ДАО ДЭ цзин ЛАО-цзы. Растолкования Великого Пекинеса. Сутра Сердца Праджняпарамиты

Устремившись ко второй половинке строки (4), не напрасно будет определиться, где же в ней подлежащее и сказуемое. Так соседские куры и те справились с этой задачей без долгого кудахтанья. Субъект действия – иероглиф «燕янь», означающий «ласточка, отдыхать, быть спокойным, радостный, спокойный», а сказуемое – иероглиф «處чу» при значениях «жить-быть, пребывать, располагаться». Как ни приседай, «янь» в виде существительного – это любимая китайцами «ласточка» (не с кулинарной, а поэтической точки зрения). Соответственно, «янь чу» говорит об том, где шустрая ласточка пребывает, проживает и порхает, не отвлекаясь на прекрасные пейзажи и шедевры дворцовой архитектуры. Замудреный ван-султан, отдыхающий за забором антисанитарного хостела, может образоваться из иероглифа «янь» только вследствие неосторожного обращения с галлюциногенными мухоморами. Грамматическая ситуация со строкой (4) настолько очевидна, что нам снова невдомек, почему профессора в пиджаках и галстуках перетаскивают субъект действия («шэн жэнь» или «цзюнь цзы») из строки (3) в строку (4), приписывая ему поведение, свойственное разве что малодушному неврастенику, скрывшемуся от мира, чтобы в сладких грезах вознестись над царящей в нем суетой и нервотрепкой. Lau Din-cheuk, прекрасный синолог-переводчик и стопроцентный китаец: «It is only when he is safely behind walls and watch-towers That he rests peacefully and is above worries». Рихард Вильгельм: «Even when he has all the glory before his eyes he remains satisfied in his loneless». Артур Уэйли: «However magnificent the view, he sits quiet and dispassionate». Роберт Хенрикс (мавантуйский текст «В»): «When he is safely inside a walled-in [protected] hostel and resting at ease – only then does he transcend all concerns». Ян Хин-шун тоже китаец: «Хотя он живет прекрасной жизнью, но он в нее не погружается». Малявин В.В.: «Даже обладая прекрасным дворцом, Он сидит безмятежно, воспаряя привольно над миром». Маслов А.А.: «Хотя он владеет роскошными дворцами, в своем умиротворении он отстранен от них». Что можно взвизгнуть, прослушав этакие песни? К сожалению, многое. Во-первых, в тексте нет ни стен со сторожевыми башнями, ни «он сидит» и уж тем более «all concerns», «in his loneless» и «привольно над миром». Во-вторых, нам, с Великим Пекинесом, сильно кажется, что строки (3) и (4) никаким образом друг с другом не связаны. Почему? Да, если связаны, то придется ставить знак равенства между фиолетовой привязанностью к телеге с багажом и тепленьким умиротворением в процессе воспарения («путешествую целый день» и «имею шикарный дворец» против «не отхожу от телеги с чемоданами» и «воспаряю над миром, сидя в вонючем хостеле»). Добровольно уверовать в такие уравнения мы не захотим, и на телепортацию главного героя из строки (3) в строку (4) не осмелимся. А без этой процедуры из строки выскальзывает подлежащее, отчего вышеозвученные переводы скоропостижно превращаются в обычную отсебятину.

Ой! Мы опять отлучились от текста, прозабыв уделить наше невнимание последним иероглифам строки (4). Признаться, про стандартный «超чао 然жань» и мавантуйский «則цзэ 昭чжао 若жо» запросто можно насочинять маленькую, но пухлую диссертацию. Соседские куры и престижные утки с другого конца деревни от диссертаций без ума, но мы сей нудный жанр недолюбливаем, от чего и расторопимся отчитаться задористо, но по-существу. Так иероглифы «чао» и «жань» так же, как и обнюханные чуть ранее иероглифы «жун» и «гуань» можно рассматривать либо вместе, либо врозь. «Чао жань» в виде идиомы означает «трансцендентный; независимый; отрешенный, в том числе и от мирской суеты; свободный; detached; independent; transcendent; aloof». В результате именно такого их восприятия мудрокитаец «transcends all concerns», «remains satisfied in his loneless» and «is above worries». Все бы ничего, будь под сим восприятием твердая почва в виде соответствующего подлежащего. Но на нет и восприятия нет. Читая же «超чао» и «然жань» строго по-отдельности, домохозяйки без особых усилий смогут вообразить себя легкокрылыми ласточками и насладиться всеми прелестями отвесного пикирования на живописные ландшафты древнего Китая. Сам по себе знак «чао» – это «превосходить, выделяться-выдаваться, выходить за, to exceed, to surpass, to transcend», что и находит свое отражение в переводе Lau Din-cheuk (is above) и у Малявина В.В. в его смешном «воспарении». Причем, сии господа, заимствуя «благородного китайца» из строки (3), не на шутку измучились: знак «чао» они использовали более-менее в «чистом виде», а потом приклеили к нему свои фантазии, способные образоваться лишь из значений бинома. Ох-ох. «Жань» означает «правильный, верный, одобрять, соглашаться», а также может выступать в роли междометия, выражающего согласие, одобрение или подтверждение – Да! Так! Верно! Yes! Fine! Натюрлих! Ура-ура! et cetera. Тогда «янь чу чао» – это «ласточка пребывает над (прекрасными видами или роскошным дворцом)», а «жань» – восторженное повизгивание, призывающее сонных граждан к активному сопережеванию. В итоге, вместо мутного вождя, от безнаказанности возомнившего себя воспарившим до Небес, домохозяйки имеют скромную, но свободолюбивую птичку, стремительно и беспристрастно порхающую над всем, что бы ни было у нее под крылом. В чем мораль басни? Да, ежели высшее должностное лицо, сидючи во изумрудном тереме, не испытывало искривленных симпатий к министрам и полицмейстерам, то помимо того, что оно не теряло способности мыслить независимо и отчетливо, в королевстве все функционировало хорошо и вовремя. Why? Элементарно! Когда полицмейстер не скован с ним одной коррупционной целью и цепью, он ловит воров и негодяев, а не становится их главарем. Если министры не опираются на дружеское покровительство царя-батюшки, то казна полна и налоги не в тягость. Когда же им все сходит с рук, в королевстве неизбежен финансовый кризис, развал экономики и разруха, причем, не только в сортирах (гл.53). Рыба тухнет с головы, а коррупция растекается сверху вниз. Что здесь «тяжелое», а что «легкое»? Персонаж, сидящий лицом к теплому Югу, легкомысленно потакая своим прихотям, рано, а не поздно приводящим к коррупционному развитию событий, загадить и развалить государство может быстро и стремительно. Рулить же, невзирая на лица и оставаясь трезво-свободным в море соблазнов… Ох-ох. Собственно, именно такие настроения и зафиксированы в следующей строке.

Строка (5) – «奈най 何хэ 萬вань 乘шэн 之чжи 王ван 而эр 以и 身шэнь 輕цин 於юй 天тянь 下ся», на наш зоркий нюх, являясь прямым продолжением строки (4), также не имеет никакого отношения к строке (3) с ее чемоданами в обозе. «Най хэ» – это «Как? Каким образом? Why? For what reason? », а «вань шэн чжи ван» – мощный ван-государь, повелитель десяти тысяч боевых колесниц. То есть, первая половинка строки возбужденно интересуется, как древнекитайский ван-султан умудрился оказаться во второй ее половинке? «Эр и шэнь цин юй тянь ся» – звукосочетание загадочное, но его смысл напрямую зависит от строки (4). Если субъект действия, затаившись в охраняемом бункере, воспаряет оттуда над миром, то строка (5) неминуемо должна быть адаптирована к этому воспарению, что и наблюдается в следующих переводах: «Как может господин тысяч колесниц относиться к себе легкомысленнее, чем к царству?» (Малявин В.В.); «How can the king of ten thousand chariots treat his own person more lightly than the whole land?! » (Как может государь десяти тысяч колесниц относиться к себе легче, чем к своим владениям?!) (Роберт Хенрикс); «How, then, should a ruler of ten thousand chariotsMake light of his own person in the eyes of the empire? » (Тогда, как же может правитель десяти тысяч колесниц вести себя легкомысленно на глазах у империи?) (Lau Din-cheuk). Внимая сим стихам и басням, придется тут же уверовать, что Лао-цзы истерзал себя заботой о владельце множества колесниц, который без перерыва на обед нес на своих плечах бремя государственных дел. Ах! Нескончаемые жертвоприношения, интриги, налоги, набеги, курс юаня, цены на бензин и капусту. И такая дребедень целый день! Помилуйте, а развеселиться-то, когда? Соседских кур вдоль забора погонять иль косточку погрызть под кустом смородины? Ай? Ян Хин-шун, прекрасно видя, что с этими строчками что-то не так, интуитивно пытается выправить ситуацию: «Хотя он живет прекрасной жизнью, он в нее не погружается. Почему властитель десяти тысяч колесниц, занятый собой, так пренебрежительно смотрит на мир?» Старания-то есть, но, похоже, перевод был выполнен под местным или даже общим наркозом: в строке (4) «шэн жэнь» у него, живя прекрасной жизнью, в нее не погружается, а в строке (5) уже занят собой, взирая на мир с пренебрежительной ухмылкой. «Заниматься собой» – это и есть погружение в красиву жисть вплоть до высокомерного пренебрежения ко всему кроме себя остальному? Строки (4) и (5), не говоря уж про строку (3), в традиционном исполнении откровенно не стыкуются, провоцируя мудрокота Костю на вынесение им беспощадного диагноза под общим названием «несъедобная фигня». Так Неразумному снова пришлось расчесывать Великому Пекинесу брюшко и ушки, чтобы сподвигнуть его на разглашение заколдованной тайны строки (5). «О братья во Дхарме, – сострадательно взвизгнул Пушистомудрейший, – «несъедобная фигня» в «Дао Дэ цзин» являет себя всякий раз, когда наукоемкие мужи упорствуют в желании подогнать свой перевод под свои же умофантазии. В тексте давным-давно все прописано «而эр 以и 身шэнь 輕цин 於юй 天тянь 下ся», где «而эр» – многофункциональный союз (и, но, да, к тому же), имеющий огромное количество значений, а, порой, и вообще, не подлежащий переводу. Иероглиф «以и» – предлог инструментального дополнения, указывающий на причину или повод – «из-за того или этого». Знак «身шэнь» – «я сам, себя, себе, тело, личность», «輕цин» – легкий, слабый, легкомысленный и несерьезный. Иероглиф «於юй» – мультиобширный предлог «в, на, от, [по направлению] к, из, ради, по сравнению», а «天тянь 下ся» – все, что под Небесами. То есть, пораженческие настроения вроде «легкомыслия к себе на глазах у всей империи» и отношения «к себе легкомысленнее, чем к царству» в «Дао Дэ цзин» не присутствуют. Строка элементарно читается как «из-за себя несерьезный ко всему, что под Небесами». Вот и Wing-tsit Chan примерно того же мнения: «How is it that a lord of ten tsousand chariots Should behave lightheartedly in his empire?» Легкомыслие, саможалость и самообожание влекут за собой невоздерженность в желаниях, безрассудство в поступках и невнимание к внешним обстоятельствам. Беспечность, как известно, наказуема, и Великий Сунь-цзы реагирует на создавшуюся ситуацию следующим образом: «Государь не должен поднимать оружие из-за своего гнева, полководец не должен вступать в бой из-за своей злобы… Гнев может опять превратиться в радость, злоба может опять превратиться в веселье, но погибшее государство снова не возродится, мертвые снова не оживут» (Сунь-цзы, «Трактат о военном искусстве», Гл.12, «Синология», Избранные труды, Конрад Николай Иосифович, издательство «Наука», 1977).

(6). (7). Строка (1), если припомнить ее спонтанно и весело, сообщает о «корне» всего тяжелого в том, что легко (иероглиф «根гэнь» – корень, основание, исток, причина). В строке (6) по законам древнекитайского фолклора тоже должен был бы красоваться знак «гэнь», но вместо него стоит «本бэнь» (корень, ствол, основа, фундамент, основное, главное). Вот нам и удивительно! Зачем писать «бэнь», когда из любви к благозвучию любой китаец в строке (6) повторил бы «гэнь»? Легок на всю голову – утратишь «корень»! Чем не мудрость за печатями? Ходи себе между грядок, да гадай, об чем про что эти китайцы? Соседские куры твердо уверены, что речь тут идет о драгоценном корне африканского хрена, который, если клевать его долго и напористо, способствует повышению яйценадоев и распушистости их пернатых перьев. Схимники-огородники подозревают, что африканским хреном в строке не пахнет, а иероглиф «бэнь» прозрачно намекает на то, что, имея в своей голове легкие мысли, упустишь все самое главное в потоке новостей и сплетен. Ведь, королевич-президент, беспечно уделяющий свое рабочее время всякой чепухе, обязательно выпустит из передних лап генеральную линию магистрального направления ключевых приоритетов. Сие, как утверждают куры, уже чревато попаданием под беспощадный ощип и далее в бульон с морковкой, укропом и лучком. Поэтому мы поспешим узреть в сочетании иероглифов «失ши 本бэнь» не утрату странно-непонятного корня, а упущение из-под внимания чего-то нестерпимо значительного и неотвратимо существенного как для здоровья государства, так и для того, кто сидит в нем лицом к теплому Югу.

Со строкой (7) та же история. В строчках (2) и (7) последний знак «君цзюнь» говорит о государе-правителе и владыке-властителе. В строке (2) «владыка» вполне уместен, но в строке (7) (Беспокойный; Тогда; Утратить; Владыка) «утрата государя» выглядит шершавой и несуразной. Конечно, ее можно было бы приравнять к обидной русской присказке «без царя в голове», но «失ши 君цзюнь» (утратить владыку) в своем основании имеет «躁цзао» – нервные подергивания в виде тревожного беспокойства, вспыльчивости и принятия необдуманных решений, а недостаток «царя в голове» случается при любых обстоятельствах.

Честно взвизгнуть, переводя «Лао-цзы», часто приходится выбирать между дословным и смысловым толкованием текста. Например, Роберт Хенрикс выбирает первый вариант: «If you are agitated, you lose the «lord»» (Если ты беспокоен, потеряешь «властелина»). Чувствуя, что строка звучит по-дурацки, он пытается оправдать свой выбор следующим заявлением: «The last line not only refers back to the point made in line 2 but points out to would-be rulers that in this way they lose their chance to be «lord» (or «ruler» – chun) of the whole land» (Последняя строка относится не только к тому, что уже было сказано в строке 2, но и указывает тем, кто собирается стать правителем, что таким образом они упустят свой шанс стать властелином (или владыкой – «chun-чунь») всей земли). Буквальный перевод прекрасен во многих отношениях, но в сочетании с «wishful thinking» это уже не так замечательно. Вот с каких прокисших щей профессору пригрезилось, что строка предназначена «would-be rulers»? С таким же успехом она могла быть адресована древнекитайским парикмахерам, газосварщикам или игрокам в покер: им тоже ни к чему беспокойные подергивания. Строго между нами, в тексте нет ни единого слова про чьи-либо шансы кем-нибудь стать, а английская транскрипция иероглифа «君», обозначающего «lord» – это вовсе не «chun-чунь», а «jun-цзюнь». Так обнюхав строку (7) в трепетном самозабвении, мы, с Великим Пекинесом, при мудропушистом участии вислоухого кролика Пи-Пу и котика Кости, пришли к триумфальному выводу, что ван-государь, имеющий власть над тысячей боевых колесниц, проявляя легкомыслие и бестолковую активность, неизбежно вносит разрушительную сумятицу в управление королевством. Своими бездарными действиями он расшатывает собственный трон, теряя доверие подданных и приближая тотальный ощип с бульоном на свою венценосную голову. Как сказано в главе 17, сначала такого вождя перестают любить и уважать, затем – бояться, следом – над ним насмехаются и ни во что не ставят. На финальной стадии этого революционного процесса мирные граждане чихвостят своего президента словами обидными, а порой и нецензурными, даже без оглядки на тайную полицию, всегда готовую за повышенную мзду и досрочный выход на пенсию к их беспощадному истреблению. Соответственно, «Беспокоен – [власти] лишишься». Да здравствует товарищ Ян Хин-шун, верный член коммунистической партии Советского Союза, самостоятельно пришедший к такому же умозаключению на 70 лет раньше схимников-огородников («…его торопливость приводит к потере власти»). Ах-ах!

27.

(1) Искусно идти – не иметь колеи и следов.

(善 шань 行 син 無 у 轍 чжэ 迹 цзи)

(2) Искусная речь, [что] без изъянов яшма.

(善 шань 言 янь 無 у 瑕 ся 謫 чжэ)

(3) Искусно считать – не применять счетные бирки.

(善 шань 數 шу 不 бу 用 юн 籌 чоу 策 це)

(4) Искусно закрыть – не иметь ни замков, ни задвижек, но нельзя отворить.

(善 шань 閉 би 無 у 關 гуань 楗 цзянь 而 эр 不 бу 可 кэ 開 кай)

(5) Искусно связать – не иметь ни веревки, ни договора, но нельзя развязать.

(善 шань 結 цзе 無 у 纆 мо 約 юэ 而 эр 不 бу 可 кэ 解 цзе)

(6) Поэтому Мудрый всегда помогает искусно людям, и не пренебрегает ими.

(是 ши 以 и 聖 шэн 人 жэнь 恆 хэн 善 шань 救 цзю 人 жэнь 而 эр 无 у 棄 ци 人 жэнь)

(7) [Что до] вещей – [он] не пренебрегает тем, что имеет.

(物 у 无 у 棄 ци 財 цай)

(8) Это зовется «нести за плечами Свет».

(是 ши 謂 вэй 曳 и 明 мин)

(9) Поэтому добрый человек – доброго человека учитель.

(故 гу 善 шань 人 жэнь 善 шань 人 жэнь 之 чжи 師 ши)

(10) Недобрый человек – доброго человека опора.

(不 бу 善 шань 人 жэнь 善 шань 人 жэнь 之 чжи 資 цзы 也 е)

(11) Не дорожи своим учителем, не люби свою опору.

(不 бу 貴 гуй 亓 ци 師 ши 不 бу 愛 ай 亓 ци 資 цзы)

(12) Ведь знание – это великое заблуждение.

(雖 суй 知 чжи 乎 ху 大 да 迷 ми)

(13) Это зовется «Тайная Суть».

(是 ши 謂 вэй 眇 мяо 要 яо)

«Maybe it’s hard, and it feels like

You’re broken and scarred, nothing feels right

But when you’re with me

I’ll make you believe

That I’ve got the key»

«Moves Like Jagger», Maroon 5, «Hands All Over», 2010

В прошлый четверг как раз после нежданного дождичка вислоухий кролик Пи-Пу, обсуждая под кустом черной смородины эту общегалактическую главу с мудрокотом Костей, пропищал следующее: «О мудрая кошка, соседские куры зовут меня за ворота, чтобы похвастаться моим пушистым хвостиком вальяжным уткам с другого конца деревни. От моих мягких лапок уж точно не останется никаких следов, и так я прославлю эту великую главу на всю округу аж до морозных холодов, когда прилетят белые мухи и двуногие спрячутся в теплых берлогах, чтобы пить там «огненную воду» пропорционально диссолюции нравственных устоев в их мировосприятии». «О вдохновенный Пи-Пу, воистину, цель твоя благородна, и про эту, как ее, дистилляцию устоев ты метко подметил, но хвастаться хвостиком на деревне небезопасно для маленьких кроликов. Коварные двуногие, особенно те, кто идут искусным зигзагом от магазина, обязательно восхотят сделать из тебя рагу, котлетки или зайцесуп с картошкой и сельдереем». «Разве представители благоразумной фауны могут быть так грубы и жестоки?» «Легко, о доверчивый пупси-кролик. Ведь сказал Лао-цзы в главе 47, «Не выходи без меня за ворота». Только мои острые когти и истошное мяукание защитят тебя от двуногих хищников. Куры же пугливы и ненадежны: они бросят тебя на растерзание, не моргнув нахальными глазками. Слушай, и я расскажу тебе страшную сказку, слышанную мною давным-давно, когда я был маленьким котиком и свято верил, что Солнце встает из-за горизонта только ради меня. Потом и решишь, ходить тебе в люди или укрыться в кустах крыжовника до самого ужина.

«Как-то в ветхокитайские времена два монаха, странствуя по долинам и взгорьям Поднебесной, шли-шли и уперлись в бурную речку. Монахи были смелы и отважны – они не боялись бурлящей воды. Вдруг на безлюдном берегу, как из-под земли, явилась им девочка-студентка приятной наружности и в красной шапочке. «О бравые даосы, – запела она низким контральто, – перенесите меня через быстрый поток, и я награжу вас пирожками с капустой, которые несу своей бабушке на праздник светлой Пасхи». «Avec plaisir, милая фройляйн, – откликнулся монах постарше, – взбирайся-ка мне на плечи, и я понесу тебя над водой с помощью магических усилий аки белоснежный ангел». «Большой мерси», – обрадовалась девица, и, в мгновение ока оказавшись верхом на монахе, пустила его в резвый галоп над водной стихией. «Держи пирожок, о ветрокрылый бхикшу», – заявила Красная Шапочка на другом берегу реки. – Кстати, мальчики, почему бы нам не заглянуть в гости к моей бабушке? Там нас уже ждет говорящий серый волк с бутылочкой первоклассного бургундского и зажаренным на славу сочным шашлыком. Ах, этот волчище такой кулинар и затейник». «О сладкозвучная барышня, а не из вашей ли доброй бабушки сей хваленый шашлык?» – дерзко вопросил монах помоложе. «Опять смышленые попались», – оскалив вампирские зубки и протягивая к ним зеленеющие ручки, в лучших литературных традициях зашипела внучка съеденной бабушки. Дрогнули тут братья-монахи, и пустились в дальнюю даль, наутек и вприпрыжку. Вбежали в монастырь, отдышались, и как принялся младший монах ругать старшего. «Ах ты, негодник, любитель девиц, тебе что в дисциплинарных правилах прописано? Не тронь хомоособь женского пола! Не будь мы хранимы китайским Аллахом, изжарили бы нас вслед за бабушкой без долгих псалмов и раздумий. И не надо мне звенеть всякую ерунду, что ты девочку оставил у реки, а я дотащил ее до монастыря. Облизывала бы сейчас эта красотка наши косточки, что бы тогда ты пропел, старый дурень?» Говорят, тот молодой монах больше носу из монастыря не высунул. Вот и ты, о кролик чистого сердца, лучше не ходи на деревню; лучше прыгай по огороду и хвостик свой никому не показывай».

(1) – (5). Конструкция первых пяти строк одинакова: хорошо идти, хорошо говорить, считать, запирать и связывать – это не иметь или не использовать то, что для всех кухонных домохозяек является повседневно привычным и само собой разумеющимся. На годянском бамбуке главы нет, а мавантуйские свитки и текст Фу И отличаются от версий Ван Би и Хэшан-гуна незначительными флуктуациями, главная из которых – это наличие иероглифа «者чжэ» (тот, кто делает) на третьей позиции в каждой строке. То есть, или просто «хорошо идти, говорить и запирать», или «тот, кто хорошо ходит» et cetera. Обычно, текст Фу И солидарен с текстами Хэшан-гуна и Ван Би. То, что он «переметнулся» на мавантуйскую сторону, более чем странно и удивительно. Кроме того, второй мавантуйский текст радует на предпоследней позиции в первой строке иероглифом «達да» (достигать, выражать, передавать, высказывать), что выливается в «无у 達да 迹цзи» (не показывать следы) вместо «無у 轍чжэ 迹цзи» (не иметь колеи или следов от колес (чжэ цзи)) остальных текстов. Второй знак первой строки «行син» помимо «идти, ходить» также означает «продвигаться вперед, передвигаться, путешествовать», поэтому строку вполне можно услышать, как «Искусно путешествовать – не иметь следов от колес» или «Тот, кто искусно идет (передвигается, путешествует), не показывает [своих] следов» (мавантуйский «В»). Lau Din-cheuk: «One who excels in travelling leaves no wheel tracks» (Тот, кто искусен в странствии, не оставляет колеи от колес). Артур Уэйли: «Perfect activity leaves no track behind it» (Совершенная деятельность не оставляет за собой колеи). Роберт Хенрикс (мавантуйский текст «В»): «The good traveler leaves no track behind» (Хороший путешесвенник не оставляет следов за собой).

На наш, с Великим Пекинесом, крестьянский нюх, строка (1) живо перекликается с притчей про двух монахов, которую мы озвучили в начале нашего повествования. На самом деле, монах постарше молча перенес Красную Шапочку через речку, пожал ей бархатную ручку, и все – бай-бай, желтоликая фройляйн. Другой же бхикшу, надувшись как индюк, всю дорогу до монастыря пыхтел и пузырился, упрекая своего попутчика в нарушении предписаний Виная-питаки. Похоже, старший монах был мощным персонажем, потому и откликнулся на сей скулеж следующим слапсшибательным заявлением: «Я оставил девочку у реки, а ты тащишь ее до сих пор. Какой же из тебя схимник-герой, если ты не усвоил главу 27 Великого Лао-цзы?» Ух-ух!

Строка (2) «善шань 言янь 無у 瑕ся 謫чжэ» – Хороший, искусный; Речь, слово, говорить; Нет, не иметь; Дефект драгоценного камня, изъян, недостаток (ся чжэ). По отдельности иероглифы «ся» и «чжэ» означают «промах, ошибка, проступок или нечто предосудительное», но вместе они уже сигнализируют о дефектах драгоценной яшмы или нефрита. Конечно, никто не запрещает перевести эту строку как «Умеющий говорить не допускает ошибок» (Ян Хин-шун) или «Умеющий говорить никого не заденет словом» (Малявин В.В.), но любая ошибка настолько условна, что, как говорит вольнокот Костя после ночной охоты на несчастливых мышек, всем крысообразным не угодишь: обязательно кого-то зацарапаешь из лучших побуждений. Так принимая древних мудрокитайцев именно за мудрокитайцев, мы поспешим уклониться от расплывчатых лозунгов из разряда предосудительной лингвистики. Кроме того, не секрет, что мыслящие вглубь китайские товарищи черпали свои мудрометафоры из пейзажей и натюрмортов любимой ими Поднебесной. Вот искусная речь и напоминала им безупречную яшму.

Строки (3), (4) и (5) мы переводим дословно, и готовы добавить лишь то, что в строке (3) «籌чоу 策це» – это деревянные (бамбуковые) или костяные счетные бирки, используемые древнекитайцами для фиксации на них той или иной цифровой информации, а не для арифметических вычислений. Например, в главе 79 договор между кредитором и должником как раз на таких бирках и записывался. Поэтому переводы Ян Хин-шуна (Кто умеет считать, не пользуется инструментом для счета) и Малявина В.В. (Умеющий считать не пользуется счетами) остаются далеко за бортом китайской действительности (счетная доска или абакус – это «算суань 盘пань», а не «籌чоу 策це»). Лао-цзы по неведомым причинам бирки эти не любил, призывая в главе 80 вернуться в бытовой математике к старомодному «завязыванию узелков на веревке». Что до строки (5), то знак «纆мо» – это веревка или канат из нескольких прядей. Однако следующий за ним иероглиф «約юэ» непосредственного отношения к веревкам, бечевкам и шнуркам не имеет, олицетворяя собой соглашение, договор или контракт. Как глагол он может выступать в значениях связывать, ограничивать и сдерживать, но здесь, несомненно, исполняет роль существительного. Соответственно, строка говорит о «веревке» и «договоре», способных в равной мере «опутать» двуногую зверюшку, ограничивая свободу ее передвижения в прямом и переносном смысле. В тексте Фу И заместо иероглифа «мо» стоит знак «繩шэн», который обозначает как «веревку, канат, шнур», так и «закон, правило, норму». В принципе, в тексте Фу И строка (5) может хорошо выглядеть и без всяких веревок: «Искусно связать или заключить союз (иероглиф «結цзе» – связывать-завязывать, заключать союз или договор) – не иметь закона и договора, а нельзя ни расторгнуть, ни преступить».