуть к духовному оружию и на соборе епископов, вдохновленных его примером, отлучил императора и всех его сообщников от церкви (1262). Несмотря на свое горячее негодование, он произнес приговор с некоторым смягчением в формулировке, исключив слова, которые лишали виновного участия в общественных молитвах. Михаил понял опасность; он признал свою вину, притворился, что покорно склоняет голову под тяжестью анафемы, и умолял о милосердии своего судьи.